олько
одного - спать.
    Карой прижалась к нему тесней, Клим не сразу расслышал  ее  голос,
она читала стихи:

              Исполненный греха, без разума и воли,
              Непрочен и тщеславен человек.
              Куда ни погляди - одни утраты, боли
              Ему терзают плоть и душу целый век.
              Едва уйдут одни - на смену им иные,
              Все в мире для него страдания сплошные:
              Его друзья, враги, любимые, родные... [Анна Брэдстрит.]

    Потом добавила тихо:
    - Особенно друзья и любимые... Ты не пожалеешь о том,  что  сказал
мне сегодня?
    Мальгин повернулся, и его ослепил влажно-фарфоровый блеск ее зубов
между полуоткрытыми, ждущими губами.
    - Нет, - каменно  сказал  он,  целуя  Карой.  На  поцелуй  она  не
ответила...
    Домой Мальгин добрался на "автопилоте", в  полубреду-полусне.  Сил
хватило только на то, чтобы снять кокос и доплестись до кровати.
    Ему  снился  Джума  Хан,   читающий   с   надрывом   стихи   поэта
восемнадцатого века Василия Тредиаковского:

              Люблю, драгая,
              Тя, сам весь тая...

    Потом Клим блуждал в каменных  лабиринтах  орилоунского  метро,  и
слышался  ему  дивной   красоты   голос,   чем-то   смутно   знакомый,
заставляющий плакать злыми слезами бессилия и тоски...
    Проснулся он рано утром от какой-то важной мысли. Полежал немного,
пытаясь разлепить веки, и  вспомнил  сон.  Дурман  тревоги  накатил  и
отозвался в теле спазмом желудка, заныли натертые от вчерашней  скачки
боками и спиной лошади места; в последний раз он садился на коня почти
год назад, хорошо, что отец вовремя научил  его  не  только  сидеть  в
седле, но и сносно ездить...
    Мальгин окончательно проснулся, прошлепал босиком по ворсу пола  в
гостиную и набрал код аппарата отца. Виом сработал на шестом сигнале.
    - Извини, па, - пробормотал хирург. - Разбудил?
    Отец запахнул на груди халат  с  изображением  рязанского  Кремля,
посмотрел на часы: пять утра.
    - В самый аккурат. Что-нибудь стряслось?
    - Ты не знаешь, где Купава?
    Мальгин-старший пригладил седой вихор на затылке.
    - Меня  уже  спрашивали  об  этом  твои  коллеги...  как  ты   их,
безопасники, так ты их называешь.
    - Ромашин? И что ты ответил?
    - А я почем знаю? Она мне уже не невестка.
    Клим помял лицо ладонями. Отец смотрел на него, хмурясь.
    - Не хотел говорить,  но  коль  уж  ты  сам  позвонил...  у  меня,
по-моему, был Даниил.
    - Да что ты говоришь?! Когда? Где он?
    - Я не  совсем  уверен,  что  это  был  он...  во  всяком  случае,
физиономия у него  другая,  но  манера  поведения...  Он  представился
безопасником из ромашинского  отдела,  а  я  потом  вспомнил,  что  ты
говорил, будто Ромашин ушел... вот и заработало сомнение.
    - Понятно. - Голос сел, и Мальгин откашлялся. - Ты ему  ничего  не
сказал?
    - Что я мог ему сказать?  Я  не  знаю,  где  твоя...  его  Купава.
Тебе-то она зачем понадобилась?
    - Извини, па, я потом еще позвоню. - Клим протянул руку, собираясь
выключить виом. Отец сделал жест: подожди.
    - Может быть, это? В прошлом  году  ты  вместе  с  ней  и  Данькой
отдыхал где-то на Сахалине...
    - На Симушире! - Сердце отозвалось  падением  и  взлетом.  Мальгин
вспомнил, что долину Шаншири на Симушире Купава называла "раем".  Вот,
значит, куда рвался Гзаронваль!
