етро.
    Джума пожал плечами. Какая-то тень пробежала по его лицу.
    - Кто знает? Кредо Мальгина - везде и всегда добиваться максимума,
чего бы это ни стоило, а теперь он к  тому  же  еще  и  интрасенс.  Он
выберется. - Безопасник прислушался к чему-то, поправил клипс рации на
мочке уха. - У вас есть выход на Умника?
    Ромашин молча коснулся усика рации пси-связи, спрятанной у него  в
волосах над ухом. Он понял вопрос: по сети "спрута" пришло сообщение о
том, что из "сферы Сабатини" на Меркурии вылетела  очередь  предметов,
идеально повторяющих форму обычного блока  памяти  для  индивидуальных
компьютеров,  только  необычных  размеров.  Первый  был  длиной  около
километра, следующий в два раза  меньше,  и  так  далее.  Последний  -
двадцать первый, имел в поперечнике один миллиметр. Все они,  конечно,
были  голографическими  копиями,   объемными   изображениями   некогда
существующего реального прибора.
    - Дух, - сказал Ромашин.
    Джума Хан кивнул. Духами физики называли явления  с  отрицательной
вероятностью, и реплика Игната означала, что "сфера  Сабатини"  начала
генерировать объекты, которые  не  могли  реализоваться  в  евклидовом
пространстве.
    - Впрочем, - продолжал  Ромашин,  -  это  может  быть  и  проекция
реально существующего блока. У Шаламова мог быть такой, у Лондона,  да
и у Мальгина. Итак, шейх,  до  встречи  вечером,  проанализируем  твои
соображения вместе. Чей это куттер?
    - Пограничников.
    - Отправь его в фирму, мне в метро.
    - И куда вы направляетесь, если не секрет?
    - Туда, где боги,  танцуя,  стыдятся  всяких  одежд,  как  говорил
Заратустра. - Ромашин блеснул мгновенной улыбкой, поднял руку и исчез.
Вероятно, у него были веские причины не делиться своими планами даже с
друзьями.
    О том, что неизвестными лицами была похищена партия  "броненосцев"
- боевых костюмов, разработанных в прошлом веке  на  случай  "звездных
войн" и хранящихся  на  спецбазе  УАСС  в  Анкоридже,  Бояновой  стало
известно  через  час  после   похищения.   Бригада   кримрозыска   уже
отрабатывала версии, но и так было ясно, что  кража  -  звено  в  цепи
таких же деяний неизвестной  организации,  от  чьего  имени  выступили
когда-то "хирурги". Пока Умник анализировал веер  вариантов,  комиссар
провела короткое видеоселекторное совещание начальников  бюро,  уделив
особое внимание конфликтным ситуациям любого масштаба: по идее  Борда,
в какой-нибудь их них мог  обнаружиться  Шаламов.  Оперативные  службы
переходили с  этого  момента  на  непрерывную  связь  с  координатором
операции "Сын сумерек" через спутниковую сеть "спрута", и это был  еще
не предел возможностей  отдела  безопасности,  однако  Боянова  знала,
когда   нужно   будет   включить   весь   технический,   мозговой    и
психологический потенциал службы.
    Совещание закончилось тем, что позвонил Торопов и в своей  обычной
холодной, с оттенком язвительности манере осведомился,  почему  служба
безопасности  позволяет  себе  игнорировать  рекомендации   Совета   и
устраивать конкурентные гонки безопасников  и  пограничников.  Боянова
дала в эфир отбой и, когда видео свернул изображение  "присутствующих"
на  оперативке,  посмотрела  на  командора  погранслужбы  с   какой-то
неопределенной жалостью.
    - Конкретнее, если можно.
    Торопов мигнул. Глаза его были  прозрачны  и  колючи,  но  к  этой
колючести примешивалась изрядная доля неуверенности.
    - Шаламов. Пока его действия не носят криминогенный характер, он -
наша забота.
    Боянова вздохнула.
    - Чего ты хочешь, Милослав? Я же вижу, что дело не в Шаламове и не
в конкуренции служб, а  ты  все  пытаешься  свести  наши  отношения  к
деловому спору. Что касается Шаламова, то он псинеур, и мы работаем по
нему  больше  профилактически,  чем  профессионально.  Ты  же   знаешь
пословицу: бешеному дитяти лучше ножа не давати.
    - Но вы все  время  наступаете  нам  на  пятки!  -  повысил  голос
Торопов, посмотрел на Власту и сник. Голос его внезапно стал тоньше. -
Я хочу, чтобы ты вернулась, Власта.
