сь в  состоянии  комы,
неизвестно каким  образом  научился  эффективно  влиять  на  синтез  и
выделение энкефалинов, то есть освоил приемы  волевого  обезболивания.
Второй: его КЗ  [КЗ  -  "количество  здоровья",  термин,  обозначающий
резервы  организма,  измеряется  в   литрах   воздуха,   прокачиваемых
человеком  в   минуту   через   легкие.]   достигло   восьмисот?!   Не
десять-двадцать, как у нормальных людей, а даже не двести-триста,  как
у специально тренированного спортсмена, а восемьсот! Что  вы  об  этом
думаете?
    Мальгин внезапно вспомнил слова Карой  о  "переходе  количества  в
качество", и неприятный холодок пробежал у  него  вдоль  позвоночника.
Очевидно, это отразилось у него на лице, потому  что  Таланов  спросил
неприятным голосом:
    - Что вы хотите сказать? Я не люблю тонких намеков.
    - Хорошо,   давайте   говорить   открыто.   Случай   с   Шаламовым
беспрецедентен,  и  наша  служба  не  могла  им  не  заинтересоваться.
Конечно, Даниил Шаламов и в прежней  жизни  не  был  суперменом,  хотя
кое-какие задатки сильной  личности  у  него  были.  Но  сейчас  он...
нечеловек.
    - Чушь! - сердито бросил Таланов. - Извините. Он человек, хотя и с
гипертрофированной нервной системой. Обратных доказательств у вас нет.
    - Надо  уметь  смотреть  правде  в  глаза,  -  скрипучим   голосом
проговорил молчавший до сих пор толстяк. - Он биоморф, монстр,  химера
с открытым "синдромом ЧЧ", процесс перерождения  его  нервной  системы
зашел так глубоко, что не мог не затронуть личность, интеллект. В  его
мозгу родились такие сложные психические структуры...
    Ромашин приподнял ладонь, толстяк замолчал.
    - Простите, я вас не представил. Эфаналитик Делашвили.
    Усатый брюнет приподнялся и снова сел.
    - Ксенобиолог Тернье.
    Толстяк кивнул.
    - Да, мы склонны полагать, - продолжал Ромашин, - что дела обстоят
именно таким  образом.  По  имеющейся  информации  эфаналитики  отдела
просчитали прогнозы так называемых "фаз хозяина" у Шаламова и пришли к
выводу, что в случае  полного  контроля  над  собой  он...  -  Ромашин
впервые нахмурился, - может быть опасен!
    В кабинете повисла тишина.
    - Для кого? - спросил  Мальгин,  давно  понявший,  к  чему  клонят
безопасники. - Для кого он может быть опасен?
    - Для  всех,  -  ответил  толстяк  Тернье.  -  Для  людей  вообще.
Поведение маатан нельзя  назвать  агрессивным  ад  инфинитум,  но  оно
непредсказуемо нашей, человеческой логикой,  а  Шаламов  -  и  вы  это
прекрасно понимаете - наполовину уже маатанин.
    Таланов резко встал, он был бледен.
    - Во-первых, Шаламов, к сожалению,  почти  мертв,  и  нет  никаких
оснований утверждать обратное. Во-вторых, я не верю, что он наполовину
нечеловек,  доказательств  этому   утверждению   нет,   а   усложнение
нейроструктур - еще не доказательство. В-третьих,  опасным  для  людей
может  быть  только  маниакально-депрессивный  больной,  не  способный
контролировать  искаженное  сознание,  а   Шаламов   контролирует.   И
в-четвертых, мы уверены, что сможем прооперировать  его  и  вернуть  к
нормальной жизни.
    Ромашин тоже встал, за ним все остальные.
    - Что ж, хорошо, если так. Мы  хотели  бы  надеяться  на  это,  на
благополучный исход. Однако все же следует помнить, что  вы  отвечаете
за все неучтенные последствия. Желаю успеха.
    Таланов молча повернулся  и  пошел  к  двери,  прямой  и  угрюмый.
Мальгин, чувствуя себя так, словно  его  обвинили  в  профессиональной
несостоятельности, поплелся следом. Трое безопасников  смотрели  им  в
спины до тех пор, пока за ними не закрылась дверь.
    - Ты был великолепен, - пробормотал Клим, когда  они  шли  уже  по
коридорам института. -  Единственный  твой  прокол  -  в  нашей  общей
уверенности, что мы сможем вернуть Шаламова в  норму.  Операция  -  не
гарантия...
    - Да  знаю!  -  с  досадой  махнул  рукой  Таланов.  -  Я   просто
растерялся. К тому же твой Ромашин  прав.  Иди  к  Готарду,  я  сейчас
приду, надо посовещаться. Что ты на меня так смотришь?
