ости, у него даже дух  захватило  от  невероятной,  нереальной  по
земным меркам  картины:  "храм"  стоял  точно  на  вершине  куба,  где
сходились его исполинские ребра-"хребты" и  грани  с  видимыми  сквозь
дымку атмосферы линзами  морей.  Слов,  способных  выразить  состояние
Шаламова, не было, да он их и не искал, забыв и  о  постоянных  глухих
болях в суставах, и о своем незавидном положении. Главными  ощущениями
были  жадный  интерес  и  восторг,  граничащий  с  суеверным  испугом:
человеку было еще так далеко до строительства подобных чудес...
    Третий прыжок занес спасателя в глубины моря, судя  по  коричневой
тьме с желтыми прожилками  за  толщей  стены,  четвертый  -  снова  на
"хребет" ребра планеты-куба, пятый -  в  абсолютный  мрак  подземелья.
Вернулась тягучая головная боль, которую не снимали ни гиперальгин, ни
аутотренинг. Шаламов механически, с тупым равнодушием  входил  в  окно
переброса, выходил в новом месте, окидывал  взглядом  пейзаж  и  снова
нырял в отверстие входа. Он едва  не  прозевал  нужной  точки  выхода:
очнулся, не глядя по сторонам, собрался шагнуть  в  "подернутую  льдом
прорубь"  и  вдруг  понял,   что   ландшафт   с   вудволловым   лесом,
серо-желто-зелеными холмами и близким, светящимся желтизной морем  ему
знаком. Этот остров он уже посещал, когда облетал моря  на  куттере  в
поисках аборигенов, и располагался остров не так уж и далеко от  места
посадки "Кентавра".
    Однако после долгих размышлений пилоту все  же  пришлось  еще  раз
войти в туннель мгновенного скачка: дойти своим ходом на антиграве  до
корабля все равно было немыслимо. Стиснув зубы, Шаламов заставил  себя
прыгнуть в "ледяное окно".
    - Вези домой, ирод проклятый! - сказал он при этом с ненавистью.
    "Ирод" - автомат перемещения - не обиделся и  то  ли  читал  мысли
пассажира (надо было догадаться  приказать  автомату  раньше),  то  ли
Шаламову наконец повезло - вышел он  на  острове  с  видимым  издалека
маатанским кораблем и "гарпуном" "Кентавра".  Как  добирался  к  нему,
отвечал ли на скороговорку обрадованного и потому страшно  ругавшегося
Джорджа - не помнил, потому что провалился в  темный  сон-беспамятство
мгновенно, лишь только коснулся спиной мягчайшей  изоляционной  спинки
кресла. И снова заботливые "руки" медицинского комплекса,  встроенного
в гондолу кресла, начали приводить его в чувство, растирать и кормить.
Но вылечить его полностью автоматы все же не могли.


                               Глава 6

    В последний раз окинув взглядом пустынный пейзаж острова,  Шаламов
задраил люк и спустился вниз, в  свою  жилую  камеру,  где  ждала  его
подготовленная к работе система пси-передачи информации. В отличие  от
Джорджа внутренний голос, уговаривающий его не  рисковать  -  мол,  не
спасешь ни маатанина, ни себя, к чему  эти  эксперименты,  когда  есть
Джордж, вот его и подключи, - замолчал только после того, как  Шаламов
разозлился и заставил свое второе  "я"  уйти  в  "подполье".  Мысли  о
Купаве приходили все чаще, но с ними он справлялся без  труда.  Купава
поняла бы его решение.
    "Пчелы"  поработали  на  славу,   проникнув   во   все   доступные
микроавтоматам места маатанского корабля и собрав информацию о  работе
его систем  энергооборудования  и  вычислительных  комплексов.  Джордж
проанализировал поступивший массив  информации  и  рассчитал  варианты
обратной связи с центральным компьютером чужака, хотя компьютером  эту
странную управляющую систему, строго говоря, назвать было нельзя:  она
скорее  напоминала  нервную  систему  живого  существа,  вживленную  с
металлокерамическую гору с кавернами, причем в гору, которая  свободно
трансформировала  свою   форму   и   создавала   внутри   себя   любые
пространственные объемы. Но каналы  управления  этим  квазикомпьютером
сводились к залу с полумертвым маатанином,  и  Джорджу  было  несложно
определить точки  главных  выходов  "терминала",  с  помощью  которого
"черный  человек"  управлял  своим   проникателем.   Правда,   Джордж,
сконструированный для целей, далеких от решения лингвистических задач,
действующий по законам антилогики, математики и физики, так и не сумел
разобраться,  какие  сведения  содержит  память  компьютера.  Это  мог
сделать только Шаламов, включенный напрямую в  цепь  контроля.  Причем
дело осложнялось тем, что координатор не знал, какое  из  подключаемых
"нервных узлов" - контуров памяти - содержит нужную пилоту информацию.