    - Спасибо, па! - Мальгин поднял руку в прощальном жесте, образовав
кольцо из пальцев, и побежал одеваться. Через несколько минут  он  уже
мчался в такси к метро над еще спящим городом, обгоняя редкие утренние
машины, не замечая, что за ним в  отдалении  следует  белый  куттер  с
номером "сто".


                               Глава 8

    До Симушира он добрался за полдень по местному  времени,  уговорив
пилота  грузового  галеона  доставить   его   на   остров   от   метро
Петропавловска-Камчатского. Чтобы  поймать  такси  на  Симушире,  надо
обладать терпением и временем, а  поскольку  ни  того,  ни  другого  у
Мальгина в запасе не  было,  он  просто-напросто  увел  со  стоянки  у
вокзала чей-то пинасс, на панели которого  мигал  красный  транспарант
"занято".
    Не  обращая  внимания  на  удивленный  оклик  пассажиров  пинасса,
стоявших неподалеку, Клим закрыл дверцу и взлетел, отключая автопилот.
От одной мысли, что он сейчас увидит  сытое,  презрительно-равнодушное
лицо Гзаронваля с выражением превосходства в глазах, у Мальгина  свело
скулы, однако он заставил себя думать только о Купаве  и  о  том,  что
будет, если Шаламов найдет ее первым.
    Панорама  Симушира  легла  под   ним   зелено-коричневым   ковром,
замыкаясь бухтой Броутона с одной стороны и седой  далью  океана  -  с
другой. Озеро Шаншири  располагалось  в  семи  километрах  от  вокзала
орбитального  лифта  и  станции  местного  воздушного  транспорта,  на
северной  оконечности  острова,  заполняя  боковой   кратер   древнего
вулкана.  Его  крутые  берега  заросли  низкорослыми  соснами-пиниями,
багульником, можжевельником и высокой, по пояс, травой; сверху в  этой
зеленой кипени ничего заметить было нельзя, но Мальгин уверенно  повел
пинасс к восточному краю озера и не ошибся: под шатром  сосновых  крон
на берегу заросшего ерика он увидел две (все-таки две!) палатки,  одну
- оранжевую, просторную, с компьютерным и  хозяйственным  обеспечением
типа  "Колыбель-комфорт",  и  вторую,  серебристую,  разворачивающуюся
автоматически за несколько секунд, -  типа  "Спартанец".  Рядом  стоял
синий шестиместный куттер. На скале,  нависающей  над  обрывом  озера,
покрытой мхом и прогреваемой  солнцем,  лежала  с  книгой  на  матрасе
Купава, рядом висела яркая детская колыбелька. Гзаронваля нигде  видно
не было.
    Мальгин посадил машину, некоторое время сидел, ни о чем не  думая,
просто глядел на женщину, одетую в такое же парео, что и Карой два дня
назад, потом с усилием выбрался  из  кабины.  Купава,  отложив  книгу,
молча смотрела, как он приближается.
    - Привет. - Мальгин сел на замшелый валун,  посмотрел  на  солнце,
расстегнул рубашку. - А где этот красавец... Марсель?
    - Клим! - удивленно и обрадованно, словно только что  узнала  его,
нараспев сказала Купава. - Как ты нас нашел? Ты один?
    - Один, - буркнул хирург. - Нашел по следу. Где Марсель?
    - Занимается подводной охотой, он взял  с  собой  лайтинг,  лодку,
ружье, обещал вернуться к обеду.
    - И кто же из вас был инициатором этой идиллии?
    - Марсель. Он сказал, что ты... - Купава запнулась.
    Мальгин  остался  спокойным,  только  внутри   живота   болезненно
напрягся какой-то мускул.
    - Договаривай, не бойся, не укушу.
    - Он сказал... мне надо держаться от тебя подальше, потому  что...
его предупреждал Дан... Ты правду мне сказал?
