- Элитиец слева по борту!
   Капитан бросил взгляд и отвернулся.
   - Заткнись, кретин, это боевая триера, ее даже двойкой галер не возьмешь.
   Загамба привел своих людей в порядок, и они вновь двинулись вперед. Но на
этот раз более осторожно.  Они  подобрались  на  два  шага  и  затем,  вопя,
кинулись на Грона. Он резко упал под ноги нападающим, кувыркнулся,  полоснув
по сторонам и над головой обоими клинками, и  вскочил  на  ноги  -  лицом  к
спинам нападающих. Когда враждующие стороны разошлись по "углам  ринга",  на
палубе лежало уже девять трупов. Грон перевел дух и  осклабился,  сдерживать
переполнявшую его ярость он уже не  мог,  а  потому  прорычал  в  испуганные
пиратские морды:
   - А  что,  добрых  ситаккиев  резать  гораздо  приятнее,  чем  еле  живых
стариканов. Этого капитан уже снести не мог.
   - Эй, акулы, взять его.
   Грон понял, что у него нет шансов, но сейчас ему было наплевать: где-то в
глубине, под морем ярости и восторга от схватки, занозой сидела  мысль,  что
он не должен так  реагировать,  но  желание  убивать  за  полонило  все  его
сознание. Он не стал дожидаться  когда  команда  бросится  на  него,  и  сам
кинулся вперед. Последнее, что он видел перед глазами, - это  шматки  крови,
летящие ему в лицо...
   Сознание медленно возвращалось. Тело сильно болело.
   - Чего же ты стоишь, Загамба, я же сказал, что он твой.
   Грон с трудом выплыл  на  поверхность  из  тягучей  шумной  глуби,  голос
говорившего был угрюмый и странно знакомый- Будь я  проклят,  капитан,  если
прикоснусь к нему. Должно быть, в него вселилась душа Хорки, кита-убийцы, да
простят нас достойнейшие из ушедших.
   - А будь я проклят, если привезу эту тварь на Ситакку.
   Грон начал смутно припоминать: капитан, Загамба, ситаккцы...
   - Эй, тот, кто прирежет чужака, получит двойную долю.
   Грон  приоткрыл  глаза.  Он  лежал  на  палубе  не  просто  связанный,  а
прямо-таки обмотанный веревками. Пираты жались к бортам.
   - Тройную долю!
   Ответом капитану была угрюмая тишина.
   - О, крабье говно, если бы в Тамарисе не началось это дерьмо, можно  было
бы отдать его священным собакам, и пусть боги разбирались бы между собой. Он
уничтожил меня. Разом потерять девятнадцать лой! Да и из пятнадцати  раненых
трое вряд ли доживут до утра.
   - А может, просто выбросить его за борт? - неуверенно проговорил Загамба.
   - Бросай, - повернулся к нему капитан. Но тот, буркнув:
   - Будь я проклят, - отодвинулся подальше. Тут откуда-то раздался  громкий
голос:
   - А ты продай его.
   - Что? - удивленно повернулся на голос капитан.  Дядюшка  Узгар  выбрался
из-за спин пиратов.
   - Насколько я знаю, в кузницах Аккума всегда не хватает  молотобойцев,  а
этот парень вполне сойдет за такого.
   Грон устало прикрыл глаза. Дядюшка Узгар не представлял, насколько он был
близок к истине. Именно сойдет. Грон  чувствовал  себя  как  выжатый  лимон.
Болела каждая клеточка, но основная  проблема  была  не  в  этом.  Он  опять
потерял контроль над своим телом.
   - А ты прав, старикан. - Капитан обрадованно вскочил на ноги. - Слушайте,
акулы,  если  кто-нибудь  когда-нибудь  проболтается  обо  всем,  что  здесь
произошло, и об этом парне, я найду его даже в брюхе морского ящера и устрою
такую жизнь, что все его предки смогут услышать его вопли.
