чатки   телесного   цвета   с
металлическими нитями вдоль пальцев.
    - Понятно, - кивнул безопасник. -  Я  не  заметил,  когда  вы  его
надели.
    Это был  экзоскелет  для  кисти  руки,  пользовались  такого  рода
усилителями мышц обычно скалолазы и спасатели, но этот был  изящнее  и
почти незаметен.
    Еще через несколько минут они  выходили  из  зала  второй  станции
метро Гомеля. У четырехместного нефа с голубой мигалкой на  зализанной
крыше их ждала Забава Боянова, тоненькая, очаровательно  грациозная  в
белом кокосе с нашивкой: "Всемирный институт  истории  и  социологии".
Поздоровались.
    - И  на  этой  банке  вы  хотите  найти  Аристарха?  -  иронически
осведомился Джума, хлопнув рукой по блистеру кабины.
    Боянова с недоумением взглянула на него.
    - Но ведь это удобная скоростная  машина...  А,  поняла:  мигалка?
Разве она помешает? Машина техслужбы транспорта...
    - Все  равно  надо  бы  антиграв  понезаметней,  а  мигалка  может
насторожить.
    - Что же делать? - растерялась девушка.
    Ромашин едва заметно улыбнулся: Забава была похожа  на  сестру  не
только  внешне,   но   Власта   никогда   не   терялась   в   подобных
обстоятельствах.
    - Снимем мигалку, - сказал он, - всего-то и забот.
    - А не боитесь гнева моей сестры? Она почему-то сердита на вас  за
какие-то проступки.
    - Во-первых, одним проступком больше, одним  меньше  -  не  велика
разница, а во-вторых, волка бояться...
    Забава подняла брови,  задумчиво  разглядывая  бывшего  начальника
службы безопасности.
    - Вы такой, каким я вас и представляла. Не пугайтесь, это похвала.
    - Не сомневаюсь, - наклонил голову Ромашин.
    Демонтаж лампы-вспышки занял две минуты, и неф  взлетел,  имея  на
борту добровольную дружину риска по розыску товарища. Из  всей  троицы
больше других, как ни странно, волновался Игнат  Ромашин,  как  всегда
предельно собранный и  внимательный,  опирающийся  на  точный  прогноз
событий и огромный опыт работы в отделе безопасности. Компас  интуиции
никогда его не подводил, а сейчас он предсказывал бурю.


                               Глава 6

    Как   произведение   гроссмановых   чисел   зависит   от   порядка
сомножителей,  так  и  жизнь  Мальгина   в   одномерном   пространстве
колеблющейся "сверхструны" зависела от порядка следования по  "струне"
его систем: сигнальной, нервной, парасимпатической, а также от  уровня
сложности управления телом.  Не  догадайся  Мальгин  вывести  процессы
управления метаболизмом на уровень сознания, он не дошел бы  до  конца
пути  целым  и  невредимым.  Вернее,  дошел  бы,  но  в   "урезанном",
"отредактированном" виде, без многих органов и систем, если  не  вовсе
без тела.
    В моменты коротких остановок заработали и другие органы чувств,  о
которых Клим даже не подозревал, способные  ориентироваться  там,  где
пасовали основные и добавочные экстрасенсные чувства.  Сознание  взяло
под контроль жизнедеятельность организма в  форме  "пачки  информации"
вплоть до клеточного уровня, и Мальгин впервые  осознал,  каков  запас
прочности у человеческого мозга! Его мозг сейчас  включил  на  уровень
сознания не два-четыре процента нейронов, как у обычных  людей,  и  не
десять-двенадцать, как у интрасенсов, а все сто!
    Сложнейшая  сеть   "сверхструн"   орилоунского   метро   в   эпоху
становления человечества рвалась от старости. Хранители  Пути,  спасая
транспортируемого и выводя его в  соответствии  с  желанием  в  нужную
точку пространства-времени,  бросали  Мальгина  от  одного  умирающего
орилоуна к другому, и каждый бросок входа-выхода сопровождался  ударом
по организму. Выдержать  эти  встряски  нормальный  человек,  хрупкий,
медленно реагирующий на  изменения  среды,  сосредоточенный  на  своих
мелких желаниях, практически отключенный от космоса, не мог бы.
