я, сделал шаг вперед
и уткнул в Грона торжествующий взгляд:
   - Я обвиняю!
   Палата ахнула, а Баргот, выдержав паузу, чтобы  князья  успели  прийти  в
себя, продолжил торжественным тоном:
   - Я обвиняю князя Грона, властителя долины Эгрон, в предательстве  народа
долин и сговоре с темными силами.
   Несколько  мгновений  стояла  тишина.  Потом  Грон  поднялся  и  негромко
произнес:
   - Я отвергаю.
   Палата ахнула еще раз. Обычный ответ был: "Я невиновен". Формулу, которую
произнес Грон, можно было использовать только в исключительных случаях.  или
же это мог сделать Старейший. Грон дал Палате привыкнуть к этой мысли, потом
заговорил:
   - Я отвергаю, так как ты неправильно  проименовал  мои  титулы.  -  И  он
кивнул князю Сагиону, одному из тех, кто стоял возле  умирающего  Эгиора,  а
потом целую луну гостил в крепости Горных Барсов.
   Сагион поднялся и  развернул  свиток.  В  мертвой  тишине  палаты  громко
зазвучали слова:
   - "Я,  Эгиор,  властитель  долины  Эгиор  и  Старейший  князь  Атлантора,
находясь в здравом уме  и  твердой  памяти,  настоящим  свидетельствую,  что
вручаю судьбу долины и всего Атлантора властителю долины Эгрон, князю Грону.
И сим требую от Палаты князей уважения моей последней воли".
   Когда он закончил, князья сидели, ошалело хлопая глазами. Грон повернулся
к Барготу:
   - Как видишь, нашлись люди, которые считают иначе.
   - - Ты заставил его! - Голос князя сорвался на визг.
   - И где же?
   - Там, в тасожских степях!
   - Да, - произнес Грон,  Все  замерли,  не  поверив  своим  ушам,  а  Грон
продолжал: - Я был  там,  в  тасожских  степях.  Был,  несмотря  на  то  что
отказался вести своих людей в этот безумный поход, был, несмотря на  то  что
пытался остановить вас  здесь,  в  этой  Палате,  был  и  пришел  на  помощь
умирающему Эгиору и всем, кто еще остался в живых. А где  в  это  время  был
ТЫ?
   Баргот молчал, тяжело дыша. Его лицо налилось кровью, а глаза,  казалось,
готовы были вылезти из орбит. Грон смотрел на него в  упор.  Наконец  Баргот
отвел глаза. Грон заговорил опять:
   - А что касается обвинения в том, что я его заставил... Скажите,  князья,
разве мог, кто-нибудь заставить Эгиора, так же как и любого из вас,  сделать
что-то против его воли?
   Это была лесть. Но лесть и была, нужна в этот момент. К  тому  же,  когда
князья, все, .как один, выкрикнули: "НЕТ", -  подавляющее  большинство  было
искренне убеждено, что они говорят истинную  правду.  Поэтому  последовавшее
вслед за этим  торжественное  свидетельство  трех  князей  выглядело  пустой
формальностью. Но Баргот еще не понял, что он проиграл.
   - Но я знаю, что он предатель!
   Большинство взглядов, устремленных на него на этот раз, были осуждающими,
а то и гневными. Грон усмехнулся:
   - И откуда, князь?
   - Мой Толкователь завета...
   Но Грон не дал ему закончить. Он издевательски расхохотался:
   - Неужели нашелся такой глупец, что еще верит их словам, а, князь Баргот?
   Ответ Баргота заглушили возмущенные крики. Князя бросало то в жар,  то  в
холод. Грон подождал, пока крики поутихли, и вкрадчиво спросил:
   - Так ты не убил его, Баргот?  Ты  по-прежнему  продолжаешь  слушать  его
лживые речи? - Он посмотрел на  заполненные  ряды.  -  Так  кто  же  из  нас
предатель?