    Боянова наклонилась, чтобы скрыть грустную улыбку,  сказала  тихо,
но твердо:
    - Поздно,  Милослав.  Actium  ne  agas  [Что  сделано  -   сделано
(лат.).].
    - И все же подумай, Владыко. Нас многое соединяет:  дочь,  работа,
интересы...
    - Еще больше разъединяет. И к тому же ты опоздал  с  предложением.
Будь оно произнесено два-три года назад, я бы  подумала,  а  сейчас  -
нет.
    - У тебя... кто-то есть?
    - Какое это имеет значение? Дочь помнит тебя, и этого  достаточно.
До связи, командор.  -  Боянова  выключила  видео  и  несколько  минут
сидела, кусая  губы,  сдерживая  рыдание  и  слезы.  Справилась.  Сухо
вызвала Умника с данными по розыску  Железовского,  и  в  этот  момент
пришло сообщение о контакте оперативников с Шаламовым на Меркурии.
    Через  полчаса  комиссар  входила  в  зал  спейсера   погранслужбы
"Мичиган", координирующего работу пограничников и безопасников в  зоне
"сферы Сабатини". Подробности  инцидента  были  уже  известны  всем  и
комментариев почти не требовали.
    Шаламов  появился  на   спейсере   "Шевалье",   одетый   в   форму
пограничника, и в другое время на него вряд ли обратили  бы  внимание,
однако погранслужба сидела  на  "джоггере",  внимательно  наблюдая  за
всем, что происходит в зоне ЧП - в  районе  со  "сферой  Сабатини",  и
пограничники были настроены на поиск нетривиальных явлений. Одному  из
них,   кобре   Бегичу,   показалось   странным   поведение    коллеги,
осматривающего отсек с воздушным и космическим  транспортом  спейсера.
Бегич был  молод,  но  не  зелен  и  хорошо  зарекомендовал  себя  при
эвакуации  исследователей  из  Горловины  "серой  дыры",  внимания   и
осторожности ему было не занимать,  поэтому  он  не  стал  соваться  к
незнакомцу  с  расспросами,  а  сначала  дал  задание  инку   спейсера
идентифицировать личность мужчины. Координатор в видеосписках  состава
погранслужбы такового не обнаружил, связался с  инками  банков  данных
управления и вычислил Шаламова. С этого момента Бегич действовал точно
в соответствии с инструкцией: дал по  "треку"  "три  девятки",  вызвал
отдел безопасности, командира спейсера, свою группу, готовую заступить
на вахту, и пошел на контакт, также готовый к любой неожиданности.  Но
ему помешали, помешали прежде, чем он заговорил.
    В отсеке вдруг появились двое неизвестных, одетых  в  ослепительно
белые мохнатые  "заскоки",  с  аппаратами  неизвестного  назначения  в
руках. Шаламов в это время пробовал открыть люк десантного  когга,  на
корпусе которого  пульсировала  зеленая  световая  нить  готовности  к
немедленному старту. На Бегича он внимания не обращал, а когда в отсек
ворвалась двойка в защитных комплексах,  застыл,  не  оборачиваясь,  и
ощутимо напрягся. Бегичу даже показалось, что от него  повеяло  ветром
холодной настороженности и угрозы.
    Первый  из  вошедших  сделал  прыжок  в  сторону,  вскидывая  свой
отблескивающий металлом и черным лаком аппарат. Второй  сделал  то  же
самое, прыгнув в  другой  угол.  Бегич  почувствовал  мгновенный  укол
пронзительного холода и волну слабости и сообразил,  что  по  Шаламову
был произведен залп из парализаторов "Медуза  Горгона"  и  "василиск",
пограничнику досталось лишь "эхо" залпа, но и  этого  вполне  хватило,
чтобы он потерял ориентацию.
    Дальнейшее  Бегич,  впавший  в  полуобморочное  состояние,  помнил
смутно, изо всех сил пытаясь заставить тело повиноваться.
    Шаламов вдруг стал трансформироваться, изменяться, увеличиваясь  в
размерах. Руки его превратились в диковинные  узловатые  лапы,  голова
ушла в плечи, нос и челюсти вытянулись, срослись, приобретая  сходство
с мордой тигра и динозавра одновременно,  на  лбу  открылся  еще  один
узкий, светящийся желтый глаз,  ноги  оплыли,  покрылись  ромбовидными
костяными пластинами... Длилась вся эта сцена пять-шесть секунд, потом
Бегичу показалось, что тело Шаламова растроилось, и на  него  прыгнуло
одно из образовавшихся чудовищ...