   Капитан прекрасно знал, что его грозный приказ будет нарушен в первой  же
забегаловке Ситакки, но ему было на это наплевать. Главное, чтоб  не  узнали
аккумцы. Хотя бы до того момента, пока он не уберется из их порта  со  своей
галерой. Он повернулся к Грону.
   - Этого в большую колодку. Эй, на весле, курс на Горящую скалу,  идем  на
Аккум.
   Грон почувствовал, как его приподняли, уловил свист  воздуха  у  затылка.
Пират, от греха подальше, прежде чем заткнуть Грона  в  колодку,  огрел  его
рукоятью запасного весла. Уже падая во тьму  небытия,  Грон  пообещал  себе:
"Последний раз! Чтоб я позволил кому-то еще сделать из меня раба..."
   По здешним меркам кузница была огромной. Грон насчитал не  менее  четырех
горнов,  причем  к  двум  из  них  вели  воздуховоды  от   огромных   мехов,
обслуживаемых четырьмя рабами. А у двух были собственные меха поменьше. Рабы
были прикованы к стенам и наковальням толстыми бронзовыми цепями.
   - Ну ты, сопляк, - Грона двинули в бок, - чего рот разинул.  -  В  голосе
слышалось удовлетворение, видимо, надсмотрщик гордился  кузницей.  Она  была
самой крупной в Аккуме, городе, известном своими кузницами. Сколько  раз  он
приводил таких вот мускулистых увальней, разевавших рот при виде этого чуда.
Они были здоровыми, крепкими, но  очень  быстро  начинали  чахнуть,  харкать
кровью, и вскоре один из подручных кузнеца расклепывал железный обруч с ноги
трупа, а он - Кривоногий Саттам  -  вновь  ковылял  на  базар  искать  новых
здоровых рабов, которые также сначала будут стоять в  дверях  кузни  разинув
рот. - Чего, никогда не видел нормальной кузни?
   - Вытяжка у вас слабая,  оттого  весь  жар  от  горнов  обратно  в  кузню
задувает. - Грон пробурчал это, чтобы уесть  надсмотрщика,  но  стоявший  за
соседней наковальней здоровенный мужик в кожаной коламе вдруг опустил  молот
и повернулся к Грону:
   - Кто такой?
   Надсмотрщик торопливо проковылял вперед:
   - Новый молотобоец, господин. Только что  купил  у  ситаккцев,  всего  за
десять медяков!
   - Молотобойца за  десять  медяко-о-в?  -  протянул  хозяин,  с  сомнением
разглядывая Грона.
   Но надсмотрщик не уловил сомнения в голосе и радостно закивал.
   - Да еще у ситаккцев... Кого они тебе всучили, Кривоногий?
   Тут, видно, и до надсмотрщика дошло, что столь  низкая  цена  существенно
выходит за границы его способностей к торговле. Он  побледнел  от  страха  и
злобно и испуганно посмотрел на Грона.
   - А впрочем, больно молодой. - Хозяин обтер краем длинной коламы  лицо  и
руки и бесцеремонно ощупал Грона, заглянул в рот и даже раздвинул ягодицы. -
Не кастрат и не из ЭТИХ, одни предки знают, почему они так продешевили.  Так
что ты там говорил про вытяжку, раб?
   Гром пожал плечами:
   - Если уменьшить свод и удлинить трубу над  горном,  то  весь  жар  будет
оставаться внутри, поковка будет быстрее  греться,  да  и  в  кузнице  будет
намного прохладней.
   - Хм. - Хозяин повернулся к  горну  и  долго  рассматривал  его,  склоняя
голову то к одному, то к другому плечу. - Может, ты и прав, раб, но я скорее
отрублю себе руку, чем позволю  какому-то  рабу  насмехаться  над  тем,  что
построили мои предки. Так что ты сегодня до вечерней зари без воды - понял?
