ет свести с ума, а в  ее  кудрях  таится
разорванный  на  папильотки  Вергилий  без  переплета.  Можно  усомниться  в
бескорыстии  другого  юного  джентльмена,  созерцающего  очаровательницу   у
фортепьяно, - усомниться из-за его прозаического упоминания о "монете" (хотя
даже оно могло быть порождено смиренным сознанием того, что ему  еще  не  по
карману обзаводиться собственным домом), но то, что  он  "чертовски  склонен
натянуть нос этому молодцу", кажется нам наиестественнейшим  чувством.  Юный
джентльмен с растрепанной шевелюрой и стиснутыми руками, который  влюблен  в
неземную красавицу с букетом и не может быть счастлив без нее,  внушает  нам
грустное сочувствие. Да и кто бы мог быть счастлив без нее?
     Эти юнцы - или молодое поколение - изображаются с той  же  меткостью  и
столь же мило, как и взрослые женщины. Томный малыш, который "не танцевал  с
тех пор, как был совсем маленьким", настоящее совершенство, а  сгорающая  от
нетерпения девчушка (партнером которой он отказывается быть, хотя ее к  нему
подводит сама великолепная хозяйка дома), уже  вставшая  в  первую  позицию,
страстно мечтающая о кадрили, робко  поглядывающая  на  него  с  надеждой  и
сомнением, совершенно восхитительна. Умствующий юнец,  навлекающий  на  себя
грозный гнев домашней Нормы * своими взглядами  на  женщину  как  на  низшее
животное, будет, насколько  нам  известно,  читать  на  рождество  лекцию  о
взаимосвязи Конкретности и Воли. В прошлый вторник мы узнали ноги  философа,
который находит, что Шекспира хвалят не по заслугам, - они, весело болтаясь,
свисали с империала омнибуса. Хмурый юнец, который твердо знает одно:  "Если
папаше не нравится, как я живу, то пусть он наймет мне холостую квартирку  и
назначит еженедельную сумму на расходы", -  не  принадлежит  к  числу  наших
знакомых; но мы не сомневаемся, что теперь он уже  обитает  на  Вандименовой
Земле * или в самое ближайшее время попадет в Ньюгет. Нам очень не  хотелось
бы обладать кое-каким наличным капитальцем в сейфе и приходиться этому  юнцу
холостым дядюшкой. И уж во всяком случае, мы при подобных обстоятельствах ни
за что не поселились бы в  Зловещем  пригороде  Кемберуэл,  памятуя  о  деле
Варнуэла *.
     В каждом своем рисунке мистер Лич добивается именно того,  чего  хочет.
Выражение лиц, хотя и  создаваемое  с  помощью  простейших  средств,  всегда
оказывается наиболее естественным, и ему веришь с  первого  взгляда.  В  его
остроумии нет злости,  и  оно  всегда  достойно  истинного  джентльмена.  Он
обладает чувством ответственности и  такта;  он  с  наслаждением  изображает
приятное и даже вещам самим по себе неприятным  умеет  придать  обаяние;  он
многообразен, неистощим и поучителен. В тон и исполнение своих  рисунков  он
внес неизвестную дотоле элегантность, но отнюдь не  в  ущерб  истине.  Он  -
украшение популярного искусства английской карикатуры и, уже много для  него
сделав, несомненно, сделает еще больше. Мы всегда питали к нему самые теплые
чувства и хотим пожелать ему всего лучшего в будущем.
     Лет десять назад кто-то из авторов "Куортерли Ревью", говоря о  мистере
Джордже  Крукшенке,  подчеркнул  всю  нелепость  того,  что  для   подобного
художника Королевская академия закрыта лишь  потому,  что  его  произведения
создаются не с помощью некоторых раз навсегда установленных материалов и  не
занимают ежегодно определенного пространства на  ее  стенах.  Неужели  в  ее
списках не найдется таких членов, чьи  произведения,  выполненные  маслом  с
помощью кисти,  будут  прочно  забыты,  когда  карандашные  рисунки  мистера
Крукшенка и мистера Лича  будут  по-прежнему  радовать  обитателей  половины
домов королевства?

     30 декабря 1848 г.


