етерпелив  и  доставляет  много
проблем.
   Эсмерея  повернулась  к  старухе,  глядя  на  нее  совершенно  сухими
глазами, растянула губы в лениво-пренебрежительной улыбке и ответила, на
том же языке:
   - Оставь, он помогает мне постоянно  находиться  в  тонусе.  В  конце
концов, мне приходится быть довольно изобретательной,  чтобы  соблазнять
самцов и заниматься с ними любовью на глазах того, кто уверен,  что  мое
сердце принадлежит ему одному. Это бодрит и возбуждает.  К  тому  же  он
забавен и сам по себе, а  эти  путешествия  через  Великую  пустыню  так
скучны.
   Старуха молча пожала плечами и, поставив на земляной пол  принесенную
чашу с розовым  маслом,  опустилась  на  колени  и  принялась  осторожно
втирать масло в изящные ступни госпожи. А Эсмерея откинулась на  ложе  и
расслабилась. Что ж, прошел еще один день, который вновь подтвердил, что
она может завладеть ЛЮБЫМ самцом. И от этого ее уверенность в  том,  что
Измененный тоже не сможет устоять перед ней, еще больше окрепла.  А  это
открывало перед ней такие перспективы,  что  захватывало  дух.  В  конце
концов, во всей Ооконе остался всего один Хранитель, и он  уже  стар.  И
что с того, что раньше сан Хранителя никогда не занимала  женщина.  Ведь
раньше не было женщин, подобных ей. Но главное, она еще раз  подтвердила
самой себе - тот оазис навсегда остался в прошлом.

4

   Последний звук боя часового колокола  уже  затих  под  сводами  зала,
когда Хранитель отстранился наконец от Ока и утер рукой выступивший пот.
Его лицо все еще горело, а глаза кололо словно  мелкими  иголочками,  но
Око горело ярким, ровным светом. И это означало,  что  ритуал  полностью
удался. Хранитель  немного  полюбовался  на  возвышающееся  над  ним  на
высоком постаменте средоточие небывалой мощи и с усилием повел  плечами.
Ритуальное облачение немилосердно давило на плечи и  терло  шею.  И  как
только ушло  возбуждение,  вызванное  ощущением  величия,  охватывающего
всякого, кто приводит в действие даже малую частичку силы Ока, Хранитель
почувствовал,  что  у  него  подкашиваются  ноги.  Поэтому  он  неуклюже
привалился к каменному столику, установленному в трех шагах от  Ока,  и,
взяв тонкое серебряное било, ударил  им  по  пластинке  алмазной  слюды,
вделанной в самую середину столика. Звук от удара промчался  по  искусно
сделанному каналу, проходящему через сердцевину массивной  ножки-колонны
столика, нырнул в канал, проложенный под полом и наконец  через  стенной
канал ворвался в помещение, в котором, ожидая сигнала, возбужденно  грыз
ногти Младший Посвященный (зрелище было еще то, поскольку живого веса  в
этой  могучей  фигуре  было  под  десять  пудов).  Звук  ударил  по  его
барабанным перепонкам, он вздрогнул всем телом, как будто  его  внезапно
огрели плетью, вскочил на ноги и пулей вылетел из комнаты. Через  десять
секунд он уже был перед медленно раскрывающимися дверями чертога Ока.
   Когда он, громко топая  ногами  и  поспешно  разворачивая  полотенце,
ввалился в чертог, Хранитель стоял выпрямившись, в величественной  позе.
Негоже показывать  перед  младшими  свою  слабость,  пусть  даже  вполне
объяснимую   и   заслуженную.   Когда    Посвященный,    сдержав    свой
бегемотоподобный  бег,  приблизился  к  Хранителю,   тот   отвлекся   от
созерцания Ока и произнес немного усталым, спокойным голосом:
   - Вот и все,  Экумена,  сегодня  я  закончил  последний  из  ритуалов
Возрождения.
   Младший Посвященный запнулся (если бы он упал, то, наверное, снес  бы
столик вместе с Хранителем да и, возможно, постамент  Ока),  но  тут  же
выправился и, протянув  Хранителю  полотенце,  с  благоговейным  страхом
посмотрел на Око:
   - Значит, Творец скоро возродится, Учитель?  Хранитель  усмехнулся  и
начал расстегивать застежки своего облачения.
   - О нет, не скоро. Пройдет  еще  несколько  лет,  прежде  чем  Творец
возвестит о своем возрождении, а затем еще  несколько  раз  по  стольку,
прежде чем он войдет в полную силу. Но остановить это  уже  никто  не  в
силах.
