вым
глазом. Это был Хранитель Закона.
   Толла стояла на палубе "Росомахи" и, прижав к себе  Югора,  не  отрываясь
смотрела на приближающийся маяк Сомроя. Югор вытянул  вперед  левую  руку  и
восторженно закричал:
   - Мама, смотри, сколько кораблей! - Он уже научился прятать свою культю.
   Толла покрепче прижала его к себе и отвернула голову,  чтобы  мальчик  не
увидел ее слез.
   - Мама, ну почему ты не смотришь? - Мальчик обхватил ее за шею и прижался
к щеке: - Не плачь, мы же уже вернулись.
   Слава богам, они действительно вернулись. Правда, Лигеи с ними сейчас  не
было. Но Толла уже знала, что дочь в полной безопасности. Вероятность  того,
что в чумазой девочке, передвигающейся с труппой бродячих акробатов,  узнают
дочь базиллисы  Элитии,  была  ничтожной,  вот  и  получилось,  что  группа,
сопровождавшая юную принцессу, первой пришла к побережью. И была  в  тот  же
день подобрана эскадрой, сразу ушедшей в Герлен. А Толла с  Югором  вышли  к
месту, откуда их забрал корабль адмирала Тамора, на две  четверти  позже.  О
некоторых моментах, когда они проскакивали заставы дорожной стражи буквально
чудом, Толла до сих пор вспоминала с содроганием. Но вот эта страшная эпопея
подошла к концу - скоро базиллиса вступит на берег своей страны. Она глубоко
вздохнула, вскинула подбородок и улыбнулась. Корабли приближались. За спиной
раздался голос адмирала Тамора:
   - Эскадре: ордер "Двойной клин", весла на воду. Приготовиться к парадному
ходу.
   Югор живо обернулся и восторженно уставился на суету моряков в начищенных
шлемах, затем вывернулся из рук Толлы и бросился  на  рулевую  площадку,  на
ходу крикнув:
   - Я сейчас, мам, я сейчас.
   Толла  проводила  его  взглядом  и  снова  повернулась  к  приближающимся
кораблям. Их было невероятно много, и все они  были  забиты  людьми,  а  что
творилось на берегу... Казалось, у Сомроя собралось все  побережье  миль  на
сто в оба конца, а может, и больше.
   - Не желаете переодеться, госпожа? Вода согрета.
   Толла оглянулась. За спиной стоял Тамор и сочувственно глядел на нее.
   - Спасибо, адмирал. - Она пошла в сторону каюты, но Тамор  догнал  ее  и,
мягко взяв за локоть, сказал:
   - Не надо так беспокоиться. Я выслал  к  побережью  сорок  кораблей.  Они
сметут все на всем протяжении береговой линии от Сдрана до Дганка и  вытащат
командора.
   Толла слабо улыбнулась:
   - Если он еще жив.
   Тамор удивленно посмотрел на нее:
   - Кто? Грон?!!
   Толла снова улыбнулась, на этот раз живее.  От  столь  бурного  выражения
удивления столь опытного бойца  ей  стало  немного  легче,  и  она  еще  раз
благодарно улыбнулась:
   - Спасибо, адмирал, - и скрылась в каюте.
