рана правильно, но не очень  на  это
рассчитывают. И в самом деле, из всех существующих газет  они  не  могли  бы
выбрать более неподходящую.
     Что же касается "Шуточной  истории  Англии"  и  подобных  же  бурлесков
(включая и "Снобов") *, я совершенно с Вами согласен. Они произвели на  меня
очень неприятное впечатление.  Подобные  шутки  напоминают  печаль  наемного
плакальщика, только наоборот, и точно так же приличествуют серьезным  темам.
Мне еще не попадался Бекет *. Вы видели упоминание о недовольных писателях в
объявлении Альберта Смита, которому придан вид парламентского  акта?  В  нем
есть наглая развязность, которая подняла во мне всю жизнь. Мне хотелось  бы,
чтобы Вы на него взглянули, если оно до сих пор не попадалось Вам на  глаза.
Оно посвящалось Кристоферу Тедполу и вышло недели две назад.
     Манчестерского суаре, полагаю, еще не было. Я видел  в  "Галиньяни"  *,
что Вы едете. Как мне хотелось бы поехать с Вами!
     Поверьте,  я  часто  думаю  о  Ваших  семейных  несчастьях  и  не   раз
осведомлялся у Форстера о Вашей дочери. Это очень грустная история,  дорогой
Джеролд, бог свидетель. Но то,  что  отчасти  повинно  в  Ваших  страданиях,
облегчает ее судьбу.  До  тех  пор,  пока  он  ей  нравится,  она  не  будет
чувствовать все это так остро. Надеюсь, что Ваш сын показал себя у Беринга с
наилучшей стороны. А старший-то, вот чьи дела идут хорошо! Мой отец  сообщил
мне, что он расстался с "Дейли ньюс". Интересно было бы знать, как идут дела
там. Боюсь, что "добавки", как их называют  Б.  и  Э.  выглядят  не  слишком
многообещающе, а Дилк, вообще говоря, немного тяжеловат.
     Париж хорош и весной и зимой, так что приезжайте  на  рождество,  и  мы
вместе  весело  проведем  праздники  -  "то  праздничное  время  года"  (как
выражается мистер  Роуленд  из  Хэттон-гарден),  когда  человеческие  волосы
особенно легко развиваются. Я надеюсь перебраться в Париж со всеми чадами  и
домочадцами к двадцатому  числу  следующего  месяца.  Как  только  устроюсь,
напишу Вам. Но, пожалуйста, постарайтесь приехать на рождество, и мы устроим
чисто английское веселье. Это пустяковая поездка,  и  Вы  можете  писать  по
утрам столько, сколько Вам заблагорассудится. Может быть, Форстер  (покончив
с мадам Тюссо *,  тоже  туда  приедет,  я  его  растормошу.  Да,  кстати,  я
растормошил мой французский язык, и получается довольно неплохо.
     Газеты, кажется, знают о Швейцарии  ровно  столько,  сколько  о  стране
эскимосов. Мне хотелось бы показать Вам здешних жителей или жителей  кантона
Во - они очень культурны,  у  них  великолепные  школы,  удобные  дома,  они
отличаются  умом  и  благородным  независимым  характером.  Англичане  имеют
обыкновение чернить их, потому что швейцарцы ни  перед  кем  не  заискивают.
Могу сказать только, что если бы первые двадцать пять лет наилучшего  общего
образования создали в Девоншире такое же крестьянство, какое живет здесь и в
окрестностях Лозанны (отучив их  от  склонности  к  пьянству),  то  были  бы
достигнуты такие результаты, на какие и в самом  радужном  настроении  я  не
рассчитываю даже через сто лет. Недавняя здешняя революция (я отношусь к ней
с искренней симпатией) проходила в самом благородном, честном и христианском
духе. Победившая партия была умеренна даже в первом своем  торжестве,  умеет
быть терпимой и прощать. Клянусь Вам, некоторые  из  обращений  к  гражданам
обеих партий, которые новое правительство (народное)  развесило  на  стенах,
были настолько истинно благородными и возвышенными, что у меня, когда  я  их
читал. на глаза навертывались  слезы,  -  они  были  так  далеки  от  жалкой
политической свары и проникнуты заботой об общем счастье и благополучии.
     Кэт и Джорджи шлют Вам привет. Эта  маленькая  женщина  заставила  меня
вчера смеяться до упаду, превосходно изображая  миссис  Брэдбери.  Мы  часто
говорим о Вас и  планируем  парижские  развлечения.  В  Лозанне  очень  мало
англичан (всего несколько десятков), но все это очень приятные, образованные
люди. Я опять весьма удачно занимался магнетизмом - на этот раз  с  медиумом
мужчиной.  Эллиотсон,  гостивший  у  нас  около  недели,  относится  к  моей
магнетической силе с большим почтением. Да я и сам думаю,  что  волею  судеб
она довольно велика, так пусть же она или что-нибудь  еще  привяжет  ко  мне
Ваше сердце, дорогой Джеролд.

