линдров!  Племя,
обитавшее на плоту, оказалось богатым, очень богатым!  И  если  он  сможет
уговорить вождя поделиться этим сокровищем, то проблема  пропитания  будет
решена. В конце концов, крючконосые в долгу перед экипажем "Хаджи"; по  их
вине потеряно все - судно, оружие, одежда и чаши, а с ними -  и  право  на
жизнь.
     Бартон покинул хранилище, осторожно притворив дверь.
     У него вдруг возникли опасения, что оказанное им гостеприимство имеет
свои границы. Свободные цилиндры являлись слишком большой  ценностью;  они
приносили команде плота немалый  доход  и  могли  служить  выкупом  у  тех
берегов, где скорость судна и  сила  оружия  не  обеспечивали  безопасного
плавания. Если он попросит у  вождя  семь  чаш  и  получит  отказ,  то  за
цилиндрами  наверняка   станут   приглядывать.   Пожалуй,   не   следовало
распространяться на эту тему и возбуждать  излишнюю  подозрительность.  Их
могут в любой момент выкинуть с плота.
     Проходя мимо  статуи,  Бартон  увидел,  что  вождь  кончил  возносить
молитвы и направился на остров; очевидно, он хотел  понаблюдать  за  ходом
работ.  Бартон  в  нерешительности  остановился,  потом,  упрямо  вздернув
голову, зашагал следом. Он все-таки решил потолковать о свободных чашах  -
вне зависимости от исхода.
     Когда человек бездействует, удача его спит.



19

     На родном языке вождя звали Муту-ша-или, что означало "Божий человек"
- Мафусаил.
     Как-то во сне Бартон возмечтал встретиться с  патриархом-долгожителем
из Ветхого Завета. Нет, этот Мафусаил не имел к нему  никакого  отношения.
Он родился в Вавилоне и никогда даже не слышал о евреях. На Земле  он  был
надсмотрщиком в зернохранилище, а здесь превратился в  создателя  и  главу
новой религии, капитана огромного плота.
     - Это случилось много лет назад. Ночью в грозу я спал, и  во  сне  ко
мне явился Бог по имени Рашхаб. Я никогда о нем не слышал. Он сказал  мне,
что был могущественным Богом моих предков. Потомки забыли о нем, и  в  мое
время его почитали лишь в одном далеком поселении.
     - Но Боги не умирают, а лишь  меняются,  приобретая  иные  имена  или
оставаясь безымянными; и Рашхаб тоже жил - в  снах  многих  поколений.  Но
пришло время, когда он смог покинуть мир снов. Он  повелел  мне  встать  и
отправиться в путь - чтобы нести людям слово истины во имя Его и  по  воле
Его. Я должен был объединиться с единоверцами, построить  большой  плот  и
поплыть с моими людьми вниз по Реке.
     - Рашхаб  предрек,  что  спустя  много  лет  -  на  Земле  это  жизнь
нескольких поколений, - мы достигнем конца Реки, где она падает в  дыру  у
подножия гор. Это будет Вершина Мира. Там мы минуем преисподнюю,  огромную
мрачную пещеру, потом светлое море и окажемся в благословенных землях, где
будем жить вечно в мире и счастье вместе с богами и богинями.
     Бартон подумал, что перед ним  -  безумец.  Да,  он  попал  со  своей
командой в руки  фанатиков!  К  счастью,  поклонники  Рашхаба,  по  словам
Мафусаила,  никому  не  причиняли  намеренного  вреда,  разве  только  при
самозащите. Но Бартон  знал  по  собственному  опыту,  как  растяжимо  это
понятие.
     - Рашхаб повелел, чтобы перед входом в преисподнюю  его  статуя  была
разбита на куски и брошена в Реку. Он не объяснил  мне,  почему  надо  так
поступить; только заметил, что к тому времени мы все поймем сами.
     - Что ж, ваши намерения прекрасны и благочестивы, - произнес  Бартон.
- Но вы виноваты в гибели моего судна и в том, что мы лишились чаш.
     - Конечно, я прошу у вас прощения, но ничего не могу поделать  -  все
произошло по воле Рашхаба.
     Бартон  увидел  перед  собой  окаменевшее  лицо   собеседника.   Едва
сдерживаясь, он продолжал:
     - Трое моих людей ранены и не могут продолжать путь пешком. Дайте нам
хотя бы лодку, чтобы добраться до берега.
     Сверкнув черными глазами, Мафусаил показал на остров.