   Корабли шли парадным ходом сквозь  плотные  ряды  торговцев,  прогулочных
яхт, элитийских  боевых  дирем,  на  которых  прибыли  систрархи  прибрежных
городов, и тучи всякой иной частной мелочи. И  на  носу  передней  диремы  с
истыканными стрелами бортами и потемневшей от морских ветров  мачтой,  гордо
выпрямившись, стояла базиллиса, одетая в золотое платье, подвязанные  лентой
волосы развевались на ветру. Возле  матери  стоял  юный  принц  с  рукой  на
перевязи,  укрытой  плащом.  Весть  о  том,  что  юная  принцесса   тоже   в
безопасности, уже  была  получена  по  гелиографу  и  подтверждена  моряками
купеческих судов, возвратившихся из северных портов. А теперь люди дождались
и свою базиллису. Над морем стоял нескончаемый восторженный  рев,  в  воздух
летели цветы, головные уборы.  Мечи  воинов,  выстроившихся  густыми  рядами
вдоль бортов боевых кораблей, звонко били о  щиты.  Корабли  Корпуса,  четко
держа строй, прошли между двумя молами,  перекрывавшими  вход  в  гавань,  и
подошли к причалу. Воины городского ополчения, выстроенные вдоль причала, не
смогли сдержать напора народа, и плотная толпа, восторженно  вопя,  прорвала
оцепление и хлынула к трапу. Толла растерянно посмотрела на Тамора.  Капитан
нахмурился и, повернувшись в сторону палубы, где были выстроены бойцы второй
смены в полном вооружении, скомандовал, надсаживая горло, иначе  бы  его  не
услышали в таком крике:
   - Щиты вперед, арбалеты к бою. Два шага вперед марш. Клич!
   Бойцы сделали два шага вперед, нарочито грохнув подошвами сапог о палубу,
и взревели:
   - БАР-РА!
   Толпа, уже хлынувшая на трап,  отшатнулась.  Успевшие  рвануть  вверх  по
трапу испуганно по сыпались  в  воду.  Из  толпы  послышались  удивленные  и
гневные выкрики. Тамор шагнул к  борту  и  поднял  руку.  Рев  толпы  слегка
поутих. Тамор громко произнес:
   - Кто дотронется до базиллисы или ее сына, того  истыкают  стрелами,  как
ежа.
   Люди вновь возмущенно закричали, но Тамор снова поднял руку и, когда  все
вновь немного успокоились, добродушно сказал:
   - Не шумите. Мне не хватало, чтобы те, кто ее украл,  достали  ее  теперь
уже здесь.
   Народ поутих. Люди понимающе переглядывались. Некоторые стали  исподтишка
бросать по сторонам настороженные взгляды.  Но  потом  всех  опять  охватило
воодушевление, которое, однако, уже не.  перехлестывало  через  край.  Тамор
подозвал младшего офицера и что-то приказал ему на ухо. Офицер вытянулся  и,
четко отдав честь, повернулся к бойцам и протяжно проорал какую-то  команду.
Воины в колонну по одному шустро сбежали по трапу и,  сомкнув  щиты  и  взяв
мечи  наголо,  выстроили  четырехугольник,  грозно  сверкая  глазами  сквозь
прорези надвинутых на лоб шлемов. Толла сошла вниз, держась за руку  Тамора,
а тающего от восторга Югора снес на плече  дюжий  боец.  В  самый  последний
момент, когда боец шагнул с трапа  на  причал,  Югор  на  мгновение  потерял
равновесие и взмахнул правой рукой, показав ее из-под плаща. Толпа  замерла,
а затем раздался возмущенный ропот, переросший в крики:
   - Они ранили принца!
   - Принц ранен!
   - Проклятые горгосцы!!
   Гул голосов нарастал.  Толла  подхватила  Югора  на  руки,  Тамор  что-то
коротко  выкрикнул.  Бойцы  грянули  в  щиты  рукоятями  мечей   и,   грозно
рявкнув:"Бар-ра"! -.двинулись вперед, четко печатая шаг. Базиллиса  с  сыном
прошли через толпу к подготовленной колеснице,  которая  немедленно  рванула
вперед. Когда  колесница  остановилась  у  ступеней  дворца  систрарха,  так
памятного по прошлой счастливой весне, возница отбросила поводья и бросилась
к Толле. Это оказалась Беллона.
   Вечером, когда подруги, вдоволь наговорившись и  наплакавшись,  сидели  в
покоях Беллоны, дверь отворилась и в комнату вошел  Франк.  Он  обнял  ее  и
погладил по голове, и  Толла  почувствовала,  как  слезы  вновь  сами  собой
катятся из глаз. Франк чуть отодвинулся и вытер ее слезы.
