еплые стены  тупика  и  выглянул  из  ниши.  И
увидел короткий, но широкий коридор с плохо  обработанными  на  первый
взгляд бугристыми стенами, освещенный ручьем жидкого с  виду  голубого
пламени,  который,  вопреки  здравому  смыслу,  струился  по  потолку.
Ближайший торец коридора был черным и дымился, впечатление было такое,
будто в нем догорает костер. Дальний  конец  коридора  зарос  шипастым
"кустарником" без листьев, а на концах каждого шипа светилась багровая
капелька.   Даже   отсюда   ощущалось,   что    "кустарник"    заряжен
электричеством.
    Непроизвольно задерживая дыхание при каждом шаге, спасатель обошел
коридор, внутри которого парила примерно земная гравитация,  издали  с
опаской осмотрел "заросли крыжовника" и подумал, что техника маатан ни
в коем случае не должна причинять вреда как хозяевам,  так  и  гостям.
Но, с другой стороны, что безвредно хозяину-негуманоиду, вполне  может
нанести вред гостю-человеку. Усмехнувшись своему внутреннему призыву к
осторожности,  Шаламов  медленно  приблизился  к   "дымящейся"   стене
коридора и стал свидетелем включения маатанской автоматики.
    Как только он приблизился к "струйкам дыма" на  расстояние  метра,
облачко  дыма  застыло,  покрылось  морозным  узором,   словно   "дым"
закристаллизовался от холода, и на его месте протаял глубокий  колодец
с черными стенками и светлым дном,  похожим  на  блюдо  со  светящейся
икрой. Шаламов не сразу  сообразил,  что  видит  торец  "серой  дыры",
открытый в сторону какого-то далекого звездного скопления. Сработавший
автомат включил не то телескоп, не то экран  видеосистемы.  Понаблюдав
за мерцанием "искринок", каждая из которых на деле представляла  собой
звезду, пилот поймал себя на мысли, что не знает,  как  добираться  до
своего "Кентавра", изуродованного, с травмированным координатором,  но
простого и  надежного,  готового  защитить  своего  хозяина  от  любой
предвиденной создателями опасности.  Тогда  Шаламов  заставил  себя  с
большей  тщательностью   проанализировать   имевшуюся   информацию   о
маатанском корабле и пришел к выводу, что "мустанг" ему не страшен:  в
конце концов это всего-навсего лифт с плавающими координатами выхода и
должен когда-нибудь  вынести  его  в  рубку  с  не  пришедшим  в  себя
водителем.
    Так и случилось.
    Не обращая внимания на приступы слабости и головной боли, а  также
на электрические уколы, сопровождавшие посадку на "мустанга",  Шаламов
принялся его  объезжать.  Сначала  "мустанг"  выбросил  его  на  узкий
балкон, нависающий над провалом неизвестных размеров. Пространство под
балконом  было  заполнено  текучим  багрово-фиолетовым  полумраком,  в
котором плыли дымы, шлейфы искр,  что-то  урчало,  хрустело,  чавкало,
вспыхивало, странные  тени  двигались  в  дыму,  корчились  и  шипели.
Шаламов нагнулся к перилам балкона, и дремавшая доселе  техника  этого
места снова отреагировала на его движение: из провала с  низким  гулом
выплыл "мыльный пузырь",  подплыл  к  балкону,  зажигая  внутри  своей
прозрачной оболочки знакомую фиолетовую звезду.
    Пилот отступил, усмехнувшись  собственной  готовности  попробовать
действие и этого  "зверя"  -  скорее  всего  разновидности  лифта  или
защитной кабины. В последний момент, когда он садился  на  "мустанга",
ему показалось, что провал за балконом на самом деле вовсе не  провал,
а зрачок какого-то исполинского живого существа, смотревшего  на  него
пристально и тяжело.
    Вторая попытка привела его на стык трех коридоров: один из них был
круглым и освещался ослепительным желтым светом, казалось, он заполнен
расплавленным стеклом; второй, наоборот,  давился  темнотой,  живой  и
текучей, как речная вода;  третий  был  вполне  земным,  квадратным  в
сечении, с черным потолком, по которому  мчались  стремительные  ручьи
голубого света. Заходить в него Шаламов не стал.
