винул  губы  в
улыбке.
    - Похоже, это первый раз,  когда  ты  отреагировала  как  женщина,
Власта.
    Боянова слегка покраснела, нахмурилась.
    - Это что, порицание, похвала?
    - Ни то, ни другое. Меня всегда поражал тот факт,  что  ты  иногда
больше мужчина, чем многие из нас. Не бойся оставаться женщиной,  ведь
это не умаляет твоих достоинств.
    Комиссар справилась с собой, холодно взглянула на заместителя.
    - Об  этом  мы  поговорим  как-нибудь  в  другой  раз  и  в   иной
обстановке. Второе сообщение?
    - Жена Шаламова Купава попала в клинику "Скорой помощи" в Рязани.
    - Что с ней?!
    - Пси-отравление. По-видимому, она  в  последнее  время  увлеклась
ви-нарко - музыка, клипы,  эйдовнушение  и  не  смогла  самостоятельно
выйти из транса. Кстати, мы только что  узнали:  она  попала  в  сферу
интересов социоэтической инспекции [Специализируется  на  профилактике
социоэтических  отклонений  в  коллективах  (фант.).].  Придется   нам
изучить ее окружение, здесь не все чисто.
    Боянова помолчала, переваривая сказанное:
    - Вы знаете, что у нее ребенок?
    - Да, дочь  Дарья,  от  Мальгина.  Дочь  находится  в  приюте  для
"непонимашек" [Детское воспитательное учреждение для детей дошкольного
возраста (жаргон, разг.).] и ни в чем, конечно, не нуждается,  но  сам
факт...
    - Дайте координаты клиники, завтра я увижусь с Купавой.
    - Зачем?
    Боянова озадаченно посмотрела на зама.
    - То есть что  значит  зачем?  Хочу  поговорить  с  ней,  выяснить
причины ее  увлечения...  или  вы  не  верите  в  мои  психологические
способности?
    - Верю, но прошу  с  визитом  повременить.  Вы  должны  иметь  всю
информацию, прежде чем пойдете к ней, это лишь  увеличит  шанс  помочь
ей. - Борда умоляюще прижал руку к груди.
    Комиссар, колеблясь, смотрела на него вопросительно, кивнула.
    - Хорошо, пойду позже, когда вы... разрешите.
    Заместитель вздохнул, сделав скорбное  лицо:  он  понимал  чувства
женщины и на колючие выпады никогда не отвечал.
    Разговор закончился.
    Боянова вспомнила о личных вызовах, включила виом, и лицо  ее  при
виде дочери разгладилось.
    - Мамочка, я так  соскучилась  по  тебе!  -  раздался  в  кабинете
звонкий веселый голосок.
    Кокос выглядел как и  все  костюмы  этого  типа,  в  таких  ходила
половина взрослого населения земного шара, настолько удачной, удобной,
приспособленной ко всем случаям  жизни,  красивой  и  даже  элегантной
оказалась разработка инженер-модельеров  УАСС,  специализирующихся  на
снаряжении и одежде для спасателей. Кокосы  для  широкого  потребления
выпускались, конечно, без спецоборудования и компьютерного  оснащения,
но этот костюм полностью  отвечал  заказу.  Мальгин  убедился  в  этом
сразу, как только надел его и включилось сопровождение.
    Персональный киб-интеллект  кокоса,  инк  типа  "Советчик",  носил
звучное имя Харитон и хранил в памяти гигабайтовый  запас  медицинской
информации. Он сразу понял, что  требуется  другу-хозяину,  и  Мальгин
вздохнул  с  облегчением:  с  помощью  Харитона  он  надеялся  быстрее
овладеть бессознательными процессами просачивания  знаний  из  "черных
кладов"  памяти,  а  главное,  в  моменты  "выглядывания"  из  психики
"черного  человека"  мог  записать   происходящее   и   в   дальнейшем
контролировать собственное поведение.
    Кокос имел цвет морской волны, а кармашки,  накладки  и  погончики
были  более  темными,  почти  черными,   пришлось   заменить   светлые
кросс-туфли на черные.
    - Неотразим, - проговорил на ухо  Харитон;  не  на  ухо,  конечно,
психосвязь осуществлялась непосредственно  с  мозгом,  но  мысли  инка
воспринимались как шепот.
    Мальгин озадаченно повертел в руке тоненькую дужку эмкана, которую
собирался  надеть  на  голову,  упрятав   под   волосы.   Он   услышал
пси-передачу инка без антенны!
    - Ты хорошо меня слышишь? - спросил он мысленно.
