я  работал  в  газете,  всякое  особенно  трудное   и
беспокойное задание обычно поручалось мне: в самый разгар зимы я с  места  в
карьер пускался в путешествие  на  сотни  миль;  после  душной,  многолюдной
комнаты садился в сырой дилижанс и писал в нем ночь напролет, несся во  весь
опор  и  в  любых,  подчас  самых  неподходящих  условиях   записывал   речи
чрезвычайной важности. Думал ли я, когда изо всех  сил  стремился  выполнить
порученное мне задание и затмить другие газеты (что удавалось мне не раз), у
которых в распоряжении было вдвое больше  средств,  -  думал  ли  я,  что  в
награду услышу лишь  сожаление  о  том,  что  мне  довелось  две-три  недели
насладиться отдыхом, да  опасение,  что  к  концу  двухгодичной  службы  мне
переплатили шесть фунтов  и  шесть  шиллингов!  Впрочем,  к  большому  моему
удовлетворению, мне стало известно, что всюду, в редакциях  всех  лондонских
газет, знают о моей деятельности, все мои коллеги одобряют ее и готовы о ней
поведать всему свету; таким образом, имея опору в уважении и расположении  к
себе  редакторов,  а  также  репортеров,  я  в  состоянии  обойтись  и   без
благодарности _хозяев_, хоть и чувствую себя глубоко уязвленным их неожиданным
обращением со мной.
     Смею Вас заверить, сэр,  что,  действуя  таким  образом,  Вам  вряд  ли
удастся подвигнуть Ваших сотрудников на то, чтобы они делали что-либо  сверх
своих прямых обязанностей, вряд ли удастся удержать у  себя  молодых  людей,
которые, лишь только  перед  ними  забрезжат  другие  возможности,  поспешат
расстаться с этой тяжелой и неблагодарной профессией, и Вам вряд ли  удастся
найти им подходящих преемников.

                                       Остаюсь, любезный сэр, преданный Вам.


                                   16

     ДЖОНУ ПЕЙНУ КОЛЬЕРУ *

                                                             Пятница утром,                                                             6 января 1837 г.

     Дорогой Кольер,

     Я очень обязан Вам за то, что Вы ради меня так хлопочете. Поверьте,  ни
один человек не охвачен столь искренним желанием  быть  со  всеми  в  добрых
отношениях,  как  я.  И  все  же  я  не  могу  написать  мистеру  Истхопу  и
поблагодарить его за внимание, ибо я не могу взять назад ни одного слова  из
того письма,  на  которое  он  жалуется.  Кстати,  что  за  странная  манера
жаловаться на письмо еще до того, как оно написано и  даже  задумано.  Кроме
того, мне кажется,  что  единственным  реальным  основанием  для  его  жалоб
является то обстоятельство,  что  перспектива  вечно  писать  репортажи  для
"Кроникл" не показалась мне самой заманчивой  из  всех  возможных  для  меня
перспектив.
     Я предупредил о своем уходе гораздо раньше, чем было необходимо, и этим
причинил себе денежный ущерб.
     Я знал,  что  в  течение  некоторого  времени  мне  неизбежно  придется
оставаться без дела, но  мне  не  хотелось  извлекать  для  себя  выгоду  из
установленной владельцами системы, и потому я предупредил их сразу же. Я вел
себя  с  ними  абсолютно  честно  и  не  считаю  себя  обязанным  в   чем-то
оправдываться или искупать какую-то свою вину.
     Мне бы очень хотелось, чтобы Вы прочли то письмо, на  которое  жалуется
мистер Истхоп, и послание, предшествующее этому письму. Сейчас я прикован  к
мистеру Пиквику и никуда не могу выйти, но во вторник утром я  надеюсь  быть
на свободе и попытаюсь застать Вас дома.
     Могу добавить, что, когда я писал Вам по поводу "Альманаха" * Бентли, у
меня не было  даже  самого  отдаленного  намерения  просить  о  какой-нибудь
рецензии,  которая  отклонялась  бы  от  общепринятого  образца;  еще  менее
намеревался я  просить  о  любезности  мистера  Истхопа,  зная,  как  трудно
добиться рецензии в газете, где полдюжины владельцев и агентов тянут  каждый
в свою сторону, причем каждый из них старается за себя. Зная Вашу доброту  и
дружеское расположение ко мне, я обратился к Вам с просьбой.

