Миллер  со  своими  египтянами  добрался  же  до
полярного моря, несмотря на все опасности. А перед ними там  прошли  другие.
Кто-то мог прийти туда и после египтян.  Откуда  нам  знать,  не  проник  ли
кто-нибудь из них в башню? И не натворил ли там каких-нибудь  страшных  дел,
сам, возможно, того не желая?
     - Мне трудно поверить, что у этиков нет сверхнадежной обороны.
     - Ах! - поднял палец Ла Виро. - Ты забываешь зловещий смысл  туннеля  и
веревки, найденных партией Миллера. Кто-то ведь пробил гору и  привязал  там
веревку. Весь вопрос в том, кто и зачем?
     - Возможно, это сделал кто-то из этиков второго порядка, агент-ренегат.
Ведь гость  говорил  тебе,  что  и  они  могут  деградировать.  А  если  это
происходит с ними, то уж с агентами тем более.
     - Да... как я не подумал об этом! - ужаснулся Ла Виро. - Но это  просто
немыслимо... и очень опасно!
     - Опасно?
     - Да. Агенты должны быть лучше нас, однако и они... погоди.
     Ла Виро закрыл глаза и поднял  вверх  правую  руку,  сложив  большой  и
указательный пальцы в букву "О". Герман молчал. Ла Виро произносил про  себя
формулу принятия неизбежного, применяемую Церковью и изобретенную им  самим.
По истечении двух минут он открыл глаза и улыбнулся.
     - Если так суждено, мы должны принять все и быть  готовыми.  Реальность
да будет с тобой... и с нами. Однако вернемся к тому, из-за чего я послал за
тобой. Я хочу, чтобы ты взошел на этот корабль  и  высмотрел  там  все,  что
возможно. Выясни, как настроен капитан, этот король Иоанн и вся его команда.
Разберись, представляют ли они угрозу для этиков. Иначе говоря,  есть  ли  у
них такая техника и оружие, которые могли бы обеспечить им доступ в башню. -
Ла Виро нахмурился и добавил: - Пора нам вмешаться.
     - Не хочешь ли ты сказать, что мы должны прибегнуть к насилию?
     - Что касается людей - нет. Но ненасилие и  пассивное  сопротивление  -
это понятия, применяемые лишь к живым существам. Герман, если так  надо,  мы
потопим этот пароход! Но лишь в самом  крайнем  случае,  если  не  останется
ничего другого. И только, имея уверенность, что никто не пострадает.
     - Я... я не знаю. Мне кажется, мы, сделав это, проявили  бы  неверие  в
этиков. Они вполне способны справиться с простыми людьми вроде нас.
     - Ты попался в ловушку, против которой постоянно остерегает  Церковь  и
ты сам не раз остерегал других. Этики не боги. Бог только один.
     - Хорошо. - Герман встал. - Я тотчас же отправляюсь.
     - Ты бледен, Фениксо. Не бойся так. Может быть, уничтожать  корабль  не
понадобится. И в любом случае мы сделаем это, лишь  будучи  уверены  на  сто
процентов, что никто не будет ранен или убит.
     - Меня пугает не это. А то, что какая-то часть меня жаждет влезть в эту
интригу и радостно трепещет при мысли  о  потоплении  судна.  Старый  Герман
Геринг до сих пор живет во мне, а я-то думал, что разделался с ним навеки.

        "ГЛАВА 22"

     "Рекс грандиссимус" поистине был прекрасным и величественным судном.
     Он шел, бороздя воды на середине Реки, огромный и белый, воздев к  небу
черные дымовые трубы, работая двумя гигантскими колесами. Над мостиком вился
флаг, показывая временами трех золотых львов на алом поле.
     Герман Геринг, ожидавший на палубе трехмачтовой  шхуны,  поднял  брови.
Это был явно не алый феникс на голубом поле, задуманный Клеменсом.
     В небе над пароходом парило множество дельтапланов, а  на  Реке  кишели
суда всякого рода - официальные и любопытствующие.
     Пароход замедлял ход - его капитан  верно  истолковал  значение  ракет,
пущенных  Герингом  со  шхуны.   Притом   нельзя   было   пробиться   сквозь
загромождающие путь суденышки, не раздавив их.
     Наконец "Рекс" остановился, подрабатывая колесами лишь настолько, чтобы
его не сносило течением.
     Шхуна поравнялась с ним, и капитан проревел в  рупор  из  рыбьего  рога
свое сообщение. Человек на  нижней  палубе  "Рекса"  тут  же  соединился  по
телефону, висевшему на переборке, с мостиком. Из рубки высунулся некто, тоже
с рупором, и рявкнул так, что Герман вздрогнул и решил: тут не обошлось  без
электроусилителя.