     - Вот он, берег, и там есть кормящий камень. Я прослежу, чтобы  ваших
раненых перенесли туда, дам сушеной рыбы и желудевого хлеба. Это все,  чем
я могу вам помочь. Пойми, я должен заниматься  своими  делами.  Нам  нужно
сдвинуть плот в Реку. Рашхаб наказал не терять ни дня пути  -  что  бы  ни
случилось. Если мы задержимся, то найдем врата в  страну  богов  запертыми
навеки... тогда нам останутся лишь скорбь, отчаяние и сожаление об  утрате
веры и цели свершенного странствия.
     Бартон понял, что бы он сам ни свершил, - все оправданно. Эти люди  в
долгу перед ним; он же им ничем не обязан.
     Мафусаил отвернулся. Вдруг  в  его  глазах  мелькнуло  изумление,  и,
указывая на Моната, выходившего из хижины, он спросил:
     - Кто это?
     Бартон шагнул ближе к вавилонянину.
     - Это существо из другого мира. Он со  своими  спутниками  прибыл  на
Землю с далекой звезды. Это случилось лет через  сто  после  моей  смерти,
вождь. Они пришли с миром, но  земные  люди  узнали,  что  у  них  есть...
лекарство -  такое  лекарство,  которое  может  предохранить  человека  от
старости. И люди потребовали открыть им секрет, но  пришельцы  отказались.
Земля и так была очень перенаселена, а даже  самый  достойный  человек  не
может жить вечно.
     - Ты заблуждаешься, - возразил Мафусаил.  -  Вечную  жизнь  нам  дали
боги.
     - Возможно; но согласно вашей религии бессмертным  может  стать  лишь
малая часть людей - например, те, что на плоту. Верно?
     - Да. Это кажется жестоким, но пути к мысли богов неисповедимы.
     - Ты прав. Мы знаем  о  богах  лишь  то,  что  они  милостивы  к  тем
человеческим существам, которые  их  славят.  Я  же  никогда  не  встречал
человека, чья жизнь была бы безупречна.
     - И здесь ты заблуждаешься.
     Бартон с трудом скрывал свое раздражение; спорить  с  этим  фанатиком
было бесполезно.
     - На Моната и его спутников со звезды  Тау  Кита  напала  разъяренная
толпа; они все погибли. Но перед этим Монат послал смерть почти всем людям
на Земле.
     Он замолк. Как объяснить этому невежественному существу суть событий,
которые он сам плохо понимал? Пришельцы оставили свой звездный корабль  на
орбите около Земли, и за миг до смерти Монат  подал  туда  радиосигнал.  В
ответ был исторгнут энергетический залп  такой  мощности,  что  почти  все
живое и разумное на Земле погибло. В этой истории  многое  оставалось  для
Бартона неясным - ведь в его  время  не  было  ни  радио,  ни  космических
кораблей.
     Мафусаил широко раскрыл глаза. Глядя на Моната, вавилонянин спросил:
     - Он великий волшебник? Он так могуществен, что смог убить сразу всех
людей?
     В какой-то момент Бартон решил  обратить  в  свою  пользу  мифическое
могущество Моната - как отмычку для получения лодки и нескольких  чаш.  Но
Мафусаила, невежду и безумца, никак нельзя было считать глупцом;  конечно,
он тут же задался бы вопросом, почему Монат,  такой  великий  чародей,  не
предотвратил крушения "Хаджи", или почему он не наградил  своих  спутников
чудесной способностью летать по воздуху.
     - Да, он убил их, - продолжал Бартон, -  и  сам  очнулся  на  здешних
берегах,  не  зная,  где  и  почему  он  тут  оказался.  Естественно,  его
магические орудия остались на Земле; но он утверждает, что  готов  сделать
новые и возродить свое могущество, такое же беспредельное, как прежде. Вот
почему тем, кто смеется сейчас над ним, стоит подумать о будущем.
     Пусть теперь  Мафусаил  поразмыслит  над  его  словами;  угроза  была
недвусмысленной. Но вавилонянин только усмехнулся:
     - Ну, к тому времени...
     Бартон понял: плот будет далеко.
     - И  Рашбах  защитит  свой  народ,  ведь  бог  всегда  могущественнее
человека, даже демона с других звезд.
     - Почему же Рашбах не захотел предотвратить это крушение?  -  спросил
Бартон.
     - Не знаю, но уверен, что он посетит меня во сне и  даст  объяснения.
Без его воли ничего не происходит.