    - Нормально, - ответил Харитон. - Чему ты удивляешься,  интрасенс?
Ты теперь весь - антенна, приемник и передатчик одновременно, так  что
привыкай. Кстати, не обладай ты экстрасенсными способностями, вряд  ли
смог бы подключиться к мозгу  Шаламова  без  аппаратуры,  как  ты  это
сделал на Симушире.
    - Ты и об этом знаешь?
    - Класс обязывает.
    Мальгин мысленно пожал руку Харитону, представляя его  похожим  на
Железовского и отца одновременно. Дверь кабинета закрылась за ним.
    Из института он отправился  сначала  домой,  поужинал  и  позвонил
отцу, чувствуя раскаяние: обещал звонить почаще, а  получается  раз  в
неделю.
    - Привет,  беглец,  -  проворчал  старик,  расчесывая  грудь   под
халатом; он то ли встал недавно, то ли  собирался  ложиться  спать.  -
Никак я тебе спонадобился?
    - Замотался,  -  развел  руками  Мальгин,  -  прости.   Что-нибудь
случилось? Ты какой-то... смурной. Сердишься?
    - Суров  -  не  ладно,  смирен  -  не  гораздо,  -  ответил   отец
пословицей, не меняя  неприветливого  тона.  -  Лучше  скажи,  как  ты
относишься к Купаве.
    У Мальгина испортилось настроение.
    - Как?..  Амбивалентно  [Амбивалентность  -   наличие   нежных   и
враждебных чувств одновременно.], пожалуй. А что?
    - Ты свою заумную медицинскую терминологию оставь!  -  разгневался
старик. - Ты знаешь, где находится твоя дочь?
    Клим озадаченно почесал переносицу.
    - Она сказала - у мамы... ее мамы...
    - Так вот, Дарья сейчас в приюте для "непонимашек"! Что происходит
с Купавой? Я хотел с ней побеседовать, но ее нет дома.
    - Ну... я выясню, - осторожно  сказал  Клим.  -  Не  принимай  так
близко к сердцу, па. В наше время сдача детей  в  приют  -  далеко  не
трагедия, это же не детские дома двадцатого века.
    Мальгин-старший налился кровью, хотел что-то  сказать,  но  вместо
этого выключил связь со своей стороны.
    Вием превратился в облако рыбьей чешуи.
    Хирург некоторое время вглядывался в  это  облако,  потом  покачал
головой и сказал вслух:
    - А мне она ничего не сказала...
    Подумал:  придется   нанести   еще   один   визит.   Он   вспомнил
самодовольную   ухмылку   Шумана,   пренебрежительную   складку    губ
Гзаронваля-Руцкого  -  нынешних   приятелей   Купавы,   и   настроение
испортилось окончательно.
    А ведь ее надо забирать, отрывать от этой компании  занятых  собой
суперменов, иначе скатится в пропасть. Ведь начала же  она  увлекаться
наркомузыкой? И Шаламова нет рядом. Ау,  Дан,  где  ты?  Лучше  бы  ты
забрал ее с собой, как намеревался давеча,  а  то  примчался,  надарил
финтифлюшек с загадочными свойствами - и только Митькой звали!..
    Мальгину вдруг остро захотелось увидеть Купаву, дотронуться до  ее
руки, поцеловать волосы...
    Стоп! - сказал он сам  себе.  Успокойся,  мастер.  Конечно,  можно
изредка "к колодцам глаз ее ходить на водопой", как говорил поэт, но и
только,  поцелуи  канули  в  прошлое,  осталось  лишь  лелеять   образ
печальной феи, страдать и плакать по вечерам...
    - Страдание имеет смысл, если ты  при  этом  становишься  иным,  -
сказал кто-то внутри Мальгина.
    - Это кто еще? -  спросил  мысленно  Клим,  вслушиваясь  в  тишину
памяти. - Кто это сказал? Ты, Харитон?
    - Вероятно, это второе или даже третье твое "я", - отозвался  инк.
- Сложный ты человек, Мальгин, странноприимный  -  был  такой  термин.
Таким, как ты, обычно трудно жить. Примешь совет?
    - Валяй, - хрипло сказал Клим.
    - Не устраивай слишком часто тризну по любви, не  зацикливайся  на
надежде что-то вернуть, что-то исправить, это невозможно. Строй  новый
дом и новую жизнь.
    - Contra spem spero [Надеюсь вопреки надежде (лат.).]...
    Харитон "вздохнул" совсем по-человечески  (так  воспринимался  его
пси-импульс).
    - Ох и тяжело мне придется с тобой, мастер!