   Последовал новый взрыв возмущения. Баргот растерялся:
   - Я схватил его, я пытал его...
   Грон усмехнулся про себя. Что ж,  он  предполагал,  что  Баргот  окажется
умнее многих и что он сможет извлечь из своего пленника гораздо больше,  чем
все остальные.
   - Но он еще жив? Баргот с усилием кивнул.
   - Так приведи его сюда, пусть властители долин сами  услышат  его  лживые
слова.
   Баргот  не  верил  своим  ушам.  Грон  решился  поставить  перед  Палатой
свидетеля против себя. Князья напряженно смотрели на  двух  противников,  до
многих стало доходить, что именно сейчас решится, кто будет Старейшим князем
Атлантора. Хотя только один Грон знал, что все уже решено.
   Когда приволокли изуродованного Толкователя завета, Грон сразу понял, что
он держится только  на  одной  ненависти,  и  было  ясно,  против  кого  она
направлена. Баргот приосанился и протянул руку, собираясь говорить. Но  Грон
не дал ему раскрыть рта.
   - Так это ты обвиняешь меня, лживая мразь?
   - Да!
   Баргот, как ужаленный, отдернул руку и побагровел. Этот ответ ставил  его
в положение марионетки Грон обвел взглядом князей, отмечая, уяснили  ли  они
это признание. А внутри он сотрясался от хохота.  Ненависть  завлекла  этого
человека в его ловушку, и он собирался ее покрепче захлопнуть.
   - И в чем же ты меня обвиняешь?
   - Ты...
   Но Грон не дал ему заговорить. Он выхватил меч и сделал выпад  в  сторону
валяющегося на полу изуродованного тела.
   - Тебе не нравится оружие, которое я делаю?
   - Да, - взвыл тот, сверля Грома горящими глазами. - Это грязь, грязь!
   Но Грон не давал ему развернуться.
   - А может, тебе не нравятся мои  воины,  которые  повернули  свои  клинки
против извечного врага народа долин?
   - Да...
   Грон чуть вытянул руку и коснулся кончиком  клинка  горла  лежащего,  тот
поперхнулся.
   - Молчи, лживая тварь! - Он повернулся к князьям: - Каков  же  будет  ваш
приговор, властители долин?
   Князья вскочили со своих  мест,  и  их  голоса  слились  в  одном  слове,
срывающемся с искаженных яростью губ, и слово это было:
   - СМЕРТЬ!
   Когда служители уволокли извивающееся  тело,  в  переднем  ряду  поднялся
князь Сагион. Он окинул суровым взглядом князей и торжественно произнес:
   - Князь Грон - Старейший князь Атлантора. -  И  бросил  рукавицу  в  знак
того, что отдает ему свой голос.
   На мгновение в Палате повисла тишина. Потом  на  пол  полетела  еще  одна
рукавица, еще, еще, наконец они обрушились потоком.  Князь  Баргот  медленно
поднял свое искаженное яростью лицо и взглянул на Грона.
   - НИКОГДА! - Он задохнулся от злости,  потом  продолжил,  -  никогда  род
Барготов не будет подчиняться ТАКОМУ Старейшему. - Он окинул взглядом палату
и выкрикнул: - Позор народу долин!  -  И,  гордо  вскинув  голову,  пошел  к
выходу.
   Когда он  уже  подходил  к  дверям,  еще  несколько  князей  поднялись  и
торопливо начали пробираться за ним, причем часть из  них  суетливо  хватала
уже брошенные перчатки. Для избрания Грона это уже ничего не  значило.  Если
перчатка коснулась пола;
   решение считалось принятым, да и на полу их  оставалось  намного  больше.
Когда выходящие столпились в узких дверях, Грон тихо произнес:
   - Стойте. - Но сказано это было таким тоном, что они невольно замерли.  -
Я увижу вас, - Грон сделал паузу, - либо после полудня в этой  Палате,  либо
позже... на развалинах ваших домов.