                                                           Ваш любящий друг.


                                  171

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

                                                                    Лозанна


     ...Я очень огорчен иллюстрацией, изображающей миссис Пипчин и Поля. Она
до ужаса не имеет ничего общего с текстом. Боже праведный!  Перепутаны  даже
самые простые и точно указанные детали. О Пипчин прямо говорится, что она  -
старуха, а "миниатюрное креслице" Поля упоминается  не  раз  и  не  два.  Он
должен был бы сидеть в креслице в углу у камина, глядя на нее  снизу  вверх,
Не могу выразить,  как  мне  больно  и  досадно,  когда  воn  так  абсолютно
неправильно воплощают мои мысли. Я с радостью заплатил бы сто фунтов, только
бы эта иллюстрация не попала в книгу. Если бы он внимательно прочитал текст,
ему и в голову бы не  пришло  изобразить  миссии  Пипчин  подобным  образом.
Право, мне кажется, что лучше бы он вовсе не заглядывал в текст,  тогда  ему
можно было бы просто и коротко объяснить идею, и он ее  волей-неволей  понял
бы...


                                  172

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

                                                                    Лозанна


     ...Когда я впервые увидел ее, я испытал  невыразимый  и  мучительнейший
ужас. Мне незачем говорить Вам, мой милый, что Уордн  *  не  имеет  никакого
отношения к сцене бегства - его же там  не  было!  Под  горячую  руку  после
такого сюрприза я  собирался  было  просить,  чтобы  печатанье  этого  листа
приостановили и фигуру выскоблили с клише. Но затем я  подумал  о  том,  как
сильно это  огорчит  нашего  добросердечного  Лича  и,  решив,  что  другим,
возможно, это отнюдь не покажется  столь  чудовищной  нелепостью,  как  мне,
который просто об этом не думал, я несколько успокоился,  хотя  не  перестаю
удивляться. Несомненно, к тому времени, когда Вы получите это письмо,  будет
напечатано уже много экземпляров, и поэтому я не сомневаюсь, что иллюстрация
останется в своем первоначальном виде.  Во  всех  остальных  отношениях  Лич
очень хорош,  и  его  иллюстрации  намного  превосходят  те,  которыми  были
снабжены все предыдущие рождественские повести. Вы же знаете, что я строю  в
своем мозгу нерукотворные храмы (боюсь только, что они не находят  выражения
с помощью пера и чернил), и поэтому подобные  веши  меня  часто  огорчают  и
разочаровывают. Но, право же, на этот раз я не  разочарован.  Спокойствие  и
красота сохранены везде. Скажите  все,  что  можете,  Маку  и  Стэнни,  даже
больше, чем можете! Просто наслаждение смотреть на эти  миниатюрные  пейзажи
дорогого старика. Как они изящны и мягки и в то же время как  мужественны  и
полны энергии! Они доставляют мне глубочайшую радость...


                                  173

     ГРАФИНЕ БЛЕССИНГТОН *

                                              Париж, улица де Курсель,  48,
                                                          24 января 1847  г.

