учше, - одобрил  Стас.  -  А  то:  "кажется"!..  Через  минуту
"шмель" подлетел к чудному строению,  еще  при  Советах  провозглашенным
памятником старины. Видом он смахивал на средневековый замок,  хотя  был
воздвигнут  каким-то  самодуром  меньше  двух  веков  назад.  Стилизация
получилась недурная: крепостные  стены,  центральная  башня  со  шпилем,
башенки по углам, даже подъемный мост взамен  ворот,  -  конечно,  не  в
натуральную величину. Но  помещений  тут  хватало,  а  в  подвале  можно
заблудиться  -  эдакий  лабиринт.  Кстати,  прежде  по   зданию   водили
экскурсии, как по музею. А вот кто в нем заправляет теперь?
   - Что, Шилов, хотел чертовщины? - спросил Стас. - Сейчас получишь - в
лучшем виде!.. И не говори, что не заказывал.
   Они зависли вблизи шпиля, прямо напротив оконца,  устроенного  в  его
основании. Сдвинув дверцу, Артем подался к проему.
   - Прыгай, ну! - распорядился Стас, а про себя спросил: "Влад?"
   "Готов", - откликнулся тот.
   И тотчас, догоняя Артема, Стас рванулся к  выходу,  освободив  кресло
для напарника. Подмена произошла настолько быстро,  что  летун  даже  не
дрогнул. А бедняга Шилов лишь через минуту сообразил, что  вместо  одной
спины перед ним  маячит  другая,  -  когда  Влад  оглянулся  на  него  и
произнес:
   - Вот тебе лучше не соваться - вспомни о детях. Собственно, и  парень
напрасно влез, но разве его удержишь!..
   Затем улыбнулся и добавил:
   - Не волнуйся, Стас наведет тут порядок. И девочку вытащит,  и  парню
не даст вляпаться. К счастью, до заката еще время есть.

Часть IV

Глава 10.
Осознавшие необходимость

   Лагерь отхватил у города немалый  и  не  худший  кусок,  одной  своей
стороной примыкая к морю и протянувшись "до самых до окраин". От  прочих
улиц Лагерь отделили забором,  словно  военную  часть  или,  того  пуще,
тюрьму. Черт знает, что тут было скрывать, но на границу опять  навесили
здоровенный  замок.  Охрану  составляли  крепкие  ребята,   ряженные   в
камуфляж. Свою принадлежность они не  афишировали,  но  я-то  знал,  что
Лагерь стережется Двором. Еще бы, почти даровая рабочая сила!..
   Перед самой проходной я  затормозил,  вкатывая  "болид"  на  тротуар,
вплотную к высоченной стене, поверх которой протянули колючую проволоку.
Смотрелся забор солидно, но при желании одолеть его не составляло труда.
Впрочем, еще проще было договориться со сторожевиками.
   На проходной дежурили двое, кряжистые, мордатые, - типичные образчики
своей  породы.  Меня  они  встретили  хмуро,  но  ломаться  не  стали  и
пропустили сразу, содрав обычную мзду. Странно:  мне  показалось,  будто
эту денежку, немалую по их заработкам, они приняли без удовольствия. Что
за новые мотивы в охранной службе?
   Как бы то ни было, главный заслон я миновал  и  теперь  находился  на
территории Лагеря. Общественный транспорт тут  давно  не  курсировал,  а
ведь сколько было ликования, когда его  сделали  бесплатным.  По  пустым
дорогам дребезжали редкие машины Слуг - бог знает, каких лет выпуска,  -
да иногда проплывали двуколесы сторожевиков, равнодушно поглядывающих по
сторонам.
   Вообще Лагерь странное образование - я не  слышал,  чтоб  еще  где-то
устроили такое. Сам я  давно  желал,  чтобы  человечий  мусор:  неумехи,
лодыри, завистники, - обособился  и  жил,  как  считает  правильным,  не
принуждая к этому остальных. Вот и сбылось, хотя бы в масштабе губернии.