   - Не плачь. Я был у Югора. Он спит. Некоторое  время  они  молча  сидели,
получая удовольствие просто от того, что они опять вместе. Но в конце концов
у всех появилось ощущение сосущей пустоты. И каждый знал, чем оно вызвано. С
ними не было Грона. Франк вздохнул:
   - Знаешь, что сейчас творится в городе? Толла подняла на него влажные  от
слез глаза.
   - Весь город шумит.  Люди  рассказывают,  что,  чтобы  принудить  тебя  к
предательству, мальчика страшно пытали. Народ возбужден.  Говорят,  что  те,
кто прибыли из других городов, уже спешно, в ночь, уехали обратно.  Собирать
ополчение.
   Толла горько улыбнулась и опустила голову:
   - Если бы все было так просто... Франк помолчал, потом тихо сказал:
   - В Корпус призвали резервистов. Систрархи городов  этим  летом  собирали
ополчение. Казна базиллисы и корпусное  казначейство  закупили  в  три  раза
больше зерна, чем в прошлом году. -  И  он  твердо  заверил:  -  Мы  готовы,
сестра. Нет только вождя.
   Толла, при этих; словах поднявшая голову, тяжело вздохнула:
   - Я даже не знаю, жив ли он... Франк столь же твердо ответил:
   - Грон жив, и я уверен, что скоро  он  будет  с  нами,  однако  война  не
начинается в один день. Мы можем двинуть Корпус, но  это  едва  сотня  тысяч
мечей, меньше четверти даже неотмобилизованной армии Горгоса.  А  нам  нужно
намного больше. Так что для того, чтобы  поднять  страну,  нам  нужен  вождь
именно сейчас. И потому я говорю не о Гроне.
   Толла удивленно смотрела на брата:
   - Но...
   Франк не дал ей закончить:
   - У нас прекрасные бойцы, выученные Гроном.  У  нас  отличные  командиры,
тоже прошедшие его школу. У нас пока нет самого Грона,  но...  -  он  сделал
паузу, потом, сурово сжав губы, вскинул голову, - есть его сын.
   Толла вздрогнула, однако в следующее мгновение подалась к брату:
   - Ты считаешь, что ОН бы уже начал? Франк молча кивнул. Толла задумалась.
   - Я не знаю. Югор уже достаточно  натерпелся  за  свою  небольшую  жизнь,
чтобы бросать его в это...
   Франк снова кивнул:
   - Конечно, решать тебе.
   Однажды утром, к исходу четверти, когда Толла уже была готова двигаться в
столицу, Франк появился на пороге мрачнее тучи.  Он  пришел  не  один,  а  с
Тамором. Толла, увидев их лица, смертельно побледнела, но Тамор успокаивающе
вскинул руки:
   - Не бойся, госпожа, у меня нет вестей НАСТОЛЬКО дурных.
   Толла сглотнула и хрипло спросила:
   - Что значит настолько?
   Тамор смущенно пожал плечами:
   - Ну... Никто не видел Грона мертвым...
   - Но и живым тоже?
   - ...и горгосцы считают, что он ушел.  Толла  обессиленно  опустилась  на
ложе:
   - Значит, твои корабли... Тамор кивнул:
   - Да, они пришли ни с чем. Вернее, они взяли тучу народу и  развязали  им
языки. Пленные в один голос твердят, что за пару дней до того Грон уничтожил
два конных разъезда, но, как видно, прорваться к побережью все же не смог.
   Толла секунду неподвижно сидела на ложе, потом поднялась:
   - Объявите в городе, что завтра в полдень я буду говорить с народом.