                                                Примите, мой дорогой Кольер,
                                    уверение в моей глубочайшей преданности.


                                   17

     УИЛЬЯМУ ДЖЕРДАНУ *


                                                              Фернивалс-инн,
                                             суббота утром

     Сэр,
     Посылаю Вам корректуру "Джона Ричардсона" *,  которую  Вы,  я  надеюсь,
соблаговолите выправить и тотчас мне возвратить.
     Из-за обилия материала мне пришлось  ее  немного  пощипать,  однако,  я
надеюсь, Вы не сочтете, что  я  Вашу  статью  испортил.  Подобную  дружескую
услугу мне пришлось оказать самому себе,  из-за  чего  в  прошлом  месяце  я
оказался в весьма невыгодном положении.

                                                              Преданный Вам.


                                   18

У. ГАРРИСОНУ ЭЙНСВОРТУ

                                                            Даути-стрит, 48,
                                           понедельник утром, 8 мая 1837 г.

     Дорогой Зйнсворт, я должен сообщить Вам  печальную  весть  о  том,  что
вчера днем у меня на руках скончалась сестра миссис Диккенс, та,  с  которой
Вы встречались у нас в доме и с которой вместе обедали в среду. Накануне она
была с нами в театре в наилучшем состоянии здоровья, но ночью ей  неожиданно
стало плохо, и сейчас ее уже нет с нами. Она  была  нашим  верным  другом  с
самого дня свадьбы, душой и украшением  нашего  дома.  Поэтому  Вы  поймете,
дорогой Эйнсворт, как тяжело мы переживаем эту ужасную потерю.

     С уважением.


                                   19

     ДЖОРДЖУ ТОМПСОНУ *

                                                            Даути-стрит, 48,
                                                  понедельник, 8 мая 1837 г.

     Дорогой сэр, я должен сообщить Вам печальную и горестную весть  о  том,
что вчера в три часа дня умерла Мэри. Накануне вечером она  была  с  нами  в
театре, но ночью ей неожиданно стало плохо, и днем она скончалась у меня  на
руках. Тело ее лежит у нас в доме, и миссис Хогарт,  которая  присутствовала
при ее смерти, все время находится без сознания.
     Мы немедленно вызвали врачей, мы  использовали  все  средства,  которые
только могло предложить  искусство  врачей  и  подсказать  наша  собственная
тревога. Но  наша  дорогая  девочка  пала  жертвой  ужасного  недуга.  Врачи
считают, что в течение долгого времени у  нее  развивалась  болезнь  сердца.
Общее состояние ее здоровья  и  в  особенности  эта  ужасная  скоропостижная
смерть позволяют мне думать, что они правы.
     Вы не можете себе представить, в какое горе повергло нас  это  страшное
событие. С самого дня нашей свадьбы она была душой нашего дома, внося в него
мир и радость. Я не хотел бы обидеть более близких родных и  старых  друзей,
но смерть  этой  девушки,  чьей  красотой  и  редкими  душевными  качествами
восхищались все, кто ее знал, - невозместимая потеря для нас,  оставившая  в
душе пустоту, которую ее друзьям никогда не удастся заполнить.

                                                               Искренне Ваш.


                                   20

У. ГАРРИСОНУ ЭЙНСВОРТУ

                                          Хемпстед, Норт Энд, ферма Коллинз,
                                               среда вечером, 17 мая 1837 г.

     Дорогой Эйнсворт, меня так глубоко  потрясла  смерть  девушки,  которой
была отдана моя самая глубокая и нежная (после жены) привязанность, что мне,
конечно, пришлось отказаться от мысли закончить все, что я намечал  на  этот
месяц, и попытаться отдохнуть две недели. Чтобы сменить обстановку,  я  снял
маленький домик и приехал сюда подышать воздухом в тишине.
     Надеюсь,  здешняя  дорога  доходит  почти  до   самого   Вашего   дома.
Пожалуйста, приезжайте к нам и проложите путь. Вы не  представляете,  как  я
был бы рад видеть Вас именно сейчас. Я написал Вам наш адрес, и теперь слово
за Вами. Большой привет дамам.