    - Ничего, - пробормотал Шаламов, - включай поочередно,  потом  сам
разберешься, что нам нужно, если я потеряю сознание. Но сначала помоги
"включить" собственный резерв.
    Джордж настроил аппаратуру лазерного  иглоукалывания  и  вызвал  у
пилота  состояние  стрессовой  гипермнезии   -   сверхзапоминания.   О
последствиях эксперимента разговора не было, Шаламов понимал,  на  что
идет.
    За час до этого Джордж  попытался  подключить  свой  дубль-блок  к
выходу одной из координирующих цепей маатанского  компьютера,  но  это
привело лишь к тому,  что  блок  после  включения  выдавал  на  выходе
бессмысленный набор слов и цифр. Конечно, можно  было  попытаться  еще
инициировать в дыробое серию коротких и длинных распадов,  аналогичных
сигналам азбуки Морзе, то есть  дать  SOS,  однако  эта,  в  общем-то,
неплохая  идея  не  гарантировала,  что  сигналы  будут   услышаны   и
запеленгованы, потому что диапазон дыробоя был далек от тех  аварийных
частот, на которых слушают космос земные СПАСЫ [СПАС - станция  приема
аварийных сигналов.]. Шанс был, но у Шаламова не оставалось времени на
ожидание  ответа,  "черный  человек"  почти  не  двигался  и  перестал
высвечивать даже бред.
    - Приготовились, - сказал Джордж. - Трехсекундный отсчет.
    При  счете  "три"  в  мозг  пилота   хлынула   лавина   чужеродной
информации, насыщенная невероятным  "мусором"  специфичных  маатанских
понятий, символов и знаков, яркими  искрами  и  вспышками  озарений  и
темными облаками абсолютного непонимания. Это впечатление  прорвавшего
плотину водного потока, несущего на спине различный  мусор,  пелену  и
нефтяные пятна, сохранилось у Шаламова и после окончания сеанса.
    Продержался    он     ровно     две     минуты,     затем     боль
информационно-токсического шока оборвала сознание.
    Джордж отключил выход маатанского компьютера на  сферу  пси-приема
пилота и быстро привел того в чувство, высветив перед  глазами  данные
медицинского контроля: пульс,  давление  крови,  температуру,  частоту
дыхания, тургорные характеристики мышц, кардиозапас.
    - Может быть, хватит, мастер?
    - Делай свое дело, - мысленно отрезал Шаламов.  -  И  подключи  на
всякий случай резервы  памяти,  может  быть,  что-нибудь  запишется  в
параллели, только заблокируй входы основных управляющих центров, не то
сам превратишься в маатанина.
    Джордж послушно выполнил приказ и снова "вонзил" в  голову  пилота
бесшумную молнию информационного разряда чужой машины.
    Дважды Шаламов всплывал из небытия  после  ударов  аффективного  и
спинального шоков и окончательно потерял сознание только после  явного
пресыщения  мозга,  в  течение  получаса  работавшего   со   скоростью
электронно-вычислительной машины  и  получившего  колоссальный  объект
маатанских знаний.
    Сутки после этого жестокого эксперимента пилот отдыхал, ослабевший
до такой степени - мозг не смог переварить весь информационный поток и
"саботировал"  даже  простейшие  физиологические  потребности,  -  что
внезапно засыпал во время еды  или  испытывал  приступы  беспричинного
удушья.
