оры
мили тропа сужается настолько, что даже верховые лошади  могут  идти  по
ней с трудом. И селянки ему об этом рассказали. Так что если бы он решил
двинуться в ту сторону, то, скорее всего, продал  бы  колесницу  в  этой
деревне, а дальше двинулся пешком.
   Эсмерея усмехнулась:
   - Центор, вы что, до  сих  пор  не  поняли,  с  КАКИМ  человеком  нам
приходится иметь дело? Для него не существует  слова  "невозможно".  Так
что большую часть дозоров направьте именно в сторону Ллира.  И...  пусть
ваши люди долго не отдыхают. Я даю им четыре часа, и  если  после  этого
кто-то вздумает заснуть в седлах... они очень об этом пожалеют.
   Она  оказалась  права.  Дозоры  с  Ллирского  направления   вернулись
первыми.  Когда  Сбагр,  которого  центор  назначил  старшим  по   этому
направлению, прикинув, что Госпожа отличает его почти так же, как самого
центора, и в случае неудачи вполне можно будет попробовав подставить его
под удар, соскочил с коня и протянул ему почерневший котелок, у  центора
екнуло  под  ложечкой.  Он  медленно  протянул  руку,  взял  котелок   и
принюхался. За четыре дня запах изрядно  выветрился,  но  все  равно  не
узнать его было невозможно. Из  котелка  явно  несло  лечебным  отваром.
Сбагр смущенно кхакнул (наверное вспомнив, что центор  бурчал  под  нос,
ставя ему задачу) и доложил:
   - Там были следы колесницы. На  дороге  их  не  различить,  но  возле
костра земля мягкая и кое-что осталось.
   - Вы прошли вдоль самого обрыва, там, где тропа сужается?
   - Да. На ТОЙ тропе следов колесницы нет.
   - Ну так куда она делась? Сбагр пожал плечами:
   - Не знаю, куда-то делась. Может, он вернулся обратно?
   - Нет!
   Голос Госпожи заставил обоих вздрогнуть и повернуться к ней.
   - Нет, он пошел дальше. Такие, как он, НИКОГДА не поворачивают назад.
Так что отзывайте патрули с двух других дорог, центор. Мы идём за ним.

3

   - Оба борта - табань!
   Весла, висевшие до того над морской гладью, роняя хрустальные капли с
тяжелых  лопастей,  дружно  ударили  по  воде  против  хода  корабля,  и
"Росомаха" слегка сбавила  ход.  Тамор,  вцепившийся  в  рулевое  весло,
прищурив глаз, рявкнул:
   - Греби!
   На этот раз весла ударили по ходу, и корабль, на мгновение высунув из
воды хищное жало тарана, со скрежетом въехал носом  на  песчаный  берег.
Тамор досадливо поморщился и проорал:
   - Суши весла! Носовые и средние гребные плутонги, марш с корабля!
   После того как они со Слуем разделились, на "Росомахе" осталась всего
лишь одна гребная смена и половина палубной команды. Впрочем, Тамор взял
в состав палубных  и  команду,  которая  прикрывала  Корпусную  школу  в
Фивнесе, оставив вместо нее четверых раненых бойцов из числа  своих,  но
из всей этой команды какое-то отношение  к  флоту  имел  только  один  -
сержант Булыжник. Так что замена получилась не совсем равноценной. Да  и
с этим подкреплением, для того чтобы правильно вытащить корабль на киль,
людей все равно недоставало. Что ж, нечего кривиться что имеем, с тем  и
работаем...
   "Росомаху" ощутимо качнуло, и вслед за этим раздался крик боцмана:
   - Стоп, черепашья башка! А снимать тебе что, рабов сюда  пришлют  или
все-таки на своем горбу тащить придется?
   Тамор отпустил рулевое весло и повернулся к капитану:
   - Ну ладно, отбери мне десяток толковых ребят. К вечеру  наведаюсь  в
Ллир, посмотрю, как там...

