е
волосы, огромные темно-голубые глаза, высокие  скулы,  чувственные  полные
губы, бронзовый загар. Необыкновенно изящна и женственна! Увы, но это так!
Сейчас все мужчины бросятся опекать ее, а потом тащить в постель.
     Файбрас быстро встал и с разгоревшимся лицом двинулся ей навстречу. В
его глазах явно светилось вожделение. Это не  удивило  Джил;  ее  поразила
реакция Торна. Увидев Обренову, канадец  вскочил  со  стула,  открыл  рот,
закрыл, вытер выступивший на лбу пот и побледнел, как мрамор.
     - Вы ее знаете? - мягко спросила Джил.
     Он тяжело опустился на стул  и  закрыл  лицо  руками.  Потом,  подняв
голову, Торн медленно произнес:
     - Нет! Вначале ее лицо показалось мне знакомым. Она невероятно похожа
на мою первую жену... ту, что бросила меня.
     Торн остался сидеть, остальные мужчины окружили Обренову. Лишь  после
того, как все представились прелестной блондинке, он подошел  и  пожал  ей
руку, заметив, что она  напоминает  его  жену,  Обренова  одарила  канадца
улыбкой, которую обычно называют  "ослепительной"  (в  данном  случае  это
соответствовало действительности),  и  спросила  по-английски,  с  сильным
акцентом: "Вы любили вашу жену?" Странный вопрос!
     Торн отступил на шаг.
     - Да, очень. Но она оставила меня.
     - Простите...
     Больше они не обменялись ни словом.
     Файбрас усадил Анну в кресло и предложил на выбор закуску, сигареты и
вино. Она согласилась лишь немного перекусить.
     - Означает ли это, что у вас нет  пороков?  -  усмехнувшись,  спросил
экс-астронавт. - Может быть, найдется хоть один?
     Обренова промолчала, Файбрас пожал плечами и стал расспрашивать о  ее
жизни. Выслушав эту историю, Джил совсем сникла. Анна родилась в Смоленске
в 1970 году.  Получив  диплом  инженера-авиамеханика,  она  в  1994  стала
пилотом-инструктором,   а   в   2001   году   была   назначена   капитаном
грузопассажирского дирижабля "Лермонтов".
     Наконец, Файбрас решил, что гостья утомилась и велел Агате  подобрать
ей жилье.
     - Лучше в этом здании, - добавил он.
     Агата возразила, что в доме правительства Пароландо уже нет свободных
помещений; придется выделить госпоже Обреновой хижину неподалеку от жилища
мисс Галбира и мистера Торна.
     - Ну, ладно, - недовольно проворчал Файбрас, -  потом  мы  что-нибудь
здесь подыщем. А  сейчас  пойдемте  вместе,  Анна,  а  то  вас  пихнут  на
какую-нибудь помойку.
     Джил совсем пала духом. На  что  же  рассчитывать  ей,  если  он  так
откровенно увивается вокруг этой русской? В голове  у  нее  стали  роиться
всякие бредовые замыслы: может, похитить Анну и спрятать в потайном  месте
до отлета "Парсефаля"? Не отложит же Файбрас полет? И Джил Галбира  станет
его первым помощником...  Ну,  а  если  проделать  эту  операцию  с  самим
Файбрасом? Тогда она возглавит команду...
     Мысли путались, скакали,  но  грели  душу.  Впрочем,  очнулась  Джил,
бесполезно предаваться фантазиям; она не вправе посягать ни на свободу, ни
на достоинство других людей.
     Следующая неделя запомнилась ей разбитыми в кровь костяшками  пальцев
и сорванным  голосом;  по  вечерам  ее  охватывали  приступы  истерическом
бешенства - плача навзрыд, она молотила кулаками по столу, не думая о том,
что может привлечь внимание соседей. Она пыталась заставить себя смириться
с неизбежным. В конце концов, ей  не  отказывают  в  праве  участвовать  в
экспедиции; так ли  важно,  станет  она  первым  помощником  или  нет?  Ей
хотелось бы обуздать гнев, подавить негодование  и  обиду,  избавиться  от
гнетущего чувства неуверенности... О Боже,  почему  другие  люди  способны
довольствоваться тем, что имеют!
     Пискатор,  видимо,  разгадал  ее  состояние.  Она  нередко   замечала
обращенный на нее пристальный взгляд, но в ответ японец  лишь  улыбался  и
быстро отводил глаза. Конечно, он понимал все.
     Прошло полгода; вылет "Парсефаля" был задержан, Файбрас  неоднократно
предлагал Обреновой переселиться поближе к нему; его  намерения  -  как  и
явное безразличие Анны - ни для кого не были секретом.