    Мальгин невольно засмеялся.
    - Терпи, советчик. Успокаивать ты  умеешь,  но  вылечить  меня  от
самого себя - вряд ли.
    Тонкая игла боли вонзилась вдруг  в  глазное  яблоко,  проникла  в
голову, лопнула в ушах. Черная пелена застлала глаза, внутри  Мальгина
шевельнулся   кто-то   огромный,   тяжелый,   бесформенный,   угрюмый,
проговорил глубоким басом Железовского, так  что  завибрировали  кости
черепа:
    - Трансформ... глубь... система связей трансформ да!
    Перед глазами хирурга на  черном  фоне  высветился  сложный  узор,
напоминающий корневую систему дерева  и  что-то  еще,  живое,  странно
знакомое. Да это же нервная система человека,  сразу  не  узнаешь  без
контуров тела, сообразил Клим, лихорадочно пытаясь  овладеть  гаснущим
сознанием.
    - Трансформ вектор, - снова загремел голос, - здесь и здесь...
    Красная светящаяся стрелка коснулась нервных  узлов  позвоночника,
брюшной полости.
    - Здесь да еще...
    Стрелка уперлась в мозжечок.
    Указанные участки нервной системы налились светом, зашевелились  и
стали изменяться, пуская отростки во все стороны.
    - Нет! - надсадно крикнул Мальгин внутрь себя, напрягаясь до  боли
в сердце. Кровеносные сосуды превратились в трубопроводы доведенной до
кипения крови, казалось, еще мгновение -  и  они  лопнут!  Волна  боли
затопила голову, хлынула через глаза, рот, уши, погасила слабый  голос
рассудка, и Мальгин провалился в небытие...
    Пришел в себя от далекого зова:
    - Кли-и-и-м!
    Открыл глаза.
    Он лежал лицом вниз на ворсистом ковре, поджав руки.  Голова  была
пустой и звонкой как барабан, и бродили в ней странные звуки:  шорохи,
скрипы, свисточки и звоночки - будто работали миниатюрные механические
часы. Тело было ватным, рыхлым и необычно  большим,  словно  распухло,
увеличилось в объеме.
    - Выплыл! - просочился в уши тихий шепот.
    - Харитон, ты? - подумал Мальгин. - Что со мной!
    - Очередной информационный выброс из "черного клада". До  сих  пор
не понимаю, как ты с ним справился! Буквально запер на  замок!  Силен,
мастер! В состоянии вызвать "скорую"?
    - Не надо, я так оклемаюсь, только полежу немного. Все записал?
    - Что услышал - записал, но не все понял.
    - Потом разберемся, вовремя я тебя подключил.
    Мальгина вдруг затрясло. Пришло ощущение  полной  беспомощности  и
безнадежности сопротивления. А ведь похоже,  что  я  третий  "черный",
подумал он со страхом. Иду вслед за Шаламовым и Лондоном. Смогу  ли  в
следующий раз удержаться на грани трансформации? Хватит ли сил?  Груз,
что во  мне,  оказывается,  гораздо  опасней,  чем  я  предполагал,  а
бороться с ним долго на пределе выносливости я вряд ли смогу.
    Цепляясь за диван, он с трудом встал, посмотрел на себя в зеркало.
    Или смогу?
    Никто не ответил...




                               Книга II


                             ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                             ПРОРИЦАТЕЛЬ


                               Глава 1

    Из теснины  ущелья  Умолкших  Криков  поезд  вырвался  на  простор
Серебряной долины, и взору открылся волшебный уголок необжитой  людьми
природы: слева от колеи текла река Уицилопочтли, прозрачная до  самого
дна, справа громоздились циклопические глыбы камня, рухнувшие когда-то
со стены каньона, а впереди засверкали платиновым блеском скалы  Рока,
в которых индейцы охраняли свои серебряные копи.
    - Приготовились, - сказал сержант, погладив пушистые усы и баки, и
поглубже надвинул фуражку с кокардой.
    Полицейские зашевелились, проверяя амуницию,  защелкали  обоймами,
вынимая их из револьверов и всаживая ударом обратно.
    - Как дела, новичок? - обратился к Мальгину вполголоса его  сосед,
пожилой полицейский, на вид толстый и неповоротливый.  -  Поджилки  не
трясутся?
    - Нет, - коротко ответил Мальгин, проверяя  оба  свои  револьвера,
"веблей"  и  "смит-и-вессон",  достал  из  заднего  кармана  третий  -
"маузер".