    В третий раз он вышел в мрачный склеп  с  едва  светящимся  низким
потолком и черными, с багровыми прожилками стенами. Склеп был заполнен
рядами неподвижных металлических глыб, восседавших на "гнездах  аиста"
собратьев маатанина в рубке. Возле каждого располагался плоский  экран
и пучок членистых антенн, похожих на удочки, но ни одна  из  фигур  не
казалась живой, экраны  были  черны,  и  веяло  от  них  пронзительным
холодом космического пространства.
    Шаламов со смешанным чувством жалости  и  отвращения  рассматривал
застывшие глыбы, понимая, что эти странные существа, то ли  пассажиры,
то ли члены экипажа, мертвы или на полпути к водам Стикса. Он не знал,
что послужило тому причиной, может быть, резкое  изменение  условий  в
пассажирском салоне, может, отсечка энергии  или  подачи  воздуха,  но
гибель "черных людей" не могла оставить его равнодушным.
    Устав от стремительных рывков "мустанга" и борьбы с собой, Шаламов
обреченно шагнул в его объятия и наконец вышел в знакомом  треугольном
зале с единственным его обитателем. Вздохнул с облегчением. И  еще  не
отдышавшись как следует, понял: здесь что-то изменилось.
    На первый взгляд все было как и прежде: мерцающий  экран,  мертвая
неподвижность всех предметов, тишина, - и все  же  пилоту  показалось,
что он не один в зале. Впрочем, он и был не один, вторым  был  "черный
человек". Глаз, подобных человеческим, у горбатившейся глыбы пилот  не
заметил, и тем не менее маатанин смотрел на него так же  пристально  и
тяжело, как жуткий монстр в провале.
    - Привет, - сказал пилот первое, что пришло в  голову,  интуитивно
ощущая давление чужого взгляда в пси-диапазоне. - Я думал, ты  уже  не
очнешься, дружище.
    В голове вспыхнула связь пылающих знаков, быстро и плавно меняющих
до тех пор очертания, пока не превратилась  в  неграмотно  построенную
фразу (это была именно картинка, видение, а не "мысленный шепот",  как
при обычном пси-обмене воспринимаемый человеком как  шепот  звуковой):
"Вода... жидкие гуманоид... хомо Землие да... дело что  хомо  на  борт
проникател..."
    Шаламов еще не собрался  с  мыслями,  что  ответить  маатанину  на
заданный вопрос, как фраза превратилась в пляшущие языки  пламени,  из
которых  вылепилось  новое  предложение:  "Мы  информацие...   причина
поломка проникател... неопытност водител Землие хомо... смысл понятное
да... нет..."
    - Еще бы! - сказал  Шаламов,  ошалевший  от  столь  бесцеремонного
обвинения и от того, что "черный человек" знает земной язык;  по  всей
видимости, маатане давно изучили язык и пси-спектр мыслеобщения людей,
хотя и никогда не общались с ними  в  открытую.  -  Но  у  меня  прямо
противоположная информация: еще  десять  лет  назад  мы  сообщили  вам
граничные параметры наших космических маш... э-э... проникателей. Ваша
раса использовала другие частоты свертки пространства  в  "струны",  и
"столкнуться" двум нашим проникателям было невозможно.  Мы  не  меняли
частот "струн", изменили вы, не известив нас, из-за чего,  собственно,
и произошел этот прискорбный  случай,  так  что  извини,  друг,  я  не
виноват. Но давай все же начнем с другого конца: найдем  более  мирный
способ контакта и попробуем  выжить  в  этих  условиях.  К  сожалению,
мой... м-м... проникатель потерял связь, в  том  числе  и  дальнюю.  А
твой?
    Маатанин  вдруг  изменил  позу,  причем  выглядел   этот   процесс
настолько необычно, что Шаламов застыл, изумленный, он еще  не  видел,
как   передвигаются   "черные   люди":   тело   маатанина    буквально
встопорщилось  мелкими   кристалликами,   словно   человеческая   кожа
пупырышками  от  холода,  превратилось  в  сросток  кристаллов  разной
величины, и каждый кристалл ожил, трансформируясь  из  одной  формы  в
другую; вероятно, эти движения были аналогичны вспуханию и  сокращению
мускулов под кожей человека при  ходьбе,  только  "мускулы"  маатанина
были твердыми,  кристаллоподобными.  Он  превратился  в  металлическую
глыбу, чем-то напоминающую вырубленную  из  грубого  камня  скульптуру
человека с горбом-головой.
