в легком
тумане светят яркие молочные лампы. И тут я наконец могу как следует
рассмотреть своих спутников. Между прочим, ребята как ребята. Ничего
разбойничьего в них уже нет. Даже чем-то симпатичные, по-моему, когда
трезвые. Особенно Рыжий и второй, молчаливый, по имени Гарик. Да и Жук,
кажется, неплохой малый. Он-то меня неожиданно и спрашивает:
  - А ты сам-то кто будешь?
  - Приезжий, - отвечаю я беспечно. - Из Москвы.
  - Мент небось?
  - А похож?
  Они уже давно приглядываются ко мне, я же вижу, и про себя каждый решает
эту немаловажную проблему, кто я такой, в конце концов.
  - Вроде не очень, - с сомнением в голосе говорит молчаливый Гарик.
  - Похож, похож, - словно успокаивая всех, говорит Жук. - Они теперь все
знаешь какие стали? От отца родного не отличишь.
  - Только когда отец с тебя портки стянет и за ремень возьмется, вот тогда
его, сердечного, узнать можно, - смеется Рыжий. - Тогда его с ментом не
спутаешь.
  Мы подходим к мастерской хромого Сережки, и вопрос обо мне так и остается
временно не решенным.
  - Ну, кто со мной? - спрашиваю я.
  - Не. Мы тебя тут обождем, - снова за всех отвечает Жук. - Рано еще нам к
Хромому в гости ходить.
  - Ладно, - соглашаюсь я. - Тогда ждите. Кое о чем еще надо поговорить.
  - Давай, - говорит Жук. - По-быстрому только.
  Я киваю в ответ и толкаю дверь мастерской.
  Несмотря на поздний час, она открыта. Я захожу.
  Сиротливо горит лампочка над низенькой табуреткой за барьером, вокруг нее,
как и вчера, разбросаны инструменты, старая обувь, куски кожи.
  Пусто. Никого в мастерской нет. Я удивленно оглядываюсь и вдруг замечаю
притаившегося за моей спиной Сергея. Он весь словно влепился в темную
стенку, в руке у него нож.
  Сергей медленно приближается ко мне, заметно припадая на больную ногу,
прячет нож в карман, незаметным движением сложив его пополам, и
протягивает мне руку. Это молниеносное движение руки с ножом я оцениваю по
достоинству. Опасное движение, ловкое. Сергей жмет мне руку. Светлая
прямая прядка волос прилипла к вспотевшему лбу. Но сейчас Сергей
улыбается, показывая мелкие острые зубы.
  - Опаздываешь, - говорит он. - А точность - это вежливость королей, между
прочим. Пролетариям надо учитывать.
  - Зато не один пришел, - многозначительно говорю я.
  Сергей кивает.
  - Видел. Потому и приготовился. Чего тебе от них надо?
  - И мне надо, и тебе. Дружбы и понимания.
  - Жди от этих волков понимания.
  - Почти дождался. Теперь они вон меня дожидаются. Ну, а завтра вместе,
надеюсь, в больницу пойдем.
  - Это еще зачем?
  Разговаривая, Сергей запирает дверь мастерской на засов и ведет меня в
заднюю комнату. Мы усаживаемся возле стола, и я закуриваю.
  - Зачем в больницу? - повторяет Сергей.
  - Славка порезал себя сейчас.
  - Ну да?! - удивленно восклицает Сергей. - Лепишь.
  - На моих глазах. Даже, пожалуй, из-за меня.
  - Это как же понять?
  - Душу я ему разбередил. Не учел, понимаешь, что нервы-то у него никуда.
  - Это у Славки-то душа? - иронически спрашивает Сергей.
  - У него.
  - У него вместо души сучок с наклейкой.
  - Мы, Сережа, часто в людях до их души не докапываемся. А там порой
всякие, понимаешь, неожиданности нас ждут, всякие открытия.
  - Ну и что ты у Славки открыл, интересно?
  - Любовь. Он ее затоптать думал. А я вот ее воскресить попробовал.
  - Красиво говоришь, - грустно усмехается Сергей.
  - А что? Не все в жизни плохо, - возражаю я. - Есть кое-что хорошее, даже
красивое. И у Славки тоже. Кстати, и остальные ребята не такие уж
пропащие, если разобраться.