    Геометрия пространства вне  "струны"  стремительно  изменялась  от
броска  к  броску;  сто   одиннадцать   измерений,   двадцать   шесть,
двенадцать, десять, семьдесят семь, пять, снова сто  одиннадцать...  -
так реагировал аналитический центр сознания Мальгина на  его  "падения
вверх", в будущее. И наконец настал  момент,  когда  в  гулком  коконе
головы возникли цифры:  три-четыре.  С  пронзительным  медным  звоном,
потрясшим все тело,  Мальгин  выпал  из  "струны"  в  чрево  орилоуна,
который дожил до эпохи в сотни миллиардов лет после рождения человека.
    Время остановило свой прихотливый стремительный бег из будущего  в
прошлое, как останавливает бег лесная дорога при  остановке  всадника.
Несмотря   на   "встопорщенную"   нервную   систему,    взбудораженный
физиологический аппарат и дикие боли  в  сердце,  могущие  закончиться
кардиогенным шоком, Мальгин был жив! Он видел, он чувствовал, дышал  и
двигался, руки, ноги, голова были на месте, кожа зудела и чесалась, но
оставалась кожей.
    Сначала ему показалось, что вокруг  царит  обычная  пещерная  тьма
орилоунской  утробы,  слабо  освещенной  каким-то  скрытым  источником
света.  И  хотя  стены  полости  не  светились  даже  в   инфракрасном
диапазоне, объяснялось это просто - орилоун наверняка  был  неимоверно
дряхл и доживал свой долгий век в виде скелета,  готового  рассыпаться
от дуновения ветра. Мальгин  не  сразу  понял,  что  источником  света
является он сам.  Руки  сочились  розовым  свечением,  ногти  казались
перламутровыми, а сосуды под кожей -  алыми  световодами.  В  общем-то
нормальное явление после сресс-полета в "сверхструне".
    Клим  подождал,  пока  тело  перестанет   светиться,   отдыхая   и
настраивая органы чувств, как оркестр - инструменты, возвращая  власть
инстинктов и подсознания над их деятельностью. И вдруг поймал себя  на
том, что боится выглянуть  наружу.  Нет,  он  боялся  не  вакуума  или
ядовитой атмосферы, и не мощных ионизирующих излучений, он  боялся  не
увидеть ничего!
    Воздух в полости орилоуна был неплотен и  состоял  в  основном  из
смеси азота и гелия,  кислород  занимал  едва  ли  десятую  часть  его
объема, но для дыхания хватало. В принципе Клим спокойно мог перейти и
на другой тип физиологических реакций, используя любые  газы,  или  не
дышать совсем.
    Сила тяжести в пещере почти отсутствовала, из чего Мальгин  сделал
вывод, что орилоун с машиной метро внутри болтается где-то  в  космосе
по воле инерции и межзвездных гравитационных полей.
    - Хранитель, - позвал Мальгин мысленно.
    Ответа не было.
    - Хранитель, отзовись.
    Молчание.
    Клим понял, что орилоун как  интеллект  умер,  и  в  этом  обломке
старой коммуникационной системы работает  лишь  механизм  перехода  на
"струну".  Почувствовав,  как  невольно  участилось  дыхание,   хирург
пощупал  рукой  шероховатую  решетчатую  стену,   удивился   -   пахло
искусственным  сооружением,  а  не   скелетом   орилоуна.   Включилось
дальновидение, вернее дальночувствование.
    То, в чем он находился, вовсе не было орилоуном, ни живым, ни  его
скелетом.  Это  был  гигантский,  километров   пяти   в   поперечнике,
искусственный объект, нечто вроде космической  станции  или  города  в
космосе, смонтированного из полупрозрачных труб и сигар  диаметром  по
сто метров,  сквозь  стенки  которых  угадывались  очертания  каких-то
огромных, разной формы строений, баков, коридоров, лестниц,  переходов
и машин. Кое-где в оболочке станции зияли рваные пробоины, а корма или
нос - кто разберет? - в километре от помещения метро была разрушена  и
оплавлена. И был этот объект очень стар. Клим не сразу смог определить
его возраст: не менее миллиона лет!  Кто  его  строил  и  зачем,  куда
исчезли строители, оставив на нем станцию метро, сказать с  ходу  было
невозможно.
    Второе потрясение ждало Мальгина, когда он вознамерился  выйти  за
пределы объекта, которому дал название Спутник.