     Мафусаил ушел, и Бартон вернулся к своим. Когда он  вошел  в  хижину,
Казз стоял у порога. На нем  был  одет  лишь  килы,  оставляющий  открытым
волосатый  ширококостный  могучий  торс.  Продолговатая  голова  с   рыжей
клочковатой порослью на темени казалась слегка  опущенной  из-за  толстой,
короткой шеи. Широкое лицо с проницательными маленькими  темно-коричневыми
глазками было почти человеческим - кроме носа, чудовищного комка  плоти  с
вывороченными ноздрями, и рта - огромного, с серыми  тонкими  губами.  Его
руки, казалось, могли растереть камень в порошок.
     Однако, будь неандерталец одет попристойней, во времена Бартона  вряд
ли он вызвал удивление на Ист Энд; разве только - любопытный взгляд.
     Его полное имя, "Каззинтуйтруаабама", означало  "Человек-Который-Убил
Длиннозубого". Бартон не раз думал,  что  Длиннозубому  явно  не  повезло,
когда он встретился с Каззом.
     - Что случилось, Бартон-нак?
     - Ты и Монат отправитесь со мной.
     Он поинтересовался самочувствием остальных. Алиса и Фригейт  заявили,
что способны передвигаться самостоятельно, но бежать не могут. С Логу было
сложнее. После приема  наркотика  она  не  страдала  от  боли,  но  полное
выздоровление наступит только  через  четыре-пять  дней,  когда  срастется
сломанная  кость.  Возможно,  такая  фантастическая   быстрота   исцеления
вызывалась какими-то неизвестными им веществами, входившими  в  пищу.  Но,
какой бы ни была причина, люди долго  не  могли  привыкнуть  к  тому,  как
быстро тут исчезали всякие следы переломов, росли зубы,  восстанавливалось
зрение, обновлялись обожженные ткани, срастались раны и царапины.  Сейчас,
три десятилетия спустя, все это уже стало естественным.
     Бартон еще не успел  поведать  о  своих  переговорах,  как  появились
двенадцать  вооруженных  мужчин.  Старший  заявил,   что   ему   приказано
сопровождать их на остров. Двое положили Логу на носилки и вышли с ними из
хижины. Следом захромал Фригейт, опираясь на руки Моната и Казза. Они  еле
шли, с трудом перебираясь через завалы из бревен. На берегу  их  встретили
люди  ганопо,  взбешенные  потерей  лодок  и   причалов,   но   совершенно
беспомощные.
     Логу перенесли в одну из свободных хижин, и охрана  удалилась.  Перед
уходом старший предупредил Бартона,  что  его  команда  больше  не  должна
появляться на плоту.
     - А если мы не подчинимся? - спросил Бартон.
     - Тогда вас сбросят в Реку, причем с привязанными  к  ногам  камнями.
Всемогущий Рашбах повелел нам не проливать  крови,  пока  нашей  жизни  не
угрожает опасность. Но он ничего не говорил про воду, веревку и огонь.
     Перед полуднем загрохотали грейлстоуны, а Бартону доставили  с  плота
немного сухой рыбы и желудевого хлеба.
     - Мафусаил сказал, что это спасет вас от голода, пока вы не  наловите
побольше рыбы и не приготовите хлеба из желудей, - передали посланцы.
     - Ну, что ж, я отблагодарю его за все... хотя не знаю, понравится  ли
ему моя  благодарность,  -  задумчиво  произнес  Бартон  после  того,  как
носильщики покинули хижину.
     - Это пустая угроза или у вас есть план мести? - спросил Монат.
     - Мстить - не в моих правилах, но без чаш мы отсюда не уйдем.
     Прошло два дня. Плот все  еще  лежал  на  берегу.  Завалы  из  бревен
разобрали, и его удалось сдвинуть на несколько метров  к  воде.  Это  была
изнурительная работа. Все обитатели плота, за исключением вождя, трудились
на носу, отталкиваясь шестами и веслами от берега. Целыми днями,  от  зари
до заката, из сотен глоток неслось: "Взяли! Раз, два, три! Взяли!"
     Каждый рывок передвигал тяжеленный плот лишь на десятую часть  дюйма.
Корма скользила по камням, и набегавшие волны иногда выталкивали  огромную
махину обратно на берег, сводя на нет труд долгих часов.
     К вечеру третьего дня плот удалось сдвинуть на пару  ярдов.  С  такой
скоростью, прикинул Бартон, им удастся освободиться лишь дней через семь.
     Тем временем ганопо тоже не сидели без дела. Они не смогли  выпросить
у предводителя вавилонян ни одной лодки  взамен  разбитых,  и  послали  на
правый берег четырех хороших пловцов.  Те  объяснили  ситуацию  соседям  и
вернулись  с  целой  флотилией  из  двадцати   лодок,   набитых   воинами.