    - Когда и что именно?
    - Ну... что ты не... бросил Дана специально...
    Мальгин покачал головой: помнишь?..

              Я лишнего и в мыслях не позволю,
              когда живу от первого лица.
              Но часто вырывается на волю
              второе "я" в обличье подлеца [В. Высоцкий.].

    - Не узнаю тебя. Ты же всегда имела вкус и обладала чувством меры,
по-моему, врожденным, и вдруг такой нонсенс. Неужели ты не видишь, что
Марсель... - Клим хотел  сказать  "подонок",  но  удержался,  -  лжет!
Неужели ты так слепа?
    Купава нахмурилась.
    - Я так и думала, что ты это скажешь. Марс правильно предупреждал.
Ты же его совершенно не знаешь.
    - Да знаю! - махнул рукой Мальгин. - Это ты не знаешь и не  хочешь
знать, отгородившись от мира  стеной  стереотипа.  А  он  обыкновенный
шантажист, который давно метит занять мое... то есть место Дана, а  не
видеть этого, благосклонно принимать его ухаживания - значит совсем...
    - Я поняла. - Ее тон стал еще более холодным. - Если ты  прилетел,
чтобы сказать мне гадость...
    - Да! - твердо сказал Мальгин. -  Именно  поэтому  я  и  прилетел.
Больше всего меня поражает мысль, что ты веришь ему и не  веришь  мне,
хотя я никогда не давал тебе повода обвинить меня во лжи или подлости.
Но это твое дело, веришь - верь, ты действительно изменилась, и далеко
не в лучшую сторону, не обольщайся. Видимо, влияние этого  "супермена"
в конце концов сказывается даже на такой самостоятельной личности, как
твой супруг, если он тоже его не разглядел. Но известно, что поддается
чужому влиянию тот, кто хочет поддаться, а тебе - это понятно -  очень
хотелось бы убедиться в том, что я, "железный" Мальгин,  "человек-да",
не такой уж идеал, хотелось бы как-то подстраховать свое решение  уйти
от меня, вот и появляется Гзаронваль-Руцкий, удобное оправдание  своей
прогрессирующей... - Мальгин остановился, так как женщина закрыла лицо
ладонями; говорил он  без  горечи,  спокойно  и  даже  удивился  этому
(неужели перегорел?). - Извини, если я излишне резок, но  такого  тебе
больше никто не скажет, тем более твой Марсель.  Я  не  в  обиде,  что
заслужил, то заслужил, но друзей  все-таки  надо  выбирать,  Пава.  Ты
как-то сказала, что я сильный  и  все  вынесу.  Да,  я  сильный,  хотя
слабостей у меня - хоть отбавляй. Вот тебя же я не  смог  удержать?  А
пришел затем, чтобы просить: появится Дан - позвони мне,  обязательно.
Это больше нужно ему, чем мне. Позвони. Обещаешь?
    - Я здесь,  -  раздался  сзади  знакомый,  с  хрипотцой  голос.  -
Хотелось бы знать, зачем я тебе опять понадобился?
    Купава отняла ладони от лица, глаза ее расширились.
    Мальгин рывком обернулся.
    Возле его пинасса стоял белый куттер с номером "сто", из  которого
выпрыгнул Шаламов и раскачивающейся походкой направился к  сидящим.  В
наступившей тишине вдруг заплакал  в  колыбели  проснувшийся  ребенок,
заставив всех вздрогнуть.
    Шаламов, загорелый до черноты, буквально обуглившийся  под  лучами
неведомых  солнц,  одетый  в  синий  кокос,  подошел  к  автоматически
качавшейся колыбели, наклонился, вглядываясь в захлебывающееся  плачем
существо.
    - Спасибо за торжественную встречу,  карапуз.  М-да...  А  Марсель
прав, ребенок - вылитый ты, Клим.