       ^TРАЙ В ТУТИНГЕ^U

     Перевод И. Гуровой

     Как только стало известно, что в Тутинге, на ферме для детей  бедняков,
принадлежащей мистеру Друэ, началась губительная эпидемия, раздался  обычный
в  таких  случаях  хвалебный  гром  труб  (восхитительное   описание   этого
заведения, принадлежащее перу Сиднея Смита *, несомненно, еще свежо в памяти
многих наших читателей). Из всех подобных ферм мира тутинговская была  самой
восхитительной. Из всех содержателей подобных ферм  мистер  Друэ  был  самым
бескорыстным, ревностным и безупречным. Из всех чудес, ведомых  миру,  самым
невероятным было, пожалуй, появление подобной страшной болезни и быстрое  ее
распространение в столь образцово устроенном заведении. Эпидемия разразилась
совершенно неожиданно. Ничто ее не предвещало. Опекаемые дети спали  сладким
сном покоя и довольства; опекающий их мистер Друэ спал сладким сном человека
с чистой совестью, но ни на минуту не смыкал одного глаза, дабы не  спускать
его с источаемых им благодеяний и счастливых деток, порученных его отеческим
заботам; и вдруг губительный мор обрушился на них, и на тутинговском погосте
уже не хватало места для детских гробиков,  которые  каждый  день  вереницей
тянулись из ворот этого элизиума.
     Ученый следственный судья графства Сэррей  не  счел  нужным  произвести
расследование смерти этих детей, будучи столь же глубоко убежден в том,  что
ферма мистера Друэ - наилучшая из  всех  возможных  ферм,  как  глубоко  был
убежден наивный  Кандид  *,  что  великолепный  замок  великолепного  барона
Тундертентронка - наилучший из всех замков. Полагая,  что  это  высокоученое
должностное лицо кому-то подчинено и, вероятно, получит должное поощрение за
свою мудрость, мы перейдем к деятельности следственного судьи  совсем  иного
толка - к тому, что обнаружил следственный судья мистер Уэкли и его помощник
мистер Миле. Если бы двое-трое несчастных детишек, увезенных из Тутинга,  не
умерли на территории, подведомственной мистеру  Уэкли,  сейчас,  несомненно,
уже  возник  бы  комитет  для  преподнесения  мистеру   Друэ   какого-нибудь
великолепного сувенира в знак общего уважения и сочувствия.
     Мистер Уэкли, однако, будучи Фомой Неверным, проводит  расследование  и
даже изъявляет желание как можно точнее выяснить причины этих ужасов, исходя
из предположения, что у таких страшных последствий должны же  быть  какие-то
не менее страшные причины. Вспомнив о существовании общественного института,
именуемого "Министерством здравоохранения", мистер  Уэкли  вызывает  к  себе
доктора Грейнджера, инспектора этого учреждения, который обследовал  элизиум
мистера Друэ и представил об этом отчет.
     И тут выясняется, - ведь правда так капризна!  -  что  мистер  Друэ  не
такой уж золотой фермер, каким его считали. Оказывается, что это  золото  не
так уж чисто. Чрезвычайная духота, спертость воздуха и смрад  в  пресловутом
земном  раю,  который  он  возглавляет,  "превосходят  гнусностью  все,  что
инспектору когда-либо доводилось встречать в больничных  ли  палатах  или  в
иных помещениях, где находились  больные".  У  мистера  Друэ  есть  скверная
привычка укладывать четырех холерных пациентов  в  одну  постель.  Он  имеет
слабость  предоставлять  больным  самим  заботиться  о  себе  в   обстановке
настолько отвратительной,  бесчеловечной  и  варварской,  что  она  всячески
усугубляет ужас их положения  и  увеличивает  опасность  заражения.  Он  так
невежествен или так преступно легкомыслен, что  и  не  думает  принимать  ни
малейших  мер  предосторожности,  не  заботится  запастись  самыми  простыми
лекарствами, которые  рекомендовало  министерство  здравоохранения  в  своем
официальном заявлении, опубликованном  в  "Газете"  и  разосланном  по  всей
стране. И нельзя сказать, что душевная чистота мистера Друэ в одно мгновение
опровергла опыт врачей, наблюдавших холеру во  всех  частях  света,  ибо,  к
несчастью, он еще за две недели получил предупреждение о надвигающейся  беде
- предупреждение, на которое не обратил  ни  малейшего  внимания.  Ему  было
указано, что  он  может  брать  на  свою  ферму  только  определенное  число
несчастных детей, но он превысил это число по собственному усмотрению и  для
собственной выгоды. Его заведение переполнено. А оно ни в одном отношении не
подходит  для  содержания  такого  количества  детей.  Детский  рацион   так
непитателен и скуден, что его питомцы тайком  перелезают  через  изгородь  и
выбирают съедобные очистки из свиного пойла.  Днем  они  одеты  в  лохмотья,
ночью укрываются рваной ветошью. Живут  они  в  холодных,  сырых  и  грязных
комнатушках с гнилыми полами и  стенами.  Короче  говоря,  век  чудес  давно
прошел, и из всех подходящих мест, где могла бы  или,  вернее  сказать,  где
должна была бы вспыхнуть опустошительная холера,  образцовая  ферма  мистера
Друэ - самое подходящее.
