а вечером они  бросили  монету,  кто  займет  командирское  кресло
слева, и жена, выиграв, одарила его фирменной торжествующей улыбкой.  Но
в три часа ночи Перси проснулась с жуткой мигренью,  не  отпускавшей  ее
весь день. Пришлось срочно звонить и искать второго пилота на замену,  а
Перси, приняв флоринал, вынуждена была остаться в постели.
   Никакая другая болезнь кроме мигрени не  смогла  бы  удержать  ее  на
земле.
   Эдвард Карни, долговязый сорокапятилетний мужчина, все  еще  носивший
короткую  армейскую  стрижку,  склонив  голову  набок,  слушал  гудки  в
телефоне. Наконец включился автоответчик, и он положил трубку на  рычаг,
слегка обеспокоенный.
   Карни вел машину со скоростью ровно шестьдесят  миль  в  час,  строго
посередине крайнего правого ряда; подобно большинству летчиков, за рулем
он вел себя консервативно. Доверяя другим пилотам, он считал почти  всех
водителей сумасшедшими.
   В  конторе  чартерной  авиакомпании  "Гудзон-Эйр",  расположенной  на
территории аэродрома "Мамаронек" в Винчестере, его ждал пирог. Строгая и
чопорная Салли-Энн, пахнущая как парфюмерный  отдел  дорогого  магазина,
испекла  его  сама,  чтобы  отпраздновать  новый  контракт,  заключенный
компанией. Нацепившая по торжественному случаю брошь в  виде  биплана  с
искусственным бриллиантом,  подаренную  внуками  на  прошлое  Рождество,
Салли-Энн бдительным  оком  оглядывала  помещение,  убеждаясь,  что  все
двенадцать сотрудников получили по куску  соответствующих  размеров.  Эд
Карни, куснув пирог пару раз, стал обсуждать предстоящий полет  с  Роном
Тэлботом, чье солидное брюшко свидетельствовало о любви к выпечке,  хотя
держался Рон в основном за счет кофе и сигарет. Тэлбот, сидевший на двух
креслах - менеджера и руководителя полетами, высказывал свои опасения по
поводу того, что доставить грузы не  удастся  в  назначенный  срок,  что
расход горючего может превысить расчетную величину, что стоимость  работ
посчитана  не  правильно.  Отдав  свой  недоеденный  кусок  пирога,   Эд
посоветовал ему успокоиться.
   Вспомнив про Перси, он зашел в свой кабинет и снял трубку.
   Дома по-прежнему никто не отвечал.
   Озабоченность переросла в беспокойство. Люди, имеющие детей, и  люди,
имеющие собственное дело, всегда отвечают на звонок.  Бросив  трубку  на
аппарат, Эдвард подумал было о том, что  надо  бы  позвонить  соседям  и
попросить заглянуть к  нему  домой.  Но  тут  в  расположенный  рядом  с
конторой ангар въехал большой белый грузовик, и настало время работать.
   Тэлбот протянул Карни на подпись десяток документов, и в этот  момент
появился Тим Рэндольф, в темном костюме, белой рубашке  и  узком  черном
галстуке. Тим называл себя "вторым  пилотом",  и  Карни  это  нравилось.
"Первыми пилотами" были сотрудники компании,  работавшие  на  регулярных
авиалиниях; и хотя Карни уважал любого компетентного человека  в  правом
кресле, все-таки до конца избавиться от снобизма ему не удалось.
   Высокая темноволосая  Лорен,  помощница  Тэлбота,  специально  надела
платье, приносящее удачу,  -  его  небесно-голубой  цвет  соответствовал
цвету логотипа компании "Гудзон-Эйр", силуэту сокола над  земным  шаром.
Склонившись к Карни, Лорен шепнула ему на ухо:
   - Теперь все будет хорошо, правда?
   - Все будет замечательно, - заверил ее он.
   Они обнялись.  Салли-Энн,  тоже  потискав  Карни  в  своих  объятиях,
предложила ему в полет еще кусок пирога, но он решительно отказался. Ему
хотелось  поскорее  уйти  отсюда,   прочь   от   праздника,   прочь   от
сентиментальности. Оторваться от земли, подняться в воздух.
   Долго ждать Карни не пришлось. Вскоре он летел на  высоте  трех  миль
над землей, сидя за штурвалом "Лир-35А",  лучшего  частного  реактивного
самолета на свете, не имеющего на своем полированном серебристом корпусе
никаких надписей и знаков кроме регистрационного номера.
   Он летел  в  сторону  поразительно  прекрасного  заката  -  идеальный
оранжевый диск опускался  в  огромные  мечущиеся  тучи,  окрасившиеся  в
розовые и пурпурные цвета.