   Грон промолчал, а хозяин ткнул рукой в сторону наковальни и крикнул:
   - Эй, Угром, прикуй-ка его ко мне, посмотрим, что умеет этот умник.
   Первый день в кузне показался Грону настоящим адом. Тело  еще  болело,  к
тому же с непривычки он быстро потянул мышцы. Так что если бы он две  недели
не махал колуном на дровяном дворе в  храме  славного  города  Тамариса,  то
неизвестно, как он дожил бы до заката. Жара в кузне стояла страшная, и все -
кузнецы, подмастерья, рабы - то и дело прикладывались к чану  с  солоноватой
водой, который неутомимо наполнял обливавшийся потом колодезный  раб,  рысью
носящийся от колодца до чана с бадьями на плечах. Когда хозяин последний раз
ударил молотком и зычно рявкнул: "Закат!" - Грон чуть не грохнулся  рядом  с
наковальней. А хозяин пристально посмотрел на него и кивнул надсмотрщику:
   - Дай  ему  воды.  -  Посмотрев,  как  Грон  осторожно  пьет,  маленькими
глоточками, полоская рот, он одобрительно кивнул  и,  дождавшись,  когда  он
закончил пить, спросил: - Работал в кузне?
   Грон молча кивнул.
   - Заметно, - Хозяин повернулся к надсмотрщику. - Эй, Кривоногий, пожалуй,
ты провернул неплохую сделку, может, в следующий раз послать  тебя  покупать
железо и медь? - И он громко  заржал,  перекрывая  гулкие  голоса  остальных
обитателей кузницы. Отсмеявшись, он скинул с себя вонючую коламу, сунул ее в
корзину  у  входа  и,  приподняв  огромный  шестиведерный  чан,  наполненный
колодезным рабом, опрокинул его содержимое на себя.
   Раб-бадья безучастно смотрел, как  на  полу  разливаются  результаты  его
дневных трудов, -  видимо,  такая  картина  была  привычной.  Хозяин  звучно
выпустил газы из желудка, похлопал себя по объемистому  животу  и  вышел  из
кузни. Рабы опустились на пол у своих мест,
   - Откуда ты, новенький? - окликнул кто-то.
   - С ситаккской галеры, - усмехнулся Грон.
   - Это мы слышали, а как попал к пиратам?  Грон  грустно  мотнул  головой.
Здоровенный чернявый раб, работавший молотобойцем за  соседней  наковальней,
махнул рукой:
   - Не лезь к человеку, захочет -  расскажет,  ему  еще  отойти  надо,  сам
знаешь, каково на ситаккской галере: эти шакалы  друг  другу  готовы  глотки
перегрызть, а пленнику...
   От двери послышался шум, потом  на  пороге  возникла  дородная  девица  в
добротном платье, с губами, подмазанными соком кленеи, и подведенными  сажей
глазами. Оглядев кузницу, она  заметила  Грона,  и  ее  губы  растянулись  в
улыбке, показав мелкие острые зубки.
   - Э, да у нас новенький.
   - Ягана! - со двора раздался зычный голос хозяина, но девица, не  обратив
внимания, подошла к Грону и провела рукой по его груди:
   - Да ты симпатичный, - она зазывающе засмеялась, - и такой молоденький...
   Со двора снова послышался рев хозяина. Девица надула губки и поморщилась,
но тут же сладенько улыбнулась и шаловливо стиснула в кулачок руку, успевшую
уже спуститься до низа живота.
   - Ладно, дорогой, после поговорим. - Она отвернулась  и  пошла  к  двери,
призывно покачивая бедрами.
   - Ну, пропал парень. - Чернявый сумрачно помотал головой и пояснил: - Это
жена хозяина, та  еще  дрянь.  Блудливая,  как  кошка.  И  деваться  некуда,
откажешь - со свету сживет, хозяину житья не будет, пока тебя не  сгноит,  а
попользуешь - хозяин взбеленится. Вообще-то она его в руках держит, но когда
ты ей надоешь, тут тебе и конец - хозяин тебе этого ни в жизнь не простит.