  - Это все пока, - машет рукой Сергей. - Найдут главаря вроде Чумы,
увидишь, чего творить начнут. Ахнешь.
  - А вот главарем, Сергей, должен стать ты, - тихо говорю я.
  Он вскидывает голову и пристально, недоверчиво смотрит мне в глаза.
  - Вполне серьезно говорю, - отвечаю я на его немой вопрос. - Сейчас они
еще колеблются. Но завтра, после больницы, они колебаться перестанут, я
знаю. И примут тебя. А дальше все будет зависеть от тебя самого. Надо
спасти этих ребят, Сергей.
  - Это точно, - задумчиво соглашается он.
  - Начинай с Жука, - советую я.
  Сергей все так же задумчиво кивает и вдруг усмехается:
  - А ты, я гляжу, мастер.
  - Еще только хочу им стать. Учитель мой в Москве остался. Ну ладно,
Сергей. Теперь ты рассказывай, если есть что.
  - Кое-что есть. Человек у меня утром был. Сказал так: этих двоих, Чуму и
Леху, точно наняли. И в Москву недавно послали.
  - Для этого и наняли?
  - Не-а. Их давно наняли. Для охраны вроде. И в Москву отправили для этого.
  - Счеты сводить?
  - Ну, это точно никто не знает.
  - А квартира?
  - Не их работа.
  - Не-ет, тут ошибки быть не может. В квартире нашли перчатку Чумы. Обронил
он ее там. Куда дальше-то?
  - Это сам разбирайся. На то ты и мастер. А вот про мокрое дело их в Москве
здесь уже знают.
  - Не все.
  Я вспоминаю испуг Шпринца.
  - Кому надо, тот знает.
  - А от кого знает?
  - Вот ты мне тогда имя одно назвал... - досадливо щелкает пальцами Сергей.
  - Как его?.. Ну-ка, напомни.
  - Виктор Арсентьевич?
  - Не-а.
  - Лев Игна...
  - Во, во! Игнатьевич! Лев Игнатьевич!
  - Тебе случайно о нем ничего не сказали?
  - Вроде он живет в Москве, а работает на здешних.
  - А что за человек у тебя был?
  Сергей качает русой головой.
  - Неохота его подставлять, Виталий. Слово дал. Привык держать.
  - Ну что ж. Тоже верно. Оставим это тогда, - киваю я. - Итак, выходит, Лев
Игнатьевич работает на кого-то, кто Чуму и Леху нанял, так, что ли?
  - Вроде так.
  - Кто же это может быть и чем занимается, интересно знать.
  - У них бизнес какой-то, - поясняет Сергей. - Дикую деньгу, говорят,
зашибают. А кто, не знаю. Но тут они сидят, у нас. Один, говорят, на синей
"Волге" катает. Регулировщики будто бы честь отдают.
  - Интересное кино, - усмехаюсь я. - Взглянуть бы самому.
  Сергей снисходительно машет рукой.
  - Ну, может, и брешут насчет "Волги", кто их знает.
  - А за что Гвимара Ивановича прикончили, тоже не знаешь?
  - Вроде бы этот самый Лев и приказал. Чем-то ему тот мужик помешал.
  - М-да... Что-то не складываются картинки, - задумчиво говорю я, стряхивая
пепел с сигареты. - Что-то мешает...
  - Шевели мозгами давай. Тебе за что платят? - смеется Сергей. - Хотя и не
густо, я слыхал. Но иной раз я, например, и бесплатно шевелю. Особенно там
пришлось шевелить, в местах далеких, на окраине.
  - Решал, как жить дальше?
  - Во-во. И где жить.
  - Сергей, - неожиданно спрашиваю я, - а кто у тебя отец с матерью были?
  - А что? - сразу настораживается он.
  - Да так, - улыбаюсь я. - Язык у тебя такой, не типичный.
  - Отец у меня завгаром был, а мать учительницей русского языка. Ну, и
литературы, конечно. Много у нас книжек дома было.
  - Ну, а потом?
  - Потом помер отец. Несчастный случай в гараже. Мать одна осталась. Я
тогда уже второй срок тянул. Ну, болела, болела и за отцом ушла. Все без
меня... Эх!..