    - Похоже,  Шаламов  просто  ответил  пси-ударом  на  выстрелы   из
парализаторов, - сказал Шевчук, когда они с Бояновой остались  наедине
в рубке спейсера.  -  Бегичу  досталось  слабенькое  отражение,  и  мы
привели его в чувство, а тем двоим, наверное, уже  ничто  не  поможет:
они парализованы.  Сам  Шаламов,  естественно,  успел  уйти,  завладев
десантным шлюпом.
    - И автоматика его выпустила?
    - По тревоге инк заблокировал все люки и шлюзы, но  Шаламов  ушел.
Шлюзовой киб сгорел.
    Боянова, покачав головой, прошептала:
    - Я уже начинаю сомневаться: может быть, Ландсберг прав, и Шаламов
-  более  грозная  опасность,  чем   хорошо   организованная   Орденом
молодежная преступность?
    Вместо  ответа  Шевчук  попросил  координатора  вывести  на  видео
изображение места инцидента, и Боянова увидела транспортный отсек. Она
не сразу поняла, что хотел показать заместитель, потом разглядела: два
ближайших аппарата - куттер и  галион  -  были  слегка  деформированы,
будто по их корпусам прошагал некий великан,  оставив  неглубокие,  но
широкие вмятины. Третий аппарат, вакуумно-плотный неф,  выглядел  так,
словно выдержал атаку пакета метеоритов: он был пробит по  всей  длине
от носа до кормы,  изрешечен  доброй  дюжиной  отверстий  величиной  с
кулак.
    - "Универсал"?  -  спросила  комиссар,  кивнув  на   пробоины.   -
Пограничники стреляли из "универсалов"?
    - Никто не стрелял, это результат выпада Шаламова. Тот же уровень,
что и на меркурианском заводе, уровень внутрикварковых процессов.
    Помолчали.
    В рубке было тихо, дежуривший драйвер-секунда сидел запеленутым  в
кокон-кресле без движения, а  общеинформационный  виом  показывал  вид
Меркурия с высоты ста километров: в  центре  поля  изображения  мигало
алое  кольцо,  в  котором  находилась  невидимая   "сфера   Сабатини",
окруженная эшелонами машин разного назначения.
    - Где он сейчас? - Власта имела в виду Шаламова.
    - Пока  неизвестно.  Вероятнее  всего,  где-то  сел,  был   бы   в
пространстве, мы  бы  давно  его  засекли.  Никуда  не  денется,  будь
уверена.
    - А кто те двое, спровоцировавшие его ответить ударом на удар?
    - Идентификация не закончена,  потребуется  еще  час  по  расчетам
Умника.
    - Не пора включать "экстра"? Если "хирурги" начнут первыми...
    - Подождем результатов поиска вертикальных связей,  горизонтальная
сеть не выведет нас ни на руководителей "хирургов", ни на  контролеров
Ордена, а большинство исполнителей мы и так знаем.
    - Хорошо, - согласилась Боянова. -  И  все  же  не  пропустить  бы
момент основной их атаки. Богоид все еще здесь? Я имею  в  виду  этого
"тысячеглазого" монстра, друга Шаламова.
    Шевчук усмехнулся в бороду на "друга".
    - Уследить за ним даже с нашей техникой невозможно. Он  появляется
на несколько минут у "сферы" и пропадает в никуда.
    - Что же тянет его к человеку, что?  Почему  он  появился  у  дома
Железовского? И не  его  ли  вмешательство  предотвратило  трагедию  с
тысячами жертв? - Глаза Бояновой загорелись. - Алекс, вдруг это  нечто
вроде спасательной службы Вершителей?! Какой-нибудь их киб-интеллект с
неограниченными возможностями,  призванный  обеспечивать  безопасность
функционирования орилоунского  метро  и  всего,  что  с  ним  связано?
Вспомни появление "многоглазого"!
    Шевчук погладил бороду, потом усы, снова бороду, хмыкнул и наконец
изрек:
    - Не  лишено   остроумия.   И   правдоподобия.   Пусть   ксенологи
проанализируют, может быть, это поможет нам в будущем.
    - Информацию получил,  -  доложил  Умник,  незримо  присутствующий
через  сеть  "спрута"  во  всех  разговорах.  -  Мой   личный   вывод:
вероятность истинности - ноль семь. Коллегам ИВК я доложил, приступили
к анализу.