   И вот сейчас он выполнял это обещание. К Грону подскакал Ливани:
   - Стена вот-вот рухнет.
   Грон усмехнулся:
   - Тебе что, на этот раз потребуется мой приказ? Ливани  захохотал.  Таран
был всего лишь хитростью. Маневром, заставившим немногочисленных  защитников
собраться в одном месте. Штурм должен  был  произойти  в  другом  месте.  По
сигналу Ливани вперед выехало около сотни арбалетчиков. А несколько десятков
бойцов спешились перед воротами. Наблюдатели на стенах  зашевелились,  зорко
наблюдая за действиями бойцов. Принесли длинные прочные шесты. По сути,  это
были необрезанные заготовки для пик.  Около  десятка  воинов  ухватились  за
передние концы шестов, а за задние взялись  по  трое.  Ливани  окинул  сцену
придирчивым взглядом  и  поднес  к  губам  сигнальный  рог.  Гулко  хлопнули
арбалетные тетивы. Бойцы заорали и бросились вперед. Подскочив к  стене  над
воротами, передние, опираясь  на  шесты,  побежали  вверх  по  стене.  Через
мгновение они уже были  наверху.  Тройки  быстро  отбежали  назад,  готовясь
забросить  на  стену  следующих.  Арбалетные  тетивы  не  смолкали,  выбивая
дружинников князя, бегущих по гребню стены к месту  схватки.  Еще  несколько
мгновений - и наверху уже второй десяток. Больше  не  потребовалось.  Ворота
медленно растворились, и внутрь ворвались конные сотни. Мятеж закончился.
   Князь Баргот стоял перед Гроном и с ненавистью смотрел ему в лицо.
   - Ну, чего же ты ждешь, убийца?
   Рядом с ним на коленях  стояли  связанными  его  жена,  дочери  и  пятеро
сыновей. А также его оставшиеся в живых дружинники.
   - Ты хочешь насладиться моим позором, убийца?
   Грон молчал. Что ж, князь был прав. Он убийца. После  этого  мятежа  Грон
стал полновластным властителем четырнадцати  долин.  Четырнадцать  княжеских
родов были уничтожены под корень. Не осталось ни младенца, ни женщины.  Грон
не хотел, чтобы уцелели те, кого его враги  могли  бы  потом  подвигнуть  на
месть.
   - Нет, князь, ты не  умрешь,  -  молвил  Грон.  Он  посмотрел  в  горящие
ненавистью глаза, в которых, однако, мелькнуло удивление.  -  Ты  останешься
здесь, в долине, останешься князем. Но со мной уйдут твои дети.
   - Нет! - с мукой воскликнул князь.
   - Брось, - сказал Грон, - я не пожираю мясо младенцев, к тому же они  уже
не младенцы. Они проживут у меня год,  пока  ты  придешь  в  себя,  а  потом
вернутся к тебе.
   - Я не верю, - глухо произнес князь.
   - Разве ты не знаешь, что я НИКОГДА не нарушаю своего слова.
   Баргот опустил голову:
   - Почему?
   - Ты спрашиваешь, почему я уничтожил других, но оставил в живых тебя?
   Баргот молчал.
   - По двум причинам. Во-первых, ты уже не опасен.  Кто  пойдет  за  тобой,
зная, что все, кто был с тобой, мертвы, а ты выжил?
   Баргот застонал. Грон стиснул зубы. Что ж, Баргот заслужил эту муку.
   - Но не это главное. - Он пристально смотрел в искаженное лицо Баргота. -
Просто, в отличие от всех остальных, я уверен, что ты тоже всего лишь орудие
в руках тех, кто прислал этих фальшивых толкователей завета. А  в  отношении
всех остальных у меня не было такой уверенности.