Конечно, здесь обитали не все,  кто  прежде  ратовал  за  коммунизм.  Но
агитацию тогда провели мощную,  на  некоторых  даже  пришлось  надавить.
Изначально-то в Лагерь попали  лузеры,  доверчивые  простаки,  обиженные
старики... Кое-кто  вскоре  сбежал,  убоявшись  "временных  трудностей",
другие попытались на личном  примере  доказать  преимущества  избранного
пути, но, как и всегда, без  успеха.  И  пришлось  им  свои  потребности
опускать до уровня возможностей - не слишком больших, прямо скажем.
   Когда я посещал эту богадельню последний раз, тут было все ясно. Но с
тех пор в Лагере что-то изменилось. Нет, коммунары  гляделись  столь  же
убого, одетые едва не в униформу, изрядно поношенную. Сытыми они тоже не
казались, и достатка не прибавилось - но прежнего уныния не ощущалось. И
откуда  взялось?  Я  ведь  полагал:  былой   энтузиазм   не   возродить.
(Собственно, и в былой я не  шибко  верил.  Мало  ли  что  могли  напеть
штатные романтики первых пятилеток?) Словно  бы  в  здешнюю  воду  стали
добавлять  эйфории  и  теперь  коммунары  жили  в  предвкушении  скорого
счастья. Не жизнь, а вечный праздник -  при  общей  нищете.  И  вправду,
счастье-то не в богатстве!.. Главное, убедить всех в этой истине.
   Впрочем, здешняя нищета  не  вызывала  гадливости,  в  ней  ощущалось
достоинство. Ну скудненько, да... Зато у всех  крыша  над  головой  и  в
распределителях что-то есть. Конечно, не ананасы с рябчиками и не миноги
с анчоусами, но самое насущное: макароны, картошка, маргарин в брикетах,
колбаса "Отдельная". (Кстати, почему "отдельная"? Совершенно  неуместное
тут название.) А из консервов... Оглядев полки, я ухмыльнулся: "Бычки  в
томате" и "Завтрак туриста". Вот не думал,  что  еще  выпускают!  И  как
туристы не вымерли от такой кормежки?
   Через низкие, доверчиво  распахнутые  окна  я  наблюдал  холодильники
допотопных моделей и телевизоры полувековой  давности  -  по-моему,  еще
черно-белые. А мебель, судя по всему, собирали по  брошенным  домам.  Но
особенно умиляли коляски с газ-водой, увенчанные сиропными колбами, - из
каких запасников  их  достали?  Где-то  пиликала  скрипка,  перемежаемая
сочными тонами аккордеона, явно  наигрывающим  другое.  С  другого  бока
доносился сладкий тенор Ободзинского,  верно,  извлекаемый  каким-нибудь
граммофоном. Из-за окна кто-то  писклявым  голоском,  зато  старательно,
выводил "Одинокую гармонь", аккомпанируя себе  на  гитаре.  Слова,  если
вдуматься, ерундовые - но разве нынешние дебилки лучше?
   А на лагерном пляже резвились, ныряя с заржавелых понтонов  и  звонко
перекликаясь,   загорелые   пацаны   в   матерчатых   плавках,    видно,
"сорвавшиеся" с уроков. И никто не пальнет  по  ним  за  лишний  шум,  и
маньяки не бродят тут, подманивая мальцов. В худшем случае  нарвутся  на
сварливого старика, или ретивый сторожевик шуганет. Накупавшись, побегут
домой за очередной порцией родительских затрещин и  дымящегося  супа,  в
котором, возможно, будет плавать и мясо.
   Я будто вернулся в детство, только вместо вязов и  акаций  на  берегу
росли пальмы с кипарисами. Черт, даже ощутил ностальгическое томление!..
