лась,  и  на  пороге
появилась Серма.  Она  была  голой  и  сердитой.  Уперев  руку  в  бок,  она
раздраженно произнесла:
   - Ну, тебя долго ждать? Или ты думал,  что  я  щупала  тебя  из  простого
любопытства.
   С этими словами она повернулась и, сверкнув белыми ягодицами,  прошлепала
в дом.
   Грон ухмыльнулся. Он не успел ни умыться, ни перекусить, ни  даже  узнать
место ночлега, как  его  тут  же  припахали.  Впрочем,  вполне  возможно,  с
последним его Серма сейчас и познакомит.
   Вечером появились мужчины. К тому моменту Грон  уже  трижды  окучил,  как
видно, давно не вспаханное поле Сермы, и та просто  сияла  от  удовольствия.
Мужем Сермы оказался худой мужик  лет  сорока  с  небольшим,  с  болезненной
желтушной кожей и страдальческим выражением на лице - явно не пара для столь
ненасытной бабенки, и он, повидимому, понимал это  сам.  Во  всяком  случае,
когда он увидел Грона, то лишь слегка поморщился, а  потом  его  лицо  вновь
приняло привычное страдальческое выражение. Двое других, помоложе, оказались
братьями Сермы и встретили появление Грона только громким  похахатыванием  и
звонкими шлепками по сестриному заду. К исходу дня Грон уже ясно представлял
расстановку сил. Муженек Сермы был владельцем фермы,  бывший  вдовец  и,  по
общему мнению деревенской общественности, не жилец. Братья выдали  сестренку
с прицелом на наследство, и им было наплевать, с кем она спит,  лишь  бы  не
подобрала себе нового мужа. С этой  точки  зрения  чужаки,  нанимающиеся  на
сезон, были идеальным выходом. Так что, когда Серма решительно заявила,  что
ей завтра требуется помощь  по  дому,  Грона  без  особых  проблем  порешили
оставить дома.
   Уже засыпая на сеновале, Грон внезапно почувствовал, как под бок  к  нему
ужом ввинтилось чье-то горячее тело. Он восхищенно цокнул языком:
   - Ну ты даешь, женщина!
   - А ты что думал? -  отозвалась  Серма,  отрываясь  от  усиленной  работы
языком. - Задарма будешь денежки получать? - Она помогла ему руками и, резво
прыгнув сверху и начав, постанывая, раскачиваться, закончила мысль: -  Тебе,
милый, достался самый обильный виноградник.
   К исходу первой четверти Грону стало ясно,  что  даже  его  молодое  тело
может не выдержать подобных нагрузок  и  надо  принимать  меры.  Вечером  он
поймал старшего из братьев и намекнул на возникшие затруднения.
   Тот расхохотался:
   - Да ты у нас орел. В прошлый сезон никто больше двух дней не выдерживал.
Просились на виноградники или сбегали. - Он окинул его веселым  взглядом.  -
Ладно, поговорю с сестрой. Сдается мне, ты ей пришелся в  самый  раз,  пусть
немного сбавит, а то сбежишь. А  где  я  еще  такого  красавца  найду?  Так,
глядишь, и по местным загуляет.
   На следующий день Грон отправился вместе  с  мужчинами  на  виноградники.
Теперь он оставался на хозяйстве только три дня  в  неделю,  но  в  эти  дни
приходилось выкладываться полностью. Так прошло лето.
   Когда свежее вино было разлито по бочкам и частью отправлено торговцам, а
частью заложено в погреб, Грон уже был готов бросить честно  заработанное  и
двинуть  куда  глаза  глядят.  Братья  изредка  проходились  по  поводу  его
нетерпения, а Серма с каждым днем становилась все мрачнее. Наконец  однажды,
после   бурного   совокупления,   сопровождаемого   криками    и    стонами,
раскрасневшаяся Серма вдруг оторвалась от него  и  резко  села  рядом.  Грон
лениво повел глазами в ее сторону:
   - Ты чего?