    Толстяк присвистнул, подмигивая оживившимся товарищам, но сострить
не успел: впереди вдруг треснул выстрел, почти  неслышимый  в  грохоте
движения,  и  поезд  тут  же  стал  замедлять  ход.  Раздались   крики
пассажиров единственного пассажирского вагона в середине поезда, рядом
с почтовым вагоном, который охраняла бригада в десять человек.
    - Вот  они!  -  крикнул  один  из  молодых  напарников   Мальгина,
коренастый малый с румянцем во всю щеку.
    Слева и справа от железной дороги уже скакали всадники на лошадях,
паля из карабинов и револьверов по вагонам и паровозу. Их  было  около
двух десятков, все с черными повязками, скрывающими нижнюю часть лица.
    - На крышу, вы оба! - рявкнул Мальгину и  коренастому  сержант.  -
Помогите Биллу и Харрису.
    Мальгин  хладнокровно  снял  выстрелом  приблизившегося  всадника,
прикидывая, достанет ли второго, и вздрогнул от крика:
    - На крышу, я сказал!
    Коренастый малый по имени Марин полез из окна первым, глаза у него
стали  испуганно-просящими  и  в  то  же  время  отчаянными.   Мальгин
подстраховал его и ловко вылез на крышу следом, будто  делал  это  всю
жизнь.
    С высоты вагона стала понятной причина остановки  поезда:  впереди
поперек рельсов лежал огромный валун.
    Всадники перегруппировались, и  теперь  пятеро  из  них  атаковали
паровоз, из трубы которого валил черный  дым,  а  остальные  принялись
делать дуршлаг из почтового вагона. Полицейские дружно отвечали им  из
узких окон, но огонь их постепенно слабел.
    Марин добрался до тендера, но дальше не  прошел,  пуля  вошла  ему
прямо  в  висок.  Мальгин,  подобравшись  ближе,  несколько  мгновений
разглядывал его  побелевшее  лицо,  и  вдруг  будто  все  демоны  ночи
проснулись в нем: гнев, боль,  неистовая  ярость,  ненависть  и  жажда
победы. Время словно остановилось для него,  действие  превратилось  в
кадры замедленной съемки:  за  секунду  он  успевал  делать  множество
разных движений, различать тысячи звуков, видеть то, что не увидел  бы
раньше. Если до этого ситуацией управлял некто свыше, как бы диктуя ей
стандартное развитие событий и закономерный финал: гибель  защитников,
ограбление поезда, уход банды, - то теперь управление перешло  в  руки
Мальгина, способного предугадать любой шаг противника  и  ответить  на
удар.
    Сначала он, стреляя из  двух  рук,  поверг  наземь  тех  бандитов,
которые лезли на паровоз, угрожая машинистам. Затем,  засев  за  кучей
угля в тендере,  принялся  одного  за  другим  снимать  нападавших  на
почтовый вагон, ни разу не  промазав.  Бандита,  который  прятался  за
дымившей трубой и прострелил ему шляпу,  Клим  накормил  куском  угля,
попав ему в зубы и раздробив челюсть.
    Стрельба стала стихать. Бандиты начали оглядываться, нервничать, и
наконец их главарь дал сигнал к отступлению.
    Мальгин не стал дожидаться новой  атаки.  Спрыгнув  на  каменистую
насыпь, он в два приема отвалил камень, лежащий на рельсах и  весивший
не менее трехсот килограммов, но не  успел  махнуть  рукой  машинисту,
чтобы тот дал ход вперед, как вдруг со всех сторон донесся звон,  а  в
небе вспыхнул алый шар и развернулась надпись: "Сбой программы!  Сеанс
отменяю".
    Все вокруг застыло, словно превратилось в нарисованные  декорации:
поезд, летящие птицы и даже хлопья дыма и пыль; люди и кони окаменели,
превратились в скульптуры.
    Мальгин посмотрел на револьверы в руках - их барабаны были  пусты,
- бросил на землю, потом поступил  так  же  и  с  третьим,  в  котором
оставалось еще четыре патрона. Повернулся спиной к паровозу и пошел  к
нагромождению скал, за  которыми  скрылась  изрядно  поредевшая  банда
Черного Джека.
    На седьмом шаге он вошел в свою  спальню,  в  одних  плавках,  без
фуражки и костюма полицейского конца девятнадцатого века.
    На столе подмигивал оранжевым глазом хрустальный  куб  пси-сопора,
только что выключившего  КПР  сенсфильма  по  мотивам  рассказов  Брет
Гарта.
    - В чем дело? - осведомился Мальгин, расслабляясь окончательно.
    - Вы нарушили программу, - сухо ответил компьютер проектора.