     - Рядом с ней вы в чем-то выигрываете и что-то теряете,  -  с  кривой
улыбочкой обратился он как-то к Джил.  -  Возможно,  ей  вообще  не  нужны
мужчины. Вокруг нее вьется целая туча поклонников, а она  холодна,  словно
Венера Милосская.
     - Я уверена, что она не лесбиянка.
     - Похоже, вы в этом хорошо разбираетесь? Ха-ха!
     - Ну вас к черту! Вы же знаете - мои вкусы разнообразны.
     - А вернее сказать - непостоянны, - бросил Файбрас ей вслед.
     Несколько последних месяцев Джил прожила с Абелем  Парком,  красивым,
стройным и неглупым юношей. Он  был  воспитан  Рекой  -  одним  из  многих
миллионов детей, умерших на Земле в пятилетнем возрасте. Абель  не  помнил
ни страны, где он родился, ни родного языка. В  этом  мире  его  усыновила
шотландская чета из семнадцатого века. В прошлой жизни его приемный  отец,
несмотря на бедность, сумел стать врачом в Эдинбурге.
     Родителей Абеля убили, он отправился  вниз  по  Реке  и  добрался  до
Пароландо. Юноша вызвал симпатию у Джил,  и  она  пригласила  его  в  свою
хижину. Они прожили несколько месяцев  в  идиллическом  согласии.  Но  его
невежество ужасало Джил, и  она  принялась  учить  его  всему  -  истории,
философии, поэзии и даже арифметике. Он многое постигал легко, но, в конце
концов, упрекнул свою подругу в высокомерии.
     - Но я всего лишь хочу дать тебе знания,  восполнить  то,  чего  тебя
лишила ранняя смерть.
     - Да, однако, ты слишком нетерпелива и  забываешь,  что  у  меня  нет
никакой подготовки. Вещи, простые и естественные для тебя, меня сбивают  с
толка. - Он помолчал. - Ты какой-то воинствующий эрудит...  просто...  как
это называется? - сноб!
     Это ее поразило, и хотя Джил пыталась протестовать,  в  глубине  души
она понимала его правоту. В их отношениях уже ничего нельзя было изменить,
и он ушел к другой женщине.
     Джил убеждала себя, что ее бывший  приятель  заражен  идеей  мужского
превосходства и не в силах воспринимать ее как равного партнера. Но вскоре
ей стало ясно, что в этом лишь часть правды. Да, на подсознательном уровне
она презирала его за невежество, за то, что он не мог сравняться с  ней  в
интеллектуальном плане. Лишь  сейчас  она  уловила  подоплеку  событий  и,
сожалея о случившемся, одновременно стыдилась его.
     В  дальнейшем  она  уже  не   прилагала   усилий,   чтобы   сохранить
распадавшиеся связи. Ее партнерами были и  мужчины,  и  женщины,  которые,
подобно ей, стремились лишь снять напряжение плоти. Но внутренняя  тревога
нарастала, и Джил все больше нуждалась в постоянной привязанности.
     Она обратила внимание, что ни один гость не  переступал  порог  хижин
Торна и Обреновой. В их отношениях с людьми не замечалось  и  следа  того,
что можно было бы истолковать как сексуальное влечение  -  даже  случайных
встреч на одну ночь.
     По-видимому, Торну нравилось общество Обреновой; Джил часто  являлась
свидетелем их оживленных бесед. Возможно, он домогался  ее  любви,  а  она
уклонялась, не желая становиться вынужденной заменой его первой жены?
     За три дня до старта большого  дирижабля  состоялся  праздник.  Вдоль
берега толкалась масса народа; стоял такой шум и гам, что  Джил  просидела
весь день у себя в хижине. На следующее утро она направилась к  небольшому
озеру, чтобы порыбачить в покое и тишине. Часа через полтора за ее  спиной
послышались чьи-то шаги.  Джил  раздраженно  обернулась  и  с  облегчением
перевела дух - это был Пискатор. Как обычно,  он  нес  в  руках  удочку  и
большую плетеную корзину. Подойдя к ней, японец устроился рядом и протянул
сигарету.  Джил  покачала  головой.  Они  сидели  молча,   поглядывая   на
поверхность воды, которую едва рябил легкий ветерок.
     Наконец, Пискатор прервал молчание.
     - Скоро  мне  предстоит  расставание  с  моими  учениками  и  любимым
занятием, - он погладил бамбуковое удилище.
     - Вас это огорчает?