  Он умолкает и пристально смотрит куда-то в пространство перед собой,
словно что-то видит там и не может оторвать глаз.
  - Но почему же так, Сергей? - снова спрашиваю я. - Вот ты говоришь, что
кодлу не признаешь. Как же судимости тогда схватил, одну, вторую?
  Сергей хмурится.
  - Тебе это для дела надо или так? - нехотя спрашивает он.
  - Для размышлений. Ты уж мне поверь.
  - Верю, - кивает Сергей. - Первая судимость - драка. Пошла по первой части
двести шестой. Вторая судимость - опять драка, уже пошла по части второй.
Схлопотал три года усиленного. Первый раз - за друга вступился. Второй
раз... за женщину, словом. Тут уж я кое-кого порезал. Тут мы с Чумой
первый раз и сошлись.
  - Его порезал?
  - Его...
  - Можно ему это напомнить при случае?
  - Напомни, напомни. Веру напомни. Он на стенку полезет. Как тогда от меня
лез, шкуру спасал, - он стискивает зубы и умолкает.
  - Как же дело было?
  - Ох, Виталий, - вздыхает Сергей, по-прежнему глядя куда-то в сторону. - Я
вижу, ты и до моей души решил докопаться?
  - Если тяжело, не говори.
  - Нет. Скажу. Пусть, гад, вспомнит. Это моя девушка была, - Сергей злобно
ударяет кулаком по столу. - Он ее искалечил. Не доказали только. Тогда я
сам с ним посчитался. Надо было кончать, да рука дрогнула. Уполз.
  "Как у Лехи", - с неожиданной тоской думаю я.
  - Где же Вера сейчас?
  - Не знаю, - глухо отвечает Сергей, опустив голову. - После тюрьмы я к ней
явиться не смел. А потом и хромым стал.
  - Чума?
  - Не-а. Дружков подослал. И жизни мне в Сибири не стало. Сюда подался. А
потом вдруг он сюда прибыл. Ну, и опять началось. Однако встретиться со
мной боялся. Хоть и одна нога у меня осталась. Знал, пока руки есть, я ему
горло рвать буду. Потому других подсылает.
  - Теперь конец, Сергей, - говорю я. - Всему этому конец.
  Некоторое время мы сидим молча. Я докуриваю сигарету и поднимаюсь. За мной
поднимается и Сергей.
  - Пойду, - вздохнув, говорю я. - Завтра жди... нас.
  Сергей кивает в ответ:
  - Буду ждать.
  Мы снова проходим через мастерскую, на пороге я жму ему руку, крепко жму и
смотрю в глаза. Сергей через силу улыбается.
  Я толкаю дверь и выхожу.
  На полутемной, пустынной набережной свирепо свистит ветер и грохочут
волны. Погода разгулялась.
  Я оглядываюсь и вижу невдалеке ребят. Они стоят возле какого-то подъезда,
курят и о чем-то горячо спорят. Я подхожу, и они умолкают.
  И вот мы снова идем по набережной, спокойно идем, все вместе. Ребята
провожают меня до гостиницы. Тут мы прощаемся.

  Утром я иду в управление вместе с Давудом. Он зашел ко мне в гостиницу, и
мы вместе позавтракали в буфете. Давуду не терпится узнать всякие новости.
И я ему подробно рассказываю о своих вчерашних встречах. При этом я ощущаю
очевидные неясности, недоработки и даже всякие тупики в нашем деле.
Вернее, тупик. Проклятая квартирная кража у Купрейчика. Она произошла -
это, как говорит Шпринц, "сам по себе абсолютный факт", но она же и не
могла произойти, это тоже факт. Вернее, ее не могли совершить ни
Семанский, ни Лев Игнатьевич и организовать тоже не могли. Это
категорически утверждает Шпринц, и ему можно верить, тут есть своя логика.
Дальше. Имеются данные, что в краже не участвовали ни Леха, ни Чума. Кроме
того, что это отрицает источник Хромого, об этом же говорят и собранные
нами в Москве данные - оба они в то утро были якобы совсем в других
местах: Чума - у Музы, а Леха - у Полины Тихоновны. Но с другой стороны,
Чума, как тут ни крути, все же потерял перчатку в квартире Купрейчика. К
тому же вся четверка бесспорно кружила вокруг этой квартиры. Вернее,
шестерка - были еще два московских сообщника, Гаврилов и Шершень. Словом,
в этом пункте с квартирной кражей безусловный тупик, и как из него
выкарабкаться, совершенно непонятно.