***

   Баши Алкар никогда не  считал  себя  неудачником.  Впрочем,  и  особо
удачливым его тоже назвать было сложно. Во всяком случае, те,  кто  знал
его в молодые годы, считали, что этот деятельный молодой человек  пойдет
очень далеко. А уж в том, что именно он унаследует лавку отца, никто  не
сомневался. А кто еще? Он был старшим, после него в семье  родились  еще
три девочки, затем было три выкидыша, и  только  когда  отец  взял  себе
вторую жену - дочь одного мелкого торговца из Кира, Фанер  вновь  одарил
отца мальчиком. Но это ничего не меняло. Нерпесий (так звали брата)  был
на двенадцать лет младше Алкара, так что когда он еще старательно  водил
стилом по дощечке, учась выводить буковки, Алкар уже помогал отцу в  его
торговых походах.  Однако  человек  предполагает,  а  боги  располагают.
Однажды Алкар покинул родной порт на наемной акке, загруженной отличными
сушеными фигами, которые надо было доставить в Кир.  Путешествие  должно
было продлиться не более полутора четвертей, да и то при неблагоприятном
ветре. Но Алкар вернулся домой лишь через долгие восемь лет, когда  отец
уже лежал в могиле, слезы на глазах матери давно высохли, а в  отцовской
лавке вовсю хозяйничал младший брат.
   Нерпесий, конечно,  не  отказал  в  приюте  и  даже  предложил  брату
разделить отцовский пай (что было совершенно разумно,  поскольку  Алкар,
как наследник первой  очереди,  вполне  мог  затеять  судебную  тяжбу  и
неизвестно, чем бы она окончилась), но тот наотрез отказался. Он  прожил
в доме отца две луны, а  затем  занял  у  младшего  брата  денег,  купил
маленький  домишко  на  окраине  и  открыл  небольшую  лавку  редкостей.
Нерпесий, давая деньги, заранее распростился с  ними,  предположив,  что
Алкар таким образом как бы реализовал  свое  право  на  долю  отцовского
наследства, но старший за пять лет аккуратно вернул  долг  и,  забрав  к
себе мать, продолжал тихую жизнь. Судя по всему, денег ему  хватало.  Во
всяком случае, ни  мать,  ни  он  не  выглядели  людьми,  которые  плохо
питаются или которым нечего надеть. Более того, Алкар всегда делал родне
дорогие подарки ко всем знаменательным дням, а детям Нерпесия перепадало
гораздо чаще. По каким-то своим, одному ему  известным  причинам,  Алкар
так и не женился, возложив ведение хозяйства на мать и немую служанку, а
мужскую истому удовлетворял еженедельным посещением  наложниц.  Впрочем,
доля  торговца  редкостями  нелегка,  и  Алкару  частенько   приходилось
мотаться по городам побережья или  совершать  длительные  путешествия  в
глубь Великой пустыни. Так что  заводить  семью  ему  не  было  никакого
резона.
   В этот вечер Алкар, как обычно, сидел в маленьком садике, разбитом во
дворе его дома, и отдыхал от тягот  длинного  дня.  Рядом  с  ним  стоял
чайник с густым отваром  листьев  кустарника  те,  которые  радуют  язык
бодрящей горчинкой, а нёбо благодатной вязкостью, и небольшая  плошка  с
сушеными фигами. Сочетание не сказать чтоб очень уж распространенное, но
Алкар его любил. Лавку  он  уже  закрыл,  мать,  приготовив  ему  отвар,
удалилась в свою спальню, служанка мыла пол в лавке, так  что,  когда  в
заднюю калитку садика негромко постучали, открывать ее кроме него самого
было некому. Алкар  нахмурился.  Он  не  ждал  гостей.  Впрочем,  в  его
профессии "торговца редкостями"  неожиданные  гости  могли  появиться  в
любой момент. И существовала немалая вероятность  того,  что  они  могут
оказаться не очень желанными. Он поставил чашку,  сунул  руку  под  полу
халата и нащупал миниатюрный пружинный арбалет. Таких у него  было  три,
но этот был самым  маленьким,  длиной  всего  в  три  ладони.  Алкар  не
афишировал наличие у него такого оружия, поскольку  не  хотел,  чтобы  у
кого-нибудь проснулись неясные подозрения по поводу  того,  где  это  он
провел те самые восемь лет ПОМИМО  ситаккского  плена,  но  и  не  особо
скрывал. В конце концов, человеку, путешествующему  в  одиночку,  просто
необходимо иметь при себе надежное оружие. Что  же  касалось  оного,  то
здесь с кузнецами Корпуса не мог сравниться никто.  Венетские  искусники
делали великолепные мечи, кинжалы, копейные навершия, мастерили отличные
луки, покрывали затейливой вязью нагрудные кирасы  и  шлемы,  увенчанные
гордыми  бунчуками.  Когда  непосвященный  бросал   взгляд   на   стражу
какого-нибудь богатого купца или сюйлема небольшого городка,  ему  могло
показаться, что навстречу едет по  меньшей  мере  принц  или,  на  худой
конец, сатрап богатой  провинции.  Что  и  говорить,  изделия  венетских
оружейников выглядели богато, но стоило всей этой роскоши. повстречаться
в бою с булатом Корпуса, как оказывалось, что разумнее  было  бы  носить
доспехи из бумаги - результат тот же, зато не так давит на  плечи  и  не
стесняет  грудь.  Арбалетные  болты  Корпуса  пробивали  латы  венетских
искусников  навылет,  а  мечи  просто  разрезали   богато   изукрашенные
венетские изделия, будто те  были  сделаны  из  мягкой  сосны.  Так  что
изделия корпусных оружейников были в Венетии довольно популярны, хотя  и
чрезвычайно дороги.
   Алкар подошел к калитке  и,  остановившись  за  выступом  глинобитной
стены, негромко спросил:
   - Кто там?
   Ответ прозвучал так же глухо:
   - Мы с письмом от капитана Стерсения. Нам надо оценить  одну  древнюю
вещицу.
   Алкар подобрался. Это был пароль. Он  отпустил  рукоятку  арбалета  и
распахнул калитку:
   - Что ж, я всегда рад услужить капитану Стерсению.
   Когда во дворик, пригибаясь, вошел третий из посетителей,  Алкар  еле
сдержал изумленный вздох. О, Фанерова мошонка, что же здесь  происходит?
Посетитель, привлекший его внимание, остановился, окинул дворик взглядом
прищуренных глаз, повернулся и уставился в лицо Алмару.
   Тот почувствовал, что у него помимо  воли  сами  собой  распрямляются
колени, а руки вытягиваются  по  швам.  А  посетитель  растянул  губы  в
добродушной ухмылке  и,  понизив  голос  насколько  это  было  возможно,
пророкотал:
   - Вольно, сержант...