   - И что, часто она так?
   - Из рабов нет, а так почитай каждый день по тавернам шляется.
   - И хозяин терпит?
   - А куда деваться? Говорят, попервости он было попытался ее  зажать,  так
она ему неделю ни минуты спать не давала. Он уже молотка  в  руки  взять  не
мог, Похудел, кожа с  брюха  свисала.  Она  ж  своей  маткой  любого  мужика
угробить может сей секунд, зверь, а не баба. Так что, когда на стороне, - он
ничего, терпит, но уж коли здесь - так  всю  свою  злость...  -  И  чернявый
обреченно махнул рукой. - Не жить тебе, парень.
   - Привет, вонючки.
   На пороге появились несколько женщин с котлами, из которых  пахло  чем-то
съедобным.
   - О, у нас новенький. - К Грону устремились три дамы не первой свежести.
   Он мысленно застонал - в его состоянии страшно было даже подумать о  том,
чтобы хотя бы пошевелить ногой, а его мужское достоинство сейчас  не  поднял
бы и ворот, прикрепленный к потолку кузни.
   - Оставьте парня, мокрощелки, вам бы все на мужике  прыгать,  не  видите,
еле живой. - Чернявый повернулся к Грону, протягивая миску с похлебкой. - На
вот, похлебай. - Видимо, он решил опекать Грона, и тот был ему благодарен за
подобную заботу.
   Грон через силу съел всю  миску  и  выхлебал  столько  же  воды.  Кухарки
разобрали более привычных к работе кавалеров, и вскоре  кузница  наполнилась
женскими стонами и всхлипами. Где-то через час  девицы,  получив  свою  долю
удовольствия, приволокли отхожее ведро и  удалились.  И  Грон  провалился  в
тяжелый сон без сновидений.
   Наутро он проснулся оттого, что кто-то всем телом навалился ему на грудь.
Руки сработали автоматом:
   Грон врезал напавшему  по  горлу  и,  перекатившись  по  полу,  попытался
вскочить на ноги. Но тут цепь исчерпала свою длину,  и  он  рухнул  на  пол,
чудом не разбив голову о наковальню. Грон на мгновение замер, потом подтянул
ноги и встал на колени. У места, где он лежал, хрипела и сучила ногами  одна
из кухарок, остальные ошеломленно  смотрели  на  разыгравшуюся  сцену.  Грон
прыгнул к ней и начал массировать горло, одновременно надавливая на  грудную
клетку. К счастью, со сна рука дрогнула и удар  пришелся  вскользь,  поэтому
вскоре  она  очухалась.  Окинув  его   испуганным   взглядом,   кухарка   на
четвереньках отползла в сторону и, только когда между ней  и  этим  странным
рабом оказалась тяжелая наковальня, торопливо поднялась на ноги  и  выбежала
из  кузни.  Остальные  принялись  разливать  похлебку  по  мискам,  опасливо
поглядывая в его сторону.
   - Э, парень, да ты,  видимо,  не  только  в  кузне  работал.  -  Чернявый
задумчиво покачал годовой, передавая ему  миску.  -  Ишь  как  баб  отшивать
научился.
   Над шуткой никто не засмеялся.