    - Кажется, мы сами себя  загнали  в  угол.  Отвечать  за  здоровье
пациента - одно, а за его поведение - совсем другое.
    - Черт! - сказала Таланов. - Я не подумал.
    - Я тоже понял это лишь сейчас, - вздохнул Клим.
    Во втором  часу  дня  пришло  наконец  сообщение  от  кибернетиков
Ромашина  о  расшифровке  записей  диагностера,  вытащенного  Ханом  и
Мальгиным из преисподней маатанской "тюрьмы-клиники".
    Группа риска  собралась  у  Стобецкого,  связанная  информационным
каналом Гиппократа, главного компьютера института. Все были возбуждены
и с нетерпением ждали начала сообщения.  Непосредственный  Заремба  не
преминул  блеснуть  знанием  маатанской   компьютерной   техники,   но
Стобецкий остановил его пространную речь репликой:
    - По-моему,  не  правы  были  творцы  Библии,  ограничившие  число
смертных грехов цифрой семь, я бы добавил восьмой: болтливость.
    Заремба обиделся, но, имея характер незлобивый, сердился недолго.
    Мальгин,  успевший  проверить  приведенные   Ромашиным   факты   о
некоторых гипертрофированных способностях Шаламова  и  отметивший  еще
несколько подобных, почувствовал нарастающий страх, но в это  время  в
голове раздался мысленный "голос" Гиппократа:
    - Сосредоточьтесь,  даю  адаптированный  перевод  массива.   Время
сообщения - час двенадцать, при необходимости устроим перерыв.
    И в мозг Мальгина "пошла" видео- и звуковая передача записи.
    Уже через минуту в недоумении  приподнял  брови  Каминский,  потом
Стобецкий оглянулся на Мальгина, Заремба шумно вздохнул, а  Джума  Хан
снял с головы эмкан. Вытерпев еще несколько минут,  Мальгин  остановил
демонстрацию перевода. Врачи молча смотрели друг  на  друга.  То,  что
записал диагностер с подачи "черного человека", не было информацией  о
физиологии,  психологии  и  биологии  маатан,  в  записи  речь  шла  о
маатанской версии рождения Вселенной.
    - Еже  писах,  писах  [Что  я  написал,  то  написал   (изречение,
приписываемое  Пилату).],  -  пробормотал  Джума   Хан,   встретившись
взглядом с Мальгиным. - Ошибся наш приятель, не то записал, что  мы  у
него просили. Плохо просили?
    - Ничуть он не ошибся, - возразил Заремба. - Ваш "черный друг" был
и остался выкормышем Маата и нарочно подсунул то, что не  жалко.  Надо
же? "Вселенную сотворили Вершители, пришедшие из Глубины  Запределья"!
Или вот это: "Было вечное кипение, но  все  пузыри  связаны  пуповиной
единого начала, в одном из них родились Вершители  из  Глубины,  нашли
боковой отросток пуповины и открыли дверь..." Вот ведь ерунда!
    - Не так грубо, дружок, - заметил Джума Хан.  -  Что  мы  знаем  о
маатанах, чтобы говорить о них в уничижительном тоне?
    - И откуда в тебе вместе с полезной закваской  столько  мусора?  -
пробурчал Стобецкий. - Кто тебя воспитывал?
    - Гиппократ, - огрызнулся Заремба.
    Таланов медленно снял эмкан, повернулся к Мальгину.
    - Что будем делать, мастер?
    Хирург, встретив сочувствующий, пытливый и  подбадривающий  взгляд
Карой, очнулся и сказал твердо:
    - Будем опираться на те сведения, что у нас есть.
    Спасибо Джуме, что он смог  включить  диагностер  под  маатанином,
иначе у нас вообще ничего бы не было. Операцию начнем в семнадцать  по
Москве. Первая фаза: стаз криптогнозы из мозга через ЦНС на  периферию
- полтора  часа.  Вторая:  локализация  пораженных  шоком  участков  и
стирание криптогнозы в гипофизе, мозжечке, лобных долях -  пять  часов
со сменой ассистентов. Третья:  полная  нейрохирургическая  эктомия  -
только после анализа пропатоклизы и возрастания  тонуса.  Первую  фазу
готовит Богдан, вторую Готард,  Билл  и  Заремба.  Карой  и  вы,  Ежи,
отвечаете за манипуляционную, аппаратура  в  вашем  ведении  до  конца
операции. Я составляю программу Гиппократу, координация схем  операции
- за час до начала. Даю полчаса на личные дела и час на разгрузку. Все
свободны.