***

   На следующее утро Алкар поднялся  довольно  поздно,  через  три  часа
после рассвета. И немудрено. Он лег,  когда  до  этого  самого  рассвета
оставалось уже не более  получаса.  В  принципе  можно  было  вообще  не
ложиться спать, но день обещал быть очень хлопотным.  Да  и  последующие
дни тоже. Адмирал Тамор рассказал ему кое-что из того, чем он был  занят
последнее время, и у Алкара  тут  же  прояснилось  в  голове.  Отдельные
фрагменты, которые раньше вызывали беспокойство  своей  необъяснимостью,
теперь слились в целостную картину, причем весьма мерзкую по содержанию.
Мздоимство владетельных  сюйлемов,  продажность  судей,  безнаказанность
разбойничьих шаек, участившийся обман торговцев - все,  что  начало  так
бросаться в глаза за последние два года, вдруг  обрело  ясность.  Венеты
никогда  не  были  особо  законопослушным  народом,  но  та   вакханалия
беззакония, которая как-то творилась в городах  побережья,  была  просто
беспрецедентна. Алкар уже не раз сообщал об  этом  в  своих  донесениях,
мучительно пытаясь  понять,  что  же  произошло.  И  вот  теперь,  после
разговора с адмиралом и ознакомления с протоколами допроса  Посвященного
Играманика, он понял, в чем дело. Орден, который они считали практически
уничтоженным,  вновь  возник  на  сцене  и  готовил   для   себя   новую
площадку-базу. Венетия  стремительно  катилась  к  хаосу  и  гражданской
войне. К войне, в которой при помощи опытной бабки-повитухи должна  была
появиться  на  свет  новая  элита.  Этим  послушным  марионеткам  Ордена
предстояло занять главенствующие  позиции  в  среде  жречества,  военной
аристократии, в торговле и мореплавании. А  это  могло  означать  только
одно - Творец жив. И Катаклизм все  еще  реален.  Лишним  подтверждением
этого был тот факт, что Командор тоже находился здесь, в Венетии...