   - Даже Измененный? Даже так же, как он... ну если он повторит то, что
уже один раз сделал с Творцом?
   Хранитель покачал головой:
   - Даже Измененный. Во-первых,  он  вряд  ли  сможет  повторить  нечто
подобное. В тот раз мы были совершенно не готовы к тому,  что  он  может
сотворить ТАКОЕ, а сейчас мы просто не дадим ему этого сделать. Те люди,
которых он будет  убивать,  принося  в  жертву  своей  чудовищной  силе,
взбунтуются.  Мы  позаботимся  об  этом.  Ныне  мы  вполне  способны  не
допустить повторения этого ужасного события. Но даже если бы он и  смог,
это все равно не принесло бы ему ничего. Творец слишком  глубоко,  чтобы
ему  можно  было  как-то  повредить  с  поверхности  земли.  Есть   лишь
один-единственный способ ему  повредить.  -  Хранитель  усмехнулся,  как
будто мысль об этом способе казалась  ему  совершенно  бредовой.  -  Это
уничтожить Око.
   Младший Посвященный инстинктивно перевел взгляд на указанный предмет,
но тут же, поймав себя на этом, поспешно  отвернулся.  Нет,  это  просто
бред, и думать нечего.
   Между тем Хранитель покончил со своими многочисленными  застежками  и
сбросил облачение на руки Экумену. Тот даже присел,  когда  длиннополое,
многослойное облачение,  сплетенное  из  вызолоченных  свинцовых  нитей,
упало ему на руки (скорее от  неожиданности,  чем  от  недостатка  сил),
однако удержался и уже открыл было рот, чтобы спросить  что-то  еще,  но
увидел, что Хранитель снова уставился на  Око.  Посвященный  понял,  что
Учителю не до него, и торопливо пошел к двери, с опаской посматривая  на
плиту под ногами (вбегая в Чертог, он совсем забыл  о  плите,  а  сейчас
снова про нее вспомнил). Хранитель, полуобернувшись, посмотрел ему вслед
и опять устремил взгляд на Око. Да, сегодня ритуал прошел очень  удачно.
Око до сих пор сияло тускло-багровым светом. И это означало, что процесс
возрождения мощи Творца вступил  в  завершающую  фазу.  Что  и  как  там
происходит, Хранитель представлял слабо. До  сих  пор  ни  ему,  ни  его
многочисленным предтечам не приходилось прибегать к мощи Ока  для  того,
для чего оно, видимо, и было изначально предназначено. Во всяком случае,
на священной плите из талуминита, материала, о  котором  никто  не  знал
ничего, даже откуда появилось само это название,  -  был  описан  только
ритуал Возрождения. А описание  всех  остальных  известных  составляющих
могущества Ока дошло до Хранителя в пергаментных свитках или записях  на
потемневших листах шелковой бумаги. И это укрепляло его в убеждении, что
изначально Око предназначалось только для возрождения сил Творца, а  все
остальные возможности Ока были открыты его  предшественниками  на  посту
Хранителя.
   Хранитель  покачал  головой   и   направился   к   тяжелому   пологу,
закрывавшему одну из арок, ведущих куда-то в глубь Скалы...
   Через  полчаса,  когда  медленно  колыхавшаяся   лифтовая   платформа
достигла наконец самого нижнего уровня Скалы, Хранитель, все  это  время
стоявший у перил,  окинул  взглядом  низкие  своды  небольшого  чертога,
вырубленного в коренной породе, составляющей  подложку  Скалы,  и  зябко
передернул плечами. Здесь было мрачно и затхло.  Приводимые  в  движение
рабами огромные мехи, которые разгоняли воздух  по  всем  нижним  ярусам
Скалы, на такой глубине уже  не  справлялись  со  своими  обязанностями,
поэтому дышать здесь было довольно тяжело. Но на этом уровне было не так
уж много тех,  кому  нужно  было  дышать,  во  всяком  случае  из  числа
двуногих. А те, кто был, уже как-то привыкли.
   Откуда-то  спереди  послышались  шаркающие  шаги,  затем  из-за  угла
коридора,  узкой  расщелиной  терявшегося  в   дальнем   углу   чертога,
показалось слабое сияние, и почти сразу  же  за  ним  маленький  огонек,
осветивший тощую, сгорбленную фигуру, одетую в  какое-то  грязное  серое
тряпье. Фигура остановилась и, приподняв повыше дрожащий  огонек  фитиля
закопченной масляной лампы, вгляделась в прибывшего, затем громко икнула
и, бросившись вперед, неуклюже рухнула на колени.