   Только рассвет может сравниться красотой с этим  зрелищем.  И  только
гроза может быть более величественной.
   До аэропорта "О'Хейр" было 723 мили, и "Лир" преодолел это расстояние
меньше чем за два часа. Центр  управления  полетами  в  Чикаго,  вежливо
попросив снизиться до четырнадцати тысяч футов, передал самолет  станции
слежения за подходом.
   - Станция слежения за подходом Чикаго, - подал запрос Тим. -  "Лир  -
Чарли Джульетт" приближается на высоте четырнадцати тысяч футов.
   - Приветствую вас, "Чарли Джульетт", - ровным голосом произнес другой
диспетчер. - Снижайтесь до восьми тысяч. Альтиметр в Чикаго  -  тридцать
точка один. Ожидаемая полоса - двадцать семь.
   - Принято, Чикаго.  "Чарли  Джульетт"  снижается  с  четырнадцати  до
восьми тысяч.
   Аэропорт  "О'Хейр"  является  самым  оживленным  в  мире,  и  поэтому
диспетчер поставил самолет в очередь на посадку,  заставив  его  кружить
над западными пригородами Чикаго.
   Через десять минут приятный голос предложил:
   - "Чарли Джульетт", заходите  курсом  ноль-девять-ноль  по  ветру  на
двадцать седьмую полосу.
   - Курс ноль-девять-ноль. "Чарли  Джульетт"  принял,  -  ответил  Тим.
Взглянув на яркие созвездия, высыпавшие  на  серо-стальное  небо,  Карни
подумал: "Эх, Перси, если бы  ты  видела,  какие  сегодня  звезды..."  И
впервые за всю свою летную карьеру поступил так, как не должен поступать
профессионал. Тревога за Перси стремительно  нарастала.  Он  должен  был
услышать ее голос.
   - Принимай управление, - бросил Карни Тиму.
   - Есть принять управление, - ответил тот, без вопросов  беря  в  руки
штурвал.
   Сквозь   треск   атмосферных   разрядов    снова    раздался    голос
авиадиспетчера.
   - "Чарли Джульетт", снижайтесь до четырех тысяч. Курс прежний.
   - Принято, Чикаго, - ответил Тим.  -  "Чарли  Джульетт"  снижается  с
восьми до четырех тысяч. Карни переключил частоту радиостанции.
   - Вызываю компанию, - ответил он на вопросительный взгляд Тима.
   Связавшись с Тэлботом, Карни попросил его переключить  вызов  к  нему
домой. Ожидая соединения, он начал под  руководством  Тима  осуществлять
предпосадочную подготовку.
   - Отклонить закрылки на двадцать градусов.
   - Закрылки на двадцать градусов... есть.
   - Проверить скорость.
   - Сто восемьдесят узлов.
   Когда Тим заговорил в  микрофон:  "Чикаго,  "Чарли  Джульетт"  прошел
пятую отметку, приближается к четвертой", Карни услышал гудки.
   Ну же. Перси, сними трубку! Где же ты?
   Пожалуйста...
   Раздалась команда диспетчера:
   -  "Чарли   Джульетт",   снижайте   скорость   до   один-восемь-ноль.
Связывайтесь с диспетчером аэропорта. Всего хорошего.
   - Принято, Чикаго. Один-восемь-ноль узлов. До свидания.
   Третий звонок.
   Проклятие, где она? Что случилось?
   Пустота в груди росла.
   Турбовентиляторные  двигатели  запели  скрипучую   песню.   Застонала
гидравлика. В наушниках трещали далекие грозовые разряды.
   - Закрылки на тридцать градусов, - приказал Тим. - Выпустить шасси.
   - Закрылки на тридцать градусов... есть. Выпустить шасси... есть, все
три стойки.
   И тут, наконец, в наушниках раздался резкий щелчок.  Голос  его  жены
произнес:
   - Алло!
   От облегчения Карни рассмеялся вслух.
   Он начал было говорить, но тут самолет встряхнуло так сильно, что  за
долю секунды взрывная волна сорвала громоздкий шлемофон  с  его  головы,
швырнув обоих пилотов в приборную панель. Вокруг посыпались искры.
   Оглушенный Карни машинально схватился левой рукой за штурвал,  забыв,
что тот онемел, - самолетом управлял Тим. Он повернулся к напарнику  как
раз в тот момент,  когда  его  окровавленное  обмякшее  тело  исчезло  в
зияющей дыре в обшивке.
   - О господи, нет... нет...