   Она вдруг развернулась к нему и, обхватив его за шею, жарко зашептала:
   - Не уходи! Хочешь, я своего постылого порешу? Синюшника ему подмешаю или
подушкой удавлю. А ты со мной останешься. Мужем станешь. Ты и  братцев  моих
сумеешь к рукам прибрать. Ты такой. Я же знаю.
   Грон опешил от таких предложений.
   - Да ты что?!
   Серма на несколько мгновений замерла, а потом резко отпрянула и убежала в
дом. Вот дура баба. Долго ли в деревне  связать  концы  с  концами.  Тут  же
выведут на чистую воду. Даже если ненароком лишь совпадение случится,  и  то
для нее множество проблем возникнет. Как он успел узнать за лето,  на  ферму
мужа Сермы имелось немало охотников, поскольку тот хоть и был бездетным,  но
родственников имел множество. Одних родных братьев трое да  двое  зятьев.  А
главное, Грону совсем не с  руки  было  здесь  задерживаться.  Грон  покачал
головой. Пока не случилось ничего непоправимого, надо срочно линять из этого
излишне гостеприимного дома.
   На следующий день на винограднике, когда они собирались полдничать,  Грон
отозвал  старшего  из  братьев  в  сторонку  и   обрисовал   ситуацию.   Тот
присвистнул.
   - Да, парень,  видно,  очень  ты  сестренке  запал.  До  того  она  таких
глупостей не говорила. - Он задумался. - Вот что,  ты  с  лошадьми  дела  не
имел?
   Грон расплылся в улыбке.
   - Ясненько, - повеселел  брат,  -  тогда  слушай.  Сына  нашего  Всадника
собираются отправлять в Роул, в гимнасиум, и он ищет ему  слугу  на  дорогу.
Оплата небольшая, но харч и лошади. А мы тебе  и  от  себя  прибавим,  -  он
хохотнул, - за честность. Ты как?
   Грон несколько мгновений раздумывал. В  общем-то  идеальный  вариант,  за
исключением  того,  что  придется  проезжать  через  деревню,   от   которой
начиналась тропа к Врену-табунщику. Потом решительно кивнул. Была  не  была.
За год он сильно подрос и еще больше  раздался  в  плечах,  а  подбородок  и
верхняя губа покрылись густыми черными волосками. Может, никто и не узнает.
   - По рукам.
   Ужин прошел в молчании. Серма почуяла что-то неладное. Когда после  ужина
брат засобирался к Всаднику, она бросила на Грона отчаянный взгляд и убежала
из комнаты. Ночью, на сеновале, она с отчаянной решимостью начинала снова  и
снова, к утру доведя Грона буквально до полного изнеможения. Впрочем, и сама
она ушла, держась за стенку. Когда рассвело,  на  сеновал  поднялся  старший
брат. Постояв минуту над спящим Гроном, он тихонько пнул его ногой, а  когда
тот поднял на него мутный взгляд, покачал головой:
   - Да, пожалуй с вами, приблудными, тоже не дело.  Так  она  вполне  может
раньше себя в гроб загнать, а не муженька.
   Грон приподнялся и сел. Голова и рабочий орган болели. Одна от  бессонной
ночи, другой от перегрузки. Он потер виски.
   - Ну что там?
   Брат кинул ему кошель с медью.
   - Тут шестьдесят монет. Сын Всадника отправляется сегодня  в  полдень.  У
тебя есть время сходить к нему и получить эту  работу.  Он  согласился  тебя
посмотреть.
   С этими словами он бросил на Грона скептический взгляд и покинул сеновал.
Грон представил, что ему еще  надо  куда-то  идти  и  что-то  показывать,  и
мысленно застонал.