   Всю неделю Грон работал с хозяином. Руки сами вспомнили многое,  да  и  в
голове кое-что осталось, так что он  постоянно  ловил  себя  на  мысли,  что
многие вещи делал бы не так. Дед Потап дал внуку хорошую школу. Но,  памятуя
о судьбе своего первого  предложения  по  усовершенствованию,  в  результате
которого он на весь день остался без воды, Грон больше  помалкивал  и  мерно
колотил молотом по указанным хозяйским молотом местам. К концу  четверти  он
почувствовал, что втянулся. Кухарки хотя и до сих пор посматривали на него с
опаской, но начали снова жеманно  похихикивать,  глядя  в  его  сторону.  Он
почувствовал, что и сам не прочь позабавиться. Последний раз он имел женщину
три месяца назад, и хоть ту ночь невозможно было забыть,  но  молодое  тело,
попробовавшее любовных игр, требовало свое. Однако однажды вечером, когда он
уже был готов ответить на грубоватое  жеманство  кухарок,  на  пороге  кузни
появилась хозяйка.  Хозяин  пополудни  отправился  в  порт  сговариваться  о
покупке железных и медных слитков, а вечером вернулся измотанный торговлей и
неуемным употреблением молодого вина, которым она сопровождается, и пораньше
завалился спать.  Угром,  старший  кузнец,  воспользовался  случаем  и  тоже
закончил работу пораньше и ушел домой. Рабы предвкушали долгий отдых - и  на
тебе... Хозяйка окинула кузню  равнодушным  взглядом,  от  которого  кухарки
съежились и будто растворились в горячем, прогорклом  воздухе,  и,  растянув
губы в слащавую улыбку, направилась к Грону. Тот молча смотрел на  нее.  Она
была миловидна, располневшая фигура все еще сохраняла форму. Полные,  слегка
вывернутые губы растянулись в призывную улыбку.
   - Говорят, ты калечишь девушек, которые собираются  с  тобой  поиграться,
дорогой? - Она подошла к нему и стянула с него  набедренную  повязку,  потом
замерла, оценивающе разглядывая его фигуру. - Что ж,  может,  моей  мохнатой
киске это понравится, она так давно не чувствовала настоящего мужчину.  -  С
этими словами хозяйка томно потянулась и, поигрывая бедрами, стянула с  себя
одежду. Когда платье мягкой кучкой упало на пол, она оглядела себя. - А ведь
я красива, дорогой. - Она провела ладонями по бедрам,  животу  и  приподняла
полные груди. - Тебе нравится моя грудь, дорогой?
   Грон разозлился. Он  шагнул  к  ней  и,  схватив  за  грудь,  повалил  на
наковальню.
   - Вот здесь я бью молотом, милая. - Грон раздвинул ей ноги и сунул  руку.
Хозяйка вскрикнула. - А сейчас я буду бить чем-то другим, но ты, как  слиток
железа, будешь плющиться под моим инструментом,  милая.  -  И  он  начал  ее
ласкать, грубо, резко, как ей, по-видимому, нравилось.
   Она стала извиваться на наковальне,  стонать,  потом  вопить.  Когда  она
кончила последний раз, Грон резко оттолкнулся и шагнул назад. В кузне стояла
тишина. Грон повернул  голову  и  увидел  хозяина.  Тот  стоял  в  дверях  с
всклокоченными волосами  и  смотрел,  как  его  жена  все  еще  корчится  от
наслаждения на его наковальне на глазах у всех рабов. Потом резко повернулся
и вышел. Хозяйка судорожно всхлипнула еще раз и сползла на пол.  Уставившись
на Грона мутным  взглядом,  она  подобрала  платье,  поднялась  и,  шатаясь,
побрела к двери. В дверях она остановилась и прошептала:
   - Ты за это заплатишь, - потом повернулась и нагишом вышла в ночь.
   После той ночи жизнь Грона превратилась в настоящий ад. Хозяин  не  давал
ему продыху весь день,  а  вечером  появлялась  хозяйка.  Она  возникала  на
пороге, когда хозяин опрокидывал на себя бадью, и провожала его нетерпеливым
взглядом. Стоило ему переступить порог,  она  скидывала  платье  и  неистово
набрасывалась на Грона. После третьей ночи он понял, чего она добивалась. До
сих пор она властвовала над всеми мужиками, которые встречались ей на  пути.
