ывая к
тишине. Народ замер. Грон зажал в каждой руке по два ножа, а еще  один  взял
кончиками пальцев. Примерившись, он легонько подбросил пятый  нож  и,  когда
тот, кувыркнувшись в воздухе, начал  падать,  резким  движением  рук  метнул
ножи, в последний момент подхватив у самой земли пятый и послав его  вдогон.
В полной тишине ножи со звоном воткнулись в дерево совсем рядом  с  изящными
ушками, распоров платье с обеих сторон груди,  а  последний,  пятый,  пробив
подол, вошел прямо между ног, возможно даже срезав  курчавые  волоски.  Грон
бросил на потрясенную женщину горячий взгляд, под восторженный рев и  дождем
посыпавшиеся щерники вырвал из дерева ножи и, собрав их  в  подобие  букета,
преподнес ей, опустившись на одно колено и прижав к груди левую руку. Лграна
несколько мгновений еще постояла, привалившись спиной к мишени,  а  потом  с
легким вздохом приняла букет. Грон пригляделся и чуть  не  присвистнул.  Вот
это  номер!  Ее  дыхание  было  прерывистым,  взгляд  осоловелым,   а   щеки
разрумянились. Судя по всему,  она  кончила  прямо  у  мишени.  Он  вскочил,
галантно обхватил ее за талию и увел от мишени,  свирепо  мотнув  головой  в
сторону Самоя. Тот поспешно выпустил своих ребят, и толпа тут же  уставилась
на них. Грон усадил женщину на землю за фургонами и сбегал к себе за  вином.
Когда он вернулся с кувшином, женщина уже оклемалась. Залпом  выпив  стакан,
она вперила в Грона горящий взгляд и, внезапно протянув руку, вцепилась  ему
в пах.
   - Откуда ты взялся, красавчик? Грон, охнув про себя, оторвал ее руку.
   - Издалека, сладкая, - расплылся он в улыбке. Лграна надула губки,  потом
поднялась и, сняв шаль, обмотанную вокруг  пояса,  прикрыла  свою  роскошную
грудь, почти вывалившуюся сквозь разрезы,  сделанные  его  ножами  по  бокам
лифа. Дырка в юбке была почти не видна. Прижавшись  к  бедру  Грона,  Лграна
жарко зашептала ему на ухо:
   - К полуночи приходи к прошлогодним стогам  на  границе  поместья.  -  И,
куснув его за ухо, двинулась к своей корзине, призывно виляя бедрами.
   Утром, когда Лграна, шатаясь, поднялась с истерзанного  соломенного  ложа
и, сгребя в охапку платье, как была нагишом,  побрела  в  сторону  поместья,
Грон, морщась от боли во всем теле, осторожно оделся и, аккуратно  и  широко
переставляя ноги, двинулся к  фургонам.  Следовало  обдумать  все,  что  ему
рассказала Лграна в перерывах между основным занятием  сегодняшней  ночи.  А
главное, надо было сказать Самою, чтобы упаковывался. Потому как  пора  было
отправляться дальше. После сегодняшней ночи Грон понял, что еще  одну  такую
он не выдержит.
   Сграр они покинули спустя пол-луны. Все это время Грон провел, напряженно
обдумывая не только дальнейший маршрут, но и пути отхода. Лграна не подвела.
Она знала все и обо всех. Вообще Грон был даже слегка испуган столь  крупной
удачей, что обрушилась на него в тот день, вернее, ночь. То,  что  он  думал
устанавливать постепенно, переходя от одного источника к другому, двигаясь к
цели шаг за шагом, он вдруг получил будто на серебряном блюдечке. Лграна  за
свою бурную жизнь прошла путь по многим убежищам Ордена,  часто  прокладывая
его не столько своим поварским умением, сколько умением  другого  рода.  Так
она добралась до главного храма Магр. Ее частенько приглашал в  свои  палаты
даже сам Верховный жрец Вграр. Впрочем, не так часто, как ей хотелось бы, да
и силенок у него для нее явно было маловато. Он вообще  предпочитал  большую
часть их тратить на удовлетворение  своих  честолюбивых  амбиций,  а  не  на
удовлетворение собственной похоти. Однако на менее ненасытную махрушку,  чем
была у Лграны, его хватило бы с лихвой. А Лгране было мало, и  она  добирала
где могла. Узнав об этом, Верховный жрец,  довольно  высоко  ставивший  свои
мужские достоинства,  был  оскорблен  в  лучших  чувствах.  Вследствие  чего
Лграна, до того с каждым перемещением постоянно приближавшаяся к столице,  в
два счета оказалась в начале пути. Правда, гораздо южнее того места,  откуда
начала. Все  это  Лграна  сообщила  ему,  конечно,  не  напрямую.  Просто  в
перерывах между скачками она начинала  вспоминать  своих  мужиков,  а  Грон,
умело поддакивая и вставляя даже не вопросы, а восклицания по  поводу  того,
что там, наверно, холодно, а там душно, и как это можно в  пещерах  жить,  и
разве можно такие домины из камня построить, они ж,  наверно,  обрушатся,  и
тому подобные, заставлял ее  достаточно  подробно  описывать  все  места,  в
которых  она  побывала,  и  их  обитателей.  И,  естественно,   их   мужские
достоинства. Хотя это она описывала исключительно по собственной инициативе,
оценивая их, надо сказать, чрезвычайно низко. Но главное он узнал под  утро.