    У Мальгина  родилось  знакомое  ощущение,  будто  внутри  Шаламова
шевельнулся дремлющий тигроящер,  поднял  голову  и  обнажил  клыки  в
предупреждающем беззвучном рычании. От напряжения заныли мышцы ног.  В
голове бесшумно  раскрылся  тугой  веер  необычных  ощущений,  лег  на
затылок,  придав  чувствам  хирурга  приятную   тяжесть   -   сработал
"защитник".
    - Дан! - сдавленным голосом  произнесла  Купава,  протягивая  руки
навстречу Шаламову. - Ты жив!..
    - Жив,  жив.  -  По  лицу  спасателя  тенью  пронеслось  отражение
грызущей голову боли, и оно снова стало  гладким  и  равнодушным,  без
обычной, присущей ему мимики, отражавшей движения души и готовность  к
иронии и шутке. Шаламов шагнул к жене, взял ее за руки, наклонился:  в
ставших огромными и черными глазах женщины стояли слезы. - Я за тобой,
Пава.
    Брови Купавы в недоумении поднялись.
    - Ты... что ты сказал? Как за мной?
    - Ты мне нужна там, в космосе. На Земле мне нечего делать, а там -
непочатый  край  неизведанных  гармоний  и   красот,   не   пожалеешь.
Собирайся, у нас нет времени.
    - Но  как  же...  -  Купава,  не  ожидавшая  такого   предложения,
беспомощно посмотрела на сидевшего неподвижно Мальгина, оглянулась  на
колыбель. - С ней?
    Шаламов разогнулся, искоса посмотрел на Клима.
    - Отвернись, мастер, ни солнце, ни смерть  нельзя  разглядывать  в
упор, как говорил древний мудрец [Ф. де  Ларошфуко.].  Раньше  ты  был
деликатней.
    Мальгин встал, все время чувствуя ворочавшегося  внутри  спасателя
чем-то недовольного или страдающего "зверя", пошел к  обрыву,  оставив
за спиной чету Шаламовых, но все еще продолжал слышать их разговор.
    - Ты же болен, болен, - быстро, глотая  окончания  слов,  говорила
Купава. - Ну почему ты не хочешь лечиться? Клим все сделает,  и  потом
мы улетим, куда захочешь... а дочь куда я дену? Как я в твоем  космосе
буду с ней? Что я там буду делать? Кто ее  воспитает?  Пойми  же,  это
глупо...
    - Мне трудно одному, ты  поможешь  мне,  а  с  дочерью  ничего  не
случится, тем более что ее можно оставить здесь,  хотя  бы  на  время,
Клим присмотрит, отец как-никак... - отвечал Шаламов скороговоркой,  и
в голосе его появились нетерпеливые нотки. - Почему ты уехала из  дома
сюда? Клим посоветовал?
    - Нет, Марсель. Он говорил, что ты погиб...
    - Чушь! Я теперь бессмертен. Белены объелся твой Марсель? Где  он?
Я с ним поговорю, что это  ему  вздумалось  объявлять  меня  погибшим?
Трогательная забота, ничего не скажешь!
    - Он на озере, ныряет с подводным комплектом.
    - Черт, времени нет совсем! Все время висят на хвосте...  Ну,  так
ты идешь?
    - Нет, Дан... не знаю... ну как ты можешь  требовать?  Зачем  тебе
уходить с Земли, разве здесь плохо? Послушай,  я  тебя  умоляю,  пусть
Клим посмотрит тебя, ты же совсем больной, я тебя не  узнаю.  Я  боюсь
тебя!.. - Купава заплакала.
    - О женщина!
    Мальгин обернулся. Шаламов, морщась, смотрел на жену, потом поднял
взгляд на хирурга.
    - Как часто женщина, вдохновляющая нас на великие дела, мешает нам
их исполнить [А. Дюма-сын.]. Ты же не сможешь ничего сделать,  мастер,
это выше твоих сил. Ведь так?