    В мозгу Шаламова высветились слова:
    - Про  анализ  полученные  сведения  хомо  да.   Ориентацеры   нет
функционира... нет информацие положение проникател  два...  кто  район
галактика мы... нет...
    - Этого и я не знаю. Наши проникатели пересеклись  "на  струне"  и
выпали в евклидовом пространстве, причем не просто в  пространстве,  а
внутри горловины "серой дыры". Термин знаком?
    - Термин знакомство да... нормальное проникател у цел...
    - К сожалению, нас потихоньку затягивает в глубь "дыры",  придется
садиться на поверхность планеты, которую я обнаружил, хотя и не понял,
откуда она взялась.
    - Загде... нет да. Так... зачто... нет... зачем... вопрос.
    - Вы хотите провалиться в "дыру"?
    - Да так есто... необходимое... утверждение.
    - Благодарю покорно! Тогда мне с вами не по пути.  Если  за  время
полета к планете никто не откликнется, я буду садиться.
    Огненные ленты перестали трепетать  в  голове  Шаламова,  маатанин
"замолчал".  Шаламов  выжидательно  смотрел  на  него,  чувствуя,  что
блокада собственной  воли  начинает  сдавать,  тошнота  подкатывает  к
горлу, и темнота небытия накрывает его душной и болезненной волной.  К
тому же то и дело руки и ноги  начинали  казаться  манипуляторами  или
гибкими рукавами-шлангами - давал  о  себе  знать  синдром  механошока
после прокачки через мозг памяти компьютера.
    Ощущение взгляда со  стороны  внезапно  исчезло,  будто  выключили
пси-излучатель.  Металлическая  гора  "черного  человека"  -  маатанин
потерял сознание. Впрочем, Шаламов и сам был на грани срыва,  езда  на
"мустанге" отняла у него немало сил и здоровья. Пробормотав извинение,
Шаламов доплелся до рваной дыры в гондоле  своего  шлюпа,  свалился  в
кресло и поплыл в забытье, не чувствуя, как  корабль  начал  осторожно
лечить, массажировать, кормить и поить своего господина.


                               Глава 3

    "Кентавр"  с  прицепом  маатанского  корабля  достиг  обнаруженной
планеты спустя трое суток.
    Человек очень быстро привык преодолевать колоссальные  межзвездные
расстояния, которые свет преодолевает сотни, тысячи  и  даже  миллионы
лет, и как-то упустил  из  виду,  что,  случись  авария  или  какое-то
происшествие, обрекавшее его на  вечное  блуждание  между  звезд,  без
своих совершенных машин для  преодоления  пространства  он  становится
абсолютно беспомощным. И хотя подобные происшествия происходили редко,
каждый  из  попавших  в  беду  разрабатывал   философию   одиночества,
потрясенный открывшейся перспективой. Шаламов тоже был  в  шоке,  хотя
закаленный характер и не позволял ему поддаваться панике.
    За время подлета к планете он дважды  пытался  завязать  беседу  с
маатанином, который то и дело проваливался в  "коматозное  состояние",
но  помощи  так  и  не  попросил,  а  на  предложения  пилота  отвечал
равнодушным: "Хомо гуманоидо жидкие Землие да  нет",  -  что  в  устах
"черного  человека"  соответствовало,  наверное,   старой   пословице,
перелицованной на новый лад: "гуманоид негуманоиду не товарищ".
    С  помощью  диагностера  и  Джорджа  Шаламов  как  мог  обследовал
"черного нигилиста" и пришел к выводу, что жить тому осталось немного:
запасы энергии у маатанина почему-то истощались гораздо  быстрее,  чем
его снабжала собственная система  жизнеобеспечения.  Впечатление  было
такое, будто энергия от питателей утекает  в  какую-то  "черную  дыру"
внутри маатанина, и в то же время приборы вопреки смыслу фиксировали в
теле "черного человека" громадные запасы энергии. Почему он не мог ими
воспользоваться, оставалось непонятным.
    Надо было что-то делать, но пилот не знал - что. "Черный  человек"
был прав: земная медицина не могла ему  помочь,  не  имея  сведений  и
знаний  о  метаболизме  негуманоида,  параметрах  обмена  и  жизненных
циклах.