    - Каким образом? Я же подчиняюсь законам игры, законам фильма, как
и  все  его  персонажи.  В  любом   случае,   если   ограбление   было
запланировано удавшимся,  оно  должно  было  состояться!  Меня  кто-то
обязан был пристрелить или на худой конец ранить.
    - Я не увидел такой возможности. - Проектор пси-сопора потух, комп
отключился. Он не был инком высокого класса и не мог  проанализировать
случившееся.
    Мальгин принял душ, посидел на диване с бокалом непли, размышляя о
своих возможностях, и пришел к выводу, что все идет нормально.
    Спектр выбора действующих лиц в сенсфильмах был  весьма  широк.  В
зависимости  от  темперамента  и   агрессивности,   воли   и   желания
зритель-участник мог стать кем угодно  -  от  пророка  до  убийцы,  но
Мальгин еще ни разу не становился  отрицательным  -  по  стандартам  и
нормам цивилизованного  поведения  -  персонажем.  Это  обстоятельство
обнадеживало,  хотя  резерв  психики  и  влияния  "черных  кладов"  на
личность хирург еще не выяснял. Конечно, стоило попробовать погулять в
мирах пси-сопора еще раз, убедиться  в  точности  собственных  оценок,
однако особого желания к иллюзорным приключениям Мальгин не испытывал.
    Позвонив в институт, он поговорил  с  Зарембой,  выяснив  новости,
потом со Стобецким, сообщив ему  о  желании  отдохнуть  "за  пределами
профессии", и остался наедине с собой, не зная, что делать дальше.  Он
отлично осознавал, что для службы безопасности он представляет объект,
требующий  пристального  внимания,  а  для   психологов   он   еще   и
потенциальный  больной  с  внутренней,  не   осознаваемой   им   самим
патологией, но считал,  что  способен  справиться  с  собой  сам,  без
вмешательства иных сил. А еще Клим вдруг резко  захотел  сменить  поле
деятельности, найти такую работу,  которая  не  оставляла  бы  ему  ни
времени, ни возможности, ни желания уходить в самокопание, в хандру, в
мир отрицательных эмоций и жестких желаний.
    Мальгин связался с инком районной инфотеки и попросил  представить
информатуру по закалке воли. Через полчаса он имел в "сейфе" -  голове
"домового" - список из двухсот наименований, с удивлением обнаружив  в
нем романы Достоевского, поэмы Г„те, драмы Шекспира и Шиллера и  пьесы
Островского. Хмыкнув, Клим ознакомился со списком, отобрал для  начала
труды психологов и социологов, как современников, так и  классиков,  и
дал задание "домовому" получить заказанное. Затем плотно  поужинал  на
кухне, хотя ел недавно, часа два  назад,  и  устроился  в  кресле  для
очередного сеанса по добыче "черного знания". "Кладов" осталось не так
уж и много, десять или одиннадцать, большинство  из  них  Мальгин  уже
распечатал, перевел в оперативную память и ради перестраховки  записал
в память "домового", но многого из записанного не понимал. Требовалась
большая работа по расшифровке записей, особенно в тех областях знаний,
о которых Мальгин знал только понаслышке.
    Однако заняться собой ему не дали.
    В гостиной мягко промурлыкал  вызов,  а  когда  "домовой"  включил
видео, Мальгин остолбенел:  на  него,  чуть  улыбаясь,  с  ироническим
прищуром, смотрел Майкл Лондон.
    - Ивнинг, мастер, извините, что оторвал  от  самосозерцания.  Хочу
предупредить: прежде, чем ломиться иригути, найдите дэгути [Иригути  -
вход, дэгути - выход (яп.).], как говорят японцы. Улавливаете?
    - Н-нет.
    - Научитесь рассчитывать последствия каждого своего  шага,  теперь
вы не просто  человек,  имеющий  право  на  ошибки,  но  интрасенс,  и
последствия любого неверного шага могут обернуться катастрофой.
    - Не понимаю, - нахмурился Мальгин. - Где вы находитесь?
    - Не суть важно.
    - Важно. Ко мне обратились ваши жена и дочь...
    - Знаю, но ничем помочь не могу, ни вам, ни... им. Пока. Разбудите
свою футур-память. Железовский поможет,  и  тогда  мои  предупреждения
станут ненужными. До связи, мастер.
    - Подождите!..
    Видео выключился.
    Интересно, подумал Мальгин, ощущая неприятную пустоту в груди, что
он хотел сказать? Дэгути - иригути... О чем предупредить? Вообще или в
связи с конкре