Она  могла  выжать  мужика,  как  головку  сыра,  и,  усмехнувшись,  уйти  к
следующему, а могла милостиво одобрить его старания и позволить заснуть  под
ее жарким боком. И  вот  появился  кто-то,  кто  сам  довел  ее  до  полного
бессилия. Она не могла этого простить. Раздавить, растоптать Грона стало  ее
целью. Она жаждала этих любовных схваток,  как  наркотика.  Грон,  не  успев
отдышаться, попадал  в  объятия,  дышащие  страстью  и  ненавистью.  Он  был
вынужден вспомнить все, чему обучила его Тамара. Он должен был  каждую  ночь
изматывать, обессиливать эту женщину, чтобы хоть немного поспать, потому что
с утра хозяин принимал эстафету своей жены. Но к исходу четверти  он  понял,
что больше не выдержит. В эту ночь хозяйка  ушла,  когда  восток  уже  начал
светлеть. Ее шатало как пьяную, но она остановилась на пороге и  бросила  на
Грона торжествующий взгляд. Когда в кузне появился хозяин, Грон  поднялся  и
тяжело подошел к нему:
   - Я знаю, хозяин, ты считаешься мастером по мечам. Тот окинул его злобным
взглядом и врезал кулаком по губам.
   - Я не разрешал тебе говорить, раб. Грон утер кровь и сплюнул сгусток.
   - Я могу сделать меч, который перерубит твой. Вся кузница замерла. Хозяин
прищурился:
   - Что ты сказал, раб?
   - Я знаю секрет, как сделать меч, который с одного удара перерубит твой.
   Хозяин задумчиво посмотрел на свой кулак.
   - Это дорогой секрет, раб, и что ты просишь взамен?
   - Вольную!
   Хозяин  вздохнул,   окинул   взглядом   замерших   рабов,   подмастерьев,
надсмотрщика, потом кивнул:
   - Хорошо, если ты сделаешь такой меч, я дам тебе вольную.
   Когда вечером хозяйка подошла к наковальне Грона, тот резко, без  размаха
врезал ей ладонью по лицу.  Хозяйка  взвизгнула  и  упала,  Грон  сплюнул  и
заорал:
   -  Пошла  вон,  сучка,  достала!  -  И  отвернулся.  Хозяйка  ошеломленно
поднялась на ноги и бросилась к выходу. А вся кузня провожала ее  ухмылками.
Грон получил отсрочку и шанс на выживание. Оставались пустяки - по памяти из
подручных  материалов  изготовить  булатный  клинок.   Или   совершить   еще
какое-нибудь чудо. Для разнообразия.
   Грон отложил в сторону точильный камень  и  устало  привалился  к  стене.
Длинный обоюдоострый меч с узким  ромбовидным  лезвием  лежал  на  струганой
доске, играя крупным коленчатым узором в  отсветах  горна.  Грон  смертельно
устал за прошедшие  две  луны.  Все  приходилось  делать  с  нуля.  Он  таки
реконструировал дымоход, и сейчас в кузне было немного свежее,  чем  прежде,
но, несмотря на это, Грон чувствовал, что находится на последнем  издыхании.
Хозяин пока держался, справедливо полагая, что  столь  большая  удача  стоит
потрепанных нервов, но яростная ненависть хозяйки, казалось,  была  способна
снести любые преграды. Грон стал отверженным. Все, кто перекидывался  с  ним
хотя бы словом, тут же включались хозяйкой в список врагов.  Исчез  чернявый
горновой,  исчезла  бедная  кухарка,  которой  он  врезал  по  горлу,  исчез
раб-бадья - хозяйка посчитала, что  он  слишком  активно  таскает  воду  для
Грона, совершенно не приняв во внимание, что  в  кузнице  работали  еще  два
десятка человек, и в том числе ее собственный муж. На грани оказался  Угром,
которому сам хозяин приказал не отходить от Грона  ни  на  шаг,  подмечая  и
запоминая каждую мелочь. Но сегодня  должен  наступить  решающий  час.  Грон
вздохнул и вновь потянулся за точильным камнем