оранжевым
дерево. Оно было не совсем обычным, без листьев и единого  ствола,  но
все же походило на дерево со сложным рисунком толстых и тонких ветвей,
а в местах пересечения ветви образовывали  красивые  сетчатые  узлы  и
утолщения, сочащиеся алым свечением.
    Фракталь, подумал Мальгин отрешенно.
    - Терроморфа глубь... очень  глубь...  -  гулким  басом  возвестил
кто-то нависший сверху, как гора. - Трансформ здесь и здесь. -  Тонкая
зеленая стрелка уперлась в один,  потом  в  другой  сетчатый  узел.  -
Нормаль футур-видение.
    Мальгин напрягся, и боль водопадом хлынула в тело, наполнила  его,
ударила в голову...
    Кругом горела рожь, дым забивал горло, огонь подбирался все  ближе
и ближе, и не было сил отползти. Клим закричал. Над полем повис тонкий
детский вскрик:
    - Ма-а-ма-а!
    Раздался конский топот,  над  лежащим  малышом  нависла  лошадиная
морда, чья-то сильная рука подхватила Клима, дым  ушел  вниз,  повеяло
свежим ветром. Лежа поперек седла, он увидел, как уходят назад горящее
поле хлеба с черными клубами дыма и догорающее за ним городище.
    Удары копыт о землю  стали  глуше,  конь  нырнул  в  лесную  тень,
остановился. Та же рука подняла Клима,  отпустила,  и  его  подхватили
другие руки, мягкие, ласковые, горячие, пахнущие травами и солнцем.
    - Живый, соколик мой ясный!
    - Живый, -  откликнулся  мужской  голос,  -  сомлел  токмо.  Пойду
погляжу семо и овамо [Здесь и там (древнерус.).], можить,  кто  жив-то
еще, и тронемся...
    Голоса отступили в дальнюю даль, растворились в шуме леса,  и  сам
лес подернулся туманом, исчез. Мальгин медленно всплывал из-под  толщи
своего небытия, пока не почувствовал, что лежит в  неудобной  позе  на
каких-то буграх. Открыл глаза.
    Он  лежал  лицом  вверх  поперек  кресла,  безуспешно  пытавшегося
подобрать форму под его позу. Чувствуя пульсирующую  боль  в  затылке,
встал, стараясь не делать резких движений, обнаружил  рядом  поднос  с
напитками и жадно выпил стакан бальзама. Опуская стакан, заметил,  что
ладони оранжево светятся, потер их друг о друга, словно стирая  грязь.
К его удивлению, свечение исчезло.
    Голова прояснилась, тело перестало казаться рыхлым  и  наполненным
водой, - как губка. Мальгин сел в кресло и сказал вслух:
    - Кажется, я смертельно болен собой.
    - Не смертельно, - возразил кто-то ворчливо, - но веселого мало.
    Мальгин встрепенулся, озираясь, потом сообразил, в чем дело.
    - Харитон? Долго я провалялся без сознания?
    - Это смотря относительно чего считать "без сознания",- пси-сказал
инк. - Около восьми минут. Но собственно инсайт  длился  тридцать  три
секунды. Я все записал, хотя, как всегда, не все понял. Сам-то помнишь
что-нибудь?
    Мальгин  напрягся,  словно  собираясь  поднять  штангу,  и  память
послушно развернула перед ним то, что пряталось  в  очередном  "черном
кладе". Специфика жизни "черных людей". Подумалось:  за  эти  сведения
ксенологи мне памятник поставят... если  до  того  момента  я  сам  не
превращусь в маатанина.
    - Не должен, - сказал Харитон. - С таким  сильным  человеком,  как
ты, я работаю впервые, другой на твоем месте давно бы  сломался.  Ведь
обладатель баса - "терроморфа глубь" - это же  на  самом  деле  прямая
команда,  программа  трансформации  мозга,  живущая  в  подсознании  и
пытающаяся подчинить твое "я". А "дерево"  на  багровом  фоне  -  твоя
нервная система.
    - Это-то я знаю.
    - Я знаю, что ты знаешь, но до сих пор не могу  понять,  как  тебе
удается уходить  от  атак  этой  программы,  соскальзывать  в  древние
памяти.
    - А вот с  этим  разбирайся  сам,  я  тоже  не  понимаю  механизма
соскальзывания.
    Мальгин вспомнил  остановившийся  взгляд  Шаламова,  когда  память
"черного человека" завладела им  полностью,  и  отголосок  былой  жути
заставил  сердце  забиться  быстрей.  Куда  ты  ушел,  Дан?  И   когда
вернешься? Или бываешь на Земле регулярно, а мы не знаем?