***

   Адмирал  Тамор  вернулся  на  "Росомаху",  оставив  Алкару  в  помощь
нескольких бойцов. Те не слишком-то походили на жителей  Ллира,  но  уже
имели некий, пусть и весьма скромный, опыт шпионской работы  в  Фивнесе,
блистательной  столице  Хемта.   Переодевшись   и   проделав   некоторые
манипуляций с кожей, они стали походить  на  траммов,  племя  обитателей
Великой пустыни, которые  всегда  держались  особняком  и  о  которых  в
прибрежных городах ходили жутковатые легенды. Впрочем, траммы были  сами
виноваты. У них было множество странных традиций. Ну,  например,  каждый
мужчина-трамм хранил мумифицированные головы  своих  врагов.  Причем  не
только хранил, но и частенько таскал за собой. Среди траммов  считалось,
что вместе с головами они приобретают и некоторые  навыки  и  умения  их
бывших владельцев. И не было более надежного способа кому бы то ни  было
покончить с жизнью, чем попытаться заглянуть в мешок с головами, который
имел при себе какой-нибудь трамм. Так  что  маскировка  казалась  Алкару
очень удачной. Конечно, оставалась вероятность нарваться  на  настоящего
трамма, и это было равноценно попытке заглянуть в мешок, но она была  не
слишком большой. Траммы не особенно жаловали Ллир.
   Несмотря на его опасения, ребята оказались довольно толковыми. И  ему
удалось достаточно быстро развернуть не только обширную поисковую  сеть,
но и  решить  дела  с  продажей  дома  и  лавки.  Мать  Алкара  Нирпесий
согласился взять на содержание, получив в качестве  возмещения  половину
той суммы, которую его брат выручил за дом. Вторую половину Алкар дал  в
рост надежному меняле, поручив ему  присмотреть  за  делами  брата  и  в
случае чего помочь тому деньгами.  Даже  в  условиях  всеобщего  падения
нравов этот меняла вел дела честно (пока еще?), да  и  у  самого  Алкара
была довольно серьезная репутация, причем не только  в  делах  денежных,
так что кое-какая гарантия того, что деньги не пропадут, у него имелась.
Покупатель дома согласился подождать с вселением поллуны, так что,  хотя
у дома был уже другой хозяин, Алкар и его гости-помощники  пока  обитали
по старому адресу. Но все  уже  было  готово  к  отъезду.  Ждали  только
Грона...