    Таланов кивнул и вышел первым. В дверь  реанимационной  попытались
проникнуть  сотрудники  других  лабораторий  института,  но  Стобецкий
отразил   натиск.   Мальгин    поспешил    к    себе,    ответив    на
вопросительно-грустный взгляд Хана отрицательным жестом.  Предчувствие
не обмануло: в кабинете  сидела  Купава.  Вскочила,  когда  он  вошел.
Мальгин остановился перед ней, покачиваясь с пятки на носок.  Огромные
глаза женщины наполнились слезами:
    - Прости, я не смогла... но,  Клим,  мне  некуда  деться!  У  меня
никого нет, кроме... него, - кивок на дверь, - и тебя... Я с ума сойду
одна... ты же знаешь, сестра не хочет меня слушать, а у Дана я...
    Мальгин посмотрел на браслет, отметил время, ни слова  не  говоря,
схватил Купаву за руку и потащил за собой.
    Она не сопротивлялась.
    Метро выбросило их в  Жуковке,  на  родине  Мальгина.  На  площади
Ленина Клим нашел такси и через  четверть  часа  ураганного  полета  к
хутору отца ввел растерянную, ничего не понимающую Купаву в его дом. К
счастью, Мальгин-старший был дома. Он молча перевел взгляд с  сына  на
бывшую невестку и обратно, поклонился в ответ на лепет ее приветствия.
    - Оставляю ее на твое попечение, па, - сказал Мальгин, подталкивая
женщину вперед. - Заберу завтра вечером. Не выпускай ее ни  под  каким
предлогом, иначе я не смогу работать. Надеюсь, ты будешь крут с нею.
    Губы отца тронула улыбка. Он был лыс, круглолиц, добр и несуетлив,
а главное, он всегда понимал сына.
    - Будь спокоен, - сказал он, пытаясь нахмурить выцветшие брови.
    Купава беспомощно оглянулась,  слезы  снова  задрожали  у  нее  на
ресницах. Язык слез и улыбок не требует перевода,  но  Мальгину  очень
захотелось, чтобы ему перевели.
    - Клим!..
    - Раньше ты была сильней, - сухо сказал он, обнимая  ее  взглядом,
единственное, что мог себе позволить, и вышел. Он знал, что отец,  как
никто другой, сможет успокоить ее и удержать  дома.  Несмотря  на  все
происшедшее, связанное с уходом Купавы  от  Мальгина,  отец  продолжал
любить ее и не потерял надежды на возвращение невестки.


                               Глава 7

    О том, что Шаламов сбежал из института,  прямо  из  реанимакамеры,
Мальгин  узнал  еще  в  здании  Жуковского  метро:  заговорила   вдруг
"чревовещательница" рации в ухе:
    - Внимание всем рисконавтам ПР-группы! Пациент второй РК вышел  из
состояния комы, взломал саркофаг и удалился за пределы института! Всем
рисконавтам принять меры к его  задержанию  и  успокоению.  Применение
обычных  психолептиков   противопоказано,   арсенал   транквилизаторов
подчинен МНК Мальгину.
    - Готард, Богдан! - мысленно позвал Клим. - Где Даниил сейчас?
    Ни Таланов, ни Стобецкий не отозвались, вместо них снова заговорил
Гиппократ:
    - Связи с названными  рисконавтами  не  имею,  оба  находятся  вне
здания института. Предлагаю...
    Что предлагал инк, Мальгин уже не услышал, находя иглой  задатчика
точку на карте метро с координатами института. Через  несколько  минут
он ворвался в бокс-клинику Стобецкого.
    Куб  второй  реанимакамеры  имел  такой  вид,  будто  внутри   нее
произошел взрыв: люк с окантовкой пневмоприсоса был вырван  и  погнут,
верхняя крышка со сменным оборудованием съехала набок,  по  полу  были
разбросаны  осколки  прозрачного  фторогласса,  черного   пластика   и
металлические детали креплений. Воняло в реанимационной смесью  острых
и горьких запахов от сгоревшей изоляции и  физиогаза.  Человек  десять
знакомых сотрудников лаборатории  из  соседнего  отделения,  одетые  в
блестящие зеленоватые комбинезоны - сработала аварийная  сигнализация,
- успокаивали плачущую Карой и галдели, живо обсуждая сенсацию.
    - Чтобы вырвать дверь камеры, удар должен быть не менее пяти тонн!
-  говорил  один.  -  Как  это  можно  сделать  голыми  руками  -   не
представляю!
    - А  внутренний  фтороглассовый  саркофаг?  -  вторил   сосед.   -
Фторогласс с компенсирующим слоем вообще разбить невозможно!