    Снова  перед   глазами   повис   разбухающий,   обросший   "шубой"
исполинских   черных   молний   клубок   скомканного,   перекрученного
пространства, возникший на месте обломка "сверхструны", - ворота в мир
иных измерений, и в душе шевельнулись страх и сожаление: войти  в  эти
ворота не было суждено никому.  Еще  хорошо,  что  эксперимент  решили
проводить на Меркурии, достаточно далеко от человеческих поселений,  а
если бы это сделали на Луне или еще  лучше  -  на  Земле?..  Но  каков
Лондон! Он наверняка знал о результате эксперимента, обладая  завидной
футур-памятью, но предпочел намекнуть, а не сказать прямо.  Скажи  он,
что произойдет, и никто бы не поверил, а намек заставил  насторожиться
и вовремя сыграть тревогу. Вот с кем надо бы непременно повидаться.
    Мальгин посидел еще немного, отдыхая и чувствуя, как  возвращаются
силы,  приказал  "домовому"  набрать  код  Карой.  Однако   ее   комп,
осведомившись, кто звонит, ответил, что хозяйки нет дома  и  не  будет
еще долго. На вопрос, как долго, он ограничился коротким  "спросите  у
нее", а на второй, где ее  искать,  туманно  сообщил  -  "В  небесах".
Видимо, отвечать таким образом было ему предписано самой Карой.
    В  Институте  нейроисследований  в  Вене  ее  тоже  не  оказалось,
дежурный инк мог сообщить только, что  Карой  Чокой  взяла  отпуск  на
неопределенное время.
    Поразмышляв, Клим позвонил Джуме Хану. "Домовой" нашел безопасника
в центре системы СПАС в Приземелье; станция была "привязана"  к  одной
точке земной поверхности на высоте десять тысяч километров.
    - Привет, - угрюмо улыбнулся Джума в ответ на приветствие хирурга.
    - Тебя перевели в спасатели?
    - Работа, - пожал  плечами  Хан,  не  вдаваясь  в  подробности,  и
оживился: - Говорят, ты присутствовал на  эксперименте  по  "размотке"
"сверхструны"? Что произошло?
    - "Струна" по неизвестным причинам "провалилась" в  многомерность,
теперь   в   том   районе   образовался,   по   заявлениям    физиков,
"бесконечномерный  объект",  horror   infiniti   [Ужас   бесконечности
(лат.).].
    - И с чем его едят?
    - По-моему, они сами не понимают, что это такое.
    - Эйнсоф.
    - Как?
    - Эйнсоф - бездна, ничто в понятиях каббалы.
    - Объект назвали "сферой Сабатини", по имени ученого, проводившего
эксперимент, но эйнсоф - звучнее. Теперь  там  работает  эконадзор,  и
кое-кому крепко достанется, в том числе и Ромашину.
    - Он-то при чем?
    - Эксперимент готовился с его подачи, именно он  надоумил  физиков
попробовать раскрыть шаламовский обломок "сверхструны".
    - Физики должны были сами просчитать варианты финала,  эфаналитики
есть и у них. И  вообще  провал  "струны"  можно  посчитать  ситуацией
форс-мажор [Непреодолимая сила,  стихийное  бедствие,  обстоятельство,
освобождающее от ответственности.].  Ты  не  очень  хорошо  выглядишь,
мастер! Что-нибудь случилось?
    - Просто накапливается усталость.
    - Надо чаще менять профессию, это стимулирует вкус к  жизни.  Сужу
по себе.
    - Я не это имел в виду. Приходится бороться с собой...
    Джума поймал его взгляд.
    - Не справляешься?
    - Пока справляюсь. - Мальгин сжал зубы, вдруг сообразив, что Джума
понял его звонок по-своему, как просьбу о помощи. - Джу, я ищу  Карой,
но ее нигде нет, а "домовой" заявил, что  она  в  "небесах".  Что  это
значит?
    Глаза Хана сузились, на миг стали  тоскливыми,  блеснули  вызовом,
погасли. Помолчав немного, он сказал с усмешкой:
    - Уже два дня не видел  я  предмета,  на  третий  кончу  жизнь  из
пистолета... как говорил поэт. А разве она тебе ничего не сказала?
    Сердце Мальгина  оборвалось,  его  обдало  жаром,  но  приходилось
держать марку, и он постарался не сбиться с тона:
    - Ничего. Где она?
    - Она ушла из института, решила поменять профессию. - Джума  снова
помолчал, словно раздумывая, говорить ли дальше, и  добавил:  -  Карой
сейчас на базе коммуникаторов "Эдип-2", там появилась вакансия.