    Ничто не говорило о том, что оборудование этой  древней  развалины
способно функционировать, но  оно  работало!  Правда,  ее  своеобразие
натолкнуло Мальгина на мысль, что многие коридоры и  полости  Спутника
должны были заполняться водой или еще какой-то жидкостью.
    На выходе короткого коридора  он  обнаружил  нечто  вроде  птичьей
клетки, в которой мог бы уместиться слон. Как только Клим  оказался  в
"клетке", она оделась голубым сиянием и запеленала  путешественника  в
прозрачную тугую пленку, не стесняющую дыхания и  движения.  Еще  один
голубой  просверк  -  и  шею  сдавил  блестящий  многогранный  поясок,
пустивший усики к ушам и затылку.
    В голове прошелестел сухой ветерок, и следом  раздался  бесплотный
пси-голос:
    - Жизнеобеспечение  рассчитано  на  два  часа   личного   времени.
Возьмите иног форс палли глайд... -  Шелест,  щелчки.  -  Лифт  микро.
Приятных видений. Если понадобится совет... - Щелчок и тишина.
    - Спасибо, - поблагодарил Мальгин  неведомого  гида.  -  Разберусь
сам.
    И  наконец,  третье  потрясение  ждало  его  после  выхода   через
"клетку"-тамбур наружу.
    В первые мгновения он действительно ничего не увидел. Ни звезд, ни
их  скоплений,  ни   галактик   и   сетчатой   структуры,   отличавшей
Метавселенную человека от других метавселенных,  ни  единого  пятнышка
света! Великое Безмолвие обрушилось на уши. Великая Темнота - на глаза
и Великая Пустота - на остальные органы чувств! Длилось это  состояние
недолго: совсем недалеко - по космическим меркам - отыскалась планета,
по массе и размерам приблизительно равная Земле, а  с  другой  стороны
Спутника  светила  в   инфракрасном   диапазоне   остывающая   звезда,
коричневый карлик с температурой поверхности  около  тысячи  градусов.
Мальгин  вздохнул  с  облегчением,  в  другое  время  показавшимся  бы
смешным: звезды  и  планеты  еще  существовали  в  это  время,  просто
плотность их распределения  в  пространстве  в  результате  расширения
вселенной стала мизерной. Но впечатление глухоты осталось. Космос  был
нем! Великое Молчание, бездонным океаном рухнувшее на голову человека,
тщетно пытавшегося  услышать  радиоголоса  и  пси-переговоры  разумных
существ, заставляло напрягать слух до предела.  Даже  обычные  фоновые
излучения почти отсутствовали в  этом  удивительном  пустом  "плоском"
пространстве, где в кубическом метре элементарные частицы  можно  было
пересчитать по пальцам.

              Луна и солнце побледнели,
              Созвездья форму изменили,
              Движенье сделалось тягучим,
              И время стало, как песок... [Д. Хармс.]

    - Что? - спросил Мальгин пересохшими губами. Опомнился: он говорил
сам с собой. Пробормотал: - Где они, эти созвездия? И  каким  образом,
хотелось бы знать,  я  найду  Вершителя,  если  здесь  атом  от  атома
находится не ближе, чем звезды от Солнца в мое время?
    Никто  не  ответил.  Мальгин  был  совершенно  один,   не   считая
полусдохших автоматов Спутника, на этом обломке, сиротливом  памятнике
какой-то технологической цивилизации, может быть, и  человеческой.  Он
был один на многие миллионы световых лет, и, вопреки уверениям  самого
первого из Держателей Пути, никто не спешил к нему на помощь.
    Тупик, подумал Мальгин  с  неожиданным  спокойствием.  Кажется,  я
достиг конца пути. Запас инерции удачи кончился. Финиш.
    И снова никто не ответил ему.  Молчал  Спутник,  молчал  недалекий
коричневый карлик - не Солнце ли  на  самом  деле?  Молчал  космос.  И
молчала память, не человеческая - маатанская, память  "черных  людей",
знавших множество удивительных вещей и не способных обратить  их  себе
на пользу.
    "Ладно, посмотрим, - сказал Мальгин неизвестно кому. -  Я  еще  не
умер, да и не все узнал, что хотел. Интересно все же, чей это  след  и
почему он сохранился так долго".
    Он имел в виду развалины Спутника.
    За час он обследовал те помещения гигантского сооружения,  которые
посчитал главными, и сделал три вывода. Первый: Спутник  был  если  не
последним,  то  одним  из  самых  последних   искусственных   городов,
предназначенных для автономного обитания вне звездных систем.