   - Господин...
   Хранитель величественно кивнул, позволил Смотрителю уровня поцеловать
полу своего балахона и негромко приказал:
   - Проводи меня к Крысиной норе.
   Смотритель  поспешно  поднялся  и,  резво  развернувшись  на   пятке,
торопливо пошел вперед...
   Через двадцать минут блужданий по  хитросплетению  коридоров,  частью
явно прорубленных в породе человеческими руками,  а  частью  проточенных
водой или образовавшихся  в  результате  каких-то  непонятных  природных
катаклизмов. Хранитель оказался перед массивной  дверью,  изготовленной,
судя по ее характерному иссиня-черному цвету, ясно видимому даже в свете
дрожащего огонька старой масляной лампы,  из  кремневого  дерева.  Такие
двери имел не каждый дворец. Но поскольку  те,  кто  содержался  в  этой
камере,  как  правило,  представляли  собой  очень   большую   ценность,
неведомые строители Скалы пошли на то, чтобы оснастить  ею  эту  тюрьму.
Кроме чрезвычайной редкости двери из кремневого дерева славились  еще  и
тем, что не поддавались гниению, были не по вкусу грызунам  (даже  крысы
обходили их стороной) и вообще служили очень долго. Настолько долго, что
часто переживали даже каменные стены, в  которых  были  прорублены  сами
дверные проемы. Хранитель достал с  полки  над  дверью  масляную  лампу,
являвшую собою почти точную копию той,  что  находилась  сейчас  в  руке
Смотрителя, зажег ее и приказал:
   - Все, можешь идти. Как понадобишься - позову свистком.
   Смотритель подобострастно кивнул и,  шаркая  изуродованными  артритом
ногами, исчез в темноте коридоров.  Хранитель  наклонился  к  небольшому
зарешеченному окошку, проделанному  почти  в  самой  середине  двери  и,
приподняв лампу, попытался разглядеть, что происходит внутри камеры.  Но
тот, кто должен был в ней находиться, по-видимому, прятался  в  каком-то
темном углу. Хранитель  криво  усмехнулся  и,  наклонившись,  с  натугой
оттянул в сторону толстый золотой засов. Золото использовалось здесь  по
той же причине, что и кремневое дерево, - этот металл  не  ржавел  и  не
портился, а прочность достигалась за счет массы.  Например,  если  можно
было бы снять засов, а также петли и полосы, которыми была укреплена эта
дверь, и продать где-нибудь на рынках  Нумора  или  Ллира,  то  человек,
провернувший эту операцию, вполне смог бы претендовать на место в первой
сотне самых богатых жителей этих городов. Если бы дожил...
   Обитатель камеры, как и ожидалось, обнаружился  в  дальнем  углу.  Он
лежал на грязноватом матрасе, набитом пальмовой стружкой, отвернувшись к
стене. Хранитель предусмотрительно остановился в двух шагах  от  матраса
и, раскрыв принесенную с собой сумку, извлек оттуда бутыль  с  густым  и
ароматным крепким вином,  лепешку  и  небольшую  головку  козьего  сыра,
завернутые в чистый  холст.  Положив  гостинец  у  изголовья,  Хранитель
присел  на  небольшой  чурбачок,  служивший  обитателю  этой  камеры   в
зависимости от ситуации то сиденьем, то столом, и уставился  на  лежащее
перед ним существо, некогда бывшее самым  могущественным  в  этой  части
Ооконы, а  теперь  более  всего  напоминавшее  старую  тряпку,  небрежно
натянутую на брошенную в угол измочаленную швабру...
   Все Хранители неустанно изучали  Око.  Некоторые  из  них  добивались
успеха. Другие (их было ничуть не меньше, чем первых) сходили  с  ума  и
кончали с собой либо умерщвлялись насильственно.  А  третьих  могущество
Ока вконец иссушало,  отбирало  их  жизненную  силу,  выпивало  глаза  и
истончало кожу. Наверное, они тоже сходили с ума, но  это  было  не  так
заметно, и потому они еще могли  принести  пользу  своим  преемникам.  В
отличие от тех, чье сумасшествие было очевидным, им сохраняли жизнь.  Но
эта жизнь была лишь жалкой тенью той, которую они вели прежде.  Впрочем,
были и иные причины...
   - Ты долго будешь так лежать, Амас? -  Хранителю  надоело  ждать,  но
тело на матрасе никак не отреагировало на человеческую речь.
   Хранитель вздохнул и, слегка поморщившись, пнул лежавшего  сандалией.