                                                               Искренне Ваш.


                                   21

     ДЖОНУ ФОРСТЕРУ *

                                                    Кале, гостиница Риньоль,
                                                              2 июня 1837 г.

     Вы не можете себе представить, дорогой Форстер, в  каком  состоянии  мы
приехали сюда сегодня утром. Дамы чувствовали себя  вполне  сносно,  но  мне
было ужасно скверно. В тот миг, когда  пароход  наш  собирался  отчалить  от
пристани Дувра, запыхавшийся посыльный вручил мне  письмо  от  Вас  и  номер
"Экзаминера" *, который поистине спас меня от страшных приступов  тошноты  и
не дал мне погрузиться в бездну отчаяния, охватившего мою душу, когда у меня
"синь моря под ногами, лазурь над головой".  Я  всегда  считал  "...и  всюду
тишина, куда б я ни поехал" Барри Корнуэла  (иначе  Проктера)  *  прекрасным
выражением уныния, навеваемого путешествием по морю. Я-то знаю, какая бывает
ни с чем не сравнимая тишина, когда мне приходится плыть на пароходе.
     Но поговорим о серьезном. Как мне благодарить Вас  за  Вашу  прекрасную
рецензию? Вы так глубоко и тонко понимаете все, что я хотел выразить, и  для
меня это дороже самых громких, но отвлеченных похвал, которые мне когда-либо
расточались, - это все, что я могу Вам сказать.  Вы  знаете,  как  высоко  я
всегда ценил Ваше мнение, ибо что, как не взаимная симпатия, положила начало
нашей дружбе, которую, я надеюсь, мы сохраним до самой смерти. Ваши рецензии
наполняют меня не только благодарностью, но и гордостью, так что смотрите не
вскружите мне голову.
     Дальше мы поедем дилижансом и побываем в Генте, Брюсселе, Антверпене  и
сотне других мест, чьи названия я забыл, а если бы и вспомнил, все равно  не
смог бы написать без ошибок. Сегодня днем мы наняли ландо и поехали в  парк,
где бывают танцы, - видели бы Вы, как старались танцующие, особенно женщины,
которые кажутся  удивительно  славными  в  своих  коротких  пышных  юбках  и
чепчиках.
     Некий джентльмен в голубом сюртуке и шелковых перчатках  взял  нас  под
свое покровительство, как только мы вышли из гостиницы. Он даже  прошелся  в
вальсе с какой-то чрезвычайно нарядной дамой,  снисходительно  показав  нам,
как его следует танцевать по-настоящему, - танцевал он  и  вправду  отлично.
Вернувшись в гостиницу, мы позвонили, чтобы принесли туфли, и тут оказалось,
что наш коридорный - тот самый джентльмен. Как все это  похоже  на  Францию,
правда?
     Думаю, что мы, с божьей помощью, вернемся домой  в  воскресенье  или  в
понедельник утром, и как только приедем, я постараюсь повидаться с Вами - по
крайней мере как только оправлюсь от морской болезни. А пока я кляну себя за
рассеянность, потому что  забыл  отправить  свое  письмо  Бентли  и  потерял
черновики. Этой же почтой я отправляю ему другое  письмо  примерно  того  же
содержания.
     Миссис Д. и Браун * шлют Вам сердечный привет.
     Ваш искренний и верный (надеюсь, Вы никогда не усомнитесь в этом) друг.
     [В это письмо была вложена следующая копия письма к Бентли]:


                                   22

РИЧАРДУ БЕНТЛИ



     Дорогой сэр, я написал Вам несколько строк утром в день нашего отъезда,
но в спешке и суете забыл его отправить. Пишу Вам отсюда снова,  потому  что
дело это чрезвычайно для меня важно и потому что  я  хочу,  чтобы  Вы  имели
возможность всесторонне обдумать его, прежде чем дадите мне ответ. Вы не раз
говорили мне о своем самом искреннем  желании  достойно  вознаградить  меня,
когда речь шла о моем первом романе, и у меня нет никаких сомнений, что  это
именно так. Нужно ли говорить, что, принимая во  внимание  события,  которые
имели место после заключения нашего договора, изменение в моем положении,  а
также растущую популярность моих произведений, вряд ли  Вам  или  мне  может
показаться возможным издавать эти последние на каких-либо иных условиях.
     Прошу Вас обдумать все это и сообщить мне точно, на какой основе  и  на
каких условиях Вы предлагаете мне сотрудничать с Вами.
     Вы чрезвычайно меня обяжете, если пришлете мне копию нашего договора *,
которой у меня никогда не было.
     Я надеюсь вернуться к следующему воскресенью.
     Примите и пр.