    Мальгин открыл рот и закрыл. Он был ошеломлен. "Эдип-2" была базой
ИВК над Маатом, планетой "черных людей", и  работали  там  в  основном
"отшельники"  -  ксенологи  и  контактеры,  годами  не  вылезавшие  из
скорлупы станции на Землю. Что заставило  Карой  пойти  на  этот  шаг?
Почему она решила вдруг поменять профессию, уйти из коллектива, где ее
ценили и любили, в небольшую группу с неизвестными условиями?  Неужели
из-за него, Клима Мальгина,  потерявшего  уверенность  и  в  некотором
смысле вкус к жизни?
    Джума  покачал  головой,  отвечая  скорее  своим  мыслям,   а   не
переживаниям, отразившимся на лице хирурга.
    - Она ушла не от тебя, мастер, и  не  от  меня  -  от  себя.  Хотя
прекрасно понимает, что уйти от себя невозможно. Следующий шаг... - Он
не договорил, но Клим понял и так. Следующий шаг был его.
    Виом свернулся в уголек, погас. Мальгин, сгорбившись, сидел  перед
"тюльпаном" "домового", и в голове его царил бедлам.
    Из этого состояния, длившегося минут двадцать, его вывел Харитон:
    - Предлагаю последовать совету.
    - Какому? - очнулся Мальгин.
    - Поменять профессию. Она тебя давно уже не удовлетворяет, пора бы
уж признаться и самому себе. На крайний  случай  перемени  обстановку,
отвлекись, займись работой с ксенологами ИВК, они с  нетерпением  ждут
информацию о маатанах, а у тебя есть что им сказать.
    Мальгин хотел было поставить Харитона на место, потом задумался  и
признал логику инка заслуживающей внимания. Он позавтракал второй раз,
позвонил в институт, поговорил с Зарембой и поспешил к стоянке  такси,
решив начать день с поисков Лондона. А у дома столкнулся с  Ромашиным,
спешащим навстречу.
    Оба обрадовались друг другу, хотя Мальгин  видел  это,  а  Ромашин
нет. На жемчужно-сером фоне пси-зрения хирурга Игнат всегда делился на
две дюжины "призраков", почти совпадавших  контурами:  первая  -  всех
оттенков светло-зеленого  цвета,  вторая  -  голубого,  и  обе  дюжины
(пакеты биополей "тэта" и "гамма") прекрасно укладывались  в  характер
Атоса, каким его описал Дюма.  Правда,  с  некоторыми  несущественными
отклонениями в сторону характера Арамиса.
    - Совершенно случайно шел мимо, - сказал Ромашин с веселым блеском
в глазах. - А вы не ко мне?
    - Хотел проведать Лондонов.  Жена  и  дочь  могут  знать,  где  он
находится.
    - Зачем он вам понадобился?
    - Майкл обладает полным запасом маатанских знаний, не то что я, и,
вероятно, знает, как найти Шаламова. В конце концов надо  же  когда-то
ставить точки над "i". - Клим имел в виду ситуацию с Купавой и не стал
пояснять свои слова, но Ромашин понял, что за этим стоит личное.
    - Что ж, попробуйте. А вечером встретимся у меня,  не  возражаете?
Единственная закавыка: я не знаю, где Аристарх. Может, вы в курсе?
    - Мне он тоже ничего не говорил, но я попробую отыскать его.
    - Итак, часов в девять по среднесолнечному вас устроит?
    - Вполне. - Они разошлись в разные  стороны.  Через  полчаса  Клим
входил в квартиру Майкла Лондона, семья которого  собиралась  ко  сну:
здесь царил поздний вечер.
    Пробыл хирург у Лондонов недолго, ни Катерина, жена Майкла, ни его
дочь  Акулина,  смущенная  чем-то,  не  знали,  где  в  данный  момент
находится их муж и отец.
    Спектр их пси-двойников различался мало, разве что  у  Акулины  их
было  больше,  чем  у  матери,  и  к  голубому  и   розовому   заметно
примешивались вишневые и багровые тона, говорившие о  переживаниях  за
родного человека.
    Катерина  Лондон  была  одета  по  моде   флапперс   [Флапперс   -
женщина-подросток.] - в шорты и спортивную майку, да и прическу  имела
соответствующую: волосы коротко острижены и зачесаны на  лоб.  Акулина
куталась в пузырящийся, переливающийся  всеми  цветами  радуги  халат,
будто ей было холодно. И обе женщины смотрели на гостя  с  тревогой  и
ожиданием.