    - Всем вон! - сказал Мальгин тихо, но так, что его все услышали.
    Руководитель   смежного   отделения,   бородатый,   вальяжный    и
громогласный, посмотрел на него, открыл было рот, собираясь возразить,
но повернулся к подчиненным:
    - Пошли отсюда, ребята,  наша  помощь  не  потребуется,  они  сами
разберутся.
    Мальгин подождал, пока выйдет последний из добровольных утешителей
и помощников, сел напротив нейрохимика.
    - Где остальные?
    - Ищут Ша... Шаламова, - всхлипнула зареванная Карой.  Сейчас  она
совсем не походила на ту уверенную в себе  красавицу  гордячку,  имидж
которой  культивировала  в  себе  всю   жизнь.   Первую   можно   было
боготворить, вторую, ставшую проще и милей, - любить.
    - Кажется, мы реализовали закон Мэрфи.
    Карой посмотрела на хирурга с недоумением, и Мальгин пояснил:
    - По  закону  Мэрфи,  если  неприятность  может   случиться,   она
случается. Как это произошло? Он же был совершенно слаб и слеп!
    - Я не  знаю...  мы  с  Иваном  прогоняли  операционную  в  режиме
"экпресс", как вдруг раздался грохот, люк упал в  камеру...  и  оттуда
вышел Шаламов... голый...
    - Дальше.
    - Он посмотрел на... Каминского,  который  бросился  навстречу,  и
что-то сказал, кажется: "Не мешай, я должен успеть..."  -  и  пошел  к
двери. Джума прыгнул к нему и... - Карой снова заплакала.
    - Ну? - спросил Мальгин одеревеневшими губами. - Что с ним?
    - Шаламов его не трогал... а может, я не заметила.  Джума  упал  и
разбил лицо...
    - Где он?
    - Иван повез в "Скорую"... Джума без  сознания.  Что  мне  делать?
Можно, я поеду к нему? Пока найдут  Даниила  и  привезут  сюда,  здесь
делать нечего.
    - Нет, - сказал Мальгин, прикидывая, что делать дальше. - Везет же
парню - то есть я хотел сказать, с Джумой ничего не случится,  вы  мне
нужны здесь. Гиппократ, твоя версия происшедшего. Почему ты не  поднял
тревогу раньше? Меня интересуют предпосылки происшествия.
    - У пациента внезапно заработало сердце  без  водителя  сердечного
ритма,  изменился  энцефалообмен,  резко  ускорился  процесс  передачи
возбуждения по нервам. Я дал сигнал внимания, но пациент  очнулся  уже
через несколько секунд и разбил саркофаг.
    "Вы не боитесь, что количество перейдет в  качество?"  -  холодея,
снова вспомнил Мальгин слова Карой, и еще он вспомнил глаза Ромашина и
его предупреждение. Такого поворота событий  хирург  не  предусмотрел,
хотя был обязан. Конечно, он и до сих пор не верил в то,  что  Шаламов
вдруг станет опасен окружающим, но его  неверие  опиралось  только  на
эмоции и память прошлого, не имеющие доказательной силы.  Куда  же  ты
ушел, Дан? Кем стал? И что собираешься делать?..
    - Пациент ничего не просил передать мне лично?
    - Нет, - ответил Гиппократ. - Разбив саркофаг,  он  сказал  только
одну фразу: "Нек Деус интерсит".
    - "Пусть Бог не вмешивается", - перевел Мальгин хрипло;  посмотрел
на Карой, но не увидел ее. - Соедини меня с отделом безопасности.
    Через минуту над пультом общей координации развернулся виом связи,
на  Клима  глянул  прозрачноглазый   внимательный   начальник   отдела
безопасности УАСС.
    - Он сбежал, - сказал  Мальгин,  чувствуя,  как  слова  болезненно
царапают   горло.   -   Даниил   Шаламов   освободился   от   пуповины
жизнеобеспечивающей автоматики и  ушел  из  института  минут  двадцать
назад. Куда - неизвестно.
    - Мы знаем, - кивнул Ромашин. -  Он  побывал  дома,  переоделся...
вернее, оделся и из метро ушел на базу погранслужбы "Златоуст". Там он
захватил спейсер "Скиф" и исчез вместе с ним из поля наблюдения.
    Мальгин  проглотил  ставшую  полынно-горькой  слюну,  бессмысленно
посмотрел на издавшую восклицание Карой.
    - Так быстро? За двадцать минут?! Он... ничего... никого?..
    - Бортинженер и драйвер-прима спейсера, пытавшиеся ему помешать...