   Дом Всадника располагался у дальней окраины деревни. Грон миновал широкие
ворота, распахнутые настежь,  и  прошел  к  одноэтажному  строению  с  двумя
портиками,  на  одном  из  которых  подремывал  дородный  мужчина  с   тремя
подбородками. Когда Грон приблизился  вплотную  и  деликатно  кашлянул,  тот
поднял на него осоловевшие глаза.
   - Ну, чего тебе?
   - Мне сказали, господин, что хозяину этого дома требуется слуга  для  его
сына, разбирающийся в лошадях. Тот недоверчиво покачал головой:
   - Ты слишком молод, парень.
   - Испытайте меня, господин. Мужчина несколько  минут  разглядывал  Грона,
потом проорал в сторону:
   - Ефий!
   Через несколько мгновений из-за угла выбежал худой парень лет двадцати.
   - Да, хозяин?
   - Приведи Бронзу.
   При этом глаза мужчины блеснули в предвкушении зрелища, и через несколько
минут Грон понял почему.  Бронзой  звали  молодую,  необъезженную  кобылицу,
обладавшую, судя по тому, что ее вели четверо конюхов, скверным характером.
   - Вот, - кивнул мужчина всеми своими подбородками, -  удержишься  на  ней
одно деление клепсидры, считай, что принят.
   Это было около трех минут. Грон бросил задумчивый взгляд на  Бронзу,  уже
косившую на него злым взглядом, и кивнул. Хозяин довольно потер руки.
   Грон спокойно, не делая резких движений, подошел к Бронзе и протянул руку
к поводьям. В это мгновение все четверо слуг одновременно  отпустили  ремни.
Вероятно, они уже не раз проделывали этот трюк, потому  что  Бронза  тут  же
попыталась встать на дыбы, но Грон успел ухватить поводья и ласково  фыркнул
ей в морду так, как учил его Врен. Бронза  ошарашенно  тряхнула  головой.  А
Грон, мягко поглаживая и пофыркивая в ушко, развернул ее  против  солнца  и,
улучив момент, вскочил на спину.  Бронза  попробовала  взбрыкнуть,  но  Грон
зажал ей бока и натянул поводья. Некоторое время  они  молча  сражались,  но
Грон все это время поглаживал ее по шее и  фыркал  в  ушко.  Наконец  Бронза
нехотя  тронулась  вперед.  Грон  дал  шенкеля  и  поскакал   вокруг   дома,
сопровождаемый удивленными возгласами. Когда он, спустя полчаса, подъехал  к
портику, на котором его ждал еще не до конца пришедший в себя  от  удивления
хозяин, тот встретил его с недовольной миной и, махнув рукой конюхам, бросил
сквозь зубы:
   - Ты принят. Выезжаете  сегодня  в  полдень.  Поди  на  кухню,  там  тебя
накормят, а потом направляйся в конюшню и готовь лошадей.
   Проводив хозяина взглядом, Грон посмотрел туда, где  среди  виноградников
была скрыта ферма Сермы. Но Серма осталась позади. Впереди был Роул.
   - Заночуем здесь.
   Худой  старик  гувернер  скептически  окинул  взглядом  выбранную  Гроном
полянку и скривился. Однако,
   - Ну, и долго ты будешь сидеть как истукан?  -  Сварливый  голос  старика
вывел Грона из задумчивости.
   Грон резво спрыгнул с коня и подхватил поводья остальных. Старик  неловко
сполз с лошади и поспешил на  помощь  мальчику.  Тот  нахмурился,  видимо  в
очередной раз вспомнив разговор с Гроном, сдержался и спокойно принял помощь
старика. Грон быстро принес сушняка, развел  костер,  набрал  казан  воды  и
подвесил его над огнем. Потом занялся установкой палатки.  Старик  гувернер,
по заведенному распорядку, тут же достал книгу и подсел  к  костру  рядом  с
мальчиком.
   - А сейчас, господин, повторим правила культурного поглощения пищи.