Ощущение было такое, будто он пнул кучу тряпья. Да и ответ был такой же.
Хранитель усмехнулся. Что ж, оставался последний способ.
   - Знаешь, Амас, сегодня я провел заключительный ритуал Возрождения.
   Тряпье на матрасе взвилось вверх причудливым фонтаном, который, опав,
обнажил обтянутый кожей череп с возбужденно горящими глазами навыкате, с
тонкими, стиснутыми в нитку губами.
   - Как? Расскажи, как это было? Эхимей, ты должен мне все  рассказать!
Ты единственный из нас, кому судьба подарила счастье испытать  всю  мощь
Ока (при этом слове голос говорившего  дрогнул)...  Ты  ОБЯЗАН  мне  все
рассказать. О Творец... Эхимей, ну что  же  ты  молчишь?!  Неужели  тебе
жалко рассказать мне об этом... - С этими словами бормочущая куча тряпья
сдвинулась с  места  и  поползла  к  Хранителю,  продолжая  причитать  и
протягивая к нему тонкую руку, больше похожую на птичью  лапку,  чем  на
человеческую конечность. Это было лишнее. Хранитель брезгливо  оттолкнул
Амаса ногой и прикрикнул:
   - Замолчи! Как я могу тебе что-то рассказать, когда ты не  даешь  мне
вставить слово?
   Тряпье, отброшенное к стене, резко  оборвало  бормотание  и  замерло,
яростно сверкая глазами, будто боясь, что сидящий перед  ним  посетитель
передумает и решит вообще не открывать рта. Хранитель перевел дух:
   - Ну вот, так-то лучше. Понимаешь, Амас, я пришел к  тебе  не  только
для того, чтобы рассказать об Оке. Сказать по правде,  только  во  время
этого ритуала я понял, какая  мощь  сокрыта  в  нем.  Но  во  время  его
проведения у меня появились некоторые  вопросы,  на  которые  ты  можешь
знать ответы или хотя бы укажешь мне направление дальнейших  поисков.  -
Хранитель умолк, не отрывая глаз от Амаса, но  тот  старательно  молчал,
стиснув тонкие губы гак, что его рот превратился в тонкую ниточку.
   - Так вот, если ты расскажешь мне, ЧТО и КАК ты  почувствовал  в  тот
момент, когда Измененный  нарушил  баланс,  разрушив  западную  половину
Творца, то я готов поделиться с тобой тем, что открылось  мне  во  время
ритуала Возрождения.
   Обитатель  камеры  мелко-мелко  закивал  головой  и  разлепил   губы,
распахнув неожиданно большой и черный рот, как будто  тьма  этой  камеры
пропитала все его внутренности. На этот раз его речь ничем не напоминала
то жалобно-горячечное бормотание, которое до сего момента исторгала  его
глотка. Нет, теперь его голос звучал торжественно.
   - В тот день я с самого утра чувствовал, что должно произойти  что-то
особенное. Ночью мне было видение, которое я рассказал Антиману...
   Хранитель  еле  сдержал  улыбку.  Так  звали  Старшего  Посвященного,
которого Амас готовил себе в преемники. Они оба были подстать друг другу
- два спесивца,  склонных  к  мудрствованию  и  словесному  поносу.  Они
считали себя высшими существами и не обращали ни малейшего  внимания  на
Эхимея, который тогда был всего лишь ключником верхних чертогов. Вернее,
не обращал внимания Амас, а Антиман не упускал случая  наградить  Эхимея
пустым, равнодушным взглядом. Так он выражал презрение. Да еще время  от
времени, поджав губы, брезгливо цедил:
   - В левом притворе от пыли уже мухи дохнут... - или:
   - А  вам  не  кажется,  милейший,  что  одежду  стражи  уже  пора  бы
постирать? - И всегда тихо, вполголоса, чтобы Эхимей, пытаясь расслышать
замечание столь важной персоны, посильнее напряг слух и  склонил  голову
поближе к устам вещающего (Амас был очень  маленького  роста  и  ученика
подобрал себе под стать). Поэтому Эхимей даже  удивился,  каким  громким
может быть голос Антимана. Это обнаружилось в тот момент, когда  ему  на
жертвенном камне вырезали печенку. Палач еще не довел  до  конца  первый
надрез, а от воплей Антимана уже лопнула слюда в левом  подсвечнике.  Ну
да ладно о прошлом...
   - ...он был согласен со мной, что это ЗНАК. Правда,  до  того  как  с
Острова сообщили, что Измененный вошел в чертог Творца, мы  считали  его
добрым... - Голос узника дрогнул, и Хранитель понял почему. В  тот  день
рухнул мир...