                                   23

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

                                Даути-стрит, 48, пятница утром, июнь 1837 г.

     Мой дорогой Форстер,
     Я позволяю себе прислать Вам  прилагаемые  выпуски  "Альманаха"  просто
так, без всяких видов на печатный отзыв  на  них,  -  ни  в  прошлом,  ни  в
настоящем, ни в будущем, - но  потому,  что  мне  очень  хочется,  чтобы  Вы
знакомились со всем, что я  пишу,  возможно  скорее.  Это  может  показаться
тщеславием, но, право же, здесь не то.  Поверьте,  мне  доставляет  огромное
наслаждение знать, что Вы продолжаете читать мои писания, и я просто не могу
выразить Вам, как велико для меня удовольствие слышать  из  Ваших  уст,  что
бедняга "Оливер" трогает Вас, - для меня это высшая похвала.

                                                               Искренне Ваш.

     Жду Вас во вторник, не забудьте.


                                   24

     У. Г. УИЛСУ *

                                                            Даути-стрит, 48,
                                                          Мекленбург-сквер,
                                                  среда утром, июнь 1837 г.

     Мистер  Диккенс  просит  мистера  У.  Г.  Уилса  принять   уверения   в
совершенном к нему почтении и извинить за то, что присланный им очерк не был
возвращен ему тотчас же. Это произошло по чистой случайности. Мистер Диккенс
был бы рад принять его, если бы в нашей периодической  печати  за  последние
годы не появилось так  много  заметок  на  эту  тему  (переводы  и  т.  д.).
Любопытно, что перед ним в настоящую минуту лежат три статьи,  присланные  в
редакцию "Альманаха", авторы  которых  разделяют  то  самое  заблуждение,  о
котором пишет мистер Уилс.
     Мистеру Диккенсу очень понравилась поэтичная сказка мистера Уилса, и он
предполагает поместить ее в июньском  номере  журнала.  Что  бы  ни  прислал
мистер Уилс для "Альманаха", мистер Диккенс будет счастлив уделить все  свое
внимание его работам немедленно.


                                   25

ДЖОНУ ТЕЙЛОРУ СИННЕТУ

                                                           Даути-стрит, 48,
                                                   среда утром, июнь 1837 г.

     Мистер Чарльз Диккенс свидетельствует свое почтение мистеру  Синнету  и
имеет честь уведомить его о том, что он обнаружил перевод  "Голубого  чуда",
чрезвычайно  схожий  с  тем,  который  был  прислан  мистером  Синнетом  для
"Альманаха". Перевод этот появился около  двух  лет  тому  назад  в  дешевом
повременном издании, именуемом "Скиталец".
     Само собой разумеется, мистер Диккенс уверен в том, что  мистер  Синнет
не был осведомлен о наличии другого перевода упомянутого выше  произведения,
но так как в интересах редактируемого мистером Диккенсом  издания  в  высшей
степени важно не допускать подобных ошибок, мистер Диккенс хотел  бы  знать,
может ли мистер Синнет поручиться  в  том,  что  присланное  им  "Новогоднее
приключение" еще не появлялось нигде в английском обличье.


                                   26

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

                                              Даути-стрит, Мекленбург-сквер,
                                               пятница вечером, июнь 1837 г.