    Создан  он  был  на  пределе  технологии,  то  есть   на   пределе
технического  совершенства,  и  являл  собой  яркий  пример   изделия,
характерного  для  техногенной  цивилизации,  развивающейся  в  водной
среде, которая подошла к эволюционному тупику.
    Вывод второй: Спутник строили не люди.  Гуманоиды  -  может  быть,
хотя вряд ли, но не люди.  И  последний  вывод:  цивилизация,  которой
принадлежал город, появилась гораздо позже исчезновения  человечества,
и относилась она к "третьей  волне  разума",  по  выражению  Держателя
Пути. Таким образом, заявление Держателя подтверждалось:  закономерным
финалом всех разумных видов третьей волны являлся эволюционный  тупик.
И какая была разница для Мальгина, отчего они погибали:  в  результате
войн, экологических катастроф, генетического дрейфа, неконтролируемого
роста мутаций и психических  заболеваний,  потери  духовной  связи  со
вселенной - главным была безысходность факта!  И  одним  усилием  воли
было трудно справиться с этим сильным и страшным потрясением.
    Шок продолжался долго, Клим потом не сразу смог вспомнить, что  же
его вывело из этого состояния. А объяснялось все просто: у  пленочного
скафандра, в который запеленала его  здешняя  автоматика,  близкая  по
параметрам земной, закончился энергоресурс,  и  он  испарился,  исчез,
превратился в пыль.
    Мальгин очнулся  окончательно,  в  нем  проснулась  злость,  жажда
деятельности и яростное желание бороться за жизнь.
    Не  найдя  продуктов  питания,  годных   для   использования,   он
"пообедал"  электричеством,  которое  еще  хранилось  в  аккумуляторах
полуразрушенного левиафана, и погрузился в медитацию,  высвобождая  от
оков воли и психики все свои человеческие и нечеловеческие  силы.  Все
же он не был чужим и для вселенной  этого  времени,  обладая  знаниями
предшествующих поколений  разумных  существ,  свободой  выбора  образа
жизни и, главное, места жизни. В нем соединились три  видения  мира  -
человеческое,  маатанское  и  видение  будущего,   присущее   разумным
существам данной эпохи, для которых их Метавселенная  была  ничуть  не
проще и не менее активной, чем Вселенная во времена бытия человечества
для человека. Мальгин ощутил пространство вокруг как часть самого себя
и сам стал космосом. Он заново открыл законы  здешней  физики,  увидел
потухшие галактики - большинство звезд в эту эпоху уже  закончило  эру
излучения, - переставшие быть упорядоченными скоплениями светил: почти
девяносто процентов  звезд  рассеялось  в  пространстве,  а  остальные
образовали  сверхмассивные  "черные  дыры",   вокруг   которых   цвела
непонятная жизнь. Воля эволюции образовала скопления нейтронных  звезд
со  своим  движением  и  жизнью  и  гигантские  провалы  в  метрике  -
"прозрачные  дыры"  вывернутых  измерений   -   там,   где   произошла
декомпактификация [Декомпактификация - развертка измерений,  свернутых
физическими  процессами  во  время  раздувания   Вселенной.]   древних
реликтовых "суперструн".
    Клим увидел и ощутил медленное угасание ядерных  процессов  внутри
звезд и давно остывших  планет  и  с  новым  интересом  прислушался  к
далекому шуму иной жизни - на базе колоссальных скоплений элементарных
частиц, излучений и волн избравшей места обитания возле "черных  дыр",
нейтронных  систем  и  у  других  экзотических  образований   здешнего
космоса. Пульс этой жизни бился  по  человеческим  меркам  чрезвычайно
медленно,  процессы  информационного  обмена  протекали   неторопливо,
веками, и все же  вселенная  не  пустовала,  продолжая  расширяться  в
пределах стенок-границ, отделяющих одну Метавселенную-домен от другой.
До конца звездной эры оставалось еще немало времени, сотни  миллиардов
лет, и звезды пока  кое-где  светили,  в  основном  карлики  -  белые,
желтые, оранжевые, красные. Остальные давно прекратили  существование:
либо взорвались, либо сжались в "черные дыры"  и  нейтронные  капли  с
размерами всего в десятки, сотни километров.