     - А вы  как  думаете?  Придется  сменить  приятную  жизнь  на  тяготы
экспедиции, которая может привести всех нас к гибели. Я  не  пророк  и  не
знаю, что ждет впереди... - Он помолчал. - Ну, а вы? Больше не было  таких
случаев, как той ночью?
     - Нет, все в порядке.
     - Однако, носите в сердце занозу?
     - Что вы имеете в виду? - Джил повернулась к японцу, надеясь, что  он
не заметит ее замешательства.
     - Я бы сказал, даже три занозы: честолюбивые мечты,  эта  русская  и,
прежде всего, вы сами, Джил.
     - Да, конечно, у меня есть свои проблемы... Но у кого их нет? У  вас?
Разве вы не такой же человек, как все?
     - О, да, - улыбнулся Пискатор, - еще в большей степени, чем другие, и
я говорю об этом без излишней скромности. Почему в большей? Потому, что  я
реализовал свои человеческие возможности почти во всей их полноте. Не могу
настаивать, чтобы вы сейчас поверили мне. Быть может, когда-нибудь...  или
такой день вообще не наступит... - он  проследил  взглядом  мелькнувшую  в
воде рыбешку. - Так вот, к вопросу о человечности. Я часто  задумываюсь  -
все ли, кто встретился мне здесь, принадлежат к роду человеческому? Я имею
в виду - к роду Гомо сапиенс.
     - Весьма возможно, что среди нас  действуют  Их  агенты...  тех,  кто
создал этот мир и несет за него ответственность. Трудно сказать, зачем они
здесь.  Я  бы  предположил,  что  они  действуют  как  катализаторы  нашей
жизнедеятельности.   Я   подразумеваю   не   физическую   деятельность   -
строительство судна или дирижабля, хотя  и  здесь  их  вмешательство  тоже
допустимо - нет, я говорю о  психическом  воздействии.  Я  бы  назвал  его
гуманизирующим влиянием, причем направленным к цели, сходной с постулатами
Церкви  Второго  Шанса,  -  очищению   человеческого   духа.   Или,   если
воспользоваться христианской метафорой, - отделением овец от козлищ.
     Он помолчал и вытащил новую сигарету.
     - Развивая дальше этот метафорический религиозный  подход,  мы  можем
заподозрить наличие двух сил - силы зла и силы добра, причем первая из них
работает против осуществления упомянутой мной цели.
     -  Что?  -  Джил  резко  повернулась  к  японцу.   -   У   вас   есть
доказательства?
     - Нет, только предположения. Поймите меня правильно -  я  не  считаю,
что Шайтан вкупе с Люцифером действительно  ведут  холодную  войну  против
Аллаха или христианского Бога, которого мы,  суфи,  предпочитаем  называть
Истиной. Иногда мне кажется, что  эти  силы  направлены  параллельно  друг
другу. Но это лишь мои домыслы. Если  агенты  существуют,  то  они  должны
действовать в человеческом обличье.
     - Вам что-нибудь известно?
     - Я стараюсь приглядываться, наблюдать. Вот  у  вас,  например,  тоже
двойственная  сущность,  не  укладывающаяся  в  обычную  схему...   причем
сущность достаточно мрачная. Правда, может быть, я уловил только  одну  ее
сторону, тогда как другая полна света.
     - Мне хочется понять, к чему вы клоните. Вы хотите постигнуть  эту...
эту схему?
     Пискатор встал, бросил окурок  в  озеро.  Из  воды  вынырнула  рыбка,
сглотнула его и вновь исчезла в глубине.
     - Под водой идет деятельная жизнь, - он показал на озеро. - Мы ничего
не в силах там разглядеть, вода - иная субстанция, чем воздух. Можно  лишь
спустить туда наши крючки  и  надеяться  выловить  что-нибудь  интересное.
Как-то я читал рассказ о рыбе, устроившейся в  темноте  на  дне  глубокого
озера и забросившей на берег свою удочку. Она ловила людей.
     - Это все, что вы находите нужным мне сказать?
     Пискатор кивнул головой.
     - Я полагаю,  что  сегодня  вы  отправитесь  на  прощальный  вечер  к
Файбрасу.
     - Да, приглашение было достаточно категоричным... скорее, это приказ.
Но даже мысль о вечеринке мне невыносима. Все выльется в пьяный скандал.
     - А вы не марайтесь в этом свинарнике. Будьте с ними, но не одной  из
них. Пусть мысль о своем превосходстве подкрепит вас.
     - Вы просто осел! - Она тут же осеклась: - Простите меня, Пискатор, я
говорю глупости. Конечно, вы правы... и вы раскусили меня.