   Через полчаса Хранитель понял, что если Амаса не заткнуть,  то  можно
захлебнуться в  потоке  слов.  К  тому  же  главное,  что  ему  хотелось
выяснить, он  уже  понял.  Хранитель  поднял  руку  (отчего  исступленно
бормочущая куча тряпья запнулась и замолчала) и, наклонившись к  бывшему
Хранителю Ока, занимавшему свой пост долгие двадцать лет, произнес:
   - Значит, ты говоришь, что почувствовал гнев, охвативший Творца?
   Амас мелко затряс головой, каковой жест с  некоторой  натяжкой  можно
было принять за утвердительный кивок, и снова зашелестел его  горячечный
шепот:
   - Да-да-да-да... меня по-настоящему поразил ужасающий гнев Творца,  а
также ненависть... ненависть к Измененному! И  еще  сожаление...  но  не
гнев! Сожаление о том, что мы, его  слуги,  не  смогли  защитить  своего
Творца. Мы оказались недостойны его...
   - Скажи, Амас, а... боли или, скажем, страха ты не почувствовал?
   - Боли? - Амас рассмеялся дребезжащим смехом. - О  чем  ты  говоришь,
Эхимей? Боль... страх... разве Творец может испытывать  столь  низменные
чувства? Это слишком низкие чувства.
   Хранитель поджал губы. Что ж, значит,  Измененный  был  прав...  Вот,
значит, в чем дело. Он, Эхимей, готовил заговор против Хранителя Амаса и
его ученика долгие восемь  лет...  осторожно  подбирал  людей,  укреплял
недовольство среди Младших Посвященных, прибирал к  рукам  служителей  и
ключников, но когда он наконец решил действовать, переворот, которого он
так желал и так  боялся,  произошел  неожиданно  легко.  По  сути  дела,
сопротивление попытался оказать один только Антиман. Но его  с  радостью
скрутили Младшие Посвященные, которым его заносчивость и спесь уже давно
были поперек горла.  Амас,  которого  захватили  в  самом  чертоге  Ока,
безропотно дал себя связать, а затем столь же безропотно  проследовал  в
темницу. Все эти годы Эхимея мучил вопрос, почему Хранитель Амас даже не
попробовал воззвать к страже или хотя  бы  обрушиться  на  мятежников  с
тяжкими обвинениями. И вот теперь, похоже, он наконец-то узнал ответ  на
этот вопрос.  Впрочем,  догадку,  которая  у  него  возникла,  следовало
проверить.
   - Значит, ты говоришь, гнев...
   Похоже, Амас почувствовал, какими будут следующие слова,  потому  что
его бормотание внезапно оборвалось, а маленькое,  сморщенное  старческое
личико перекосила судорога.
   - А вот я не почувствовал  ничего,  -  жестко  произнес  Хранитель  и
поднялся  на  ноги,  -  понимаешь,  НИЧЕГО!  Ни  боли,  ни  радости,  ни
благодарности, ни гнева...
   Бывший Хранитель вновь мелко  затряс  головой,  и  эти  движения  уже
больше походили на отрицание.
   - Нет, Эхимей, нет, ты не должен  так  говорить,  ты  не  смеешь  так
говорить! Это Измененный, он враг... мы  не  должны  слушать  врага!  Он
пытается подорвать нашу веру...
   Хранитель усмехнулся:
   - Ты как был, так и остался идиотом, Амас. При  чем  тут  Измененный?
Как ты помнишь, я родился в семье пастуха, и мне в  детстве  приходилось
часто помогать отцу лечить овец или принимать роды у коров.  Так  что  я
знаю, что всякое живое  существо,  независимо  от  того,  насколько  оно
разумно, в первую  очередь  обладает  способностью  испытывать  страх  и
чувствовать боль. Все остальное может  зависеть  от  разума,  воспитания
либо чего-то еще, но эти два чувства присущи всем живым. Ты меня  понял,
ЖИВЫМ! А Творец - НЕ ЖИВОЙ!
   Хранитель посмотрел с насмешкой на  скорчившуюся  на  полу  фигуру  и
поднес к губам свисток. Что ж, все  стало  на  свои  места.  ТОГДА  Амас
оказался таким покладистым, потому что воспринял его  мятеж  просто  как
еще один камень, вывалившийся из стены  стремительно  рушащегося  здания
его мира. Причем камень не самый большой и тяжелый. Разве  что-то  может
сравниться с низвержением БОГА?
   Полчаса спустя Хранител