    Джордж лечил его молча, без обычных нравоучений и ворчания, но  не
потому,  что  того  требовал  метод  лечения,  а  из-за  неясных   ему
патологических проявлений в работе многих внутренних органов Шаламова,
возникающих в результате  неадекватной  работы  спинного  и  головного
мозга. Что-то разладилось  в  организме  пилота,  центральная  нервная
система стала источником "фантомных" болей  и  "перевернутых  чувств":
Шаламов вдруг  начинал  "слышать"  глазами,  "видеть"  кожей  рук  или
"чувствовать" волосами температуру. Но все это  было  не  страшно,  на
Земле излечивали и не  такое,  главными  же  источниками  беспокойства
Джорджа  оставались  идущие  в  глубинах   психики   пилота   процессы
перерождения интеллекта  и  памяти:  в  мозгу  человека  боролись  две
вселенные - человеческая и маатанская, негуманоидная, рождалась темная
бездна  чужих  инстинктов  и  чувств,  вспыхивали  и  гасли  галактики
странных  психических  состояний,  проявлялась  записанная  в   памяти
информация, обработанная подсознанием.
    Однако тренированный и сильный интеллект  пилота  в  конце  концов
одержал верх, хотя никто, конечно, не мог  предсказать,  какими  будут
последствия необычного пси-контакта. Шаламов  неожиданно  заблокировал
пси-связь с Джорджем и общался с ним  только  по  радио.  Несмотря  на
постепенное улучшение общего тонуса, он не мог пока ни  самостоятельно
двигаться, ни отправлять естественные  физиологические  надобности,  и
координатору приходилось ухаживать за хозяином в аварийном режиме.
    На вторые сутки Шаламов потребовал дать ему рецептор прямой  связи
с исследовательским комплексом. Координатор  выполнил  приказ.  Спустя
минуту  "пчелы"  снова  полезли  в  маатанский   корабль,   подчиняясь
неведомым командам пилота. Что они там делали, Джордж так и не  узнал,
"пчелы" имели выход только на мозг Шаламова,  и  ни  одна  из  них  не
вернулась в бункер кибер-комплекса. После этого пилот завладел памятью
Джорджа  и  гипервычислителем,  с  помощью  которого  мог  оперировать
расчетами любой  сложности  со  скоростью  самого  координатора,  и  в
течение трех  часов  гонял  вычислитель  как  бешеный,  уйдя  в  дебри
странных и неприятных вычислений, от которых Джорджу становилось не по
себе: за вычислениями стоял мир чужих правил, знаний, математических и
этических формул.
    Шаламов  потерял  сознание  неожиданно,  работал  он   далеко   за
пределами человеческих возможностей и не  "всплывал"  из  беспамятства
около семи часов, бледный до синевы,  с  окаменевшими  в  судороге  от
непонятной  тоскливой  потери  губами.  Диагностер  бесстрастно  выдал
столбец биопараметров пилота,  и  Джордж  испугался  по-настоящему:  с
расширением  невралгии   у   Шаламова   обнаружилось   около   десятка
микроизлияний крови в мозг. Пилот нуждался в немедленной операции,  но
сделать это можно было только на Земле, координатор не  был  рассчитан
на лечение человека с такими специфическими травмами.
    Шаламов выкарабкался из пропасти небытия сам и снова  задействовал
вычислитель,  а  затем  Джордж  стал  свидетелем   того,   как   пилот
превратился в хозяина маатанского корабля, оживив  его  исполнительную
технику и дремлющую автоматику из числа оставшейся неповрежденной.
    Какие-то корявые, с человеческой точки зрения, механизмы,  похожие
на ожившие творения абстракционистов, принялись чинить  и  латать  зал
управления, запеленали неподвижного "черного человека"  в  серебристую
пленку и поместили под ажурный колпак,  напоминавший  грубо  сделанную
птичью  клетку.  Маатанин  был  еще  жив  и  даже   в   сознании,   но
индифферентный, как и прежде,  не  желая  ни  общаться,  ни  принимать
предлагаемую помощь.
    Деятельность маатанских киберов прекратилась так же внезапно,  как
и  началась:  они  разломали  силовые  отсеки   и   блоки   управления
"Кентавра", а также оборудование, которое он  вез  по  назначению  как
спасатель-курьер, перенесли нужные Шаламову компоненты  аппаратуры  на
маатанский корабль и вырастили на панцире "черепахи" корабля кособокую
башню, по виду - "из рогов и копыт". Затем попрятались по своим норам.
Все стихло.  Тишина  завладела  кораблями,  Джордж  "затаил  дыхание",
готовый  выполнить  любой  приказ   командира,   но   Шаламов   молчал
по-прежнему и не включал пси-связь. Он был в сознании,  даже  улыбался
иногда - сквозь невероятную усталость и непрерывную, терзающую тело  и
мозг боль. Глаза его были открыты, но Джордж знал, что пилот ничего не
видит, его зрительные нейроны были парализованы.