     - Мне кажется, Файбрас вечером объявит о назначении пилотов.
     - Мне тоже... Но для себя я не жду ничего хорошего.
     - Вы получите высокую должность - да вы и сами  это  понимаете...  Во
всяком случае, все шансы на вашей стороне.
     - Надеюсь!
     Она встала и дернула леску; наживки на крючке не было.
     - Пожалуй, я пойду домой и чуточку поразмышляю.
     - Только спокойнее. По минному полю нельзя идти напрямик.
     Она фыркнула в ответ и отправилась к себе. Проходя мимо хижины Торна,
она услышала громкие голоса хозяина и  Обреновой.  Значит,  они,  наконец,
сошлись.
     Преодолев  минутное  колебание,  Джил  подошла  поближе.  Она   могла
отчетливо различить слова, но не смысл спора - Торн что-то  резко  говорил
на незнакомом  ей  языке.  Странно...  Он  явно  не  походил  на  русский.
Послышался мягкий голос Обреновой; похоже, она просила его говорить  тише.
Джил прекрасно ее слышала, но  тоже  не  поняла  ничего.  Потом  наступила
тишина.
     Джил на цыпочках направилась к  себе,  стараясь  двигаться  бесшумно,
чтобы не привлечь внимания  соседей.  Она  вошла  в  хижину,  размышляя  о
происшедшем. Торн знал английский, французский, немецкий  и  эсперанто.  В
своих странствиях по Реке он мог изучить множество других наречий.
     Почему же они не говорили на одном из родных  языков  или  эсперанто?
Значит, оба знали еще какой-то, который здесь никто не мог понять?
     Об  этом  надо  рассказать  Пискатору.  У  него,  наверное,  найдется
разумное объяснение.
     Однако события обернулись таким образом, что она не сумела поговорить
с ним до подъема "Парсефаля", а потом совершенно забыла о происшествии.



38

     Реминисценции в ре-минор.
     26 января  20  года  эры  п.в.  От  Питера  Джарвиса  Фригейта,  борт
"Раззл-Даззл", южный умеренный пояс, Мир Реки. Роберту  Ф.Роригу,  Низовья
Реки (предположительно)
     Дорогой Боб!
     За тринадцать лет, проведенных на этом судне, мне довелось  отправить
тебе двадцать одно послание.  Письмо  из  Пизаны.  Телеграмму  из  Телема.
Записку  из  Сапоскана.  Рукопись  из  Рура.  Сетования  из  Сет-на-Н'ока.
Аллегории из аль-Гората. Стенания из Стикса. Исповедь из Испеда.
     Все  это  был  чистой  воды  треп,  достойный,   в   лучшем   случае,
студента-второкурсника.  Три  года  назад  я  выбросил  в  воду  очередную
"радиограмму из Раджастана", описав в ней все  значительные  события,  что
произошли после моей  смерти  на  Земле,  в  Сент-Луисе.  Вряд  ли  ты  ее
получишь, но вдруг нам улыбнется счастье?
     Сегодня, в яркий солнечный день, я сижу на  верхней  палубе  шхуны  и
строчу на бамбуковой бумаге пером  из  рыбьей  кости  письмо.  Окончив,  я
скручу страницы, оберну их рыбьим пузырем и запихаю  в  бамбуковый  пенал.
Суну в отверстие заглушку, вознесу молитву неведомым богам и  швырну  свое
творение в воду - авось донесет куда-нибудь по речной почте.
     У руля стоит капитан - Мартин Фарингтон, он  же  -  Фриско  Кид.  Его
темно-каштановые волосы блестят на солнце и развеваются по ветру. Выглядит
он наполовину полинезийцем, наполовину - кельтом; в действительности,  наш
шкипер - американец англо-валлийского происхождения, родившийся в Окленде,
штат Калифорния, в 1876 году. Сам о себе он помалкивает, но я о  нем  знаю
все - даже то, кем он является на  самом  деле.  Мне  довелось  так  часто
видеть его портреты, что не узнать это лицо я не мог. Я  не  смею  назвать
его настоящее имя - серьезнейшие  причины  заставляют  его  путешествовать
инкогнито, под псевдонимом, составленным из имен двух его персонажей.  Да,
это он - знаменитый писатель. Возможно, ты поймешь, о ком идет речь,  хотя
я сильно в этом сомневаюсь. Когда-то ты признался, что читал лишь одно его
произведение - "Рассказы рыбачьего патруля" - и нашел его  отвратительным.
Жаль; его лучшие сочинения признаны классическими.