Высадившись  на  берег,  их  вождь  осмотрел  место  катастрофы  и  уселся
совещаться с ганопо. Бартон и Монат приняли участие во встрече.
     Разговоров было много: жалобы ганопо,  множество  советов  соседей  и
речь Бартона. Он рассказал о большом складе продуктов и товаров  на  плоту
(не упомянув, конечно, о свободных цилиндрах). Возможно, стоит  предложить
вавилонянам помощь -  если  они  поделятся  частью  своих  запасов?  Вождь
соседей решил, что  это  неплохая  мысль  и  отправился  на  переговоры  с
Мафусаилом.  Тот  был  с  ним  весьма  вежлив,  но  от  помощи  отказался.
Парламентер вернулся на остров в большом разочаровании.
     - У этих крючконосых никакого соображения, - заявил он. - Неужели они
не понимают, что мы можем все у них отобрать, ничего не  дав  взамен?  Они
разбили судно чужестранцев, которое строилось целый год.  Они  виноваты  в
смерти члена их команды. Из-за них чужестранцы потеряли свои  цилиндры!  А
если у человека нет кормушки, он умрет! Что они предлагают  в  уплату?  Да
ничего! Они издеваются и над ганопо, и над чужестранцами. Они - злые  люди
и должны быть наказаны.
     -  Хитрец!  Ни  слова  о  ценностях,  которые  его  воины  могут  там
раздобыть, - пробормотал Бартон по-английски Монату.
     - Что ты сказал? - насторожился вождь.
     - Я говорю моему другу, человеку со звезды, что ты обладаешь  большой
мудростью и понимаешь,  где  правда  и  где  ложь.  Поэтому  все,  что  ты
совершишь с крючконосыми, - правильно и справедливо, и на  тебя  снизойдет
благоволение великого духа.
     - Как много можно сказать на твоем языке несколькими словами!
     - Язык моего народа - язык правды.
     "Да простит мне Бог это преувеличение", - добавил про себя Бартон.
     Вождь не раскрыл своих планов, но было очевидно, что задуманный набег
может состояться буквально в эту же ночь.
     Бартон собрал свою команду в хижине.
     - Не унывайте - я надеюсь, мы раздобудем  чаши  и  не  превратимся  в
нищих. Но надо не зевать и провернуть операцию  сегодня  же  ночью.  Логу,
Пит, Алиса, вы можете двигаться? Нам будут нужны все силы.
     Трое раненых ответили, что идти смогут, но бежать - вряд ли.
     - Прекрасно. Значит, возражений нет, и мы  принимаемся  за  дело.  На
этот раз мы возьмем свое!



20

     Вечером они с  отвращением  поужинали  рыбой  и  хлебом,  со  страхом
представляя, что впереди их ждут многие месяцы - или годы -  полуголодного
существования. Правда, добряки-ганопо снабдили их сигаретами  и  вином  из
лишайника.
     Перед  тем,  как  забраться  в  хижину,  Бартон  прошел  по   берегу.
Вавилоняне уже спали в своих жилищах, десятка два еще болтались на  плоту.
Трехдневная тяжкая работа совершенно измотала их, и вскоре все  разошлись,
спеша погрузиться в сон. Лишь несколько  часовых  расхаживали  по  палубе,
зажигая сосновые факелы, смоченные рыбьим жиром.
     Большая  часть  стражников  собралась  на  носу  -  видимо,  Мафусаил
опасался, что  люди  Бартона  заберутся  на  борт  и  похитят  его  добро.
Маленькие  темнокожие  люди  зорко  следили  за  его  прогулкой.  На  свое
приветствие он не получил ответа.
     Разведав обстановку, Бартон повернул к  хижине.  По  пути  он  увидел
вождя ганопо, сидевшего у костра с трубкой в  зубах.  Он  присел  рядом  с
индейцем.
     - Думаю, что нынче ночью люди на плоту будут немало удивлены.
     Вождь пыхнул трубочкой.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Возможно, вождь народа с северного берега совершит набег  на  плот.
Ты что-нибудь слышал об этом?
     - Ни слова. Великий вождь шааванвааков не  доверился  мне.  Но  я  не
удивлюсь, если он и его воины не простят обид  и  оскорблений,  нанесенных
крючконосыми народу ганопо, находящемуся под их защитой.
     - А как ты думаешь, когда они начнут атаку?