     Дорогая леди Блессингтон!
     Начиная это письмо, я чувствую себя отпетым негодяем, и  совесть  мучит
меня, что я его не начал и не  окончил  давным-давно.  Но  Вы  лучше  других
знаете, как трудно писателю  писать  письма;  а  кроме  того,  я  льщу  себя
надеждой, что Вы знаете, с какой искреннейшей симпатией вспоминаю я  о  Вас,
где  бы  я  ни  находился.  Поэтому,  поразмыслив,  я  испытываю   некоторое
облегчение и кажусь себе не таким уж бессовестным.
     Форстер ухитрился уложить в двухнедельный срок поистине  невероятное  и
ни с чем не сообразное количество всяческих экскурсий и развлечений.  Он  то
летел в Версаль, то бродил по тюрьмам, то посещал  оперу,  то  больницы,  то
консерваторию, а то и морг - и все это с ненасытной жадностью. Мне  начинает
казаться, что я не имею ни малейшего отношения к книге, именуемой "Домби", и
никогда не трудился над пятым выпуском (законченным  едва  полмесяца  назад)
изо дня в день и с таким  усердием,  что  под  конец  я,  подобно  монаху  в
рассказе бедняги Уилки, начал  уже  воображать,  будто  она  -  единственная
реальность, а все остальное - лишь мимолетные тени.
     Среди множества прочего мы любовались недавно тем, как наш друг, нежный
цветок Роз Шери, играла  Клариссу  Гарлоу.  Если  не  ошибаюсь,  сейчас  она
занимается тем же в Лондоне, и, возможно, Вы  ее  видели.  Если  не  считать
Макриди в "Лире", мне еще  не  доводилось  видеть  такой  чарующей,  тонкой,
безыскусственной и трогательной игры.  Театры  сейчас  восхитительны.  Вчера
вечером мы смотрели в  "Варьете"  "Очаровательного  Бернара",  сыгранного  с
неподражаемым совершенством. Словно ожило одно из полотен Ватто и фигуры  на
нем обрели дар речи. В цирке дается новый спектакль "Французская революция",
в  котором  показывается  национальный  Конвент  и  множество  сражений   (с
пятьюстами  участниками,  которые  легко  сходят  за  пять  тысяч),   просто
удивительных по своему правдоподобию и пылу.  Ежегодное  комическое  ревю  в
"Пале-Рояле" довольно скучно, если не  считать  появления  Александра  Дюма,
который сидит у себя в кабинете перед грудой фолиантов высотой футов в  пять
и объясняет, что это - первая картина первого  акта  первой  пьесы,  которая
будет сыграна на первом  представлении  в  его  новом  театре.  Мольеровский
"Дон-Жуан" в "Комеди Франсэз" делает сборы. Игра  превосходна,  и  любопытно
сравнить,  насколько  их  Дон-Жуан  и  его  лакей   отличаются   от   нашего
представления о взаимоотношениях хозяина и слуги. В "Порт Сен-Мартэн"  снова
дают "Лукрецию Борджиа", но играют убого и скучно, хотя пьеса сама  по  себе
весьма замечательна и необычна. В прошлое воскресенье мы побывали в гостях у
Виктора Гюго в его  чрезвычайно  оригинальном  доме,  который  больше  всего
напоминает какую-нибудь лавку древностей или реквизитную старого, огромного,
мрачного театра. На меня большое впечатление произвел сам  Гюго,  который  в
каждом дюйме тот гений, каким он и является на самом деле, и весь, с  головы
до ног, совершенен и очень интересен.  Его  жена  -  настоящая  красавица  с
черными сверкающими глазами. Была еще и очаровательная дочка лет  пятнадцати
- шестнадцати, с точно такими  же  глазами.  Окруженные  старинными  латами,
старинными гобеленами, старинными шкафами,  мрачными  старинными  столами  и
стульями, старинными парадными балдахинами из старинных дворцов,  старинными
золочеными  львами,   собравшимися   покатать   старинные   золоченые   шары
внушительных размеров, они являли собой чрезвычайно романтическую картину  и
казались сошедшими со страниц одной из его книг...


                                  174

     ПРЕПОДОБНОМУ ЭДВАРДУ ТЭГАРТУ *

                                                Париж, улица де Курселъ, 48,
                                                                Сент-Оноре,                                                   четверг, 28 января 1847 г.