   Мальчик опять нахмурился - он с  большим  удовольствием  помог  бы  Грону
ставить палатку. Пару дней назад он бы просто рявкнул на  старика,  но  Грон
ОЧЕНЬ убедительно объяснил, что так делать нельзя.  Поэтому  мальчик  тяжело
вздохнул и покорно стал повторять вслух за стариком, изредка бросая на Грона
завистливые взгляды. Вскоре из казана потянуло аппетитными запахами бараньей
похлебки. Гувернер закрыл книгу и с недовольным видом придвинулся поближе  к
огню. Кончался пятый день пути. Завтра они должны были въехать в деревню.
   Когда они выехали на площадь перед таверной, гувернер радостно повернулся
к мальчику и произнес:
   - Наконец-то мы поедим настоящей еды. - Он бросил на Грона  выразительный
взгляд, намекая, в чей огород сей камень, и неуклюже  слез  с  лошади.  Грон
помог спешиться мальчику и привязал лошадей. В  зале  таверны  все  осталось
по-прежнему. Хозяин и слуги были те же. Грон, стараясь не привлекать к  себе
внимания, заволок вьюки внутрь и тихонько присел в  уголке.  С  момента  его
прошлого посещения прошел приблизительно  год.  Знакомый  слуга  принес  три
миски, три ложки и каравай свежего хлеба. Гувернер придирчиво осмотрел их  и
вытер две ложки куском чистой материи.
   Обед прошел в полном молчании. Сказать по правде, Грон не  нашел  сильных
отличий от своей стряпни, но старик всем своим  видом  показывал,  насколько
здешняя еда лучше той, которой он вынужден был питаться последние пять дней.
Старик ел не торопясь, смакуя каждую ложку и подчеркнуто  не  замечая  того,
что Грон и  мальчик  уже  давно  покончили  со  своей  порцией.  Наконец  он
подчистил миску кусочком хлеба и отодвинул ее в  сторону.  У  стола  тут  же
возник хозяин:
   - Что еще угодно господам? Гувернер  важно  вскинул  голову  и  задумчиво
посмотрел на мальчика. Хозяин тут же отреагировал:
   - Для молодого господина есть кисель и пирог с ягодой.
   Старик важно кивнул:
   - Несите.
   Грон старательно смотрел в сторону  и  поэтому  не  заметил,  что  хозяин
бросил на него быстрый, но пристальный взгляд.
   Когда они закончили с десертом, хозяин вновь возник у стола.
   - Не желают ли господа посмотреть комнаты? Гувернер отрицательно  покачал
головой:
   - Нет, нам надо ехать, мы везем молодого господина в Роул,  в  гимнасиум.
Хозяин развел руками:
   -  Но  отсюда  до  Роула  не  более  пол-луны  пути,  а  собеседования  в
гимнасиумах проводят только в День солнцеворота. Куда же вам спешить?
   - Уж не думаешь ли ты, милейший, что молодой господин может прибыть  пред
очи приора прямо с дороги?
   - О нет, господин, я не имел в виду ничего  дурного,  но  дорога  тяжела.
Почему бы вам не передохнуть денек. Мои лучшие комнаты свободны. И я  только
что поменял пух в перинах. К тому же, поскольку у меня мало  постояльцев,  я
возьму с уважаемого молодого господина полцены.
   Ну как можно было  устоять?  Гувернер  глубокомысленно  задумался,  потом
важно кивнул и поднялся из-за стола. И хотя на  этот  раз  Грон  смотрел  за
хозяином очень внимательно, он не заметил в его поведении ничего необычного.
Когда мальчик с гувернером, прямо-таки лопавшимся от гордости, поднялись  по
лестнице, Грон недовольно вздохнул и, навьючившись  поклажей,  направился  в
конюшню. Он прекрасно понимал, что все эти расписываемые  хозяином  прелести
никоим образом не относились к конюху.