   Но  тут  вся  кабина,  оторвавшись  от   разваливающегося   самолета,
подпрыгнула  вверх,  оставив  позади  фюзеляж,   крылья   и   двигатели,
превратившиеся в огненный шар.
   - Перси, - прошептал Карни, - Перси...
   Но у его губ больше не было микрофона.
 
Глава вторая 
 
   Огромные как астероиды, цвета слоновой кости  песчинки  светились  на
экране компьютера. Мужчина сидел, подавшись  вперед,  напрягая  до  боли
шею, прищурившись, но не от проблем со зрением, а потому, что  так  было
легче сосредоточиться.
   Где-то    далеко    прогремел    гром.    Утреннее    небо    приняло
желтовато-зеленоватый оттенок, вот-вот должна была разразиться гроза. По
сообщениям синоптиков, такой дождливой весны еще не было.
   Песчинки...
   - Увеличить, - приказал мужчина, и  изображение  на  экране  послушно
стало вдвое крупнее. Как странно...
   - Курсор вниз... стоп.
   Он снова наклонился вперед, напряженно вглядываясь в экран.
   Ничто так не радует криминалиста, как  песок,  думал  Линкольн  Райм:
каменные крупинки, иногда смешанные с другими материалами,  размером  от
0, 05 до 2 мм (меньше - это пыль, больше - гравий).  Песок  цепляется  к
одежде преступников не хуже свежей краски,  а  затем  словно  по  заказу
осыпается  на  месте  преступления  и  в  логове  преступника,  позволяя
провести ниточку от убитого к убийце. Кроме  того,  песок  может  многое
поведать  о  тех  местах,  где  бывал  подозреваемый.  Мутные   песчинки
встречаются в пустыне. Прозрачные - на морском берегу. Амфибол  означает
Канаду. Обсидиан - Гавайи. Кварц и  магматические  породы  -  это  Новая
Англия.
   Гладкий магнитный железняк серого цвета - западное побережье  Великих
озер.
   Но вот откуда взялись именно эти  песчинки.  Линкольн  Райм  не  имел
понятия. В районе  Нью-Йорка  песок  состоит  в  основном  из  кварца  и
полевого  шпата.  На  берегах  пролива  Лонг-Айленд  он  каменистый,  на
Атлантическом побережье - мелкий как пыль, у Гудзона смешан с глиной. Но
эти  песчинки  были  белыми,  остроугольными,  сверкающими;  среди   них
встречались крошечные красные  шарики.  А  это  что  за  колечки?  Белые
каменные колечки, похожие на микроскопические  кусочки  кальмаров.  Райм
никогда не встречал ничего похожего.
   Заинтригованный этой  загадкой,  криминалист  не  мог  оторваться  от
компьютера до четырех часов утра.  Наконец,  он  был  вынужден  отослать
образец песка коллеге в лабораторию ФБР  в  Вашингтоне.  Сделал  он  это
скрепя сердце. Линкольн Райм ненавидел, когда его  задачи  решал  кто-то
другой.
   Какое-то движение  за  окном  над  кроватью.  Райм  повернулся  в  ту
сторону. Его соседи, соколиная пара, проснулись и собрались вылететь  на
охоту.   Голуби,   берегитесь!   Уронив   голову,   Райм    пробормотал:
"Проклятие!", имея в виду не  отчаяние  от  невозможности  справиться  с
упрямыми уликами, а недовольство незваными гостями.
   На лестнице послышались торопливые шаги. Том открыл  дверь,  но  Райм
сейчас никого не хотел видеть.
   - О боже, только не сейчас! - недовольно буркнул он, поворачиваясь  к
двери в прихожую.
   Но гости, разумеется, этого не услышали, а если бы и услышали, то все
равно не остановились бы.
   Их двое...
   Один грузный, ступает тяжело. Другой нет.
   Отрывистый стук в открытую дверь, и они вошли.
   - Привет, Линкольн.
   Райм проворчал что-то невнятное.
   Тяжелые шаги принадлежали Лону Селитто, следователю  первого  разряда
полиции Нью-Йорка. За ним семенил его напарник, худощавый молодой парень
Джерри Бэнкс в элегантном сером костюме. Джерри обильно полил свою гриву
лаком, Райм уловил запахи пропана, изобутана и ацетата винила, но волосы
все равно упрямо топорщились во все стороны.
   Крепыш Селитто обвел взглядом комнату второго этажа,  имевшую  размер
двадцать на двадцать футов. На стенах никаких украшений.
   - Линк, никак не могу понять, что с комнатой?
   - Ничего.
   - О, я понял - здесь стало чисто, - сказал Бэнкс и сразу же осекся.