     - Поднимайтесь на борт!
     Хотя капитан "Рекса" находился футах в пятидесяти пяти над  водой  и  в
ста, если считать по горизонтали, Герман узнал его.  Рыжие  волосы,  широкие
плечи, узкое лицо принадлежали Иоанну Безземельному, бывшему королю  Англии,
Ирландии и прочая, и прочая. Через несколько минут Герман взошел на  "Рекс",
и два вооруженных до зубов стража подняли его в небольшом лифте  на  верхний
этаж мостика. По пути он спросил их:
     - А что стряслось с Сэмом Клеменсом?
     Они удивились, и один ответил вопросом на вопрос:
     - Откуда вы его знаете?
     - Слухи путешествуют быстрее, чем ваш пароход. - Это  было  правдой,  и
если он не сказал всей правды, то и не солгал.
     Они вошли в рубку. Иоанн стоял около рулевого и смотрел вдаль.
     Он обернулся на звук закрывшегося лифта. Он был ростом пять футов  пять
дюймов, красивой и мужественной наружности, с широко поставленными  голубыми
глазами. Черную форму, бывшую на нем, он надевал, очевидно, лишь когда хотел
произвести впечатление на местных жителей. Китель, брюки и сапоги были сшиты
из кожи "речного дракона". Китель украшали золотые  пуговицы,  а  с  фуражки
беззвучно рычал золотой лев. Интересно, подумал Герман, где  он  взял  столь
редкий металл? Возможно, отнял у какого-нибудь бедняги.
     Грудь у капитана была голая. Рыжие волосы, на пару тонов темнее, чем на
голове, вились вокруг знака V на лацкане.
     Один из офицеров, сопровождавших Германа, отдал честь.
     - Посланник из Вироландо, сир!
     Ишь ты, подумал Герман - сир, а не сэр.
     Иоанн его явно не узнал, и Герман  удивился,  когда  король  с  улыбкой
подошел и протянул ему руку. Герман пожал ее. Почему бы  и  нет?  Он  пришел
сюда не мстить, а выполнить свой долг.
     - Добро пожаловать на "Рекс". Я его капитан, Иоанн Безземельный.  Хотя,
как видите, если земли у меня и нет, то  есть  нечто  более  ценное  -  этот
корабль. - И Иоанн добавил со смехом: - Когда-то  я  был  королем  Англии  и
Ирландии, если вам это о чем-то говорит.
     - А я - брат Фениксо, священник Церкви Второго  Шанса  и  секретарь  Ла
Виро. От его имени приветствую вас в Вироландо. Да, ваше величество, я читал
о вас. Я родился в двадцатом веке, в Баварии.
     Джон вскинул густые рыжие брови:
     - Я, конечно же, слышал о Ла Виро, и нам говорили, что  он  живет  чуть
выше по Реке.
     Король представил остальных - Герман  не  знал  никого,  кроме  первого
помощника  Огастеса  Струбвелла,  очень  высокого,   белокурого,   красивого
американца. Он пожал гостю  руку  и  сказал:  "Добро  пожаловать,  епископ".
Похоже, и он не узнал Германа. Тот мысленно пожал плечами. В  конце  концов,
он пробыл в Пароландо недолго, и было это больше тридцати трех лет назад.
     - Выпьете что-нибудь? - спросил Иоанн.
     - Нет, благодарю вас. Надеюсь, вы  позволите  мне  остаться  на  борту,
капитан. Я  прибыл  сюда,  чтобы  сопровождать  вас  до  нашей  столицы.  Мы
приветствуем вас с миром и любовью и надеемся, что вы пришли к нам с теми же
чувствами. Ла Виро хочет встретиться с вами и благословить вас. Быть  может,
вам захочется немного побыть у нас и  размять  ноги  на  берегу.  Вы  можете
оставаться столько, сколько вам будет угодно.
     - Я, как вам известно,  не  вашего  вероисповедания,  -  сказал  Иоанн,
принимая от денщика чашу с виски. - Но к вашей Церкви  отношусь  с  глубоким
уважением. Она оказала огромное цивилизующее влияние на  Реку.  Это  больше,
чем я могу сказать о церкви, к которой  когда-то  принадлежал.  Деятельность
Церкви очень облегчила нам путь, уменьшив воинственность населения. Впрочем,
напасть на нас отважились бы немногие.
     - Я рад это слышать. - Герман счел за благо не заговаривать о том,  что
Иоанн совершил в Пароландо. Возможно, король изменился. Сомнение  трактуется
в пользу обвиняемого.
     Капитан  распорядился  о  помещении  для  Геринга.  Его  поместили   на
техасской палубе, служащей продолжением камеры  под  мостиком  и  занимавшей
переднее правое крыло посадочной палубы. Там жили старшие офицеры.
     Иоанн спросил Геринга о его земной жизни. Тот ответил, что о прошлом не
стоит говорить. Только настоящее имеет значение.
     - Возможно, - сказал Иоанн, - но настоящее - это итог прошлого. Если вы
не хотите говорить о себе, то, быть может, расскажете о Вироландо?
     Вопрос был законный, хотя неясно было,  не  хочет  ли  Иоанн  выведать,
каков военный потенциал  государства.  Геринг  не  собирался  сообщать,  что
такового не имеется вообще. Пусть сам выясняет. Однако он  дал  понять,  что
никому из команды "Рекса" не разрешат сойти на берег с оружием.
     - Будь это в другом месте, я бы не послушался, - улыбнулся Иоанн. -  Но
я уверен, что в сердце Церкви мы будем в безопасности.
     - Этот край, насколько мне известно, уникален, -  сказал  Герман.  -  И
рельеф, и население - все здесь не такое, как везде Первое вы можете  видеть
сами. - И он показал на скальные столбы.
     Да, это поистине страна колонн. Но чем же ваши граждане  отличаются  от
других?
     - Почти все они - дети Реки. При первом воскрешении этот район заселили
детьми, умершими в возрасте пяти-семи лет. Их было около двадцати на каждого
взрослого. Нигде больше я не слыхал о такой пропорции. Дети были собраны  из
разных мест и времен, принадлежали к разным нациям и расам. Лишь одно у  них
было общее - испуг. К счастью, взрослые происходили в основном из  мирных  и
прогрессивных стран - из Скандинавии, Исландии, Швейцарии  двадцатого  века.
Эта страна не знала ожесточенной борьбы за власть, шедшей в  других  местах.
Пролив на западе служит преградой между нами и титантропами, живущими за ним
Люди, обитающие ниже по Реке, отличаются столь  же  мирным  нравом.  Поэтому
взрослые сумели посвятить все свое время заботе о детях.
     Потом Ла Виро стал рассказывать повсюду о  своей  встрече  с  одним  из
таинственных существ, создавших  этот  мир.  Его  постигла  бы  судьба  всех
пророков в начале их пути - то есть осмеяние со стороны многих  и  признание
немногих. Но Ла Виро имел при себе нечто больше слов и убеждений  -  веское,
осязаемое доказательство. Такого не было больше ни у кого - стало быть,  эту
вещь произвели этики.
     Это был Дар, как его обычно называют.  Вы  увидите  его  в  Храме.  Это
золотая спираль. И вот Ла Виро обосновался здесь.
     Дети воспитывались в строгости и любви, и  это  они  создали  культуру,
которую вы видите вокруг.
     - Если ваши граждане столь же прекрасны духовно, как их страна на  вид,
- сказал Иоанн, - то они, должно быть, ангелы.
     - Они люди - и поэтому здесь не Утопия и не рай. Однако я убежден,  что
нигде больше вы не встретите столько искренне дружелюбных, открытых,  щедрых
и любящих людей. Здесь очень приятно жить тому, кто им близок по духу.
     - Пожалуй, можно будет устроить здесь длительную стоянку. У нас  моторы
нуждаются в перемотке, а на это нужно время.
     - Срок вашего пребывания здесь зависит только от вас.
     Иоанн  бросил  на  Геринга  проницательный   взгляд.   Тот   улыбнулся.
"Прикидываешь, какую бы пользу извлечь из вироландцев? Или просто  надеешься
здесь отдохнуть, не опасаясь, что твой пароход захватят?"
     В это время в рубку вошел человек ростом около  шести  футов,  покрытый
бронзовым загаром, широкоплечий и с выпуклой грудью
     Его прямые волосы были черны как смоль и густые черные  брови  нависали
над свирепыми черными глазами. Герингу редко доводилось видеть такие сильные
лица. Вошедший излучал то, что в детские годы Геринга  называлось  "животным
магнетизмом".
     - А вот и Гвалхгвинн, -  сказал  Иоанн,  -  капитан  моих  десантников.
Познакомьтесь. Превосходный  парень,  отменный  фехтовальщик  и  стрелок  из
пистолета, величайший игрок в покер. Он валлиец и по обеим линиям происходит
от королей, коли не врет.
     У Геринга вся кровь отхлынула от сердца.
     - Бертон! - прошептал он.

        "ГЛАВА 23"

     Никто, похоже, не расслышал, что он сказал.
     Увидев пораженное, но тут же невозмутимо застывшее лицо Бертона, Геринг
понял, что тот узнал его. Бертон,  услышав,  что  перед  ним  брат  Фениксо,
посланник Ла Виро и священнослужитель, поклонился и проговорил с насмешливой
улыбкой:
     - Ваше преподобие...
     - У нас в Церкви не приняты такие обращения, капитан, - заметил Геринг.
Бертон знал это, конечно, - он просто издевался.
     Пусть его. Главное то, что он, похоже,  не  собирается  открывать,  что
брат Фениксо - на самом деле Геринг. Не потому, что  так  любит  Геринга,  а
потому, что в случае разоблачения Геринг назовет настоящее  имя  Бертона.  А
ставка Бертона, как видно, гораздо крупнее, чем у Геринга. Геринг мог  бы  и
не скрываться - ему просто не хотелось объяснять, почему  он  теперь  принял
новую веру. Такой рассказ занял бы слишком много времени, и все равно многие
не поверили бы в искренность его обращения.
     Король  Иоанн  усердно  занимал  своего  гостя,  решительно,  по   всей
видимости, не признавая в нем того, кого когда-то огрел по голове  рукояткой
пистолета.  Геринга  такое  положение  дел  очень  устраивало.  Если  Иоанну
думается, что он запросто сможет  запугать  и  ограбить  местное  население,
лучше ему не знать, что здесь присутствует его давняя жертва.  Полагая,  что
Фениксо - просто безобидный священник, король может в чем-то  раскрыть  свои
замыслы.
     Возможно, конечно, и то, что Иоанн переменился к лучшему. Разве стал бы
Бертон в противном случае служить королю?
     Да, стал бы, если бы очень хотел доплыть до истоков.
     И все же, быть может, Иоанн уже не  та  гиена  в  человеческом  облике.
Впрочем, к чему так обижать гиен?
     Поживем - увидим.
     Иоанн предложил показать гостю пароход. Геринг  охотно  согласился.  Он
уже осматривал корабль в Пароландо, еще до завершения отделки, и даже  после
стольких лет хорошо  помнил  его  устройство.  Но  теперь  он  увидит  судно
полностью отделанным и вооруженным. Он сможет представить подробный отчет Ла
Виро. Пусть владыка решает, возможно ли  затопить  такой  пароход  в  случае
надобности. Геринг, впрочем, и не принимал всерьез заявление Ла Виро.  Такая
операция без кровопролития неосуществима
     Однако свое мнение он пока что оставил при себе.
     Бертон исчез в самом начале экскурсии, но  через  десять  минут  явился
снова и преспокойно присоединился к хозяину с гостем. Они как раз входили  в
большой салон. Геринг сразу увидел американца, Питера Джейруса Фрайгейта,  и
англичанку, Алису Харгривз, - они играли  на  бильярде.  Он  испытал  шок  и
невнятно ответил на какой-то вопрос Иоанна.  Вспомнив,  как  он  поступил  с
ними, особенно с женщиной, Геринг ощутил всю тяжесть своей вины
     Ну, теперь-то его опознают. Тогда и Иоанн, и  Струбвелл  тоже  вспомнят
его. И Иоанн утратит к нему всякое доверие.
     Геринг пожалел, что сразу не назвал своего настоящего имени.
     Но кто мог предугадать, что при населении тридцать пять-тридцать  шесть
биллионов на борту окажутся как раз те, кто его слишком хорошо знает? Да  не
один, целых трое!
     Gott! А где же остальные? Где неандерталец Казз, боготворивший Бертона?
Где тот - не то арктурианин, не то тау-китянин? Где тохарка Логу? Где  еврей
Руах?
     Двое  игроков,  как  и  все  в  салоне,  посмотрели  на  вошедших  даже
чернокожий, игравший на рояле рэгтайм "Котенок на клавишах", прервал игру  и
опустил руки.
     Струбвелл громко призвал всех к тишине и вниманию  и  представил  брата
Фениксо, посланца Ла Виро, сказав, что тот поплывет с ними до Аглейо. К нему
следует относиться со всей  предупредительностью,  но  сейчас  подходить  не
надо. Его величество водит гостя по "Рексу".