   Грона  разбудил  пинок  под  ребра.  Он,  не  открывая  глаз,   попытался
откатиться в сторону, но тяжелая ручища прижала его к полу, а в горло уперся
холодный металл лезвия. Грон открыл глаза. Прямо перед  ним  торчала  борода
того мужика, что беседовал с ним на площади год назад.
   Из-за спины мужика раздался издевательский смех хозяина:
   - Что, щенок, думал, не узнаю?
   Грон слегка подвинул руку, пытаясь дотянуться до кинжала под одеждой,  но
мужик заметил его движение и, посильнее вдавив нож, заорал:
   - Эй, Гранк, посмотри, что у  него  под  одеждой.  Эта  тварь  достаточно
хитра, чтобы спрятать нож.
   Грон почувствовал, как его  грубо  ощупали  чьи-то  руки,  наткнулись  на
кинжал и вытащили наружу.
   - Ну, что я говорил, - довольно заявил мужик. - Шевельнешься  -  убью,  -
сказал он Грону, делая свирепое лицо. Потом  вновь  бросил  через  плечо:  -
Ну-ка, Гранк, свяжи ему руки за спиной.
   Грона притянули к привязи, тянущейся вдоль стены конюшни. Мужик, довольно
оскалившись, врезал ему по лицу рукояткой ножа, разбив губу, и приказал:
   - Ну-ка, принесите свет.
   Быстро принесли масляную  лампу.  Грон  окинул  взглядом  присутствующих.
Перед ним было пятеро. Тот самый  мужик  с  двумя  помощниками,  по-видимому
сыновьями, хозяин таверны и слуга. Мужик проследил за его  взглядом,  увидел
слугу и нахмурился:
   - Сибор, я тебе что сказал, стеречь старика и мальчишку. Ну как проснутся
и заявятся на конюшню проверить конюха, - кивнул он на Грона.
   Но слуга сварливо ответил:
   - Как же, а вы разузнаете, куда он дел  денежки,  приколете  его,  а  мне
скажете, что, мол, ничего не сказал, да и помер.
   Мужик рассвирепел:
   - Я тебе сейчас язык отрежу, мразь!  Сибор  отшатнулся,  но  потом  вновь
упрямо набычился:
   - Все одно не уйду.
   - Вот сын шакала, - сквозь зубы выругался мужик и походя  пнул  Грона  по
ноге.
   - Ладно, щенок, если хочешь жить, рассказывай, куда дел денежки Пакраста.
Грон хмыкнул:
   - А зачем мне тебе рассказывать? Твой приятель ясно  разъяснил  все,  что
меня ожидает.
   Мужик удивленно посмотрел  на  Грона,  потом  припомнил  слова  слуги  и,
подскочив к нему, со всего размаху засветил ему по уху.
   - Если ты еще раз распустишь свой поганый язык... - Он грязно выругался и
повернулся к Грону: - Ладно, щенок, но  имей  в  виду,  я  разрежу  тебя  на
кусочки и ты расскажешь то, что мне нужно, даже  если  будет  говорить  один
твой язык, без всего остального.
   Грон сделал вид, что испугался. Мужик  некоторое  время  разглядывал  его
испуганную физиономию, потом удовлетворенно заявил:
   - Ладно,  парень,  этот  болван  сам  не  знал,  что  говорил,  если  все
расскажешь, отпустим.
   Грон уже успел "прокачать" присутствующих. Скорее всего, здесь были  все,
кто его опознал. Недаром слуга не захотел уходить.  Он  деланно  застонал  и
несколько раз дернулся. Мужик  выжидательно  смотрел  на  него.  Грон  опять
испустил стон и произнес полным муки голосом:
   - Рука... свело... развяжите.  Мужик  зло  ощерился,  но  Грон  продолжил
испуганным голосом:
   - Только не бейте!