     И как будто всех этих человеческих слабостей еще  недостаточно,  мистер
Друэ обладает скверной привычкой тянуть  и  ничего  не  предпринимать,  даже
когда ему прямо указывают на то, что нужно сделать для спасения  жизни  этих
детей. Кроме того, он в присутствии инспектора  запугивает  своих  служащих,
когда они выражают намерение сообщить какую-нибудь неприятную истину. У него
есть милейший братец  -  весьма  симпатичный  чудак,  -  который  не  только
принимает деятельное участие во всех  беззакониях,  творимых  на  ферме,  но
которого "лишь  с  трудом  удается  удержать",  чтобы  он  не  отправился  в
Кенсингтон "как  следует  вздуть  попечителей"  из  тамошнего  союза  за  их
намерение забрать детей! Мальчиков, окруженных отеческими  заботами  мистера
Друэ, постоянно награждают подзатыльниками, избивают, подвергают истязаниям.
Если они жалуются, их сажают на голодную диету.  Они  "поразительно  худы  и
измождены". Система мистера Друэ восхитительна,  но  для  его  питомцев  она
влечет за собой такие  пустячные  последствия,  как  "истощение,  слабоумие,
лишаи и т. д.", а такой чесотки свидетелю-врачу не приходилось видеть за всю
его тридцатилетнюю практику. Пинок, который был  бы  нипочем  для  здорового
ребенка, после нескольких месяцев пребывания на ферме мистера Друэ причиняет
тяжелое увечье. Мальчики, которые до знакомства с мистером  Друэ  отличались
сообразительностью (как показывает под присягой один из попечителей), вскоре
лишаются ее и превращаются  в  идиотов.  Врач  больницы  св.  Панкраса  пять
месяцев тому назад писал в своем  отчете  о  почтенном  мистере  Друэ,  "что
весьма большая строгость, чтобы не  сказать  большего  (а  почему  бы  и  не
сказать большего, доктор, если обстоятельства этого  требуют?),  проявлялась
лицами, как облеченными на то властью, так и  ею  не  облеченными",  имея  в
виду, мы полагаем, милейшего чудака-братца. Короче говоря, все,  что  делает
мистер Друэ, - или позволяет делать,  или  подстрекает  делать,  -  все  это
бессердечно, жестоко и гнусно.  Присяжным  следственного  суда  представлены
неопровержимые доказательства вышесказанного,  и  мы  поэтому  считаем  себя
вправе делать выводы.
     Но виновен не он один, и хотя это ни на йоту не уменьшает вины  жадного
фермера,  другие  виноваты  немногим  меньше.  Приходские  власти,   которые
посылали детей в  подобное  место  и,  зная,  что  оно  собой  представляет,
оставляли их там, не сделав ни малейшей попытки  коренным  образом  изменить
условия их жизни, виновны в  высшей  степени.  Не  менее  виновен  инспектор
комиссии  помощи  бедным,  обследовавший  это  место  и   не   потребовавший
немедленного его закрытия. Комиссия  помощи  бедным,  если  она  располагала
властью навести там порядок (однако это вопрос спорный), виновна так же, как
и остальные.