    - Все в порядке, старина, - прошептал Шаламов, услышав жалостливый
"шепот"   координатора.   -   Я   все-таки   недаром    ношу    значок
мастера-спасателя... мне, наверное, хана, но с  техникой  "черного"  я
разобрался...
    - Включите пси-канал,  Даниил,  -  попросил  Джордж,  воспрянувший
"духом", - я попробую снять аспекты, и мы поборемся с недугом.
    - Нет, дружище, держись теперь от меня подальше, я стал  для  тебя
опасен. Скоро за "черным" прилетят,  я  починил  его  тахеопередатчик,
использовав кое-что из нашего оборудования, иначе ничего не получилось
бы, и дал SOS на их языке. Не вмешивайся ни во что... если я не  смогу
участвовать в контакте лично. Понял?
    - Да, мастер. И все же еще  раз  прошу  использовать  медкомплекс,
вдвоем мы хотя бы снимем болевой синдром. Кстати, если  их  передатчик
работает, почему бы не позвать нашу аварийно-спасательную службу?
    - К  сожалению,  частоты  передатчика  далеки  от   частот   наших
приемников, как и в случае дыробоя,  едва  ли  наши  астрономы  службы
пространства слушают в этом диапазоне, и я, конечно  же,  дал  сигнал,
остается только ждать.
    - Но вас  необходимо  лечить!  И  как  можно  скорее.  Я  подключу
диагностер.
    Шаламов не ответил. У него не было ни сил, ни желания спорить,  ни
особого желания жить. В голове  все  еще  вертелась  одна-единственная
фраза, уже почти не тревожащая душу: "Бедная Купава!.."
    И тогда Джордж впервые нарушил  приказ  хозяина:  преодолел  порог
команды  запрета  и  включил  контур  мысленного  съема.   И   получил
сильнейший шумовой шок, превративший его в бесполезный кибернетический
хлам - он "захлебнулся" чужой информацией...
    Соплеменники "черного человека" прилетели  за  ним  спустя  десять
часов после включения передатчика, починенного Шаламовым, но ни пилот,
ни "сошедший с  ума"  Джордж  не  видели,  как  над  островом  зависла
километровая кошмарная конструкция в пластинчатой броне, а из  нее  на
"журавлиных гнездах" вылетели два десятка черно-золотых фигур. Маатане
обследовали свой разбитый проникатель, не обращая внимания на торчащий
из  него  "дротик"  "Кентавра",   забрали   запеленатого,   полуживого
командира и через час  улетели,  оставив  землянина  в  недрах  своего
покалеченного корабля, не сделав даже  попытки  анализа  ситуации,  не
выяснив причины аварии и не  узнав,  остался  ли  кто-то  в  живых  из
экипажа земного корабля и нуждается ли он в помощи. Зато они потратили
около  четырех  земных   суток   на   монтаж   ячеистой   конструкции,
напоминавшей пенал, уложили  в  ячеи  мертвых  собратьев  и  направили
"пенал" в глубину "серой дыры". Уходя из  Горловины,  они  оставили  у
планеты-куба маяк, высвечивающий галактическим кодом фразу:  "Владение
Маата. Входить, изучать, пользоваться запрещено!"


                             ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                              ЧЕЛОВЕК-ДА


                               Глава 1

    Заремба посмотрел на Мальгина как-то по-особенному, с любопытством
и сожалением, словно знал  о  нем  нечто  не  укладывающееся  в  рамки
общественного мнения о товарище.
    - Ты еще не в курсе?..
    Мальгин, только что вошедший в служебный модуль, с  давних  времен
называемый кабинетом, не оглядываясь, сделал жест -  заходи.  Одет  он
был  по  обыкновению  в  голубую  рубашку  с  черной  искрой,   черным
воротником и черными обшлагами рукавов,  в  белые  брюки  и  такие  же
туфли.
    Заремба остановился на пороге,  глядя  на  прямую  развитую  спину
заведующего отделением нейропроблем, надежную спину уверенного в себе,
уравновешенного и сильного человека. Повторил:
    - Так ты еще не знаешь новость?
    Мальгин сел  за  стол,  включил  автоматику,  формирующую  рабочую
поверхность: из черной блестящей плоскости стола вылез "бутон" эмкана,
линза  селектора  виома,  информационный   блок,   сетчатый   карандаш
киб-секретаря. Наконец Мальгин поднял  спокойный  взгляд  серых  глаз,
способных становиться  прозрачными  до  ледяной  твердости,  искриться
сдерживаемым, всегда запрятанным в глубине  смехом  или  прятаться  за
бровью иронического прищура.