   Расчет оказался правильным. Мужик,  заслышав  испуг  в  голосе  пленника,
немного расслабился. Он был из тех,  кто  наслаждается  страданиями  других,
поэтому, решив, что пленник станет  больше  бояться,  если  его  отвязать  и
попинать, надумал доставить себе это удовольствие.
   - Эй, Гранк, Субр, отвяжите-ка его, только не отпускайте. Если он  начнет
юлить, то хорошенько получит.
   Грона отвязали и, сильно толкнув, швырнули на земляной, покрытый  грязной
соломой пол конюшни между хозяином таверны, мужиком с двумя его сыновьями  и
слугой. Они даже не подозревали, что это была их самая большая ошибка.
   Грон приподнялся и сел на корточки, растирая затекшие запястья.
   - Слушайте, а ведь я сказал неправду год назад.
   - Чего? - не понял мужик.
   - Это не Югор прикончил Пакраста...
   - А кто? - напрягся мужик.
   - Я, - ответил Грон и, не дав окружающим возможности опомниться,  прыгнул
на мужика.
   Тот осел с перебитой гортанью. Грон, не останавливаясь, рванул к двери  и
проломил висок стоящему у ворот слуге, а потом  обернулся  к  остальным.  За
несколько мгновений никто из них не успел даже понять, что  произошло.  Грон
растянул губы в страшной улыбке:
   - Ну что, поверили?
   Первым опомнился хозяин таверны. Он всхрапнул и попытался  спрятаться  за
спинами двух сыновей главаря, до которых начало доходить, что их отец мертв.
Тот, кого звали Гранком, зарычал и бросился на  Трона,  Субр  последовал  за
ним. Грон  встретил  их  ударами  обеих  рук.  Когда  он  перепрыгнул  через
рухнувшие тела, хозяин упал на колени и попытался что-то  сказать,  но  Грон
резко тряхнул головой:
   - Заткнись, у тебя был шанс. Ты мог бы просто не узнать меня. - И  ударил
ладонью ему в нос, вогнав тонкую кость переносицы прямо в мозг.
   Оглядев поле боя, Грон обыскал  трупы,  ссыпал  большую  часть  имевшейся
наличности себе в кошель, оставив в кошельках горсть  медяков  и  даже  пару
серебряных монет, чтобы ни у кого  не  возникло  подозрений  в  той  версии,
которую он собирался предложить деревне, потом  подтащил  вьюки  к  воротам.
Лошадей в конюшне было не более десятка, хотя строение было рассчитано голов
на пятьдесят. Грон разложил трупы так, чтобы казалось, будто они  собирались
отпустить лошадей. Бронзовым ножом перерезал несколько привязанных уздечек и
взял своих лошадей за поводья.  Потом  подобрал  масляную  лампу  и  плеснул
маслом на заготовленное на зиму  сухое  сено,  стену  конюшни  и  деревянные
кормушки. После чего поджег подтеки масла, отшвырнув  лампу  к  телу  слуги.
Когда огонь разгорелся,  он  постоял  несколько  минут,  кашляя  и  растирая
слезящиеся глаза, затем зачерпнул горсть сажи  от  сгоревшего  пука  соломы,
вымазал себе лицо и, выскочив наружу, громко заорал:
   - Пожар! Пожар'
   Немного  погодя  появились  первые  заспанные  крестьяне  с   деревянными
ведрами, топорами и баграми,  однако  пламя  успело  охватить  всю  конюшню.
Вскоре улица была заполнена народом.  Среди  заспанных  постояльцев  таверны
Грон увидел своих хозяев. Пора было играть второй акт задуманной  им  драмы.
Он подбежал к ним и возбужденно закричал:
   - Они там, я видел, они побежали туда. Со всех сторон посыпались вопросы:
   - Кто они?
   - Где там? В конюшне? Грон энергично закивал:
   - Да, да, я как раз выводил лошадей, когда они вбежали.
   - Да кто они?
   Грон удивленно уставился в сторону спрашивающего и ответил  таким  тоном,
будто это само собой разумелось: