В Реке плавало небольшое количество Граалей,  их  выловили  и  принесли
спасенному. Один он опознал как свой и в полдень уже ел из  него.  Несколько
Граалей были "свободными", то есть открыть их мог любой, и государство Новая
Надежда реквизировало их.
     Потом француз спросил, не проплывали ли мимо гигантские суда с гребными
колесами. Да,  одно  прошло,  "Рекс  грандиссимус",  управляемое  бесчестным
Иоанном, королем английским.
     - Хорошо, - сказал француз, подумал и добавил:  -  Я  мог  бы  остаться
здесь и подождать, когда придет "Марк Твен". Но я, пожалуй, отправлюсь вслед
за Торном.
     Он уже достаточно оправился, чтобы рассказать о себе. И как он  о  себе
говорил!
     - Я - Савиньен де Сирано Второй де Бержерак. Я предпочитаю, чтобы  меня
называли Савиньен, но все почему-то зовут меня Сирано. И  я  позволяю  людям
эту маленькую вольность. Ведь в последующих веках  меня  знают  как  Сирано,
хотя это неверно, и я столь знаменит, что люди уже  не  могут  привыкнуть  к
другому имени. Им кажется, что они  лучше  знают,  как  меня  называть.  Вы,
разумеется, слышали обо мне.
     И он оглядел своих спасителей, словно давая понять, какая честь для них
принимать у себя столь великого человека.
     - С прискорбием должен сознаться, что не слышал, - сказал Мэлори.
     - Что? Я был величайшим  фехтовальщиком  своего  времени.  Да  что  там
своего - всех времен. К чему понапрасну скромничать?  Я  был  также  автором
нескольких замечательных трудов, Я написал острые сатиры  о  путешествии  на
Солнце и на Луну. Мою пьесу "Обманутый педант" некий  мсье  Мольер  позднее,
кажется, выдал за свою, внеся в нее некоторые  изменения.  Ну,  возможно,  я
несколько преувеличиваю, но он, безусловно, использовал мою комедию. И,  как
я понимаю, англичанин по имени Джонатан Свифт  также  использовал  некоторые
мои идеи в своих "Путешествиях Гулливера". Я их не упрекаю, поскольку и  сам
порой использовал чужие идеи - усовершенствуя их, разумеется.
     - Все  это  очень  хорошо,  сэр,  -  сказал  Мэлори,  воздержавшись  от
упоминания о собственных  работах.  -  Но,  если  для  вас  это  не  слишком
утомительно, вы могли бы рассказать нам, как очутились на воздушном  корабле
и отчего этот корабль загорелся.
     Де Бержерак жил у Мэлори в ожидании времени, когда  ему  найдут  пустую
хижину или дадут инструменты, чтобы он сам построил себе дом. В  тот  момент
он, его хозяева и еще человек сто сидели или стояли у большого костра  перед
хижиной.
     Рассказ получился длинный  и  еще  более  фантастический,  чем  повести
самого рассказчика или Мэлори. Сэр Томас, однако,  чувствовал,  что  француз
рассказывает не все. Когда тот закончил, Мэлори произнес,  словно  размышляя
вслух:
     - Так, значит, это правда, что есть башня посреди  северного  полярного
моря, - того самого, из которого берет начало Река, впадая потом в него  же?
И правда, что создатели этого мира, кто бы они ни были, живут в этой  башне?
Хотелось бы мне знать, что стало  с  тем  японцем,  Пискатором.  Приняли  ли
обитатели башни - а это, безусловно, ангелы - его  к  себе,  ибо  он  прошел
сквозь врата рая? Или они отослали его  куда-то  -  возможно,  в  отдаленную
часть Реки? И этот Торн - что  могло  толкнуть  его  на  преступление?  Быть
может, он демон в человеческом обличье.
     Де Бержерак громко и презрительно рассмеялся.
     - Ни ангелов, ни демонов не существует, друг мой. На Земле  я  говорил,
что нет и Бога, но сейчас этого не утверждаю.  Но,  признавая  существование
Творца, не обязательно верить в сказки об ангелах и демонах.
     Мэлори стал горячо  настаивать  на  своем.  Завязался  спор,  во  время
которого француз ушел прочь. Ночь он провел,  как  слышал  Мэлори,  у  одной
женщины,  считавшей,  что  столь  непревзойденный  фехтовальщик   должен   и
любовником быть непревзойденным. По ее словам, он  оправдал  ожидания,  хотя
оказался, пожалуй, чересчур привержен тому способу любви, который, по общему
мнению, достиг высот - или, скорее, бездн  -  во  Франции.  Мэлори  охватило
отвращение. Но позднее в тот же день де Бержерак пришел, чтобы извиниться за
свою неблагодарность по отношению к тому, кто спас ему жизнь.
     - Я не должен был насмехаться над вами, мой спаситель,  принявший  меня
под свой кров. Приношу вам тысячу извинений, надеясь  получить  взамен  одно
прощение.
     - Я вам прощаю, - искренне сказал Мэлори - И  хотя  вы  отвергали  нашу
церковь на Земле и кощунственно высказывались о Боге - возможно, сегодня  вы
не откажетесь посетить вечернюю мессу за- упокой души ваших товарищей?
     - Это самое меньшее, что я могу сделать, - сказал де Бержерак.
     Во время службы он обливался слезами так, что потом  Мэлори,  пользуясь
возвышенным настроем Бержерака, спросил его, не хочет  ли  тот  вернуться  к
Богу.
     - Я, пожалуй, никогда и не покидал его, если он существует,  -  ответил
француз. - Я оплакивал тех, кого любил на борту  "Парсеваля",  и  тех,  кого
уважал, хотя и не любил. Я плакал от злости на Торна - или как его там зовут
по-настоящему? А еще я плакал оттого, что столько мужчин и  женщин  еще  так
невежественны и суеверны, что верят во всю эту чушь.
     - Вы говорите о мессе? - ледяным тоном осведомился Мэлори.
     - Да, уж простите мне и эту вину! - крикнул де Бержерак.
     - Не прощу, пока вы искренне не покаетесь и не принесете свое  покаяние
Богу, которого столь тяжко оскорбили.
     - Quelle merdet! [Экое дерьмо! (фр.)] -  сказал  Бержерак,  но  тут  же
обнял Мэлори и расцеловал его в обе щеки. - Как я хотел бы, чтобы то, во что
вы верите, было правдой! Но будь это так, как мог бы я простить Бога.
     Он простился с Мэлори, сказав, что они, быть может, больше  никогда  не
увидятся. Завтра поутру он отправляется вверх по  Реке.  Мэлори  заподозрил,
что для этого Бержераку придется украсть лодку - так оно и оказалось.
     Потом  Мэлори  часто  думал  о  человеке,  выпрыгнувшем   из   горящего
дирижабля, о человеке, побывавшем в башне, о  которой  говорили  многие,  но
которую не видел никто, кроме француза и его  спутников.  Или,  если  верить
рассказу Бержерака, кроме них, кучки  древних  египтян  и  одного  лохматого
получеловека.
     Не прошло и трех лет, как мимо прошел второй огромный корабль.  Он  был
даже больше "Рекса", богаче его,  быстрее,  лучше  оснащен  и  вооружен.  Но
назывался он не  "Марк  Твен".  Его  капитан,  американец  Сэмюэль  Клеменс,
переименовал корабль, назвав его "Внаем не сдается".
     Капитан, очевидно, слышал, что король Иоанн назвал свой корабль, бывший
"Внаем  не  сдается",  "Рекс  грандиссимус".  Поэтому  Клеменс  взял  старое
название, торжественно написав его на борту.
     Пароход остановился, чтобы подзарядить свой батацитор и граали.  Мэлори
не представилось случая поговорить с капитаном, но он видел  и  его,  и  его
удивительного стража. Джо Миллер и правда был великаном десятифутового роста
и весил восемьсот фунтов. Но он был  не  столь  космат,  как  представлялось
Мэлори по рассказам. Он оказался не более волосатым,  чем  многие  известные
Мэлори мужчины, хотя у Джо волосы были длиннее. Челюсти у него действительно
выдавались  вперед,  а  нос  был  точно  у  обезьяны-носача  и  походил   на
здоровенный огурец. Однако вид у великана был разумный.

        "ГЛАВА 4"

     Преследователь двигался по Реке.
     До полудня оставался час. Через час легендарный пароход бросит якорь, и
толстенный алюминиевый кабель с медным наконечником соединит батацитор судна
с питающим камнем на берегу. Мощный импульс  энергии,  который  поступит  на
камень, подзарядит батацитор, а граали, расставленные на медной пластине  на
борту корабля, наполнятся пищей, спиртным и прочим.
     Пароход был весь белый, только над четырьмя колесными кожухами крупными
черными буквами значилось:  "ВНАЕМ  НЕ  СДАЕТСЯ".  Ниже  помельче:  "Капитан
Сэмюэль Клеменс". Ниже еще мельче: "Владельцы "Мстители, Инкорпорейтед"".
     Над рубкой развевался голубой флаг с алым фениксом.
     Такой же флаг был поднят на кормовом флагштоке, наклоненном  под  углом
сорок пять градусов с кормы нижней палубы.
     В длину пароход Сэма насчитывал пятьсот пятьдесят футов восемь  дюймов.
В ширину между колесными кожухами - сто пятнадцать футов. Осадка при  полной
нагрузке составляла восемнадцать футов.
     На пароходе было пять палуб. На нижней, "А", или котельной  размещались
разные склады, огромный батацитор, чья  шахта  уходила  вверх  на  следующую
палубу, четыре электромотора,  приводящие  в  движение  колеса,  и  огромный
котел. Батацитор представлял собой  громадный  аппарат  пятидесяти  футов  в
ширину и сорока трех в высоту. Один из инженеров  Сэма  утверждал,  что  это
изобретение относится к концу двадцатого века. Поскольку этот инженер  якобы
жил после 1983 года, Сэм подозревал в нем агента. (Инженер давно уже умер.)
     Батацитор  (батарея-конденсатор)  мог  принять  высоковольтный   разряд
питающего камня за секунду и распределить всю энергию за секунду или меньше,
если  требовалось.  Он  служил  источником  энергии   для   четырех   мощных
электродвигателей  и  прочих  систем  корабля,   включая   кондиционирование
воздуха.
     Подогреваемый  электричеством  котел  шестидесяти  футов  диаметром   и
тридцать высотой снабжал горячей водой душевые, отапливал каюты, обеспечивал
производство спирта, приводил  в  действие  паровые  пулеметы  и  самолетные
катапульты, подавая сжатый воздух к пушке,  озвучивал  свистки  и  поставлял
бутафорию для обеих дымовых труб. Трубы назывались дымовыми по старинке - на
самом деле из них выходил пар, окрашенный под дым, и то когда Сэму приходила
охота устроить представление.
     В задней части котельной палубы на уровне воды  находился  большой  люк
для двух катеров и торпедоносца.
     На следующей палубе, "Б", были устроены по бокам крытые проходы, и  она
называлась прогулочной.
     На пароходах, которые в молодости  водил  по  Миссисипи  Сэм,  как  раз
нижняя палуба называлась главной, а та, ,что над ней, - котельной.
     Но поскольку на "Внаем не сдается" котел помещался  на  нижней  палубе,
Сэм соответственно назвал и ее. А  вторую  палубу  стал  именовать  главной.
Сначала это путало его помощников привыкших к земной терминологии, но  потом
они привыкли.
     Иногда, если пароход  становился  на  якорь  в  мирной  местности,  Сэм
отпускал  команду  на  берег  (кроме  вахтенных,  разумеется).  И  устраивал
экскурсию для местных высокопоставленных  лиц.  Одетый  в  белый  китель  из
рыбьей  кожи,  длинный  белый  кильт,  белые,  до  колен,  сапоги,  в  белой
капитанской фуражке, он проводил своих гостей по судну  сверху  донизу.  При
этом, разумеется, он и несколько  десантников  не  спускали  с  экскурсантов
глаз,  поскольку  на  "Внаем  не  сдается"  имелось  немало  соблазнов   для
сухопутной публики.
     Попыхивая сигарой между фразами, Сэм объяснял все -  или  почти  все  -
любопытным визитерам.
     Закончив осмотр нижней, котельной, палубы, Сэм вел их наверх на главную
палубу "Б".
     - Моряки назвали бы эти ступеньки трапом, - говорил он. - Но  поскольку
почти вся моя команда состоит из сухопутных крыс и у нас  имеется  несколько
настоящих трапов, то я решил; пусть лестницы так  и  зовутся  лестницами.  В
конце концов, они состоят из ступенек, а не из перекладин. По той же причине
я постановил, невзирая на яростные протесты ветеранов флота, именовать стены
не переборками, а стенами. Однако разницу между обычной  дверью  и  люком  я
оставил. Люк - это толстая,  водо-  и  воздухонепроницаемая  дверь,  которая
задраивается с помощью рычажного механизма.
     - А что это за орудие? - спрашивал кто-нибудь из туристов, показывая на
длинную дюралюминиевую трубу, похожую  на  пушку  и  стоящую  на  лафете.  С
казенной части в нее входили широкие пластмассовые трубки.
     - Это паровой пулемет  восьмидесятого  калибра.  Его  сложный  механизм
позволяет  выбрасывать  на  большой  скорости  поток   пластмассовых   пуль,
поступающих снизу. Движущей силой служит пар из котла.
     Однажды некто, побывавший на "Рексе", сказал:
     - У короля Иоанна есть несколько  паровых  пулеметов  семьдесят  пятого
калибра.
     - Да. Я сам их проектировал. Но этот сукин сын увел у меня  пароход,  и
я, когда строил новый, установил более мощные пулеметы.
     Сэм показывал гостям  окна  (не  иллюминаторы,  а  именно  окна)  вдоль
крытого  прохода,  "который  некоторые  члены  моей  команды  с   невиданной
наглостью и неслыханным бесстыдством называют  коридором.  За  моей  спиной,
разумеется".
     Он показывал туристам каюты, поражая их удобствами и роскошью.
     - У нас здесь сто двадцать восемь кают,  каждая  рассчитана  на  двоих.
Обратите внимание на  медную  откидную  койку.  Оцените  фаянсовые  унитазы,
душевую с горячей и холодной водой, умывальник с латунной арматурой, зеркала
в латунных рамах, дубовые письменные столы. Шкафы не  очень  велики,  но  мы
ведь не возим с собой большой  запас  одежды.  Обратите  также  внимание  на
оружейную стойку, где можно держать пистолеты, винтовки, копья, мечи и луки.
Ковры на полу сделаны из  человеческих  волос.  А  поглядите-ка  на  стенную
роспись. Это все оригиналы кисти Мотонобу,  жившего  с  1476  по  1559  год,
великого японского художника, основавшего живописный стиль "кано".
     А в соседней каюте имеются картины  Зевсиса  из  Гераклеи.  Их  десять.
Собственно говоря, это каюта самого Зевсиса. Он, как вам известно, а  может,
и неизвестно, был великим художником пятого века  до  нашей  эры,  уроженцем
Гераклеи,  греческой  колонии  в  Южной  Италии.  О  нем  говорили,  что  он
выписывает виноградную кисть так похоже, что  птицы  слетаются  ее  клевать.
Зевсис не  подтверждает  этого,  но  и  не  отрицает.  Я  лично  предпочитаю
фотографин, но и в моей каюте есть  картины.  Одну  написал  Питер  де  Хох,
голландский  художник  семнадцатого  века.  Другую  -  итальянец,   Джованни
Фаттори, 1825-1908. Бедняга. Это была, очевидно, его последняя  работа,  так
как он упал за борт во время вечеринки, и колесо  размололо  его  на  куски.
Даже если его воскресили, что маловероятно, он нигде не сможет найти  краски
- они имеются только здесь и на "Рексе".
     Потом Сэм вел всех вдоль прогулочной палубы на нос, к установленной там
88-миллиметровой пушке. Она еще не опробована в деле, говорил Сэм,  и  запас
пороха пора уже менять.
     - Зато, когда мы нагоним "Рекса", подлый Иоанн взлетит на воздух.
     На променаде  находились  еще  и  ракетные  батареи  -  самонаводящиеся
снаряды стреляли на полторы мили, а их боеголовки из пластиковой  взрывчатки
весили сорок фунтов.
     - Если пушки подведут, ракеты точно разнесут его задницу.
     Одна  из  туристок  была  хорошо   знакома   с   книгами   Клеменса   и
биографическими трудами о нем. Она тихо сказала своему спутнику.
     - Никогда бы не подумала; что Марк Твен такой кровожадный.
     - Сударыня, - сказал  Сэм,  услышавший  эти  слова,  -  я  вовсе  -  не
кровожаден! Я самый мирный человек на свете! Я  не  выношу  насилия,  и  при
мысли о войне у меня все нутро переворачивается. Если вы читали мои очерки о
войне и о тех, кому она по вкусу, вы должны это знать.
     Но эту ситуацию, как  и  многие  другие,  мне  просто  навязали.  Чтобы
выжить, приходится лгать лжецам, обманывать обманщиков и убивать убийц, пока
они не убили тебя! Для  меня  это  лишь  вынужденная,  хотя  и  оправданная,
необходимость. Что бы сделали вы, если бы король Иоанн увел у вас пароход  -
и это после того, как вы годами разыскивали железо и прочие  металлы,  чтобы
осуществить свою мечту! А потом годами сражались с теми, кто хотел отнять  у
вас вашу находку, и вас со всех сторон подстерегали убийство и  измена!  Как
бы вы поступили, если бы Иоанн убил ваших близких друзей, вашу жену и  ушел,
оставив вас в дураках? Позволили бы вы, чтобы это сошло ему  с  рук?  Думаю,
что нет, если в вас есть хоть капля мужества.
     - Мне отмщение, и аз воздам, сказал Господь, - заметил мужчина.
     - Да. Возможно. Но если Господь существует и как-то  осуществляет  свою
месть, как он может делать это без участия людей? Слыхали вы, чтобы  злодеев
поражала молния? Ну, бывает иногда. Однако молния поражает ежегодно и тысячи
невинных. Нет уж, Господь вынужден использовать простых смертных в  качестве
своих орудий, а кто больше годится на это, чем я? Из кого еще обстоятельства
выковали столь острое и пригодное для дела Господне оружие?
     Сэм так расстроился, что пришлось послать десантника в большой салон за
четырьмя унциями бурбона ради успокоения нервов.
     Еще до того как прибыло виски, кто-то из туристов пробурчал:
     - Чушь собачья!
     - Выкиньте его с парохода! - крикнул Сэм. Так и сделали.
     - Какой вы сердитый, - сказала его читательница.
     - Да, мэм, я сердит. И есть отчего. Я был сердит на  Земле,  сержусь  и
здесь.
     Десантник принес  Сэму  виски.  Тот  мигом  выпил  порцию  и  продолжал
экскурсию, вновь обретя хорошее настроение.
     Он повел группу по широкой лестнице в большой салон. Они остановились у
входа, и послышались охи и ахи. Салон имел двести футов в длину, пятьдесят в
ширину  и  двадцать  в  высоту.  На  потолке  висели  в  ряд  пять  огромных
хрустальных люстр.  Салон,  кроме  множества  окон,  освещали  потолочные  и
настенные светильники, а также торшеры из фасонно отлитой меди.
     В дальнем конце  была  сцена  -  на  ней,  пояснил  Клеменс,  ставились
спектакли или  помещался  оркестр.  Имелся  там  и  большой  экран,  который
опускали, когда показывали кино.
     - Химически обработанную пленку мы не применяем, - говорил Сэм. - У нас
электронные камеры. Мы снимаем оригинальные фильмы или повторно экранизируем
земную классику
     Сегодня, например, будет показываться "Мальтийский сокол"  [Детективный
роман Д. Хэммета, экранизированный в Голливуде.]. Из прежнего состава у  нас
нет никого, кроме Мэри Астор - ее настоящее имя  Люсиль  Лангеханке,  и  она
играет секретаршу Сэма Спейда. В том фильме, как мне говорили, она играла не
свою роль. Впрочем, вряд ли кто-то из вас понимает, о чем я толкую.
     - Я понимаю, - сказала читательница Марка Твена. - А кто же  играет  ее
прежнюю роль в вашем фильме?
     - Американская актриса Элис Брэйди.
     - А Сэма Спейда? Не могу себе представить в  этой  роли  никого,  кроме
Хэмфри Богарта.
     -  Говард  да  Сильва,  тоже  американец.  Настоящее  его  имя   Говард
Гольдблат, если я не ошибаюсь. Он очень благодарен за то, что ему  дали  эту
роль, хотя и утверждает, что на Земле  у  него  не  было  случая  раскрыться
полностью. Но он сожалеет, что его аудитория будет столь малочисленна.
     - А режиссер кто? Уж не Джон ли Форд?
     - Никогда о таком не слыхал. Наш режиссер - Александр Зингер.
     - А я никогда не слыхала о нем.
     - Возможно. Но он, кажется, в свое время был  известен  в  голливудских
кругах.
     Несколько раздраженный этим, ненужным, по его  мнению,  вмешательством,
Сэм стал показывать шестидесятифутовый, из полированного дуба бар по  левому
борту, с выстроенными в ряд  бутылками  и  графинами.  На  группу  произвели
большое впечатление и напитки, и хрустальные  бокалы.  Еще  больше  поразили
всех четыре больших рояля. Сэм сказал, что у него на борту есть  по  меньшей
мере десять знаменитых пианистов  и  пятеро  композиторов.  Например,  Селим
Пальмгрен (1878-1951), финский композитор  и  пианист,  известный  тем,  что
основал школу финской национальной музыки. Имеется также Джованни Пьерлуиджи
да Палестрина (1525-1594), автор знаменитых мадригалов и мотетов.
     - Раньше с нами плавал Амадей Моцарт, - сказал Сэм. - Он  действительно
великий композитор, некоторые  считают  -  величайший  из  всех.  Однако  он
оказался таким скверным человечишкой, таким ябедой,  распутником  и  трусом,
что я выкинул его с корабля.
     - Моцарт? - сказала