Лграна как раз обрабатывала его  языком.  Грон  задал  вроде  бы  ничего  не
значащий, но подготавливающий почву для следующего  вопрос  -  как  страшно,
наверно, в подземельях главного храма и какие несчастные пленники, что  туда
попали. Лграна, оторвавшись от своей соски, фыркнула:
   - Кому как, сладкий мой. Перед самым моим отъездом туда  приволокли  одну
фифочку, причем с детишками. Так ты представь себе, ей даже кровать и стол в
подземелье спустили. Свитки из вивлиофики таскают. Кормят, что твою матрону.
Так что нечего таких жалеть. - И она снова занялась любимым  делом,  а  Грон
едва сдержался, чтобы не отшвырнуть  ее,  не  припустить  к  фургонам  и  не
рвануть прямо в столицу. Но, конечно, не сделал ничего такого.
   И вот сейчас он напряженно размышлял над тем,  как  все  лучше  устроить.
Пути отхода были предусмотрены. Тамор со своим кораблем регулярно курсировал
между Аккумом и Нграмком,  возя  кожи,  необработанную  шерсть  и  постоянно
мелькая на глазах у портовых стражников и чиновников.  А  в  столице  группа
акробатов кочевала по  пяти  столичным  базарам,  лишь  иногда  отлучаясь  в
городки, расположенные не дальше чем в трех днях пути. Она была сформирована
из двух десятков людей, которых они подготовили с Ягом. Но выходить на связь
с ними нужно было осторожно - глупее, чем оказаться опознанным и  схваченным
в самом сердце Горгоса, придумать было нельзя. Наконец, когда они  уже  были
готовы покинуть Сграр, Грон пришел к Самою.
   - Куда думаешь отправляться дальше,  Самой?  Тот  моментом  испугался  и,
втянув голову в плечи, забормотал:
   - Но... Господин... Акробаты... Труппа... Мы обычно...
   Грон вздохнул и сказал прямо:
   - Мне нужно в столицу. - И, подождав минуту в надежде, что Самой придет в
себя, но так и не дождавшись, жестко закончил: - И побыстрее.
   И вот уже вторую четверть два фургона тащились на север.  Грону  хотелось
вскочить на коня и преодолеть это расстояние за  одну  четверть,  но  делать
этого  было  нельзя.  Его  остановили  бы  на  первой  же  заставе,  которые
попадались здесь каждые двадцать  миль.  А  прорываться  к  главному  храму,
оставляя за собой хвост разгромленных застав, было все равно, что  выйти  на
главный базар столицы и заорать:
   - Я - Грон, командор Корпуса!
   Вернее, орать на базаре было безопаснее. Могли не поверить. Поэтому  иной
альтернативы, чем такое неторопливое продвижение к цели,  не  было.  Но  при
этом возникала другая опасность. Полученная им  информация  могла  устареть,
Толлу  с  детьми  могли  перевести  в  другое  место.  Посему  Грон  мучался
неизвестностью и клял Горгос с его дурацкими порядками. Правда, про себя.
   Беда  пришла  часа  за  два  перед  закатом.  Позже  Грон,   по   здравом
рассуждении, понял, что чего-либо подобного следовало ожидать. Судьба  имеет
привычку разбавлять сладкий сироп удач горечью бед и поражений. А уж  ему-то
она сразу отвалила удач полной мерой.
   Кряжистый, чернявый мужик, поросший  волосами,  казалось,  даже  на  лбу,
вылез  из  придорожных  кустов  и  по-хозяйски  схватил  под   уздцы   коня,
запряженного в передний фургон.
   - Все, иноземцы, кончилась ваша дорога.