    - Не бери меня на арапа,  Иван.  Ох  и  не  люблю  я  твою  манеру
сообщать неприятные новости.
    Заремба, не вынимая рук из карманов, прошел  на  середину  уютного
кабинета заведующего отделением.
    - Час назад привезли Шаламова...
    Глаза Мальгина сузились, похолодели, стали почти прозрачными.
    - Не понял. Что значит привезли?
    - Он  очень  плох,  попал  в  какой-то  переплет   при   аварийном
курьерском посыле или, как у них говорят, - кенгуру. У него коматозное
состояние, колониальный  неврит...  -  Заремба  замолчал,  глядя,  как
"железный" Мальгин вдруг побледнел, вернее, побелел, так что губы  его
стали  синими,  под  цвет  оттенка  рубашки.  Длилось  это   несколько
мгновений, заведующий тут же взял себя в руки, но цвет лица вернулся к
нему не скоро.
    - Где он?
    - В первом боксе, у Стобецкого, над ним сейчас колдуют сам  Готард
и Билл-старший со всеми своими "вивисекторами". Таланов обещал собрать
консилиум, искал тебя, но не нашел.
    - Я был на корте, - машинально сказал Мальгин и стремительно вышел
из кабинета, хотя мог бы связаться с  клиническим  отделением  Готарда
Стобецкого по селектору. - Кто его привез? - спросил он уже  на  ходу,
вскакивая  в  коридоре  в  первую  попавшуюся  "улитку"  институтского
конформного лифта.
    - Спасатели, кто же еще, -  забубнил  Заремба  в  спину.  -  Некто
Жостов и двое врачей, одного я немного знаю по практике -  Джума  Хан,
врач "Скорой".
    "Улитка" вынырнула из коммуникационной шахты  у  двери  с  зеленой
полосой  под  номером  два,  бесшумно  свернула  прозрачные  перепонки
выхода.
    Бокс номер два был собственно нейроклиникой, и заведовал ею Готард
Стобецкий, нейрофизиолог и врач с тридцатилетней  практикой.  Шел  ему
шестьдесят второй год, но  выглядел  он  на  тридцать  пять:  молодой,
гладколицый, уверенный и  обстоятельный  до  пунктуальности.  Ошибался
Стобецкий редко и, вероятно, поэтому не допускал мысли, что может быть
не прав. Это его качество раздражало  Мальгина,  но  в  остальном  они
давно притерлись друг к другу и хорошо знали свои возможности, сильные
и слабые стороны, хотя это не мешало  им  вести  деловые  и  неделовые
споры и отстаивать свою точку зрения. Но не до вражды.
    Пространство клиники было функционально и эстетически организовано
таким образом, что любая палата - а их  было  около  трех  десятков  -
имела прямой лонж-выход в  операционный  и  процедурный  комплексы,  и
выглядело это ячеистыми янтарными выступами, напоминавшими  обнаженные
светящиеся пчелиные соты, которые  упирались  в  причудливо  изогнутые
палевые   "бутоны"   реанимакамер.   Дежурный   терминал    управления
операционной  прятался  в  хрустально-белом  "бутоне",  сквозь  стенки
которого  были  видны  врачи  за  двумя   развернутыми   пси-вириалами
[Пси-вириал - блок управления с конформным преобразованием аппаратуры,
заменивший  устаревшие  пульты;  содержит   аппаратуру   звукового   и
мысленного (пси) управления.] стационарного диагностера и медицинского
информ-банка.
    Стобецкий, заметив заведующего первым отделением, жестом  попросил
соседа освободить кресло. Мальгин, кивком поздоровавшись  со  всеми  и
пожав  Готарду  руку,  сел.  Виом  напротив   показывал   внутренности
реанимакамеры с телом Шаламова. В правой верхней четверти оперативного
фронта изображения загорались и гасли строки бланк-сообщений,  а  чуть
ниже - данные медицинского анализа.
    - Нечто  странное,  -  отрывисто  бросил  Стобецкий.  -   У   него
парадоксальный статус абсанса [Статус абсанса  -  состояние  больного,
характеризующееся серией абсанов (кратковременных  потерь  сознания  с
последующей амнез