     Поистине замечательно,  как  те,  кто  бездействовал,  когда  следовало
предпринять что-нибудь решительное,  став  тем  самым  в  известной  степени
participes criminis {Соучастником в  преступлении  (лат.).}  ,  даже  теперь
стараются  елико  возможно  замять  случившееся.  Вышеупомянутый   инспектор
считает,  что  приказ  комиссии   помощи   бедным,   который   запрещал   бы
попечительским советам посылать детей в подобные заведения, был бы "чересчур
жесткой мерой". Словно вопиющие случаи требуют мягких мер и между  ними  нет
естественного соответствия! О да, он указал, что детей не следует укладывать
в  одну  постель  втроем,  и  мистер  Друэ  впоследствии  сообщил  ему,  что
укладывает их теперь по двое; в  разгар  эпидемии  они  спали  вчетвером,  -
очевидно, в оздо ровительных целях. Инспектор не  сделал  никаких  замечаний
относительно вентиляции. Он не опрашивал детей наедине о  том,  как  с  ними
обращаются. Рацион он считает  хорошим  -  при  условии,  что  порции  будут
достаточными, так как пока их величина нигде не оговорена.  По  его  мнению,
соблюдая определенные предосторожности, в 'том помещении можно было бы  жить
без вреда для здоровья, -  при  условии  внесения  некоторых  необходимых  и
разумных изменений.  Точно  так  же  кто-нибудь  мог  бы  изъявить  согласие
поселиться на  верхушке  Монумента  *  -  при  условии,  что  там  для  него
воздвигнут прекрасно обставленные апартаменты и каждый  день  к  обеду  туда
будет взбираться избранное общество!
     На содержание этих детей мистер Друэ получал по четыре  шиллинга  шесть
пенсов в неделю, и  приходские  власти,  видимо,  придают  большое  значение
солидности подобной суммы  и  считают,  что  такая  цифра  многое  искупает.
Возможно, это действительно немалые деньги, принимая во внимание, что мистер
Друэ имел право пользоваться трудом своих питомцев, но, на наш  взгляд,  все
это к делу не относится. Если бы за каждого из них еженедельно платили  даже
по четырнадцать шиллингов шесть пенсов,  все  равно  нельзя  было  бы  найти
оправдания тому, что детей полностью предоставляли  нежным  заботам  мистера
Друэ и он мог бесконтрольно извлекать из  своей  фермы  наибольшую  прибыль.
Когда человек держит свою лошадь в прокатной  конюшне,  он,  хотя  и  платит
двадцать пять шиллингов в неделю, все же считает нужным проверять,  получает
ли она свой овес. Несчастью,  вне  всяких  сомнений,  весьма  способствовала
никуда не годная одежда. Что же говорит по этому поводу мистер Уильям Роберт
Джеймс, поверенный и  клерк  попечительского  совета  Холборнского  прихода?
Мистер Друэ "в личной беседе  (!)  согласился,  что  четыре  шиллинга  шесть
пенсов в неделю включают и одежду. Какую именно - оговорено не было".
     Удивительно ли, что фланелевые юбки, которые в  самые  холодные  недели
этой зимы носили несчастные девочки, "так и светились",  как  было  публично
заявлено в другом приходе?
     Тот же самый мистер Джеймс представил протоколы посещения тутинговского
рая депутацией попечителей. Например:
     "Касательно  жалобы  Ханны  Слейт  на  скудость  пищи  мы  находим   ее
необоснованной. Так  как  Элизабет  Мейл  жаловалась,  что  при  прошлом  ее
посещении ее дети были очень грязны, мы обратили на них  особое  внимание  и
просим отметить, что у нее не было никаких оснований жаловаться".
     Даже глупцу ясно, что поскольку дети Элизабет Мейл на этот  раз  грязны
не были, значит, они никоим образом не могли быть грязны никогда раньше.
     Однако  оказывается,  что  этот  самый  Джеймс,  поверенный   и   клерк
попечительского совета  Холборнского  прихода,  придумал  ценнейшую  систему
выяснения  правды,  а  именно:  он  в  присутствии  мистера  Друэ  спрашивал
мальчиков, есть ли у них какие-нибудь жалобы, а когда они  отвечали  "есть",
советовал немедленно их выпороть. Мы узнаем это из следующего  оригинального
протокола одного из этих официальных визитов:
     "Имеем честь довести до  сведения  совета,  что  в  четверг  9  мая  мы
посетили заведение мистера Друэ,  чтобы  обследовать,  как  содержатся  дети
нашего прихода. Мы присутствовали на обеде, и, по нашему мнению,  мясо  было
хорошим, но картофель - скверным. Мы посетили классные  комнаты,  спальни  и
мастерские. Всюду были чистота и уют, но, по нашему мнению, в новых спальнях
для младших детей на нижнем этаже заметен нездоровый запах.  Девочки  нашего
прихода выглядели очень хорошо. У мальчиков был болезненный вид,  и  поэтому
мы спросили их, есть ли у них какие-нибудь жалобы на пищу или на  что-нибудь
другое. Примерно сорок из них подняли  руки,  чтобы  выразить  недовольство,
после чего мистер Друэ повел себя несдержанно. Он назвал мальчиков  лгунами,
сказал про некоторых из тех, кто поднял руки, что они - позор всей школы,  и
добавил, что они вполне заслуживают того, чтобы он последовал совету мистера
Джеймса и задал  им  хорошую  порку.  (Смех.)  Тогда  мы  начали  опрашивать
мальчиков по отдельности, и некоторые из них пожаловались, что получают мало
хлеба к завтраку. Во время этого опроса поведение  мистера  Друэ  стало  еще
более несдержанным. Он сказал, что мы не должны задавать подобных  вопросов,
что мы  могли  бы  удовлетвориться  его  репутацией  и  обойтись  без  таких
расследований, и что мы не имеем права вести такой опрос, и что  он  был  бы
рад вовсе избавиться от этих детей. Чтобы  избежать  дальнейших  споров,  мы
отбыли, не достигнув полностью цели нашего посещения".