   На следующий день уже  за  час  до  полудня  толпа  заполнила  не  только
центральную площадь, но и все  прилегающие  улицы.  И  люди  все  продолжали
прибывать. Шли крестьяне с  отдаленных  виноградников,  мукомолы,  моряки  с
кораблей, стоявших в порту, купцы, наемники, торговые стражники, Всадники из
ближних и отдаленных поместий, погонщики  с  купеческих  караванов.  Поэтому
когда Толла вышла на балкон дворца систрарха, то невольно удивилась  -  пред
ней предстало море людей, пришедших ее послушать. Люди облепили  все  крыши,
заборы и деревья. Они увидели Толлу, и над  площадью  вознесся  восторженный
вопль. Толла оробело подумала, что едва ли ее смогут расслышать все, но  тут
же ее пронзила мысль, что жизнь ее мужа и детей зависит от такой  ерунды,  и
она шагнула вперед и  вскинула  руки.  Крики  понемногу  умолкли.  Несколько
мгновений  базиллиса  стояла,  лихорадочно  пытаясь  вспомнить,  о  чем   же
собиралась говорить, наконец набрала воздуху и начала:
   - Народ Элитии? Я хочу рассказать вам о детях. Любой  народ  имеет  право
называться народом, только если он думает о том, что оставит после себя! Кто
придет на смену живущим сегодня? Как будут  жить  наши  дети  и  дети  наших
детей? Сотни лет мы растили хлеб, давили вино, бороздили моря, защищали  эту
землю от врагов, зная о том, что ее унаследуют наши дети, и  вот  сегодня  я
говорю вам... - Она набрала побольше воздуху в грудь и выкрикнула:  -  ЭТОГО
НЕ БУДЕТ!
   Толпа взволнованно зашумела. Люди переглядывались. Толла перевела  дух  и
снова вскинула руки:
   - Там, за морем, в Горгосе и дальше, есть люди, которые, презрев богов  и
духов предков, возомнили себя властителями судеб. Они вознамерились  стереть
с лица земли этот мир, поднять моря и послать их на землю, обрушить  горы  и
превратить в овраги поля. Дабы основать на месте нашего новый мир, в котором
они стали бы властвовать. И сегодня я, базиллиса, которая не смогла защитить
от них своих детей даже в собственном дворце, говорю вам: ОНИ СДЕЛАЮТ ЭТО! Я
ЗНАЮ! - Она снова замолчала, но на этот  раз  над  площадью  царила  мертвая
тишина. - Вы никогда не задавали  себе  вопроса,  люди,  почему  они  украли
именно меня? Не я была их целью. На протяжении многих лет они пытались убить
или как-то еще остановить моего  мужа.  Того,  кого  вы  знаете  под  именем
Великий Грон. Но это не настоящее его имя. Эти люди,  которые  именуют  себя
Орденом, сумели отринуть власть Эора и Эноллы и запечатать наш мир. И  тогда
боги отправили нам в помощь своего  посланца,  наказав  ему  спасти  мир  от
ужасной участи. И ОН ПРИШЕЛ.
   Толла вновь умолкла. Толпа взволнованно  шумела,  люди  переговаривались,
для многих боги стали чем-то  вроде  лишнего  горшка  на  полке,  о  котором
вспоминаешь во время большой уборки, а все остальное время он тихо  стоит  в
уголке: и не мешает, и есть не просит,  а  тут  базиллиса  говорит  такое...
Толла опять заговорила:
   - Если им удастся остановить  его,  то  спустя  ровно  восемь  лет  Орден
выполнит то, что задумал. И наши дети погибнут вместе с нашей землей.  И  не
ждите от них милосердия! Вспомните, что они уже сделали  с  моим  сыном.  Мы
должны остановить их. Иначе мы не народ!
   Несколько мгновений Толла  смотрела  на  площадь  затуманенными  от  слез
глазами, а потом резко повернулась и покинула балкон.