по юности ли, безвозвратно сгинувшей, по человечьему ли теплу,  пусть  и
даровому, по светлой ли вере в людей, с каждым  годом  якобы  делающихся
лучше. Разумеется, ни за какие коврижки  (и  откуда  они  здесь?)  я  не
соглашусь на такую жизнь - но понять этих людей могу. Им нечего делить и
некому завидовать, а друг от друга они мало зависят;  поэтому  им  легко
дружить и быть добрыми. Что ни говори, а идея всемирного братства  греет
душу.
   В здешний Храм меня не тянуло: почему-то я был уверен, что сейчас там
смотреть не на что. Помещался он на покатом холме, видом напоминая то ли
планетарий, то ли обсерваторию. (Наблюдают, стало быть, коммунары  небо,
высматривают: а не летят ли к ним посланцы  дружественных  цивилизаций?)
Пройдя Лагерь из конца в конец и нагулявшись  до  оскомины,  я  подгадал
поглядеть на коммунаров, возвращающихся  из  Компании.  Через  раскрытые
ворота картинка просматривалась  далеко.  Люди  текли  по  шоссе,  точно
колонна  муравьев,  мигрирующая  через  джунгли.  По  бокам   вышагивали
сторожевики - в лучших традициях, не хватало разве овчарок. Но настрой у
конвоируемых, как выяснилось, был не лагерный: "усталые,  но  довольные"
они шли домой после  ударной  вахты,  а  сторожевиков  воспринимали  как
охрану, обязательную на таком пути. Мне будто кино показывали - древнее,
еще советское, времен расцвета  общего  оптимизма.  Вот  так  изображали
работяг новой формации, тогдашний наш авангард. Но ведь тут  не  актеры?
Играть им вроде бы ни к чему, да и не сумеют они войти в роль настолько,
чтобы поверил даже я, с моим нюхом на фальшь.  Эти  ребята  не  лицедеи,
нет, - тогда что же их вдохновляет?
   Однако досмотреть сюжет мне не дали.
   - Эй, товарищ! - по переулку ко мне спешил,  спотыкаясь  от  усердия,
неряшливый типчик в  панаме  и  сандалиях  на  босую  ногу.  -  Товарищ,
послушайте!.. Вы ведь снаружи, да? Тут нельзя находиться посторонним.
   Лицо у него было морщинистым  и  вспотелым,  в  глазах  сиял  восторг
первых комсомольцев. Или первых христиан,  всегда  готовых  ратовать  за
веру. Лучше бы они мылись чаще. По крайней  мере,  от  этого  попахивало
сильней здешней нормы.
   - Шел бы ты, - пробурчал я. - Тамбовский волк...
   - Вы не правы, товарищ,  -  возразил  он,  согласный,  если  надо,  и
пострадать за свои убеждения. - Я ведь только предупредить.  А  меры,  в
случае чего, будут принимать  они,  -  типчик  указал  на  сторожевиков,
скапливающихся  у  ворот  и  в  самом  деле  поглядывающих  на  меня   с
подозрением.
   Кажется,  он  искренне  стремился  мне  помочь  -  будто  рассчитывал
получить за это премию. Но скорей его корысть состояла в ином: наставить
грешника на праведный путь. Это же так возвышает!..
   Действительно,  когда  я  двинулся  прочь  от  зрелища,  оказавшегося
почему-то запретным, абориген засеменил  следом,  торопясь  вывалить  на
меня  доводы,  затертые  от  долгого  применения,   явственно   отдающие
плесенью. Сейчас он смахивал на заевший пулемет. Возраст, возраст -  его
бы пожалеть.
   - Может, заткнешься? - спросил я без особой надежды.
   - Но вы признаете, что коммунизм - наше будущее? - не сдавался он.
   - Предлагаешь устроить диспут прямо тут?
   - Правда уместна везде, - заявил типчик.  -  Наше  учение  всемогуще,
поскольку верно.
   - Или наоборот, - фыркнул я. - Ты что, агитаторов наслушался?
   - Я и есть агитатор, - поведал он со скромной гордостью.
   - Эй, поп, - не выдержал я, - хочешь в лоб?