    С тех пор как Мальгин впервые  побывал  в  гостях  у  Лондонов,  в
квартире ничего не изменилось, лишь к запахам "одор ди феммина"  [Odor
di femmina - запах женщины (ит.).] прибавились запахи кухни и  сушеных
трав. Но запахов "лунной пыли", странных  и  дразнящих,  сопутствующих
путешественникам по звездам,  Клим  не  почувствовал.  Зато  он  сразу
отметил необычный  перстень  на  пальце  Катерины:  он  то  становился
твердым, блестящим, ощутимо  металлическим,  то  расплывался  колечком
зеленого дыма с искорками внутри.
    - Майкл подарил? - кивнул хирург на перстень.
    - Что? А... да, - подтвердила Катерина,  озабоченно  посмотрев  на
руку. - Два дня назад я обнаружила кольцо в шкатулке  с  пси-запиской:
это тебе, носи, не снимая.
    Два дня назад Лондон был на Земле, подумал Мальгин.  Мне  он  тоже
звонил в это время. Впрочем, может  быть,  он  никуда  с  Земли  и  не
уходил, а с семьей не живет, чтобы лишний раз не травмировать женщин.
    - Значит, дома он не появлялся?  Расскажите-ка  еще  раз  о  своих
впечатлениях от прежних встреч. Если,  конечно,  это  не  слишком  вас
расстраивает, - добавил хирург вежливо.
    Катерина, а потом и ее дочь рассказали, дополняя друг  друга,  как
вел себя Майкл после ухода из реанимационного отделения  института,  и
Мальгин понял их  не  проходящее  до  сих  пор  ошеломление,  тревогу,
растерянность  и  надежду.  Надежду  на   возвращение   "полноценного"
любимого человека. Но понял Клим также и  самого  Лондона,  принявшего
чудовищный груз маатанского "закупоренного" знания. Если уж закаленный
Мальгин  с  трудом  оборонялся  от  нападения  своего  второго  "я"  -
программы "черного человека", получив минимум чужого  знания,  то  что
говорить о Майкле? Утешить женщин было нечем, хотя  Клим  и  попытался
это сделать; перед уходом он попросил их, чтобы ему  дали  знать,  как
только Майкл появится дома.
    Он не стал задерживаться в доме Лондона, несмотря  на  приглашение
поужинать и собственное желание перекусить. Схожесть Акулины с Купавой
мешала сосредоточиться, сбивая с мысли,  и  в  душе  почему-то  крепла
уверенность, что с Купавой что-то случилось.
    Попрощавшись с женщинами, почти одинаковыми в переживаниях,  разве
что  одна  была  старше  и  сдержанней,  Мальгин  перенесся  в  Нижний
Новгород, на окраине которого жил Железовский. Однако дома  математика
не было. Не оказалось его и на территории Института внеземных культур,
расположенного подо Ржевом. Тогда Мальгин углубился в лес,  окружавший
лаборатории ИВК, по тропинке забрался в  глухой  уголок  и  присел  на
гранитный  валун,  останец  древнего  ледника,  лежащий  в   окружении
столетних акаций, берез и клена.
    Сосредоточился.
    Временами, где бы он ни находился, на него накатывал глухой шум  -
в пси-диапазоне, напоминающий шум прибоя и говор толпы одновременно, и
отстроиться от него, заглушить было не так-то просто. Клим относил это
явление к эффектам работы "черных  кладов"  и  намеревался  с  помощью
Аристарха  "задавить"  шум  окончательно.  С  трудом  избавившись   от
шумового  фона  и  на  этот  раз,  хирург  прислушался   к   себе,   к
настороженной тишине вокруг и, подумав: ну, мои мысли -  мои  скакуны,
как поется  в  песне,  не  подведите!  -  включил  "форсаж"  сердца  и
гиперохват мозга.
    Голова стала стремительно распухать, вбирая в себя окружающий мир:
исчезли деревья, лес ушел вниз, стал виден словно  с  высоты  птичьего
полета, затем и он отодвинулся, превратился в ковер, объем видения все
увеличивался и увеличивался, захватил всю Землю, Приземелье, Солнечную
систему, Галактику, и, наконец, Мальгин испытал ни с чем не  сравнимое
ощущение необъятности Вселенной! Казалось, пошевельни он пальцем  -  и
взорвется  целое  скопление  галактик!  Колоссальные  объемы  пустоты,
заполнявшей пространство  между  волокнами  и  стенками  галактических
сверхскоплений, проходили  сквозь  голову,  как  воздух  сквозь  сито,
оставляя  странные  шорохи,  глухое  бормотание  неведомых  стихий   и
непонятные шепоты неведомых существ...