   Самой, уже выскочивший из фургона и замерший у облучка, вмиг все понял  и
побледнел. Это были охотники за рабами.
   Когда Грон выбрался наружу, акробаты уже были связаны. Его схватили двое.
Всего охотников было семь человек, вооруженных плетьми, короткими  мечами  и
арканами. Грон окинул их оценивающим  взглядом.  Крепкие,  лохматые  мужики,
привычные скорее к мотыге или рукоятке плети, чем к мечу. Он мог бы  сделать
их без особых проблем. Но... что  потом?  Как  добраться  до  столицы?  Куда
девать трупы? И что, если, пока он будет  заниматься  убийством,  на  дороге
появится кто-то еще. Конечно, все эти вопросы с течением времени  никуда  бы
не исчезли, но подумать над их решением можно было и позже. Когда выяснится,
куда и зачем их везут.
   Их связали и повезли в их же фургонах. Ехать пришлось недолго. Часа через
два они въехали  на  территорию  небольшого  поместья.  Грона  выволокли  из
фургона, и он, окинув взглядом поместье, понял, почему эти мужики  предпочли
такой способ получения рабов. Вряд ли у здешних хозяев были лишние деньги на
новых рабов. Из покосившегося дома вышел еще один представитель этой  банды.
Судя по столь же засаленной, но более богатой одежде, это был главарь.
   - Ну, Волосатый, кого на этот раз?
   Волосатый спрыгнул с коня и подобострастно поклонился:
   - Акробаты. Хозяин презрительно сморщился:
   - За этих много не дадут. Кому нужны акробаты? Ну да ладно, волоки  их  в
барак. Клеймить завтра будем. - Он кивнул в сторону барака: - Туда их.
   Когда за пленниками захлопнулись  ворота  барака,  Грон  некоторое  время
полежал,  прислушиваясь,  а  потом  начал  осторожно  двигать  суставами,  с
противным хрустом извлекая их из суставных сумок.  Через  полчаса  он  сумел
переместить руки вперед и заняться узлами  на  ногах.  Еще  через  несколько
минут он уже был свободен. Акробаты  смотрели  на  него  разинув  рты.  Грон
негромко произнес:
   - Ну что, развязать или собираетесь оставаться здесь?
   Самой тут же затрясся, но у ребят загорелись глаза. Грон быстро  распутал
двоих и, наказав им тихо  помочь  остальным,  скользнул  к  воротам.  Сквозь
прогнившие доски был виден одинокий  охранник,  безмятежно  похрапывающий  у
самых  ворот.  Грон,  отойдя  к  противоположной  стене,   начал   осторожно
карабкаться наверх. Конечно, можно было  выбить  хлипкие  ворота  и,  быстро
прикончив  охранника,  броситься  в  дом.  Но  существовала  очень   большая
вероятность того, что грохот рухнувших воротин перебудит всех на две мили  в
окружности. А лезть в дом, не ведая расположения противников, представлялось
ему не очень разумным. К тому же ночной бой -  дело  непредсказуемое.  Ночью
зачастую выигрывает не самый умелый, а самый незаметный. Кто-то, к  примеру,
мог подчиниться естественным рефлексам и, вместо того чтобы броситься в бой,
дунуть в темноту. А у него не было времени искать пугливых. И потом, судя по
словам главаря и  состоянию  строений,  его  предположение  о  том,  что  их
захватили бедные земледельцы, оказалось неверным. Скорее всего, это все-таки
была  банда,  профессионально  промышлявшая  этим  ремеслом,  а  значит,  им
приходилось всегда держаться настороже. В рассуждении чего он  избрал  самый
тихий вариант.