   Но типчик не внял - видно, давно не получал хорошей плюхи. Да и кто ж
тут наделит его, болезного?
   - А вы, товарищ, приходите в Храм, - вдруг позвал он.  -  Послушаете,
приглядитесь. Не хлебом же единым...
   - С маслом, - перебил я. - И с девками. А вы обобществите!.. На хрена
мне такой кукиш?
   Ну достал он меня!
   - Приходите, приходите, - повторил он, радушно улыбаясь. - У нас  для
каждого найдется дело по душе.
   Ну да, и для убийц? Что-то в этой фразе было... для сердца русского.
   - Ждем вас, товарищ! - прибавил типчик ободряюще, только что по плечу
не похлопал. И чем я так глянулся ему?
   А меня он не заинтересовал -  отработанный  материал.  Эти,  прежние,
попросту доживали в Лагере. Их терпели, к ним снисходили, но погоды  они
не делали. С одной стороны хорошо: хотя  бы  здесь  не  правят  старики.
Однако неясно, кто взрастил  эту  молодежь-энергичную,  просветленную...
несмотря ни на что. Откуда такой поворот? Это и надо выяснить.
   Вот теперь, ближе к вечеру, я ощутил вокруг странное: по Лагерю будто
незримые нити веяли, сплетаясь в тугую сеть,  постепенно  сгущавшуюся  к
центру. Мой Зверь посчитал бы их сродни запахам, но скорее тут  замешаны
мысли - ориентир не самый плохой. Обострившееся в последнее время  чутье
не подвело и на сей раз, вывело к цели быстро и  кратчайшим  путем.  Ну,
здравствуй, племя младое, незнакомое. Что же ты представляешь из себя?
   Она была симпатичной,  по  меньшей  мере.  Открытое  улыбчивое  лицо,
ладная фигура, движения легкие и точные -  видимо,  физкультурница.  Или
даже спортсменка: легкоатлетка  либо  гимнастка-художница.  (Теннис  тут
вряд ли культивируют.) И пахла свежестью, несмотря на  жару.  Ее  волосы
выгорели добела, зато кожа  побронзовела  в  йодистых  испарениях  моря.
Одета  в  стандартное  платьице,  выцветшее  и  застиранное,  на   ногах
сандалии.
   Со школьных лет храню светлый образ комсомолки,  внушенный  тогдашней
пропагандой. Но среди  реальных  партийцев  встречал  лишь  карьеристок,
помешанных на власти, или фанатичных  дурищ  с  единственной  извилиной,
замусоренной  демагогами.  Или   дурнушек,   с   отчаяния   заделавшихся
общественницами. Или смазливых девиц, планирующих  выгодное  замужество.
Эта малышка не походила ни на один из помянутых типажей. Ее  глаза  были
ясными, улыбка - озорной. Может, ее растили на тех  же  фильмах,  что  и
меня?
   - Не жарко ль тебе, красавица? - спросил я, заступая девушке путь.  -
И не вмазать ли нам по кружечке кваса, как думаешь? Или мама не велит?
   - Мама не может мне ничего запретить, - ответила она серьезно.
   - А кто может?
   - Вожатый. Или комиссар. Но вряд ли они станут запрещать квас.
   - А как насчет подозрительных знакомств?
   - А что это такое? - удивилась девушка.
   - Ну, или нежелательных.
   - Разве бывают такие?
   Уже интересно. Я-то считал: невинность коммунаров блюдут строго,  как
у монахов. Или для этого хватает забора?
   - Как зовут тебя, чудо?
   - Зоя, - ответила она, не ломаясь.
   - А меня - Родион.
   Улыбнувшись, девочка доверчиво взяла меня под  руку.  Может,  она  из
тех, кто чист, пока не ушибется о  жизнь?  Я  и  таких  знавал.  И  куда
девается их доверчивость после первого встреченного мерзавца!..
   - Ты тоже росла в интернате? Чуть не ляпнул: в инкубаторе.