     Мой дорогой Форстер,
     Полчаса  назад  я  узнал  из  достоверного  источника  (а   именно   от
переплетчика "Пиквика"), что Макроун намерен предпринять новое издание  моих
"Очерков" в ежемесячных выпусках почти такого же размера и точно  такого  же
формата, что и "Записки Пиквикского клуба".
     Мне нечего говорить Вам, что здесь - прямое ущемление моих интересов  и
что я отнюдь не желаю, чтобы публика решила, будто я воспользовался  успехом
Пиквика и навязываю ей свою старую работу в новом платье, чтобы набить  себе
карман. Моей репутации, разумеется, тоже будет  причинен  ущерб  -  хотя  бы
потому, что мое имя будет распубликовано по городу в связи с  тремя  разными
книгами одновременно *. Так как Вам известны обстоятельства, при  которых  я
был вынужден продать свое авторское право,  и  так  как  я  знаю,  что  могу
рассчитывать на Вашу доброту, позвольте мне просить Вас зайти к  Макроуну  и
передать ему в самой энергичной и категорической форме мой протест. Я  хотел
бы напомнить ему, сколько он уплатил за эти книги, сколько  распродал  их  и
сколько выгоды он, несомненно, извлек из торговли  ими.  Я  хотел  бы  также
напомнить ему, что, когда он приобрел право на них, он ни словом не  намекал
- ни сам, ни через своего представителя -  о  своем  намерении  печатать  их
таким образом. Я хотел бы, чтобы Вы затем воззвали к его честности и чувству
справедливости и спросили, будет ли он настаивать  на  осуществлении  своего
замысла после того, что Вы ему сказали?
     Я считаю необходимым  прибавить,  и  это  не  угроза,  произнесенная  в
сердцах, а зрелое, обдуманное решение, - что если это новое  издание  увидит
свет, я помещу во всех газетах объявление, что оно  выходит  не  только  без
моего согласия, но и несмотря на мой решительный протест;  что  мне  оно  не
приносит ни малейшего дохода и что я убедительно и настоятельно  прошу  всех
моих друзей и всех, кто сочувствует мне, не покупать это издание. Где бы  ни
появлялось объявление о нем, я всюду буду печатать это свое заявление.
     Остается  еще  прибавить  следующее:   если   Макроун   скажет,   будто
предварительные расходы по этому изданию мешают ему  отступиться  от  своего
замысла, имейте в виду, что Чепмен и Холл, которым известно мое отношение  к
этому делу, охотно перекупят авторское право и при расплате примут в  расчет
и эти издержки.
     Если Вы возьмете на себя это дело, Вы тем самым навсегда  обяжете,  мой
дорогой Форстер, Вашего преданного слугу.


                                   27

     ТОМАСУ XЕЙНСУ *

                                          Даути-стрит, 48, Мекленбург-сквер,
                                                    суббота, 3 июня 1837 г.


     Сэр,
     Нас должен был познакомить наш  общий  друг,  Вирд,  но  ему  никак  не
удавалось с Вами встретиться, и вот я решаюсь представиться сам  в  качестве
"Боза". Я не сомневаюсь, что, когда Вы узнаете причину моего нетерпения,  Вы
отнесетесь к нему сочувственно.  В  следующем  выпуске  "Оливера  Твиста"  я
намерен  вывести  судью;  в  поисках  судьи,  который  своей  жестокостью  и
грубостью заслужил бы того, чтобы его "показать", я, разумеется,  набрел  на
мистера Лейнга, прогремевшего на весь  Хеттон-гарден.  Я  достаточно  о  нем
наслышан, но я хочу описать его наружность,  для  чего  мне  необходимо  его
повидать, а это (к счастью или  несчастью,  не  знаю)  до  сих  пор  мне  не
удавалось.
     И вот мне пришло в голову, что, может быть, под Вашим  покровительством
мне  посчастливилось  бы  как-нибудь  утром  проникнуть  на  минуту  в   суд
Хеттон-гарден. Если бы Вы нашли возможным мне помочь, я был бы в самом  деле
очень Вам обязан.
     В настоящее время я живу в Хемпстеде, но если Вы напишете мне по  моему
городскому адресу, сообщив, когда мне можно к Вам прийти или когда Вам будет
угодно прийти ко  мне,  я  не  заставлю  себя  ждать.  Независимо  от  того,
окажетесь ли Вы в состоянии помочь мне или нет, я буду  рад  воспользоваться
случаем познакомиться с Вами.

                                                               Искренне Ваш.


                                   28

     ДЖОРДЖУ БИДНЕЛЛУ*

                                                                Даути-стрит,                                           понедельник вечер