   Охранник даже не успел проснуться. Грон зажал ему рот и, обхватив  руками
голову, резко крутанул ее к плечу. Хруст сломавшихся позвонков  прозвучал  в
ночной тишине  прямо-таки  оглушительно.  Грон  скользнул  к  фургонам.  Эти
горе-налетчики даже не удосужились их разгрузить, только распрягли и пустили
пастись лошадей. Он сразу же нащупал свои ножи.  Вытащив  их,  он  перекинул
один  в  правую  руку,  зажав  остальные  в  левой,  и,  быстро   разувшись,
стремительно и бесшумно двинул к дому. Внутрь  он  проник  через  выломанное
окно. Все,  кроме  главаря,  спали  в  одной  комнате.  Грон  примерился  и,
осторожно ступая, двинулся через комнату, с  каждым  шагом  нанося  короткий
удар. Однако в середине комнаты,  когда  противников  осталось  всего  двое,
прогнившая половица лопнула с громким  треском.  Оба  оставшихся  противника
вскинулись и ошалело уставились на Грона. Он не стал ждать, пока они  придут
в себя, а, выпустив лишние ножи из левой руки и оставив в ней  только  один,
метнул оба ножа обеими руками. Они вошли в  тела  одновременно.  Из  комнаты
главаря послышался шум. Грон быстро подобрал валявшиеся под  ногами  ножи  и
скользнул к окну. Отсюда он держал в поле зрения и окно комнаты  главаря,  и
дверь. Но главарь оказался умнее. Он проломил ветхую стену строения и рванул
через поле. Грон выскочил на улицу и примерился. По его прикидке, до главаря
было уже шагов сорок, тем более  ночь  скрадывает  расстояние,  так  что  он
метнул ножи обеими руками. Один чуть выше другого. Как  ни  странно,  попали
оба. Грон перевел дух, и, подойдя к бараку, выбил щеколду, и открыл  ворота.
Махнув рукой в сторону фургонов, он громко сказал:
   - Запрягайте лошадей, - и, подхватив за ноги мертвого охранника,  поволок
его к дому.
   Притащив напоследок труп главаря, Грон собрал в доме кучу досок и  соломы
и разложил поверх нее трупы. Потом обыскал карманы, кошели и мешки и  сложил
рядом деньги. Он собирался представить дело как несчастный  случай.  И  если
стража, прибывшая на пожар с ближайшей заставы, найдет среди сгоревших вещей
еще и деньги, то вряд ли у кого возникнет мысль, что могло быть  по-другому.
Грон придирчиво оглядел создание рук своих и занялся  конструкцией,  которая
должна была поджечь дом, когда они будут уже далеко от  места  пожара,  дабы
никто не смог связать это происшествие с ними.
   Полчаса спустя они снова  катили  по  дороге  в  сторону  столицы.  Самой
привычно трясся, а Грон уже в  который  раз  все  мысленно  проверял.  Свеча
должна была гореть часа три, в самом нижнем положении  она  пережжет  полосу
ткани, и на пол, обильно политый маслом, упадет масляная лампа. На то, чтобы
разгорелся пожар, положим еще полчаса, а к тому моменту  они  будут  уже  за
второй заставой. Так что даже если кому и придет в  голову  связать  фургоны
акробатов со сгоревшими телами в заброшенном  доме,  что-либо  предпринимать
будет уже поздно. И потом, Грон сильно надеялся, что  монеты,  найденные  на
пепелище, заткнут рот любому, у кого могут возникнуть какие-то сомнения.
   В столицу они прибыли к вечеру. С того момента как Грон сошел с корабля в
Нграмке, прошло уже больше трех лун. То, что они подъезжают к столице  стало
ясно еще за день пути. Сначала вдоль дороги появились  верстовые  столбы.  А
когда до столицы  остался  час  пути,  грубо  обтесанные  каменные  столбики
сменили роскошные  мраморные  колонны.  Перед  самыми  городскими  воротами,
которые представляли собой огромную мраморную арку  -  поскольку  город  уже
давно перерос не только  кольцо  мощных  внешних  стен,  но  и  даже  просто
обозначенную мраморными тумбами городскую черту,  -  была  обширная  мощеная
площадка, украшенная вереницей мраморных статуй. Но до самих ворот они почти
полчаса  ехали  по  дороге,  зажатой  с  обеих  сторон  домами,   тавернами,
постоялыми дворами. И от  обычной  городской  улицы  эта  дорога  отличалась
только  теми  же  мраморными  верстовыми   столбами,   многие   из   которых
предприимчивые хозяева постоялых дворов приспособили под коновязи. Враг  уже
много столетий не переступал границ Горгоса, а рабы  и  иноземцы  находились
под слишком жестким контролем, чтобы иметь какой-нибудь шанс организоваться.
Так что стены города давно уже  не  служили  защитой.  И  даже  в  некоторых
укромных  местах  уже  стали  источником  дармового   кирпича.   Город   был
олицетворением величия Горгоса. Он был, как минимум, в пять раз больше,  чем
Эллор. Огромные дома  в  пять  -  семь  этажей,  зачастую  занимающие  целый
квартал, были украшены роскошной лепниной, правда местами  обвалившейся.  Но
Самой рассказывал, что весной, ко Дню тезоименитства, владельцы были обязаны
заново отделывать фасад. Правда, этим их  обязанности  и  ограничивались.  И
часто прогнившие балки перекрытия внутри домов  просто  подпирали  бревнами.