     - В прежние дни, когда шааванвааки воевали с народом на южном  берегу
Реки, они переплывали ее  перед  рассветом  -  в  час  густого  тумана  их
приближение было трудно заметить. Вскоре после высадки поднималось  солнце
и воины видели, куда нанести удар.
     - Так я и думал, -  кивнул  Бартон.  -  Но  вот  что  меня  удивляет.
Перебраться через Реку на другой берег нетрудно,  а  вот  найти  в  тумане
небольшой островок - задача не из легких. Хотя утес на нем очень  высокий,
ночью его можно не разглядеть.
     Вождь вытряхнул уголек из трубки.
     - Меня это не касается.
     - На стрелке есть бухточка, обращенная к  северному  берегу,  которая
может прикрыть нападающих от людей с плота. Им не будет виден и костер, но
его легко разглядеть даже в тумане с северного берега.  Не  для  этого  ли
костра ганопо целый день носили в бухту бамбук и хворост?
     Вождь усмехнулся.
     - Ты любопытен, как дикая кошка, и зорок, как  ястреб,  но  я  обещал
вождю шааванвааков не проронить ни слова.
     Бартон прикусил язык.
     - Понимаю. Не знаю, вождь, увидимся ли мы еще, но я благодарю тебя за
гостеприимство.
     - Увидимся, - не здесь, так в другом мире.
     Бартон долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на  бок,  пока  сон  не
сморил его. Он очнулся лишь когда Монат начал расталкивать  его.  Протирая
глаза, Бартон поднялся.  На  планете  Моната  смена  суток  тоже  занимала
двадцать четыре  часа,  и  Бартон  полностью  доверял  его  биологическому
хронометру.
     Остальные уже поднялись.  Они  тихо  переговаривались  и  пили  кофе.
Темно-коричневые  кристаллы,  подарок  островитян,  мгновенно  вскипали  и
растворялись в воде. Обсудив еще раз  все  детали  похода,  путники  вышли
наружу. Их хижина стояла высоко, и  сквозь  дымку  тумана,  им  был  виден
слабый огонек, мерцавший на стрелке. Шааванвааки  тоже  смогут  разглядеть
его тусклый отблеск. Это все, что им было нужно от ганопо.
     У Бартона и  Фригейта  были  кремневые  ножи,  Казз  держал  в  руках
дубинку, вырезанную из сосновой ветви; остальные шли без оружия.
     Вскоре они достигли края плота.  До  стражей  с  факелами  оставалось
ярдов пятнадцать,  и  нападающие  поползли  вдоль  борта,  уверенные,  что
заметить их невозможно.
     Миновав часовых, Бартон поднялся на плот; остальные скользили за ним,
словно тени в тумане. Наконец, он увидел стены и  острую  крышу  склада  -
оттуда неслись громкие голоса и  шаги  стражи.  Касаясь  рукой  стены,  он
обогнул строение сзади и остановился,  доставая  из-под  одежды  свернутую
веревку, выпрошенную им у вождя (тот даже не  поинтересовался,  зачем  она
ему понадобилась). Веревки были также у Моната и Фригейта.  Бартон  связал
их вместе и, протянув Алисе один конец, вместе с Монатом, Фригейтом, Логу,
Бест и Каззом пошел дальше; он помнил,  что  как  раз  за  складом  лежали
лодки.
     В полном молчании они спустили на воду большое каноэ. Поднять  лодку,
выдолбленную из светлой сосны и обтянутую рыбьей кожей, было по силам лишь
десятку  человек,  но  они  сумели  справиться.  Затем  мужчины  повернули
обратно, оставив в каноэ Логу и Бест.
     Держась за веревку, все четверо вернулись к складу. Казз проворчал:
     - Тут еще кого-то принесло!
     Они увидели пылающие факелы.
     - Смена караула, - шепнул Бартон.
     Они юркнули за угол, выжидая, когда пройдут часовые.
     Бартон взглянул вверх: туман рассеивается  или  ему  показалось?  Они
выжидали, стоя на  холодном  ветру,  но  обливаясь  потом  от  напряжения.
Стражники обменялись несколькими фразами, кто-то из  них  отпустил  шутку,
раздался смех, и они разошлись. По движению факелов было  ясно,  что  двое
направились к носу, а двое повернули к корме.
     Наблюдавший за ними Бартон шепотом спросил:
     - Эти двое, на корме... Казз, берешь на себя одного?
     Неандерталец утвердительно буркнул.
     Факелы удалялись, потом один из них исчез. Через минуту он  показался
уже невдалеке от них, словно один из стражник