    - Не знаю, - тяжело ответил Мальгин.
    - Вот видишь. Помоги уговорить ее, ведь она не хочет уходить из-за
тебя, я чую.
    - Дан, что ты говоришь! -  жалобно  запротестовала  Купава  сквозь
слезы.
    Оба посмотрели на нее. Мальгин, стараясь говорить проникновенно  и
убедительно, сказал:
    - Я уже давно не имею права совета, Дан, а  для  нее  и  вовсе  не
авторитет... как ты уже смог убедиться. Для нее авторитет  -  Марсель,
может, он тебе поможет? Но извини, я  тоже  не  вижу  смысла  в  твоем
призыве. Подумай хорошенько, куда ты зовешь Купаву. Ей нужен спокойный
образ жизни, уверенность в  завтрашнем  дне,  возможность  воспитывать
ребенка, а не опасные приключения в космосе. Не доверяешь  медицине  -
Бог с тобой, это твое личное горе, но не  вовлекай  в  авантюру  жену,
риск ей противопоказан.
    Лицо  Шаламова  исказилось.  Мальгину  показалось,  что  на   него
приготовился   прыгнуть   громадный   зверь,   удивительным    образом
соединившийся с фигурой спасателя. Одновременно под  черепом  родилось
ощущение выросшей твердой скорлупы, отгородившей мозг от  всего  мира.
Облик "зверя" побледнел, хотя и не исчез.  Вспомнилось  шекспировское:
"Не стой между драконом и яростью его..."  И  тут  Мальгин  неожиданно
увидел над лесом странное полупрозрачное облако, опускающееся с  неба.
Вгляделся и не поверил глазам: это был орилоунский фантом с "миллионом
глаз"!
    Шаламов оглянулся, следуя за застывшим взглядом хирурга.
    - Смотри-ка! Отыскал-таки, дьявол глазастый! Слышишь, Отшельник?
    Из грузового люка  куттера  выполз  "черный  человек",  осторожно,
почти по-человечески, пробуя псевдоногой почву.  У  Мальгина  не  было
пси-рации, и ответа маатанина он не услышал, но  и  без  того  он  был
буквально ошарашен появлением новых действующих лиц.
    Шаламов выслушал ответ "черного человека", отмахнулся.  В  отличие
от маатанина, он дублировал свои мысли звуковой речью:
    - Не дури, ничего с тобой не случится, потерпишь... Что  значит  -
не можешь? Эти песни я слышу давно...  ну  и  что?  Держал  же...  ну,
хорошо, хорошо, мы скоро... -  Даниил  снова  поморщился,  схватившись
рукой за голову, ему действительно было плохо.
    - Дан, - сказала Купава, вставая. - Я тебя  заклинаю!  Пусть  Клим
хотя бы посмотрит тебя как врач.
    Шаламов окинул Мальгина горящим взглядом.
    - Каким образом он посмотрит меня без своей аппаратуры?
    - Напрямую, - хрипло сказал  Мальгин.  -  У  тебя  есть  еще  одна
пси-рация? Одна есть точно, ты же общаешься с "черным".
    - Найду. И что дальше?
    - Прямой синхроконтакт. Я подключусь к твоему...  мозгу  напрямую,
мне приходилось проделывать подобные контакты во  время  дежурства  на
"Скорой помощи".
    - А не боишься? Я ведь наполовину "черный".
    Мальгин усмехнулся.
    - А ты, в свою очередь, не боишься?
    "Зверь" внутри Шаламова "обнажил клыки"  и  посмотрел  на  хирурга
ледяными глазами.
    - Хорошо, - сказал Даниил. - Даю тебе три минуты сроку, а потом мы
с ней уйдем. Собирайся пока, Пава. - Не обращая внимания на испуганный
жест жены, он направился к своему куттеру. Мальгин погладил Купаву  по
плечу.
    - Все будет хорошо.