    - Я к себе, - помолчав, сказала Боянова, настроение которой слегка
поднялось.
    - Один момент, - вмешался Умник. - Ваша сестра просит связи. По ее
словам, она  знает,  где  находится  Аристарх  Железовский.  Туда  уже
направились Ромашин и Джума Хан.
    - Найди  Столбова,   -   приказала   Боянова,   переглядываясь   с
заместителем. - Сестру на "трек"". Уровню два -  общая  готовность.  -
Комиссар вскинула руку с двумя пальцами в виде латинской буквы "V".  -
Пока, Алекс, не упусти Шаламова.
    - Не лезь на рожон, - проворчал Шевчук ей вслед, но  Бояновой  уже
не было в рубке.


                               Глава 4

    Он мчался с невероятной  скоростью  по  "суперструне"  и  сам  был
струной. А также сгустком информации, волной, математическим символом,
пакетом  смысла,  измерением  пространства,   обладающего   свойствами
намного более сложными, чем масса, инерция, энергия и другие  свойства
Вселенной, в которой он родился.
    Он пронизывал пространства, где время было  прямо  пропорционально
геометрии континуума и вектору прилагаемой силы, где время носилось по
замысловатым кривым и где совсем не было времени.
    Он тонул  в  океане  бесконечномерности  и  вязком  болоте  точки,
выбирался на просторы светлых объемов  Запределья,  пробивался  сквозь
пресловутую  пустую  длительность  -  повторение   набора   одинаковых
галактических скоплений и пустот, преодолевал судороги  стремительного
ветвления Метавселенной,  плыл  сквозь  вечное  Молчание,  описываемое
формулой: ubi nihil - nihil [Где нет ничего - там нет ничего  (лат.).]
; нырял в бездонные ямы  по  ту  сторону  завтра,  падал  в  горловину
стремительно   разбегающейся   во   все   стороны   сразу   реликтовой
"суперструны" и наконец упал в самое начало эры хаотической инфляции.
    Пространство вне тонкой  пленки  кожи,  обтягивающей  объем  чудом
сохранившегося "я", изменилось в три  мгновенных  скачка:  бесконечное
количество измерений - двадцать шесть измерений - двенадцать - три...
    Свет!
    Боль!
    Блаженство уходящей муки невыразимости!
    Мальгин очнулся.
    Впечатление было такое, будто глазные яблоки  повернулись  на  сто
восемьдесят градусов и смотрят внутрь черепа. Мальгин видел  медленную
пульсацию крови в  голове,  хаос  нервных  связей,  электрический  бег
импульсов по нервам и  наслаивавшуюся  на  "грубую"  материю  цветовую
объемную картину рождающихся мысленных образов.
    Всплеск голубого свечения, укол холода в сердце, звон в  голове  -
заработало поле сознания, общего для  человека-интрасенса  и  "черного
человека". Мальгин стал видеть практически во всех диапазонах  спектра
и чувствовать пространство во всех его проявлениях. Огляделся.
    Он лежал на гладкой черной плите внутри помещения, имевшего  форму
многолучевой звезды. Следующий уровень зрения позволял оценить объект,
в недрах которого располагалось  данное  помещение:  Мальгин  невольно
цокнул языком - это был не просто объект, здание, строение или гора  с
пещерой, это был живой  объект  диаметром  в  семьсот  семьдесят  семь
километров! И парил этот живой астероид в странной  кипящей  жидкости,
постоянно меняющей плотность, температуру, спектр излучаемых  энергий,
размеры  кипящих  вихрей  и  пузырей  и  прочие  невыразимые   словами
свойства. Космосом, каким его знал  Мальгин,  назвать  эту  "жидкость"
было нельзя, но спустя несколько мгновений пришло озарение -  это  был
тот   самый   "ложный   вакуум",   по   определению   земных   ученых,
соответствующий  началу  расширения  Метавселенной,  выделению  ее   и
обособлению внутри Большой Вселенной,  и  "живой"  объект  был  первым
"газовым пузырьком" в толще "кипящей жидкости" Вселенной.