   - Конечно, чисто, - подтвердил  Том,  как  всегда,  в  безукоризненно
отутюженных светло-коричневых брюках, белой рубашке и пестром  галстуке,
который Райм находил вызывающе  безвкусным,  несмотря  на  то,  что  сам
заказал его по каталогу для своего помощника. Том  работал  у  него  уже
несколько лет, и хотя Райм дважды выгонял его, а один раз он уходил сам,
криминалист трижды снова приглашал невозмутимого санитара-помощника. Том
разбирался  в  спинномозговых  травмах  не  хуже  врача-специалиста,   а
полученных от Линкольна Райма познаний в области криминалистики  хватило
бы,  чтобы  из  него  получился  неплохой  сыщик.  Но  молодой   человек
довольствовался  должностью,  обозначенной   страховой   компанией   как
"помощник по уходу за инвалидом ",  хотя  этот  термин  не  нравился  ни
Райму, ни самому Тому. В зависимости от настроения  криминалист  называл
помощника "наседкой" или "Немезидой", и оба  этих  обращения  несказанно
радовали Тома.
   - Райм был вне себя, - продолжал помощник,  обходя  остановившихся  в
дверях полицейских, - но я позвонил в службу быта, и дом отдраили  снизу
доверху. Разве что не пришлось проводить дезинфекцию. Вы потом  со  мной
целый день не разговаривали.
   - Зачем надо было здесь убирать? Я теперь ничего не могу найти!
   - Но ведь вы и не должны ничего искать, правда? - возразил Том. -  На
это у вас есть я.
   У Райма не было настроения вступать в пререкания.
   - Ну? - его красивое лицо обратилось к Селитто. - Что у вас?
   - Есть одно дело. Мы подумали, ты захочешь нам помочь.
   - Я занят.
   - Это еще что такое? - спросил Бэнкс, указывая  на  новый  компьютер,
стоящий у изголовья кровати Райма.
   - О, - с  радостью  воскликнул  Том,  -  это  настоящее  произведение
искусства. Линкольн, покажите им. Покажите!
   - Я не хочу никому ничего показывать. Новые раскаты грома, но пока ни
капли дождя. Сегодня, как это нередко бывает,  погода  снова  издевалась
над людьми.
   - Ну покажите, как он работает, - настаивал Том.
   - Не хочу.
   - Вы просто стесняетесь.
   - Том! - взорвался Райм.
   Но молодой помощник был равнодушен к угрозам и обвинениям.
   - Ума не приложу, что на него нашло, - сказал Том, поправляя  ужасный
или сверхмодный галстук. - Еще совсем недавно  он  очень  гордился  этой
штуковиной.
   - Ничего подобного!
   - Вот этот ящик, - продолжал Том, - подключен к компьютеру.
   - Ого, двести мегагерц? - понимающе  кивнул  Бэнкс.  Избегая  хмурого
взгляда Райма, он вцепился в вопрос словно сова в лягушку.
   - Точно, - подтвердил Том.
   Но Линкольна Райма нисколько не интересовали компьютеры. В  настоящий
момент его  вообще  не  интересовало  ничего  кроме  крохотных  колечек,
затаившихся среди песчинок.
   - Это микрофон, сигнал с него  поступает  прямо  в  компьютер,  -  не
сдавался  Том.  -  Компьютер  понимает   то,   что   говорит   Линкольн.
Потребовалось много времени, чтобы научить  компьютер  распознавать  его
голос. Линкольн любит невнятно бормотать.
   На самом деле Райм был очень доволен новой  системой  -  компьютером,
работающим с  быстротой  молнии,  специальным  устройством  контроля  за
окружающей средой и программным обеспечением распознавания речи.  Теперь
криминалист мог голосом двигать по экрану  курсор,  -  здоровый  человек
делает это при помощи клавиатуры и  мыши.  Больше  того,  он  мог  одним
словом  включать  и  выключать  кондиционер,  зажигать  и  гасить  свет,
включать  стереопроигрыватель  или  телевизор,  звонить  по  телефону  и
отправлять факсы.
   - Он может даже сочинять музыку, - объяснял гостям Том. -  Достаточно
только говорить компьютеру, какую ноту куда поставить.
   - Это самое главное, - угрюмо проворчал Райм. - Музыка! Для  инвалида
с травмой четвертого позвонка, каковым являлся Райм, не составляло труда
кивнуть  головой.  Он  мог  также  пожимать  плечами,  хотя  и  не   так
пренебрежительно, как ему хотелось  бы.  Еще  одним  фокусом,  достойным
показа в цирке, было то, что Райм мог шевелить безымянным пальцем  левой
руки на несколько миллиметров в любом направлении. В  течение  последних
нескольких лет этим и ограничивался набор физических действий, доступных
ему. А написание сонаты для скрипки не входило в его ближайшие планы.