    И вот на этом черном и одновременно прозрачном фоне, полном  жизни
и движения, тишины и грохота, из конца в конец Вселенной  промелькнули
сиреневые зарницы, беззвучно сотрясая Мироздание  (мгновенная  боль  в
глазных яблоках  и  в  ушах,  будто  иглы  загнали),  и  Клим  услышал
отчетливый, раскатистый шепот:
    - Мастер, немедленно выходи из транса! Ты не подготовлен.
    - Кто это? Аристарх, ты?
    - Немедленно сними напряжение, загонишь сердце!
    - Где ты? Я просто пытаюсь найти тебя, а меня забросило куда-то  в
дальние дали. Желательно встретиться сегодня  у  Ромашина,  обговорить
кое-какие планы.
    - Я на Плутоне, буду к вечеру. Отключайся,  ты  еще  не  сидишь  в
нашем поле, а в одиночку такие сеансы осилить невозможно.
    - Я встретил Варлица...
    - Ганса Варлица? Он же на Меркурии, один из старейших интрасенсов,
ему сто двенадцать лет. Ну и что?
    - Он посоветовал то же самое - "впаять" меня в это ваше поле.
    - Встретимся - обговорим. -  Железовский  не  смог  удержаться  от
восхищения, прозвучавшего в его последних пси-фразах. - Ну ты и даешь,
мастер!  Чтобы  самому,  без  помощи  и  тренинга   раскрыть   границы
гипервидения на миллиарды километров и выйти в Запределье -  это  надо
суметь! Что,  кстати,  чревато  для  здоровья,  резервов  может  и  не
хватить.
    - Мне казалось, я "обнял" всю Вселенную...
    - Когда я впервые вышел на этот  уровень  гипервидения,  мне  тоже
показалось, что я вижу всю Вселенную. Отключайся. А  когда  придешь  в
себя, позвони отцу.
    - А в чем дело? - Тревога вошла в сердце горячим свинцом.
    Но пси-голос Железовского  уже  потерялся  в  шумах  пространства,
перестал сотрясать громадные просторы пустоты, исчез.
    Клим хотел найти в этой пустоте двойной шарик  Плутона-Харона,  но
сил не хватило, и мир вокруг начал  стремительно  сжиматься,  пока  не
провалился в кратер головы. Боль ударила по нервам кипучим валом...


                               Глава 3

    Зеленое и голубое... Внизу зеленое: бесконечная  равнина,  леса  и
поля с морем трав; вверху голубое: небо и космос за ним, не черный, не
глубокий и мрачный - тоже голубой... Тепло... ни ветерка, ни  звука  -
идиллия... Но что это появилось в небесной голубизне? Черная  точка...
она увеличивается. И цвет неба стал изменяться от голубого  к  синему,
"скатываться"  в  фиолетовый...  Точка  приблизилась,  превратилась  в
"черного человека", угловатую кристаллическую глыбу  без  глаз,  но  с
мощными орлиными  крыльями.  "Черный  человек"  остановился  напротив,
изредка пошевеливая крыльями, и внимательно  посмотрел  -  впечатление
было, что он именно посмотрел - без глаз! - на того, кто преградил ему
путь...
    Власта проснулась с чувством сожаления и тревоги: "черный человек"
что-то сказал ей, предупредил о чем-то, но о чем - она уже не помнила.
    Полежав немного, женщина вызвала отсчет времени, и рубиновые цифры
в потолке над кроватью высветили  шесть  двадцать  восемь  утра.  Пора
вставать.
    Размявшись в спортивной комнате, Власта приняла душ, позавтракала,
поцеловала дочь - та еще спала и смотрела утреннюю программу снов -  и
приказала "домовому" не слишком давить инициативу дочери,  хотя  та  в
свои шесть лет и не нуждалась в особой опеке. В семь тридцать комиссар
была уже в управлении.
    Рабочий день начинался, как обычно,  с  диалога  с  инком  отдела,
который проанализировал поступившую информацию и рассортировал  ее  по
уровням   иерархической   структуры   службы   безопасности.   Область
ответственности комиссара отдела  занимала  высший  уровень:  судорога
социума от эпидемий различных болезней, в том числе и психических,  до
организованной преступности, несмотря на потерю масштабности  сумевшей
адаптироваться, приспособиться к  социальным  условиям,  мутировать  и
выжить.
    Чему удивляться, подумала Боянова с горечью. Наследие  двух  веков
"свободы морали" не может исчезнуть само собой, да и общество  до  сих
пор предпочитает содержать козла отпущения в лице службы  общественной
б