    Купава не  ответила,  беззвучно  глотая  слезы.  Ребенок  перестал
плакать, словно внимал словам Мальгина.
    Орилоун с  глазами  превратился  в  "блин"  и  завис  над  "черным
человеком", делающим осторожные попытки "пощупать" попавшееся на  пути
дерево "руками". Ему тоже было плохо. Добравшись до Купавы, смотревшей
на него во все глаза, он вдруг принялся ее утешать! Вслух!
    Коверкая слова,  запинаясь,  меняя  регистр  речи,  хотя  речевого
аппарата, подобного человеческому, у него не было.
    Мальгин пришел в изумление настолько, что забыл о своем положении.
О Купаве и  говорить  нечего.  Даже  Шаламов  был  удивлен,  хотя  его
удивление носило специфический характер.
    - Еще  один  соперник!  -  фыркнул  он,  морщась.   -   Надо   же,
разговаривать выучился! Далеко пойдешь, аккумулятор.
    "Черный человек" замолчал, потом пополз обратно  к  шлюпу,  бросив
последнее, жалобное:
    - Прощальность...
    Мальгин опомнился.
    Подготовка к пси-контакту заняла всего две минуты. Шаламов  сел  в
кресло пилота, Мальгин в соседнее, настраивая волю,  нервные  резервы,
душевные силы на сопротивление первому натиску  чужой  пси-информации.
Он почти справился со своим отчаянием, рожденным неизвестностью финала
создавшейся  ситуации,  и  старался  не  думать  ни   о   чем,   кроме
предстоящего сеанса. Корону "защитника", которую вручил  ему  Ромашин,
он снял, вызвав понимающую усмешку Даниила. Было видно,  что  держится
Шаламов из последних  сил,  хотя  и  старается  не  показывать  этого.
Временами его облик начинал плыть, Даниил  становился  не  похожим  на
себя,  чужим,  вмещающим  в  себя  десятки  других  типажей,  и  тогда
"дремлющий тигроящер" в нем ощущался сильнее.
    - Готов, мастер? - спросил Шаламов гортанно;  в  голосе  спасателя
отчетливо слышался органно-металлический клекот.
    - Да! - ответил Мальгин.
    "Держись, "черный"!" - подумал он со взявшейся  откуда-то  веселой
злостью и доломал отчаяние о колено. А в следующее  мгновение  на  его
голову  обрушился  весь  внутренний  мир-космос,  вселенная  Шаламова,
измученного борьбой двух психик, человеческой и маатанской...
    Первый взрыв эмоциональных переживаний Даниила  Мальгин  выдержал,
хотя и с трудом удерживаясь на грани  сознания:  помог  опыт,  воля  и
страстное желание сделать то, что до него не делал никто. Погружение в
"маатанское"  подсознание  Шаламова,  властно  довлеющее  над  большей
частью его внутреннего пространства, было очень трудным и болезненным.
"Черный человек" психики сопротивлялся вторжению извне и  "выталкивал"
Мальгина, с яростью пытаясь подчинить его себе.
    Мальгин шел по цепи чужих знаний и ассоциаций  медленно,  пресекая
попытки появления собственного "я",  сочувствия  запертому  в  тесноте
шаламовской  психики  "черному  человеку"   и   постепенно   приближая
"скальпель" деформации биотоков к узлам информации, как бы  готовя  ее
постепенный спуск по "информационным ступенькам" в свою  память,  и  в
какой-то момент остро пожалел, что Шаламов не в хирургической  камере,
где можно было бы вывести из  его  организма  основные  "шлаки"  чужой
информации, пользуясь благоприятным моментом.
    Клим уже разобрался в  хаосе  вспыхивающих  психических  состояний
Шаламова, был готов к предельной концентрации воли и психических сил -
подавить центры чужой памяти и без вмешательства гипноаппаратуры, но в
следующий миг ему показалось, что на голову рухнула скала!..
    Очнулся он спустя несколько секунд.  В  голове