   - Он также может играть в компьютерные игры, - добавил Том.
   -  Я  не  играю  в  компьютерные  игры.  Я  их   ненавижу.   Селитто,
напоминающий  Райму  большую  незаправленную   кровать,   без   интереса
посмотрел на компьютер.
   - Линкольн, - мрачно произнес  он,  -  дело  серьезное.  Мы  работаем
вместе с федералами. Вчера вечером произошли большие неприятности.
   - Мы словно наткнулись на каменную стену, - рискнул вставить Бэнкс.
   - И мы подумали... точнее, я подумал, что ты, возможно, захочешь  нам
помочь. Он захочет им помочь?
   - Я сейчас занят, - объяснил  Райм.  -  Если  конкретно,  работаю  на
Перкинса.  -  Томас  Перкинс  был  специальным  агентом   манхэттенского
отделения ФБР. - Один из ребят Фреда Деллрея бесследно исчез.
   Специальный агент  Фред  Деллрей,  ветеран  Бюро,  руководил  работой
тайных агентов манхэттенского отделения. В свое время  сам  Деллрей  был
одним из лучших оперативников ФБР. Он не раз удостаивался  благодарности
от  самого  директора  за  успешное  проведение  операций,  связанных  с
внедрением людей в ближайшее окружение главарей наркомафии Гарлема  и  в
негритянские террористические организации. Несколько дней назад один  из
агентов Деллрея Тони Панелли бесследно исчез.
   - Перкинс нам говорил, - заметил Бэнкс. - Чертовщина какая-то!
   Услышав такое откровенное заявление, Райм закатил глаза. Хотя спорить
было не с чем. Агент пропал в девять часов утра из своей машины, стоящей
напротив административного здания в центре Манхэттена. На улицах было не
слишком людно, но и пустынными их нельзя было назвать.  Дверь  служебной
машины Панелли была открыта, двигатель работал. В салоне не оказалось ни
следов крови, ни частиц пороха, неизбежных при выстреле,  ни  царапин  и
потертостей, свидетельств борьбы. И никто ничего не  видел,  по  крайней
мере, желающих дать показания не было.
   Действительно, какая-то чертовщина.
   В       распоряжении       Перкинса       имелись       замечательные
специалисты-криминалисты,  в  том   числе   из   отдела   осмотра   мест
преступления. Но именно Райм стоял  у  истоков  создания  этого  отдела,
поэтому именно к нему обратился Деллрей с  просьбой  исследовать  улики,
обнаруженные на  месте  исчезновения  агента.  Бывший  сотрудник  Райма,
проведя в машине Панелли несколько часов,  не  смог  обнаружить  никаких
посторонних отпечатков пальцев и вернулся с десятью пакетами  ничего  не
значащих улик и кучкой очень странных песчинок - единственной  ниточкой,
которая могла куда-нибудь привести.
   Именно эти песчинки сейчас и сияли на экране компьютера,  огромные  и
величественные, словно небесные тела.
   - Если ты согласишься нам  помочь,  Линкольн,  Перкинс  поручит  дело
Панелли кому-нибудь другому,  -  продолжал  Селитто.  -  Но  главное,  я
уверен, что ты сам захочешь заняться этим.
   Опять этот глагол - "захочешь". Что все-таки случилось? Несколько лет
назад Райм и Селитто работали в отделе  по  расследованию  убийств.  Они
занимались самыми сложными и самыми громкими делами. Райм прекрасно знал
своего бывшего напарника, и хотя  он,  как  правило,  не  доверял  своей
способности судить о людях (его бывшая жена Блэйн говорила, и не раз,  с
возмущением, что Райм разглядит  за  целую  милю  стреляную  гильзу,  не
заметив прямо под носом человека), сейчас у него не было  сомнений,  что
Селитто что-то недоговаривает.
   - Ну хорошо, Лон. В чем дело? Говори.
   Селитто кивнул на Бэнкса.
   - Филипп Хансен, -  многозначительно  произнес  молодой  полицейский,
поднимая жиденькие брови.
   Это имя было  известно  Райму  только  по  газетам.  Хансен,  жесткий
напористый бизнесмен  родом  из  Тампы,  штат  Флорида,  владел  оптовой
компанией, зарегистрированной в Армонке, штат  Нью-Йорк.  Дела  компании
шли  очень  успешно,  и  Хансен  быстро  сколотил  себе  многомиллионное
состояние. Ему нико