    Коричневый карлик, вокруг которого кружил бесцельно  город-Спутник
отжившей цивилизации со станцией метро, был старым  "родным"  Солнцем,
но планетная его семья поредела: оторвались и канули  в  галактические
просторы внешние планеты - Плутон, Уран, Нептун, исчез Меркурий, то ли
упал на Солнце, то ли был использован  новыми  хозяевами  системы  для
своих  нужд.  Сатурн  был  разорван  приливными  силами,   неосторожно
приблизившись  к  Юпитеру,  и  теперь  представлял  собой  три   пояса
астероидов. Не хватало и многих спутников больших планет, в том  числе
и Луны. Мальгин,  по  сути,  прибыл  на  кладбище  Солнечной  системы,
кладбище  неухоженное  и  забытое,  несмотря  на  несколько   летающих
развалин и оставленный кем-то у Солнца  широкошумящий  [Работающий  на
почти всех диапазонах  электромагнитных  волн.]  маяк  -  работать  он
перестал совсем недавно, может быть, сотни две лет назад.
    И снова холодная волна тоски хлынула в мозг, сжала сердце, вызвала
головную боль и слезы на глаза. Мальгин  был  единственным  человеком,
пережившим смерть человечества, а одиночество такого масштаба способно
свести с ума кого угодно!
    Впрочем, мелькнула спасительная мысль, не я  один  путешествую  по
орилоунской  сети,  где-то  еще  бродит  Лондон,  делают  первые  шаги
Ромашин, Аристарх и Джума...
    Если я не смогу вернуться, так, может быть, они появятся здесь?
    Мальгин собрался с силами и бросил зов во  вселенную,  не  слишком
надеясь на ответ. Его не ждали здесь, да и услышав, могли  не  понять,
поэтому рассчитывать на  помощь  в  общем-то  было  неразумно,  однако
надежда - последнее, что умирает в человеке, и Клим продолжал время от
времени подавать пси-голос. А когда пришел ответ, он не поверил.
    Ответ был непрямым. Впечатление складывалось такое,  будто  где-то
очень далеко проснулся неведомый исполин, отогнал  рукой  зудящую  над
лицом муху, но вдруг понял, что это не  муха,  и  стал  с  недоумением
оглядываться,  искать  причину   беспокойства,   прогибая   при   этом
пространство. Однако Мальгин жил слишком быстро для этого существа  и,
чтобы оно его услышало и поняло, должен был звать непрерывно в течение
длительного времени, а  для  этого  ему  не  хватало  ни  энергии,  ни
терпения.
    Через несколько часов пси-контакта он сдался,  переключив  нервную
систему на "стохастический  сон":  душа,  повинуясь  закону  случайных
чисел, извлекала из памяти самые  разные  воспоминания  и  монтировала
причудливые видения, в которых сплетались события земной и  маатанской
действительности...
    "Проснулся" он спустя полсуток более или менее  бодрым  и  готовым
продолжать поиск Вершителей или хотя бы тех, кто был  с  ними  связан.
Существо, с которым хирург вступил в кратковременный  контакт,  больше
эмоциональный, чем информационный, все еще "прислушивалось" к  себе  и
находилось слишком далеко, чтобы прийти на помощь быстро  -  в  сотнях
тысяч световых лет, возле ансамбля вращающихся "черных дыр". И все  же
оно нашло выход из создавшегося положения, оценив комариный писк  зова
Мальгина: позвало еще кого-то, кто мог разобраться  в  этом,  и  Климу
вдруг  ответил  ясный  и  четкий  пси-голос.   Выглядело   это   -   в
пси-диапазоне - словно Мальгина осветил яркий  прожектор,  каждый  луч
которого имел свою спектральную окраску, и когда заговоривший спросил:
кто зовет? (Мальгин понял это без труда) - лучи "прожектора"  отыграли
вопрос усилением свечения лучей в определенной последовательности.
    - Человек, - ответил Клим, запнувшись; спрашивающий мог не  знать,
кто такой человек. - Разумное существо третьей волны.
    - Нам это известно, мы хотим знать, кто именно. Личность. Имя.
    - Клим Мальгин.
    "Прожектор" задумчиво помигал всеми лучами.
    - Мы предупреждены. Где вы находитесь?
    Мальгин с некоторым  замешательством  сообщил  название  Солнечной
системы; координат ее привязки - да и к чему, к какому объекту?  -  он
не знал.