     Музыка и  беседы  возобновились.  Фрайгейт  и  Харгривз,  посмотрев  на
визитера чуть дольше остальных, вернулись к своей игре. Кажется, они его  не
узнали. Ну что ж, прошло ведь шесть лет "с тех пор, как они расстались.  Они
уже не слишком хорошо помнят его. Хотя после таких  событий  Герман  мог  бы
поручиться, что они вовек его не забудут. Притом  Фрайгейт  на  Земле  видел
много его фотографий в молодые  годы,  что,  казалось  бы,  должно  освежить
память.
     Ничего они не забыли. Это Бертон, отстав от экскурсии, предупредил  их.
Это он велел им вести себя как ни в чем не бывало. Но зачем?
     Чтобы отпустить Герингу вину, молчаливо сказав ему:  "Мы  прощаем  тебя
теперь, когда  ты  так  изменился.  Сделаем  вид,  будто  видим  друг  друга
впервые?"
     Маловероятно, разве только и с  Бертоном  произошли  большие  перемены.
Скорей всего это сделано для того, чтобы разоблаченный Геринг не разоблачил,
в свою очередь, Бертона. Очень возможно, что и Фрайгейт с Харгривз  числятся
здесь под фальшивыми именами.
     Но обдумать все это как следует Герингу было некогда. Король Иоанн, как
гостеприимный хозяин, неутомимо водил гостя по всему "Рексу", знакомя его  с
разными  людьми,  которые  в  свое  время   были   знамениты,   пользовались
скандальной славой или, по крайней мере, известностью. Иоанн, плывя по  Реке
столько лет, имел возможность подобрать себе такую  коллекцию.  Приходилось,
как видно, выгонять безвестных, чтобы освободить место для знаменитостей.
     Это не произвело на Геринга ожидаемого Иоанном впечатления. В том,  кто
был вторым лицом в германской империи  и  встречался  с  деятелями  мирового
масштаба, не так-то легко вызвать  почтительный  трепет.  Более  того,  опыт
общения с великими и сходящими за великих в обоих мирах открыл Герингу,  что
образ, предъявляемый публике, и человек, который под ним  скрывается,  часто
самым жалким или отвратительным образом отличаются друг от друга.
     Больше всего Геринга в этом мире  поразил  человек,  который  на  Земле
считался бы полным  ничтожеством  и  неудачником:  Жак  Жийо,  Ла  Виро,  Ла
Фондинто.
     И в земной жизни Германа тоже был человек, вызывавший у него  почтение,
покорявший, даже порабощавший  его  силой  своей  личности:  Адольф  Гитлер.
Только однажды Герман воспротивился своему фюреру, хотя много  раз  полагал,
что фюрер не прав - да и тогда быстро  пошел  на  попятный.  Теперь,  пробыв
много лет в Мире Реки и многому научившись в Церкви, Герман  утратил  всякое
уважение к этому безумцу. Равно как и к тогдашнему Герингу.  Даже  думать  о
нем было противно.
     Однако ненависть к себе была не настолько  сильна,  чтобы  счесть  себя
погибшим навеки. Думать так значило поставить себя особняком, преисполниться
преступной гордыни и спеси, черпая в этом некое странное самодовольство.
     Была, однако, и опасность впасть в гордыню, не  совершая  вышеназванных
грехов. Возгордиться тем, что ты так смирен.
     Этот христианский грех почитался таковым и в ряде других религий. Но Ла
Виро, будучи примерным католиком всю свою земную жизнь, в ту пору о подобном
грехе не слыхивал. Священник никогда  не  упоминал  о  нем  во  время  своих
долгих,  наводящих  сон  проповедей.  О  существовании  этого  старого,   но
малоизвестного греха Жийо узнал только в Мире Реки.
     Геринг, убедившись в конце войны, что Гитлер безумен,  остался  все  же
верен ему. Верность, одна из добродетелей Геринга, порой так шла  вразрез  с
разумом, что превращалась  в  порок.  На  Нюрнбергском  процессе  Геринг,  в
отличие от большинства обвиняемых, не отрекался от фюрера  и  не  валил  всю
вину на него.
     Желал бы он теперь, чтобы  у  него  хватило  тогда  мужества  выступить
против вождя - пусть даже его, Геринга, падение из-за этого  последовало  бы
намного раньше, чем в действительности, пусть даже это стоило бы ему  жизни.
Если бы можно было начать сначала... Но Ла Виро сказал ему
     - Ты и так каждый день начинаешь  все  сначала.  Просто  обстоятельства
изменились, вот и все.
     Третьим человеком, п