находятся в клинике "Скорой помощи" СПАС-центра. К  сожалению,  мы  не
успели, на несколько секунд, но не успели... он действовал быстрее.  -
Ромашин помолчал, во взгляде его не было сочувствия, но  и  презрения,
отвращения или злости не было тоже. - Упрек вы заслужили, прежде всего
упрек  в  утрате  критического  отношения  к  реалиям  нынешних  ваших
отношений с Шаламовым. В какой-то степени это малодушие, вы просто  не
хотели думать о нем плохо, и  по-человечески  понять  это  можно.  Но,
кроме вас двоих, в орбиту ваших отношений вовлечены и другие  люди,  а
они не должны страдать из-за... кого бы то  ни  было.  Разберитесь  со
всеми обстоятельствами бегства Даниила и приходите ко  мне,  подумаем,
что делать дальше. Часа вам хватит?
    Мальгин с трудом заставил себя ответить:
    - Хватит. - Торопливо добавил: -  Если  возможно  -  не  допустите
утечки информации. От этого... - он хотел сказать: "Пострадают другие,
например, жена Шаламова", но передумал.
    Ромашин несколько мгновений рассматривал его лицо, словно  изучая,
потом, вероятно, понял:
    - Постараемся. Жду вас у себя.
    Виом свернулся  в  нить,  угас.  В  реанимационной  снова  повисла
тишина. Мальгин обернулся. Карой смотрела на него странно, с  каким-то
новым, необычным для нее  выражением.  "Неужели  ей  тоже  свойственна
растерянность? - подумал он, словно определение состояния женщины было
сейчас главным делом жизни. - Или страх? Не похоже... Скорее надежда и
ожидание чуда и тайная уверенность, что я это чудо  сотворю.  Кажется,
она впервые  в  жизни  не  знает,  что  делать!"  И  вдруг  Мальгин  с
отвращением поймал себя на родившемся глубоко  под  слоем  собственной
растерянности, изумления и  тревоги  чувстве  облегчения!  Облегчения!
Облегчения от того, что Шаламов сбежал, по-своему решив  все  проблемы
разом, и операция таким образом  откладывается...  если  не  срывается
совсем.
    - Нек Деус интерсит, - выговорил  Мальгин  тяжелые  слова  древней
латинской поговорки. - Пусть Бог не вмешивается. Интересно, кого  имел
в виду Дан?
    - Вас, мастер, - сказала Карой.
    Мальгин покачал головой.
    - Я не Бог, и он это знает. Бог  не  ошибается,  как  человек,  не
должен ошибаться...
    Джума Хан был все еще без сознания,  находясь  в  почти  такой  же
реанимационной камере, какие стояли и в боксе Стобецкого.
    Движения врачей за терминалом компьютера, следящего за  состоянием
больного, были спокойными, а разговоры  буднично-деловитыми,  и  Карой
немного успокоилась, как, впрочем, и Мальгин.
    - Болевой шок и кровоизлияние в мозг, - сказал  им  лечащий  врач,
соратник Джумы. - Симптомы странные,  ничем  не  спровоцированные,  но
тревог особых нет, все излечимо. Такое впечатление, что он  перегрузил
мозг при работе с машиной в режиме "один на один", да еще  использовал
при этом запрещенные стимуляторы.
    - Исключено,  -  возразила  Карой  сухо,   разглядывая   в   виоме
внутренности реанимакамеры с телом Джумы: глаза ее  сухо  блестели,  и
она опять была  собранной,  самоуверенной  и  нетерпимой  к  слабостям
других. -  Он  не  работал  с  компьютером  перед  тем,  как  потерять
сознание.
    - А до того?
    - Мы работали вместе, но до перегрузки не доходило.  Другое  дело,
что вчера утром он... - Карой оглянулась на Мальгина.
    Тот кивнул, повернулся к врачу:
    - Разве он лечился не у вас?
    - Вы имеете в виду психологический удар  при  подключении  к  инку
диагностера? Да, мы работали с ним, но  сегодняшний  случай  не  имеет
отношения к вчерашнему.
    Мальгин встретил затуманенный взгляд женщины: она силилась  что-то
вспомнить, но с сожалением покачала головой.
    - Мне кажется, все так и было, как я рассказывала: Джума  подбежал
к Шаламову и... и упал. Но Даниил его не... по-моему... нет, точно, не
касался. К тому же у Джумы хороший тренинг, он бы не позволил себя...
    - Я знаю, - кивнул врач, косясь на терминал. - Простите, я  должен
работать. Звоните вечером, думаю, он выйдет из этого состояния. - Врач
отошел.
    - Пошли, - проворчал  Мальгин,  постояв  с  минуту.  -  Все