    По расчетам тех же ученых, Мальгин попал к началу Большого  Взрыва
в момент, отстоящий от самого начала всего  лишь  на  исчезающе  малую
величину временного интервала - десять в минус сорок четвертой степени
секунды,  однако   процессы,   формирующие   законы   физики   данного
континуума, задавали совершенно иные параметры,  как  времени,  так  и
пространства, и  действовали  на  органы  чувств  таким  образом,  что
Мальгин не только оценивал окружавший его мир в соответствии с темпами
здешней жизни, но и сам жил по тем же законам. До начала  инфляционной
эры в истории Метавселенной  оставался  по  земным  часам  всего  лишь
невообразимо краткий  миг  -  десять  в  минус  сорок  шестой  степени
секунды, но для тех, кто уже жил здесь и  видел-чувствовал  окружающий
мир, время текло так же неторопливо, как оно текло для людей на  Земле
в их эпоху.
    Вероятно,  для  жителей  данного  континуума,   родившихся   почти
одновременно со своим домом - вселенной, их  мир  выглядел  иначе,  не
так, как видел его Мальгин, но даже его "сверхчувств" не  хватало  для
того, чтобы оценить, понять и описать этот мир, плывущий то в прошлое,
то в будущее, вздрагивающий от судорог фазовых перестроек,  проходящий
множество этапов, дробящийся на домены-микровселенные, готовые  начать
свой путь  взрывного  расширения;  в  одном  из  таких  доменов  через
миллиарды лет должна была  родиться  Галактика,  Солнечная  система  и
Земля.
    "Мы  выброшены  в  невероятность",   -   пришла   на   ум   строка
стихотворения Брюсова, хотя вряд ли поэт смог бы  представить  картину
Вселенной в Начале Начал.
    Мир за стенками ежастого объекта был текуч и призрачен, он сверкал
и кипел, изменяясь ежемоментно, и единственным устойчивым образованием
казался только  сам  объект  с  машиной  метро  внутри,  хотя  изредка
Мальгину  чудилось,  что  он  схватывает   какие-то   сверхбыстрые   и
сверхсложные метаморфозы форм объекта, но  глаза  и  остальные  органы
чувств продолжали  видеть  многолучевую  звезду,  заполненную  изнутри
обычным земным воздухом.
    Спустя еще некоторое время, в течение которого Клим осваивался  со
своим положением и обстановкой, он совершил  два  открытия:  первое  -
объект был зародышем самого первого или одного из самых первых Стражей
Горловины, по терминологии землян, то есть  узлом  связи,  соединяющим
реликтовую "сверхструну" местной  системы  с  другими  метавселенными;
второе открытие - он не один в помещении.
    Текучий живой мрак в другом углу  звездообразной  пещеры  собрался
вдруг в  зыбкую,  колеблющуюся,  плывущую,  как  дым,  и  одновременно
налитую грозной мощью материально ощутимую фигуру. Странный всадник на
странном  коне  -  первое  ощущение,  которое  оказалось  единственной
доступной мозгу оценкой и осталось до конца.
    Были  и  другие  ощущения,   вовсе   уж   невероятные,   рождавшие
мучительные переживания вечной, не поддающейся познанию тайны, ужасные
и отвращающие  и  в  то  же  время  вызывающие  восторг  и  ликование,
захватывающе  интересные,  уходящие  в  глубины  подсознательного,  но
верить им Мальгин не хотел.
    Обычный  человек  для  сравнения  увиденного   всегда   пользуется
наработанными за жизнь стереотипами, и на месте Мальгина он увидел  бы
перед собой не больше, чем хирург, а может быть, не увидел бы  ничего,
но, хотя Клим повидал во время скитаний гораздо больше чудес и диковин
и имел колоссальный запас памяти "черного человека", он не  смог  уйти
от земных образов, понимая, что перед ним вовсе не  всадник  на  коне,
пусть и чудовищно далекий от земных  прообразов.  Горечь  от  бессилия
постичь новую сущность была обжигающей, Мальгину дали понять, что даже
с его возможностями он - не  демиург.  Интрасенс,  маг  -  да,  но  не
Господь. И следовало это обстоятельство принять за аксиому.
    - Кто вы? - мысленно воззвал он, тщетно пытаясь разглядеть  детали
одеяния "всадника" и форму "коня".
    Перед глазами хирурга возникли причудливые  колышущиеся  полотнища
света, напоминавшие ленты северного  сияния,  и  одновременно  в  ушах
раздался тягучий "шепот", вызвавший в памяти понятие - "рыбий язык".
    Мальгин  напрягся,  сосредоточился  на  субсенсорном   восприятии,
формируя  субъективное  семантическое  пространство,  как  его   учили
когда-то на занятиях по ксенопсихосемантике.  Ситуация  была  заданной
чувственно, и  следовало  искать