    Шаламов еще раз попытался  обследовать  чужой  корабль  в  надежде
найти живого и здорового члена экипажа и снова  потерпел  неудачу.  От
электрических  разрядов  "мустанга"  он  защитился,  надев   пленочный
скафандр,   но   обследовать    за    несколько    часов    гигантский
проникатель-космолет, не зная принципов смены координат выхода  лифта,
было невозможно.  "Мустанг"  выбрасывал  его  то  под  купол  башенки,
торчащей на воротнике "панциря черепахи", то в глубокие колодцы, то  в
широкие  гроты  с  мерцающими  сводами,   заполненными   таинственными
движущимися или неподвижными предметами, однако  живых  маатан,  равно
как и мертвых, в этих помещениях не оказалось.
    В башенке,  стены  которой  были  оптически  прозрачными,  Шаламов
задержался, с невольным благоговением любуясь сиянием  Горловины,  как
он стал называть вход в "серую дыру". Подумал: поверит  ли  кто-нибудь
его рассказу? Ведь чтобы оценить своеобразие  "серой  дыры",  ее  надо
увидеть. И все же он попробует  рассказать...  если  вернется.  Обязан
вернуться! Спасатель всегда должен возвращаться, иначе какой он  тогда
спасатель.
    Шаламов прищурился, вглядываясь в лучистое мерцание воронки "серой
дыры", сходившейся в точку на пределе видимости. Куда  же  ты  ведешь,
самая древняя из "струн"? В какие  измерения,  в  какие  пространства?
Осью какого мира ты служишь? И почему  ты  "не  заросла",  как  другие
"серые дыры"? Может быть, не только я один "провалился"  в  Горловину?
Ведь оказалась  же  здесь  каким-то  чудом  целая  планета!  Улыбнись,
Фортуна, помоги встретить своих и пусть даже  не  своих,  но  хотя  бы
друзей-гуманоидов...
    Вернувшись на корабль, Шаламов попытался помочь Джорджу с ремонтом
станции связи, но  координатор,  сам  травмированный  при  аварии,  не
принял его предложения и опять обиделся, перестав разговаривать. В это
время "Кентавр" догнал тело, которое Джордж  принимал  за  планету,  и
ошеломленный Шаламов наконец разглядел, что это было на самом деле.
    Перед ним  висел,  медленно  вращаясь,  слабо  освещенный  сиянием
Горловины колоссальный куб размером с небольшую  планету  типа  Марса!
Как и нормальная планета, он имел сфероидальную атмосферу, над которой
возвышались лишь "горные пики" углов куба, и моря, занимавшие  большую
часть каждой грани. В центре  каждого  моря  располагались  архипелаги
больших и малых островов, а материков Шаламов не заметил  вовсе,  если
не считать "материками" ребра планеты-куба, играющие здесь роль горных
хребтов. На базе своих знаний и логических умозаключений  Шаламов  мог
смело назвать это тело искусственным объектом, но что-то останавливало
его сделать окончательный вывод, какие-то неясные предчувствия да  еще
соседство "черного человека", который признался, что цель его полета -
именно "серая дыра". Не их ли тогда это  сторожевой  пост  у  входа  в
Горловину?  Правда,  не   видно   развитой   инфраструктуры,   которая
непременно  должна  иметь   место,   будь   планета   населена   расой
конструкторов куба, и обширной сети искусственных спутников и станций,
формирующих  архитектуру   околопланетного   пространства.   По   всем
признакам планета необитаема, хотя, по данным экспресс-анализа,  имеет
кислородную атмосферу.
    К такому же мнению склонялся и Джордж, несмотря на открытие им  на
островах  каких-то  почерневших  развалин.  Шаламов   тем   не   менее
обрадовался, углядев шанс встретить обитателей развалин и попросить  у
них помощи. Не привыкший сокрушаться о несбывшихся надеждах,  он  ввел
себе стимулятор, подключил через Джорджа мозг к  искалеченной  системе
датчиков,  исполнительных  машин  и  контуров  защиты  дисциплинатора,
принявшись сажать на одну из граней куба  почти  неуправляемую  связку
шлюпа с маатанским кораблем.
    Когда все закончилось, Шаламов с неожиданным сочувствием  вспомнил
о "черном человеке", потрогал свои соленые губы, не то от крови, не то
от пота, подумал: "Губы, кажется, всмятку", и потерял сознание.