***

   Командор, как обычно, появился  внезапно.  И  совершенно  не  оттуда,
откуда его ждали.
   На исходе  второй  луны  ожидания,  когда  Тамор  уже  начал  заметно
нервничать,  в  Ллир  со  стороны  кирского  тракта  въехала  запыленная
дорожная колесница. Мальчишек, игравших в пыли недалеко  от  ворот,  так
поразило это зрелище, что они ворвались в город, вопя:
   - Кирец приехал на колеснице! Кирец приехал на колеснице!!
   У Кремня, который был поставлен бывшим сержантом, а  ныне  резидентом
Корпуса Алкаром наблюдать  за  кирским  трактом,  екнуло  под  ложечкой.
Подобные шутки были как раз  в  духе  Командора.  Поэтому  он  свистнул,
подзывая Джуга, и внешне  неторопливым  шагом  направился  туда,  откуда
примчались мальчишки. Вообще-то с этой стороны Грона не ждали. Уж больно
кружной  получалась  дорога.  Да  и  горцы  последнее  время   частенько
пошаливали. И сам Грон, как  говорил  адмирал,  собирался  добраться  до
Ллира на корабле, либо напрямую из Кира, либо сушей  до  Арнама,  а  уже
оттуда морем. По словам Тамора, Грон заявил, что он  не  мальчик,  чтобы
пешком шастать по горам, а по этой дороге, как они  уже  успели  узнать,
даже путешествие верхом было крайне  затруднительным,  не  говоря  уж  о
колеснице (именно этим  и  было  вызвано  удивление  мальчишек,  которые
бежали от ворот). Но ведь все  когда-нибудь  происходит  в  первый  раз.
Причем каждый в Корпусе знал, что нет на свете большего мастера  впервые
совершать невозможное, чем Командор...
   Кремень подошел к воротам и, не влезая в толпу  зевак,  выжидательно,
вытягивая шеи, смотревших на кирскую дорогу, остановился  чуть  поодаль.
Обещанной мальчишками колесницы пока не было  видно.  И  это  показалось
Кремню странным (как, впрочем, и то, что створки наружных  и  внутренних
ворот были прикрыты так, чтобы, с одной стороны, обозначить, что  ворота
как бы открыты, а с другой -  максимально  затруднить  обзор).  От  того
места, где обычно тусовалась пацанва,  до  ворот  было  едва  две  сотни
шагов. Если учесть время, прошедшее  с  того  момента,  когда  мальчишки
заметили колесницу, а также то, что они сами уже  успели  пробежать  эти
две сотни шагов, колесница должна была бы уже давно проехать  в  ворота.
Если, конечно, Грон не свернул, решив проскочить вдоль стен и въехать  в
город через  другие  ворота.  Но  в  таком  случае  как  объяснить  факт
появления Грона на колеснице со  стороны  кирского  тракта?  Кремню,  во
всяком случае, пришло в голову только  одно  объяснение:  Командору,  по
каким-то одному ему известным причинам, нужно было, чтобы его  появление
в Ллире привлекло внимание как можно  большего  числа  людей.  Иначе  он
просто бросил бы колесницу задолго до того, как ее заметили  на  дороге.
Короче - загадка. Между тем толпа у ворот все росла. Кремень постоял еще
несколько минут, затем легким движением ладони подозвал Джуга и  толкнул
дверь караулки.
   Внутри было темно, так что, шагнув внутрь с яркого света, Кремень  на
мгновение ослеп и чуть не пропустил удар. То  есть  он-то  его  как  раз
пропустил,  но  с  Джугом  такой  номер  провернуть   было   невозможно.
Почувствовав  врага,  Кремень  рефлекторно   отшатнулся   и   движением,
отработанным долгими годами службы, выхватил меч и короткий кинжал (если
это была атака, то бой предстояло вести в замкнутом  пространстве,  а  в
такой ситуации кинжал частенько оказывается  полезнее  меча).  И  замер,
пытаясь разглядеть, куда нужно  нанести  удар.  Но  Джуг  серой  молнией
бросился вперед. Спустя мгновение сквозь утробное урчание Джуга пробился
вопль, на который наложился хруст  перекусываемой  кости,  а  еще  через
мгновение уже прозревший Кремень выбросил вперед руку с  мечом,  отбивая
удар ножа, направленный в загривок Джугу...
   Через пару минут все было кончено,  Кремень,  досадливо  сморщившись,
вытер кровь с царапины под левым глазом  (подлый,  но  мастерский  выпад
шустрого типа с двумя  ножами  едва  не  стоил  ему  правого  глаза)  и,
наклонившись, перевернул  валяющиеся  трупы.  Нападавших  было  четверо.
Одного (похоже, того, кто стоял на стреме) Джуг вывел из строя сразу же,
и  Кремню  осталось  только,  улучив  момент,  коротким  движением  руки
прервать его раздражающе громкий вой, второй получил точный удар мечом в
кадык и со змеиным шипением  сложился,  будто  куча  старого  тряпья,  у
лестницы, ведущей на вершину привратной башни. Оставшихся двоих  Кремень
упаковал менее аккуратно, чуть не пропустив удар от  того,  кого  считал
главарем. Не в последнюю очередь из-за того, что решил  оставить  его  в
живых. Но тот оказался настоящим профессионалом по сравнению  со  своими
подельниками, так что выполнение сего плана потребовало  бы  существенно
больше времени, чем Кремень готов был на это выделить. Поэтому  пришлось
прикончить и последнего. Наскоро обыскав  тела,  Кремень  осмотрелся.  В
караулке больше никого не было. На полу не  наблюдалось  никакого  люка.
Единственный путь, который мог бы привести к  разгадке  столь  странного
для мирного города Ллира нападения, вел наверх. Сержант немного постоял,
прислушиваясь, и  осторожно  двинулся  к  лестнице,  не  убирая  меча  и
кинжала.
   Лестница оказалась короткой и  закончилась  тяжелой  дубовой  дверью,
из-за которой доносились неясные голоса. Кремень осторожно развел руки и
воткнул меч и кинжал в расселины между камнями так, чтобы их можно  было
выхватить одним движением, и аккуратненько надавил  на  дверь.  Та  была
пригнана  довольно  плотно.  Он  оторвал  руки  от  шершавой  деревянной
поверхности и на мгновение задумался. Вариантов действий просматривалось
несколько. Во-первых, можно было не мудрствуя лукаво  пинком  распахнуть
дверь и влететь внутрь с оружием наперевес, а уж там разбираться, кому и
как врезать. Но этот вариант не устраивал его по одной основной причине:
он таки хотел разобраться в том, что здесь происходит, а при таком лихом
налете чаще остаются  трупы,  чем  кто-то,  кому  можно  будет  задавать
вопросы. Во-вторых, можно было попытаться все-таки  приоткрыть  дверь  и
сначала посмотреть (или хотя бы послушать), что там творится, а уж потом
действовать. Третий вариант был таков:  вообще  плюнуть  на  все,  здесь
происходящее, и идти искать Грона, или кто  там,  в  конце  концов,  мог
приехать на колеснице по кирскому тракту? Кремень мотнул головой и криво
усмехнулся. У него было некое предчувствие,  что  самый  быстрый  способ
отыскать Грона - это все