     Если мистер Друэ был искренен, говоря, что он был бы рад избавиться  от
этих детей, то теперь он должен испытывать глубокое  удовлетворение  -  ведь
ему удалось навеки избавиться от стольких из них!  А  как  чудесно  взаимное
удовольствие, извлекаемое из этих визитов. Послушаем мистера  Уинча,  одного
из  попечителей  Холборнского  прихода,  который  был  в  числе   посетивших
тутингский рай девятого мая:
     "Я был с мистером Мейсом и мистером Реббеком.  Дети  обедали.  Все  они
стояли. Мне было объяснено, что за едой они никогда не сидят.  Я  попробовал
мясо и разрезал около ста картофелин за разными столами, и ни одна из них не
годилась для еды. Они были черные и  гнилые.  Я  сказал  мистеру  Друэ,  что
картофель очень плох. Он ответил, что платит по семь фунтов за тонну. Других
овощей дети не получали. Я сказал мистеру Друэ, что им следует давать другую
пищу. Он ничего не ответил.  Я  также  сказал  мистеру  Друэ,  что  в  новых
комнатах очень нездоровый запах. Мистер Мейс выразил сожаление,  что,  строя
эти помещения, он не сделал потолки выше, на что мистер Друэ ответил -  если
всех слушать, хлопот не оберешься. Мы  посетили  несколько  спален,  которые
были очень чисты. Девочки выглядели хорошо,  но  у  мальчиков,  собранных  в
классе, вид был болезненный и нездоровый. Там  присутствовали  также  мистер
Друэ, его брат и учитель. Мистер Реббек сказал мальчикам: "Если у  вас  есть
жалобы на то, что вас плохо кормят, или на что-нибудь еще, поднимите  руки".
И человек тридцать - сорок подняли руки. Мистер Друэ повел себя  несдержанно
и сказал, что мы обходимся с ним подло; он  сказал,  что  мальчики,  которые
подняли руки, почти все лгуны и отъявленные негодяи. Он сказал, что мы ведем
себя по отношению к нему нечестно, что речь идет о его репутации и что  если
мы чем-нибудь недовольны, то должны действовать иначе. Один из  мальчиков  в
ответ на мой вопрос сказал, что им дают слишком мало хлеба к  завтраку  и  к
ужину, и я убедился, что это правда, сравнив их рацион с рационом  работного
дома. Ввиду этих  недоразумений  мы  покинули  заведение  мистера  Друэ,  не
расписавшись в  книге  посетителей.  Я  не  вносил  в  попечительский  совет
никакого предложения забрать оттуда детей. Я снова посетил заведение мистера
Друэ 30 мая.
     Картофель на этот  раз  оказался  превосходного  качества.  Я  зашел  в
кладовую и был очень удивлен, обнаружив, что хлеб не развешивается. У нас  в
приходе мы его развешиваем, так как убедились, что это - единственный способ
избежать недовольства. Караваи  в  заведении  мистера  Друэ  разрезались  на
шестнадцать кусков без взвешивания. В столовой я  не  видел  солонок,  но  у
некоторых мальчиков была соль в мешочках, и они выменивали ее на  картофель.
Я не спрашивал детей, были ли они наказаны после  того,  что  произошло  при
моем предыдущем посещении. 30-го мы пробыли в  заведении  часа  полтора-два.
Затем мы выразили свое удовлетворение тем, что увидели. Мы не выясняли,  что
произошло после нашего пре