     Дорогой сэр,
     Мне хочется, чтобы прежде, чем читать дальше это письмо, Вы извлекли из
Вашего письменного стола табличку,  на  которой  против  моего  имени  стоит
черная метка, и тщательно ее соскоблили.  Я  не  заслужил  ее,  клянусь,  не
заслужил, хотя вынужден сознаться, что обстоятельства свидетельствуют против
меня.
     Я уехал в Женеву, чтобы исцелиться от крайне подавленного состояния,  в
которое я впал вследствие  чрезмерного  сидения  над  всяческими  "Домби"  и
рождественскими рассказами, и, оказавшись там, в один солнечный, но ветреный
день получил Ваше письмо в тот самый момент, когда выходил  на  прогулку.  Я
прочел его на берегу Роны, в том месте, где она  -  очень  голубая  и  очень
стремительная - несется между двух высоких  зеленых  холмов.  Повсюду,  куда
хватал глаз, протянулись снежные цепи гор. Сердечный и искренний тон  Вашего
письма  доставил  мне  живейшее  удовольствие,  безмерно   обрадовал   меня,
воодушевил на весь день и дал тему для вечерней беседы. Ибо я до самой  ночи
рассказывал "им" (то есть Кэт и Джорджи) о ясных утрах в Пескьере и грозился
написать Вам завтра же такое письмо, что...  уж  не  знаю  в  точности,  что
именно, но, несомненно, это было бы  превосходнейшее  письмо,  полное  самых
дружеских чувств  и,  может  быть,  самое  бодрое  из  всех  писем,  которые
когда-либо были написаны.
     С тех пор я много раз повторял: "Завтра же  я  напишу  ему",  -  и  вот
полюбуйтесь -  Ваш  покорный  слуга  полон  раскаяния,  искренне  огорчен  и
сконфужен, но не может привести в свое оправдание ничего, кроме того, что  в
жизни писателя бывают такие времена, когда он, едва закончив утренние труды,
встает из-за стола и не может видеть пера и чернил до тех пор, пока снова не
примется за работу.
     Кроме того, я осматривал Париж: бродил по больницам,  тюрьмам,  моргам,
оперным и драматическим театрам,  концертным  залам,  кладбищам,  дворцам  и
погребкам.  Каждую  праздную  половину  месяца   передо   мной   проносилась
стремительная панорама всевозможных пышных и мрачных зрелищ.  А  перед  этим
Швейцария; я ехал оттуда через  холодные,  окутанные  густым  туманом  горы,
через города с крепостными стенами и подъемными мостами, в которых  не  было
жителей и вообще ничего не было, кроме солдат и грязи. Я  сбежал  на  четыре
дня в Лондон и ехал бы и туда и обратно по сплошной снежной равнине, если бы
(к моему крайнему сожалению) мне не пришлось переезжать  через  море.  Потом
Форстер приехал (он сейчас  здесь  и  просит  передать  Вам  от  него  самый
сердечный привет), чтобы посмотреть на Париж своими  глазами,  и,  показывая
ему город, я скакал, как очарованный всадник. Иными словами, отдыхая,  я  не
знал отдыха, а в понедельник вновь приступаю к  работе.  Спустя  дне  недели
снова начнется отдых; еще через две недели его вновь сменят  работа,  а  тем
временем письма, очень важные для меня, все еще не будут написаны.
     Интересуют ли Вас французские новости? Надеюсь, что нет, потому  что  я
ничего не знаю. В "Цирке" идет мелодрама,  которая  называется  "Французская
революция", в первом акте ее показан "народ" - зрелище ужасное  и  в  то  же
время очень выразительное. В пьесе есть и какие-то  необыкновенные  битвы  и
еще кое-что в этом же роде, но монолитность и мощь толпы - поистине страшны.
В другом театре все еще продолжается успех "Клариссы Гарлоу". Хотя некоторые
сцены в спектакле, несомненно, рассчитаны на то,  чтобы  покойный  Ричардсон
перевернулся в гробу, Кларисса играет превосходно и умирает, на мой  взгляд,
лучше,  чем  в  романе;  я,  правда,  никогда  не  был  большим  поклонником
Ричардсона, и меня не покидает ощущение, что  он  всегда  обут  в  ботфорты,
которые не снимает ни при каких обстоятельствах.
     Есть еще несколько спектаклей, в которых даны непревзойденные  портреты
англичан. В одном из них участвует слуга по имени Том Боб, он носит  типично
английский кафтан, обшитый золотыми галунами и спускающийся до пят, и  ведет
себя  поистине   очаровательно.   В   другом   английский   премьер-министр,
разорившийся на железнодорожных  спекуляциях,  весьма  удачно  воспроизводит
национальный  колорит,  то   и   дело   вскользь   упоминая   "Висмингстер",
"Режанстрит" и другие знакомые Вам места; еще в одной пьесе есть некий  "сэр
Факсон" - англичанин до мозга костей; а несколько  дней  назад  я  видел  на
сцене  одного  из  маленьких  театриков  лондонского   лорд-мэра,   которому
оказались очень к лицу жилетка, снятая с кучера почтового  дилижанса,  орден
Подвязки и широкополая шляпа с низкой тульей, имеющая некоторое  сходство  с
теми, что носят мусорщики.
     Я был в Женеве во время революции. Умеренность  и  мягкость  победившей
партии выше всех похвал. Я не знаю в истории ничего, что могло бы сравниться
с тем истинно христианским духом и стремлением к счастью всего человечества,
которым были проникнуты отпечатанные и расклеенные  по  стенам  обращения  к
людям всех партий.
     Мои симпатии безраздельно принадлежат швейцарским радикалам. Они знают,
что представляет собой католичество; им пришлось видеть и  в  своих  долинах
нищету, невежество, горе и слепой фанатизм,  которые  неизменно  сопутствуют
восторжествовавшему католицизму; и они выкорчуют его  с  пути  своих  детей,
чего бы это им ни стоило. Боюсь, что борьба закончится вмешательством  одной
из католических держав, которой  захочется  уничтожить  эти  просвещенные  и
потому опасные (особенно для таких соседей) республики; но, если только я не
заблуждаюсь, дух этого народа таков, что доставит еще много хлопот  иезуитам
и долгие годы будет сотрясать ступени их алтаря.
     Это письмо (я вижу, что оно  уже  почти  дописано)  всего  лишь  жалкое
воздаяние за Ваше, однако, если Вы увидите в нем то,  что  вижу  я,  оно  не
покажется Вам таким уж плохим; в нем есть  сердечность,  присущая  искренней
дружбе, оно успокоило мою совесть и облегчило душу. В  конце  марта  (дай-то
бог!)  мы  возвращаемся  домой.  Кэт  и  Джорджи  свидетельствуют  Вам  свое
глубочайшее уважение и просят передать привет миссис и мисс Тэгарт и  детям.
Наши дети тоже просят передать привет Вашим. Не сомневаюсь, Вы  будете  рады
узнать, что "Домби" делает чудеса, а рождественский рассказ  оставил  далеко
позади своих предшественников *. Надеюсь, что Вам понравится последняя глава
пятого выпуска. Если Вы соблаговолите прислать мне в  знак  прощения  клочок
бумаги, исписанный Вашей рукой, сделайте это; в  противном  случае  я  приду
просить Вашего прощения тридцать первого марта.

                 Примите уверение в моей неизменной и искренней преданности.


                                  175

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

                                                          10 февраля 1847 г.

     ...Я потратил на него невероятное  количество  труда;  особенно  трудно
пришлось мне после смерти Поля. Дай бог чтобы он вам понравился!  У  меня  и
теперь из-за него отчаянно болит голова (сейчас час ночи)... Я думаю, вторая
жена Домби (представленная майором) и начало его увлечения ею  в  теперешнем
его состоянии духа получатся у меня  естественно  и  хорошо...  Смерть  Поля
изумила Париж. Самые разные люди открывают рты от восхищения... Какое письмо
я Вам напишу, когда кончу "Домби"! Не будьте ко мне суровы в  Ваших  письмах
только из-за того, что я отчаянно работаю... Я все  искуплю...  Снег,  снег,
снег - в фут глубиной.


                                  176

ХЕБЛОТУ БРАУНУ

                                             Риджент-парк, Честер-плейс, 1,
                                                            10 марта 1847 г.

     Дорогой Браун!
     Вернувшись раньше предполагаемого срока, я не могу попасть к себе домой
и живу пока  здесь  в  ожидании,  чтобы  человек,  снявший  Девоншир-террас,
совершил нехитрую операцию, которая  на  языке  вульгарной  толпы  именуется
"навострить лыжи".
     Мой переезд заставил меня очень задержаться  с  последним  выпуском,  к
которому я приступил только сегодня утром.  Если  бы  не  это,  Вы  были  бы
"обслужены" раньше. Болезнь моего старшего сына,  я  надеюсь,  послужит  мне
достаточным извинением.
     Первый мотив, который я Вам дам, крайне  важен  для  всей  книги.  Если
возможно, непременно пришлите мне для ознакомления этот Ваш рисунок.
     Начну с того, что я собираюсь сделать майора - это воплощение эгоизма и
мелочной  мстительности  -  своего  рода  комически-мефистофельской  фигурой
романа, и выпуск начинается с того, что мистер Домби и майор отправляются  в
то путешествие ради перемены воздуха и обстановки, которое подготовлялось  в
преды