   - Конечно. Правда, только с восьми лет, - прибавила она с сожалением.
   - А как же родители?
   - Мы встречаемся. Иногда.
   - Ну, ни фига себе!..
   Тут нас прервали. Вдруг позвонил  Гувер  и,  не  вдаваясь  в  детали,
предложил срочно  заехать  в  их  контору  -  якобы  для  важного  дела.
Удивившись, я дал согласие, хотя федерал звучал странно. Пока общался  с
ним, Зоя глядела на меня с любопытством, верно, не  очень  понимая,  что
происходит. Коснувшись выступа на шлеме, я отключил рацию.
   - Нужно вернуться, - сообщил новой знакомой. - Хочешь со мной?
   Эксперимент в  самом  деле  занятный:  выдернуть  девчушку  из  нищей
идиллии в сытое, но опасное будущее, - из одной общественной формации  в
другую, без пересадки.
   - Меня не выпустят, - нерешительно сказала Зоя.
   - "Границе на замке"? - хмыкнул я. - А вот сейчас проверим.
   На проходной вправду возникли сложности. Но разрешились они просто: я
сунул сторожевику пару  мэнчиков,  и  он  отвернулся,  заинтересовавшись
чем-то в глубине будки. Я вывел притихшую коммунарку  наружу,  усадил  в
мерцающий "болид" и рванул машину  с  места.  Сразу  включилась  музыка,
обволакивающая, вкрадчивая, а на дисплее возникла карта,  указывая  наше
местонахождение. Сбоку панели открылось оконце бара.
   - Хочешь пить? - спросил я. - Что выбираешь?
   - Э-э... на твое усмотрение, - вывернулась Зоя.
   - Безалкогольное, да?
   Я налил фанты, с интересом ожидая ее реакции. При  этом  ощущал  себя
так, будто и сам пробовал впервые. Во всяком случае, маленькие  открытия
девушки и моему восприятию добавляли свежести.
   - А хороший у тебя мобиль, - заметила Зоя с одобрением.
   - Эти машинки отживают свое,  -  вздохнул  я.  -  Еще  год-другой,  и
пересядем в турбореактивы. Дело не только в скорости - но сколько  можно
цепляться за полоски асфальта, когда над головою  такой  простор?  Лети,
куда пожелаешь, и никто не перегородит путь. Мир без границ -  как  тебе
такое?
   - Как же без них? Мы ведь пока не при коммунизме.
   - Да похоже, границы нужны лишь коммунарам и чинушам.
   - Нет, ты не прав. Стоит убрать забор, как в Лагерь хлынут чужаки.
   - Что, к вам? - Я хмыкнул с пренебрежением. -  Да  кому  вы  сдались?
Последний нищий не променяет наши помойки на ваши закрома, а для  трудяг
у вас и вовсе нет просвета.
   - В нашей жизни есть смысл, - сказала девушка. - А  для  чего  живете
вы?
   -  Во  всяком  случае,  не  для  светлого   будущего.   И   не   ради
прогрессивного человечества. По-твоему, смысл в этом? А попробуй  пожить
ради кого-то одного. Думаешь, это легче?
   - Я знаю: мы на верном пути, - объявила Зоя  твердо.  -  Наша  тропа,
может быть, трудней - зато короче.
   - Знаешь, да? - спросил я. - Так поделись!
   - Я... не могу. Не имею права. Пока еще нельзя.
   Вид у нее сделался виноватый - оттого ли, что проговорилась, или  что
отказывается меня просветить.
   - "Верной дорогой идете, товарищи"? - Я снова хмыкнул. - Ну-ну.