     Из первоначальной команды на судне остались  лишь  сам  капитан,  его
первый помощник Том Райдер - Текс, араб по имени Нур, да двое-трое других.
Остальные исчезли по  самым  разным  причинам  -  смерть,  психологическая
несовместимость, разочарование и тому подобное. Текс и Кид  -  две  земные
знаменитости, встретившиеся мне в этом мире. Как-то у меня  появился  шанс
увидеться с Георгом Симоном Омом (ты же слышал  об  "омах"),  но  встреча,
увы, не состоялась. И вдруг, о чудо! Райдер и Фарингтон  стояли  во  главе
списка из двадцати  персон,  о  свидании  с  которыми  я  мечтал.  Список,
конечно,  выглядит  довольно  странно,   но   я   всегда   был   несколько
эксцентричен.
     У  Райдера,  помощника  капитана,  тоже  чужое  имя.  Но   его   лицо
незабываемо, хотя и  сказывается  отсутствие  на  голове  белого  сомбреро
емкостью этак галлонов десять. Он  -  знаменитейший  герой  фильмов  моего
детства; он - Тарзан, Джон Хартер из Барсума, Шерлок Холмс и Одиссей.  Мне
посчастливилось увидеть не менее сорока из двухсот картин,  в  которых  он
снимался. Эти ленты шли  во  второразрядных  киношках  Пеории  -  "Гранд",
"Принцесса", "Колумбия", "Аполлон", бесследно исчезнувших задолго до моего
пятидесятилетия. С его фильмами связаны золотые  часы  моего  детства.  Но
сейчас я не могу вспомнить ни подробностей, ни содержания хотя  бы  одного
из них; все они  слились  в  один  блестящий  кадр  с  гигантской  фигурой
Райдера.
     Мне было пятьдесят два  года,  когда  я  задумал  написать  несколько
беллетризированных  биографий.  Ты  знаешь,  что  я  много  лет  собирался
воссоздать  историю  нелегкой  жизни  сэра   Ричарда   Френсиса   Бартона,
прославленного  и  ославленного   путешественника   девятнадцатого   века,
писателя, переводчика, антрополога и авантюриста. Меня часто отвлекали  от
работы над "Неистовым рыцарем королевы" мои финансовые заботы, а  когда  я
смог  вплотную  заняться  книгой,  в  свет  вышла  великолепная  биография
Бартона, написанная Байроном Фаруэлом. Решив переждать, чтобы рынок  сумел
проглотить вторую книгу о нем, я работал еще несколько лет,  но  тут  Фоун
Броди опубликовал свое жизнеописание подвигов сего мужа.
     Так десять лет откладывалось осуществление  моего  замысла.  В  конце
концов, я решил написать биографию упоминавшегося выше любимого  киногероя
моего детства (хотя я ставлю Дугласа Фербенкса-старшего не  ниже  его).  Я
прочитал уйму статей о моем избраннике. Жизнь, которая в них  описывалась,
была наполнена приключениями покруче киношных. Мне хотелось встретиться  с
людьми, которые знали моего героя, но денег по-прежнему не хватало;  я  не
мог полностью отдаться работе и поездить по  стране,  собирая  материал  о
нем. Правда, какие-то сведения мне удалось найти; теперь я более ясно  мог
представить себе этого  техасского  бродягу,  полицейского  инспектора  из
Нью-Мехико, шерифа из Оклахомы, участника гражданской войны на Филиппинах,
объездчика лошадей, наемника, сражавшегося в Южной  Африке  и  в  Мексике,
исполнителя ролей в шоу Дикого Запада, восседающего  на  своем  неизменном
Рузвельте, самого высокооплачиваемого актера кино в те времена.
     Доверять написанным о  нем  статьям  не  приходилось;  они  наполнены
противоречиями, путаницу внесли даже в некролог. Множество воспоминаний  о
нем опубликовали кинокомпании "Фокс" и "Юниверсал", но там довлели  личные
симпатии и антипатии. Все это мало чего стоило.
     Женщина, считавшаяся его первой женой,  написала  его  биографию,  не
упомянув ни об их разводе, ни о его последующих женах, ни о  двух  дочерях
еще от какой-то женщины. Она умолчала о его любви к выпивке, о  незаконном
сыне, ставшем ювелиром в Лондоне. К тому же, она лишь вообразила себя  его
первой женой, а на самом деле была не то второй, не  то  третьей  -  точно
никто не знал.
     Мой приятель  Кориэлл  Веролл  (ты  должен  его  помнить  -  цирковой
акробат, жонглер, канатоходец, грандиозный выпивоха и