   К вечеру в ее комнате появился Франк. Толла  играла  с  сыном,  но  когда
вошел брат, она поцеловала Югора, позвонила в колокольчик  и  вызвала  няню.
Оставшись наедине с Франком, она спросила:
   - Что говорят в городе? Франк покачал головой:
   - Ты сделала смелый шаг, сестра. Ведь тебе могли бы не поверить,  решить,
что ты помешалась на почве... Ну ты понимаешь.
   - Да, могли, - сказала Толла, - но я спросила: что говорят в городе?..
   - Вспоминают подвиги Великого Грона. И, знаешь, многие сходятся на мысли,
что  такое  действительно  возможно  только  для  посланца   богов.   -   Он
посерьезнел. - Но главное, знаешь, какой клич я услышал на улицах города?  -
И он вполголоса выкрикнул, воздев над головой сжатый кулак: - За руку Югора!
   - Тогда... - Она тоже вскинула  кулак  и,  зло  сверкнув  глазами,  глухо
произнесла: - За руку Югора!
   Три  зимних  луны  по  Элитии  растекалась  ярость.  Это  было  необычно,
невероятно. Люди могут вспыхнуть сильной яростью в какой-то момент, но,  как
правило, человек быстро перегорает, и бешенство быстро проходит. Сейчас  все
было не так. Люди, услышав о  Югоре  и  о  том,  что  рассказала  базиллиса,
сначала просто ворчали - какие твари живут за морем, детей не  щадят.  Потом
эти разговоры  ширились,  женщины,  обсудив  все  в  своем  кругу,  начинали
испуганно теребить мужей. Люди подолгу задумывались над  тем,  что  ждет  их
самих и их детей, и постепенно  в  разговорах  за  кувшином  домашнего  вина
начинали стискиваться зубы и кулаки, а взгляды даже самых суровых, бросаемые
на лохматые детские головки, полнились  нежностью  и  тревогой.  И  вот  уже
кузнецы раньше, чем обычно, разжигают горны, старательно  вспоминая  о  том,
как куется лезвие меча или добрый  шлем.  Крестьяне,  ковыряясь  в  железном
хламе, собирают и тащат в кузню  обломанные  серпы,  косы,  зубья  борон  и,
протягивая  на  заскорузлых  ладонях  откопанные  медяки,  неуклюже   просят
перековать их на  что-то  более  грозное.  Старые  деды  вытаскивали  доски,
подготовленные на домовины, и, в который уже  раз  придирчиво  осмотрев  их,
сообща нанимали упряжку  быков  и  везли  в  город  к  щитовикам,  а  потом,
устроившись  в  сторонке,  внимательно  смотрели  за  тем,  как  добрый  дуб
превращается  в  мощный  пехотный  щит,  окованный  железом  и  с  блестящим
бронзовым умбоном в центре. И когда они  возвращались  обратно,  в  деревни,
никто и не думал поднимать их на смех, как случилось бы еще пару лун  назад.
В городах на заброшенных пустырях вдруг сами собой начали появляться  плацы,
на которых можно было  встретить  горшечника  и  толстого  купца,  нищего  и
шустрого приказчика, молодого  жреца  и  крепкого  лавочника  или  владельца
таверны. Все они старательно месили зимнюю грязь под хриплые выкрики  старых
сержантов и сотников, прошедших под  знаменами  Грона  прежнюю  войну.  Цехи
кузнецов-оружейников, заметив, что сильно возросло число заказов, неожиданно
приняли решение снизить цены. Даже те, кто никогда  не  состоял  в  сословии
гоплитов, выгребали последние деньги и покупали  оружие.  Систрархи  городов
заботливо ворошили запасы оружия и военных припасов и  спешно  ремонтировали
телеги.