   Когда загремел тяжелый засов, брат Эвер встрепенулся на куче  тряпья.  Он
потерял счет времени и уже не мог сказать, когда  последний  раз  отворялась
решетка в его камере. Свеча  в  коридоре,  напротив  маленького  окошка  его
камеры, горела круглые сутки, а миску с бурдой ему просто время  от  времени
просовывали в небольшое отверстие внизу двери, у самого пола.
   - Кто ты? - настороженно спросил он, щурясь  от  света  факелов,  который
казался ему нестерпимо ярким.
   - Брат Эвер, - торжественно произнес гость, - тебя вызывает  для  допроса
Совет Хранителей.
   - Наконец-то, - прошептал узник, а вслух произнес: -  Какой  сейчас  год,
брат?
   Но гость уже вышел из камеры, а внутрь  вошли  двое  дюжих  служителей  с
тазом и кувшином воды. Ловко содрав с брата Эвера лохмотья, они намылили его
с ног до головы, и один из них начал брить ему подбородок,  щеки  и  верхнюю
губу. Через час свежевымытый брат Эвер робко стоялу  огромных  двустворчатых
дверей. Наконец двери раскрылись, и брат Эвер шагнул вперед.
   Внутри небольшого покоя на вырубленных из камня тронах сидело шесть фигур
в причудливых масках. Трон Хранителя Творца пустовал.  Брат  Эвер  торопливо
вышел на середину, в Круг Правды, и упал на колени. Некоторое  время  стояла
тишина, потом поднялся Хранитель Закона.
   - Знаешь ли ты, брат Эвер, что обвиняешься в небрежении долгом?
   - Да, господин.
   - Согласен ли ты с этим обвинением?
   - Нет, господин.
   - Как?! Ты, упустивший Измененного, позволивший ему распространять в мире
грязное знание и впервые за три Эпохи  поставивший  мир  на  грань  падения,
отрицаешь свою вину?
   - О нет, господин! - вскричал брат Эвер. - Я  не  отрицаю  свою  вину.  Я
виноват. Виноват в скудоумии,  лености,  страхе,  и  нет  мне  прощения,  но
небрежение долгом... Нет, господин, в этом я не виноват. Я тщился  исполнить
свой долг изо всех своих малых сил!
   - Но разве все, что ты перечислил, и не есть небрежение долгом?
   Тут поднялся Хранитель Порядка.
   - Нет, мудрейший. Разве виновата рыба, что не летает,  а  птица,  что  не
ползает. Брат Эвер делал все в меру своих способностей и не преуспел, за что
он конечно же заслуживает наказания, но сие не есть небрежение долгом.
   Третьим, поднялся Хранитель Власти.
   - Иди, брат Эвер, и ожидай.
   Когда брат Эвер вышел, Хранитель Власти содрал маску с лица и выругался:
   - И это все, что у нас осталось?
   Хранитель Порядка пожал плечами:
   - В общем, нет, но это лучший. В конце концов он работает с ним с  самого
начала и единственный, кто выжил, войдя с ним в контакт. К  тому  же  он  не
особо ценен, а мы уже потеряли многих поистине ценных людей.  И  еще...  его
анализ оказался наиболее достоверным.
   - А как в Атланторе?
   Хранитель Закона вздохнул:
   - Боюсь, туда пока лучше не соваться. Мы потеряли всех. И их было слишком
много. Я не знаю, когда теперь мы сможем хотя бы частично восстановить сеть.
   - А князь Баргот?
   Хранитель Закона пренебрежительно фыркнул:
   - Этот тупица не смог разыграть ни одного козыря.
   Хранитель Порядка осуждающе покачал головой:
   - Не будь столь суров к нему. В конце концов наши козыри  он  бьет  с  не
меньшим успехом, а Баргот был всего лишь марионеткой, не ведающей,  что  его
дергают за ниточки.
   Хранитель Власти удивленно-настороженно посмотрел на собеседников:
   - По-моему, вы сказали, что в Атланторе у нас ничего нет, откуда же  ваши
сведения о Барготе?