   Можно было направиться сразу к Гуверу, но я  специально  покружил  по
обновленным кварталам, чтобы вкусить от ощущений Зои. Для нее  тут  была
заграница, невиданная, таинственная, - в одних витринах чего  только  не
выставлено! И люди вокруг другие, и машин тьма,  и  огней  уйма.  Я  сам
поглядывал по сторонам не  без  интереса.  Каждую  неделю  здесь  что-то
менялось: реставрировались  дома,  а  то  и  вырастали  новые;  магазины
переезжали либо закрывались (или их взрывали), взамен расцветали другие;
а уж кафе и ресторанчики множились на глазах.
   Наверно, Зоя высматривала следы разложения, описанные  в  дозволенных
книгах, и ожидала увидеть дебоши, классовую борьбу, чуть ли не трупы  на
улицах. Но днем тут  было  пристойно,  разборками  никто  не  занимался,
попрошайки отсыпались перед работой, и даже "бабочки" не фланировали  по
тротуарам. Вот через час-другой, когда наступит ночь...
   - Слишком сыто живем, да? - спросил я. - Некогда о душе подумать.
   - Я атеистка, - заявила девочка с трогательной убежденностью.
   - Что ж, - пожал я плечами, - у каждого своя вера.
   Мы уже подкатывали  к  резиденции  федералов.  Оставив  Зою  ждать  в
машине, я поднялся в квартиру. К  моим  посещениям  тут  относились  без
восторга, но на сей раз даже обрадовались - по крайней  мере  Агей,  что
настораживало. А Гувер явно был не в своей тарелке.
   Кроме них в гостиной обретались двое, похоже, нагрянувшие из  столицы
и  наделенные  немалой  властью.  То  есть  начальником  выглядел  один;
матерый, хотя рыхловатый тип с замороженным  усатым  лицом  и  свинцовым
взглядом, - а второй, жилистый верзила, ходил у него  в  подручных.  Оба
были выряжены по северному и экипированы не хило, судя по выпуклостям на
одежде. Принимали их, точно ревизоров. Обшарпанный, видавший  виды  стол
ломился от яств и напитков - не очень изысканных,  зато  обильных.  А  в
перспективе могла маячить сауна с девочками - сейчас это даже не дорого.
   - Ага, - сказал усатый, завидев меня. - Как говорится, на ловца...
   Похоже, мой облик ему нарисовали. Но с "ловцом" он поспешил.
   - Садись,  -  по-хозяйски  пригласил  гость.  -  Не  тушуйся!..  Чего
налить?
   - Кваса.
   - Да? - хмыкнул он. - А почему не кумыса?
   - Вкус гнилостный, - сказал я наудачу. - Как у сушеной селезенки.
   У него это не вызвало ассоциаций.
   - Значит, не татарин, - констатировал усатый. - Уже неплохо.
   Хотя у самого в чертах проступала явная монголоидная примесь.
   - Вдобавок Родион, - продолжал он. -  Хорошее  имя,  патриотичное.  А
меня можешь звать Ульяном Мироновичем.
   А могу и не звать, прибавил я мысленно. На кой ты сдался мне?
   Но вслух спросил:
   - А фамилия?
   - Вот фамилия ни к чему. Хотя, если желаешь... Сидоров подойдет?
   Скажите, какие мы загадочные! Все равно ж выловлю в Океане. Но взгляд
Ульяна мне не нравился - тяжесть его ощущалась и через очки.
   - Да хоть Петров!.. Мне-то что?
   Обойдясь без приглашения, я опустился на свободный стул. Все же Ульян
налил мне водки, почти полный стакан,  -  видно,  принял  за  настоящего
мужика. Или решил подпоить. Не он первый. Вообще я могу выпить много, не
теряя контроля, - только зачем? Отодвинув стакан, я действительно взялся
за квас - тем более,  об  этой  моей  склонности  не  знал  даже  Гувер.
Конечно, навряд ли мне что-то подсыплют...
   - Ты закусывай! - усмехаясь,  предложил  Ульян.  -  Не  то  и  впрямь
захмелеешь, не приведи бог.
   Похоже, у него сегодня  бенефис  -  остальные  помалкивали.  Помощник
методично работал челюстями, а толстячок Агей, зацепенев  с  при