   Страна  поднималась  на  войну.  С  первыми  теплыми  днями   на   плато,
раскинувшемся в двух часах пути от Эллора, там, где стояла  армия  в  начале
прошлой войны, возник стихийный военный лагерь.  Сначала  люди  приходили  в
одиночку и семьями, но  чуть  позже  стали  появляться  уже  маршевые  полки
городов и цехов. Ветераны прошлой войны устраивали  бурные  встречи.  Порой,
когда прибывали старые знакомые, у костров засиживались допоздна, но с  утра
опять начиналась жесткая подготовка, потому что "Так учил Великий Грон".  Ко
Дню весеннего поцелуя на плато скопилось уже почти сорок тысяч  человек,  но
поток только начал разрастаться. В этот же день  трое  богатейших  столичных
купцов заявили, что готовы выложить по десять золотых каждому, кто  поднимет
меч возмездия.  Но  старшина  цеха  ткачей,  к  которому  они  обратились  с
предложением, сурово ответил:
   - Никто не меняет жизнь детей на золото. Каждый решит для себя сам.
   Эти слова разлетелись по стране, как и то, что после такого ответа  купцы
просто раздали  по  тысяче  золотых.  Морские  торговцы  разрывали  выгодные
сделки, отказываясь отправляться за море на своих кораблях, и объясняли  это
тем, что их корабли скоро не будут лишними и дома.
   Спустя четверть в военный лагерь пришел полк, сформированный из студентов
университетов Роула. Их тут же разобрали в расчеты боевых  машин.  Крестьяне
ладили вдоль дорог, ведущих к портам, бревенчатые сараи и свозили туда зерно
и вяленое мясо, выставляя  охотников  ожидать  спешащие  воинские  отряды  и
выдавать им пищу. К исходу луны, после Дня весеннего  поцелуя,  поток  людей
превратился в огромную  реку.  В  восточных  районах  появились  деревни,  в
которых все мужское население было либо пятнадцати, либо шестидесяти лет  от
роду. Но люди все шли и шли. Толла каждый день принимала во дворце депутации
купцов, цехов, Всадников из различных районов страны  с  пожертвованиями  на
войну.
   К середине весны, когда в портах скопилось  почти  две  тысячи  кораблей,
каждый из которых мог  везти  не  менее  сотни  воинов,  армия  двинулась  к
побережью. Толла и Югор ехали в простой боевой колеснице со  снятыми  косами
на осях. Часто к Толле подходили депутации от  различных  полков  и  просили
позволить понести мальчика, который уже стал живым символом  будущей  войны,
рядом со своим знаменем. А на знаменах под названием города или области была
вышита раскрытая детская ладонь и девиз: "За руку Югора!"
   Мальчик устраивался на  плече  самого  рослого  и  сидел,  покачиваясь  и
держась здоровой ручкой за древко. Женщины, стоящие  вдоль  дорог,  заметив.
колесницу базиллисы и мальчика с суровым лицом, сидящего  на  плечах  воина,
выталкивали детей вперед, чтобы базиллиса благословила их, а  дети,  получив
ее благословение, долго бежали рядом со знаменосцем и молча смотрели на сына
Великого Грона, чья отрубленная рука оказалась для  врагов  страшнее  мощной
длани самого могучего воина. Наконец,  за  две  четверти  до  начала  первой
летней луны, армия вышла к побережью и начала грузиться  на  корабли.  Когда
Толла с Югором достигли  побережья,  там  уже  ждала  их  небольшая  эскадра
Корпуса, состоящая из пяти дирем во главе с "Росомахой" и десятка унирем.
   Тамор прибыл с докладом в палатку базиллисы, и Толла удивленно спросила:
   - Послушайте, адмирал, я думала, что Корпус двинется вместе с нами.
   - Корпус под командой генерала Дорна вышел две луны назад и  сейчас  идет
маршем на север вдоль побережья, - доложил  Тамор.  -  А  флот  во  главе  с
адмиралом Гамгором должен сегодня на рассвете ударить по столице.
   Толла несколько мгновений напряженно  раздумывала  над  сказанным,  потом
покачала