   Хранитель Закона опять тяжело вздохнул:
   - ТЕПЕРЬ уже нет.
   Хранитель Власти задумался, потом сердито сказал:
   - Ладно, деваться некуда. - Он натянул маску. - Зови.
   Брат Эвер вновь стоял на коленях в Круге Правды и слушал приговор.  После
долгого перечисления того, что он сделал,  и  краткого,  но  более  весомого
того, что ему не  удалось  совершить,  Хранитель  Закона  выдержал  паузу  и
торжественно закончил:
   - Признается виновным в  недостаточном  прилежании  и  приговаривается  к
сорокодневной епитимье.
   У брата Эвера чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Столь мягкое  наказание
означало, что его признали невиновным.
   Вечером в его келью зашел Хранитель Порядка. Когда брат  Эвер  рухнул  на
колени, Хранитель нежно коснулся посохом согбенной спины и ласково произнес:
   - Встаньте, брат Эвер.
   Карлик  поднялся  и,  повинуясь  жесту,  уселся  на  откинутой  койке,  а
Хранитель Порядка заговорил:
   - Вы были правы, следует огнем и мечом выжечь всю скверну с этой земли, и
поскольку сделать  это  предстоит  вам,  то  я  хотел  бы  узнать,  кого  вы
предпочитаете двинуть на Элитию: венетов или Горгос?
   Брат Эвер задумался.
   - Однажды мы уже недооценили его. Стоит ли делать это еще раз?
   - Значит, и тех, и других,  -  кивнул  Хранитель  Порядка,  а  брат  Эвер
добавил:
   - И кочевников севера.
   Часть IV КРОВАВЫЙ ПРИЛИВ
   Толла проснулась на рассвете. Потянувшись,  она  соскользнула  с  ложа  и
подошла к окну. Когда-то зрелище встающего  солнца  заставляло  ее  радостно
смеяться, но сейчас она только улыбнулась. Тяжелые  времена  научили  ее  не
только тому, что предстоящий день может быть препакостным, но и тому, что не
стоит из-за этого встречать его кислой миной на  лице.  А  сегодняшний  день
обещал быть именно таким. Толла вздохнула и прибрала ложе. Эта  ее  привычка
первое время вызывала дикое изумление  служанок,  но  ложе  -  место  власти
гетеры, и нельзя доверять его чужим рукам. Толла вздохнула.  Она-то  уже  не
гетера.  Оглянувшись  на  комнату,  которая,  в  отличие  от  спален  многих
патрицианок, всегда была в идеальном порядке, Толла накинула  легкую,  почти
прозрачную накидку из тончайшей венетской шерсти и,  завязав  волосы  узлом,
стремительно сбежала по лестнице к купальне. Беллона уже была там.
   - Долго спишь, подруга.
   Толла улыбнулась и легонько шлепнула ее по руке.
   - Сиэлы еще нет?
   - Она спит гораздо больше, чем ты. С тех пор как пропал этот ее казначей,
она редко кого допускает к себе. Ты чаще развлекаешься  со  своим  соплячком
Аметео, чем она с кем-нибудь из реддинов или сыновей Всадников.
   - Ну ты-то развлекаешься за всех троих, - заметила Толла.
   Беллона добродушно буркнула:
   - Надо же кому-то поддерживать репутацию. - Она скинула накидку и  потуже
подтянула узел волос. - В конце концов, будем мы сегодня купаться или нет?
   Тут со стороны входа в купальню послышался звонкий голосок:
   - Это кто задает такие вопросы?
   Беллона обернулась.
   - Ну наконец-то, я уж думала, ты сегодня не появишься. Пошли, смою с себя
этот вонючий мужской пот. Во всем этом деле мне не нравится только  то,  что
они так потеют. - И она ласточкой нырнула в воду.