    Пришел в себя через пять часов,  так  велики  были  потери  сил  и
"засорение" мозга информационными шлаками -  сигналами  регистраторов,
радаров, исполнительных вычислителей траектории, отработчиков  команд,
- чем обычно оперировал только инк. В голове шумело, перед глазами все
плыло и качалось, руки не слушались, но  пилоту  удалось  перекинуться
парой слов с координатором, после чего, успокоенный, он снова  впал  в
беспамятство,  проспал  еще  около  семи  часов,  не   чувствуя,   как
медицинский комплекс, отвечающий за здоровье хозяина,  пытался  лечить
его, поить и кормить, подавая питающие,  укрепляющие  и  стимулирующие
препараты прямо в кровь.
    Проснулся  почти  свежим,  бодрым,  отдохнувшим  и  первым   делом
проверил состояние  маатанина:  "черный  человек"  был  жив,  судя  по
медленной пульсации электрических и пси-полей в его  теле,  однако  на
пси-контакт не шел.
    Шаламов определил положение "Кентавра"  и  остался  доволен  своим
мастерством: грохнулись они  точно  по  расчету  -  "черепаха"  чужого
корабля послужила посадочной "подушкой", а шлюп сыграл роль наездника.
Теперь  предстояло  заняться  внешним  осмотром  и  попытаться   найти
аборигенов, способных  хоть  как-то  помочь  в  беде.  Пилот  еще  раз
проверил данные  экспресс-анализа  и  с  неохотой  констатировал,  что
придется-таки  одевать  если  не  скафандр,  то,  во  всяком   случае,
маску-фильтр: воздух планеты-куба, несмотря на присутствие кислорода и
азота, имел иной изотопный состав, дышать им было нельзя.
    Экипировавшись для пробной вылазки, Шаламов разблокировал люк и  с
трудом, сдерживая проклятия от ломоты в суставах, вылез  на  смотровой
балкон в корме "Кентавра".
    Сначала его оглушила, сбив дыхание, странная смесь  сладковатых  и
кисло-острых запахов: кипрей, клевер, полынь, аммиак,  окись  азота  и
озон;  маска-фильтр  пропускала  практически  все  безвредные  газовые
смеси, задерживая только  ядовитые,  опасные  для  здоровья  и  совсем
незнакомые. Потом показалось,  что  он  оглох:  тишина  стояла  как  в
вакууме - таково было первое впечатление.
    Обычного для дневной поры на любой "нормальной" планете  солнца  в
небе не оказалось, но света хватало: казалось, он льется отовсюду,  не
отбрасывая теней, окрашивая небо  в  нежно-розовый,  с  перламутровыми
переливами, цвет. Левая часть небосклона скрывалась за грядой высоких,
кипенно-белых, с яркими рубиновыми прожилками облаков.
    Холмистая равнина  простиралась  вперед  и  до  самого  горизонта,
справа переходила в каменистое плато, заканчиваясь  группой  невысоких
желтых  скал;  а  слева,  совсем  недалеко  от   упавших   космолетов,
начинались необычно черные, словно недавно выжженные  огнем  развалины
большого города, состоящего, насколько хватал глаз, из одних  толстых,
пересекающихся под разными углами стен.  Ни  одной  крыши  Шаламов  не
заметил, как,  впрочем,  и  других  деталей,  соответствующих  понятию
архитектуры городской застройки: стены,  стены,  стены  до  горизонта,
черные наверху и светлеющие до пепельного оттенка к основанию.
    - М-да, -  промычал  Шаламов,  переживая  острый  приступ  желания
проснуться.  -   Не   хватало   мне   стать   причиной   какого-нибудь
межпланетного конфликта...
    Он вернулся в кольцевой коридор и сформировал смотровой  балкон  с
противоположной стороны.
    "Черепаха" маатанского корабля пропахала  при  посадке  широкую  и
глубокую борозду в почве планеты, и  над  этой  серо-зеленой  бороздой
вспыхивали снопы  долго  не  гаснущих  искр,  которые  Шаламов  принял
поначалу за бабочек или мелких светящихся птиц.
    "Интересно, - подумал пилот, - если причина пожара в городе не мое
приземление - а это видно, слава Богу,  невооруженным  глазом,  мы  до
города не доползли, - то когда и по какой причине он сгорел?"
    С высоты в триста с лишним  метров  было  видно,  что  воды  моря,
окружающие остров со всех сторон, похожи  по  цвету  на  расплавленный
янтарь или мед. И нигде ничего - ни на глади моря, ни в воздухе,  небо
пустынно и чисто. Тишина...
    Что  ж,  пока  не  на  что  жаловаться,  если  следовать  принци