Как рассказывал тот же Самой, в этих величественных домах были только  узкие
клетушки, в которых ютились жители самого блистательного города Ооконы, и не
было  предусмотрено  никаких  кухонь.  Поэтому  жители  питались  в  тысячах
маленьких таверн, да и вообще большую часть времени проводили на воздухе. По
этой причине улицы были плотно забиты народом.  В  глазах  рябило  от  ярких
одежд. Кстати, это тоже было строгое повеление властей. Жители столицы могли
есть раз в день, но выглядеть они должны были блестяще. Городская  стража  с
нищими и оборванцами не церемонилась: тому,  кто  попадался  в  первый  раз,
отрубали правую ладонь, а тех, кого ловили с уже отрубленной ладонью, просто
отдавали в главный  храм  Магр  для  ритуальных  жертвоприношений.  Так  что
никакого "ночного двора" в столице не было.
   В отличие от других городов, у ворот не было мытни. Когда Грон спросил об
этом  Самоя,  тот,  едва  они  проехали  ворота,  принявшийся  было   что-то
высматривать, только пожал плечами.
   - Они говорят, что их столица - величайший город мира. А  потому  всякий,
кто хочет восхититься этим чудом, может войти в  город  свободно.  Но  лучше
платить за въезд в любом другом городе, чем  жить  здесь.  Никакой  прибыли,
только убыток. Публика здесь  пресыщенная,  а  цены...  -  Он  на  мгновение
закатил глаза, а потом снова принялся что-то высматривать,  осторожно  правя
лошадьми в плотной толпе людей и повозок.
   Наконец Самой увидел то, что искал.  Это  был  постоялый  двор.  В  столь
большом городе существовали даже специальные постоялые дворы для  иноземцев.
Пока что лучшим, о чем Грон слыхал,  были  отдельные  комнаты  на  постоялых
дворах Нграмка. Им-то приходилось ночевать или в конюшне, рядом с  лошадьми,
или"  собственных  фургонах  на  заднем  дворе.  Фургон  ловко  втиснулся  в
промежуток между пешеходами и, грохоча по  бревенчатой  мостовой,  въехал  в
распахнутые ворота. Грон слез с облучка, на котором устроился перед  въездом
в город, и огляделся. Обычный постоялый двор: конюшня, отхожие места в углу,
но за забором  слышался  многоголосый  шум  огромного  города.  Они  были  в
столице. До главного храма Магр оставалось полдня пути.
   На следующий день в его  комнату  робко  постучал  Самой.  Грон,  к  тому
моменту уже поднявшийся и делавший растяжку, рявкнул:
   - Открыто.
   Самой торопливо отворил дверь и испуганно возник на пороге.
   - Простите, господин...
   Грон повернулся так резко, что Самой вздрогнул.
   - Самой, сколько раз тебе говорить - я для  тебя  не  господин,  особенно
сейчас. Я - такой же акробат, как и все остальные в твоей труппе.
   Самой побледнел и быстро закивал головой. Грон тяжело вздохнул.  У  Самоя
страх, несмотря на то что он был его естественной эмоцией, мог легко  забить
все остальные чувства.
   - Ну, какие проблемы?
   - Простите, гос... Грон. Я должен взять  вашу  подорожную  и  отметить  у
квартального надзирателя за иноземцами.  А  то  вам  нельзя  будет  покинуть
постоялый двор.
   Грон молча снял кожаную полоску, болтавшуюся на шнурке на шее, и протянул
Самою. Тот схватил подорожную и исчез за дверью.
   Они с парнями уже завтракали, когда в обеденный зал вбежал белый как  мел
Самой. Грон, при виде его лица почуявший неладное, живо доел мясо с тушеными
овощами и подошел к Самою, который рухнул на лавку у входа  и  привалился  к
стене, разевая рот как рыба, выброшенная на берег.
   - Что случилось?
   - Там... Надсмотрщик... Он вас... Он того... Он знает того акробата.
   Грон напрягся. Этого еще не хватало.
   - Где он?
   - За воротами.
   - А почему сразу сюда не пошел?
   - Сюда? - От такого  вопроса  Самой  даже  слег-успокоился.  -  Здесь  же
иноземцы...
   - Он знает, что л не тот, за кого себя выдаю? Самой горестно кивнул.
   - Он расспрашивал меня, чем вы занимаетесь труппе,  и  я  ему  рассказал.
Тогда он спросил, как вы выглядите. А когда я рассказал, он расхохоталс