   Подруги последовали за ней.
   На завтрак они поехали в  Сад  сереброногих.  Когда  колесница  базиллисы
миновала  стражу,  состоящую  из  пяти  девушек  в  высеребренных   поножах,
вооруженных копьями и мечами, и, обогнув кипарисовую  рощицу,  углубилась  в
заросли мирта, разделяющие сад  на  множество  укромных  и  уютных  полянок,
отовсюду послышались приветственные голоса:
   - Да хранит тебя Мать-солнце, Прекраснейшая.
   - Прекраснейшая, иди к нам, боги послали нам сегодня рыбу-луну,  наверно,
мужчинам придется туго.
   Толла ехала, купаясь в волнах дружелюбия,  смеха  и  любви.  Четыре  года
назад, когда отец был еще  жив,  она  уговорила  его  позволить  ей  собрать
девушек из патрицианских семей и семей самых знатных Всадников. Видимо, отец
представлял, что это будет нечто вроде огромного девичника, где  девушки  из
благородных семей будут чинно прясть и судачить  о  будущих  женихах,  но  у
Толлы были другие планы. Через полгода после своего появления во дворце  она
поняла, что Юноний, верховный жрец храма Отца-луны, привез ее сюда вовсе  не
для того, чтобы поддержать больного базиллиуса, вернув ему  дочь,  пропавшую
так давно. А в то, что она действительно  дочь  базиллиуса,  Толла  поверила
только спустя три месяца, когда ее старая нянька рассказала ей  о  том,  как
она жила здесь.  Однажды  она  шла  к  отцу  каким-то  коридором,  но  вдруг
остановилась - в памяти что-то сверкнуло. Она медленно  подошла  к  нише,  в
которой стояла скульптура какого-то легендарного воина-реддина, и,  протянув
руку,  извлекла  из-за  его  плеча  деревянную   куклу-статуэтку,   покрытую
толстенным  слоем  пыли.  Толла   несколько   мгновений   рассматривала   ее
затуманенными от слез глазами, потом пошла дальше. Но Юнонию совсем не  надо
было, чтобы все поголовно признали в ней настоящую дочь базиллиуса и будущую
наследницу. В таком случае она становилась слишком  самостоятельной,  а  ему
нужна была как раз такая же раскрашенная кукла, за спиной которой он мог  бы
безраздельно править. Кроме того, новая  жена  отца  была  одержима  планами
посадить на трон своего сына, который был на восемь лет моложе  Толлы.  Отец
долго горевал о ее матери, прежде чем взял новую  жену.  Так  что  недоверие
части систрархов и патрициев, угроза со стороны  семьи  жены  базиллиуса,  с
одной стороны, и благодарность - с другой,  должны  были  сделать  из  Толлы
послушную марионетку в руках Юнония. И если бы она  была  обычной  женщиной,
то, вероятнее всего, так и произошло бы. Но она была гетерой.
   Колесница остановилась напротив их любимого места. Сиэла ловко  соскочила
на траву и побежала вверх к полянке, легко неся на плече свернутый в  трубку
пушистый венетский ковер. Беллона спрыгнула и начала  сноровисто  распрягать
кобылиц. Ее тут же обступила стайка юных нагих прелестниц, и послышался смех
и шутки. Толла тоже расстегнула фибулы и перешагнула через  упавшее  платье.
Ветерок приятно холодил кожу. В Сад сереброногих мужчинам доступа  не  было.
Несколько  десятков  девушек,  которых  отец  позволил  ей  собрать,  теперь
разрослись в тысячу, и занимались они не только рукоделием. У Толлы в  руках
оказалось три сотни колесниц с прекрасно подготовленными экипажами, а тысяча
этеров, юношей из богатых и знатных семей, поклявшихся ей в верности  именем
Матери-солнца, могла бы поспорить в выучке с реддинами. Сегодня,  через  два
года после смерти отца, ни