  Однако пока что надо завершить дела здесь. И это тоже непросто. Я
чувствую, что втягиваюсь в какую-то незнакомую мне область "экономических"
отношений, а вернее даже - преступлений, связанную с магазином Шпринца, с
какими-то московскими поставками пряжи, в которых участвует и все еще
неведомый нам Лев Игнатьевич. Кроме того, если вы помните, Шпринц очень
мельком, даже, я бы сказал, нечаянно упомянул Ермакова, Гелия
Станиславовича Ермакова. Значит, из трех Ермаковых оперативный интерес
представляет именно он. Да, область эта мне мало знакома,
консультироваться же с Окаемовым у меня нет желания, я не доверяю ему.
Лучше на время пригасить его активность.
  Обо всем этом я размышляю, пока мы с Давудом идем уже хорошо мне знакомыми
улицами в управление.
  Я забыл сказать, что вчера вечером, как только простился с ребятами и
зашел к себе в номер, сразу же позвонил дежурному по городу и попросил
немедленно выяснить, в какую больницу доставлен с ножевыми ранениями
Славка Солодухин, каково его состояние, а также немедленно отпустить, если
они задержаны, двух парней, которые привезли Славку в больницу. А у
Славки, оказывается, проникающее ранение, задевшее печень. Так что в
больнице ему придется проваляться долго, и хорошо еще, если все обойдется
благополучно. Я рано утром, еще до прихода Давуда, позвонил Лиде, пока она
не ушла на работу. Бедная, как она заволновалась и, конечно, помчалась в
больницу. Ее даже не пришлось просить об этом. Я лишь рассказал, как
Славка, оказывается, переживает разрыв с ней.
  Придя в управление, мы с Давудом обсуждаем куда более сложную и деликатную
операцию. Дело в том, что мне хотелось бы лично познакомиться с Гелием
Станиславовичем Ермаковым, директором магазина готового платья, о котором
так неосторожно упомянул Шпринц в минуту сильного душевного волнения.
  В конце концов, мы с Давудом кое-что придумываем. Ого, двенадцатый час!
Мне уже пора в больницу к Славке. Там меня будут ждать ребята, если,
конечно, не обманут. Не должны. Славкина история здорово, кажется, на них
подействовала. Как, впрочем, и судьба Чумы, да и Лехи тоже. Есть о чем
подумать даже самому отпетому из этой компании.
  Больница, как я выясняю, находится довольно далеко от управления, но я все
же решаю отправиться туда пешком, времени должно хватить, а полезным
привычкам изменять не следует.
  Сегодня здесь совсем тепло, ярко светит солнце с голубого, без единого
облачка неба, и ласковый ветер треплет волосы. Влажный асфальт даже слегка
дымится. О недавнем снеге напоминает только черная грязь во дворах.
  Шагается легко, весело бегут мимо чисто умытые троллейбусы, автобусы. Даже
прохожие кажутся мне словно помолодевшими, радостно оживленными. Среди
обгоняющих меня машин я неожиданно замечаю ярко-синюю блестящую "Волгу" с
красивыми дополнительными фарами и зеркальцами и сразу вспоминаю слова
Хромого о каком-то неведомом деятеле здесь, который якобы разъезжает в
собственной синей "Волге". И невольно обращаю внимание на номер
промчавшейся мимо машины.
  Я все иду и иду. Уже начинаются совсем незнакомые улицы, в этом районе
города я еще не был. Приходится даже спрашивать дорогу у прохожих. Все
очень охотно и подробно объясняют, иногда останавливаются двое или трое, и
тогда возникают даже короткие диспуты. Почти как у нас в Москве.
  Вот, наконец, и больница. Вернее, это целый больничный городок. В большом
зеленом парке разбросаны бесконечные корпуса, то совсем старые, низенькие,
с какими-то допотопными колоннами, а то новые, светлые и очень гордые,
самоуверенные какие-то. На перекрестках аллей стоят столбики с
укрепленными на них голубыми стрелами, где обозначены номера корпусов. Мне
нужен четырнадцатый. Хотя и не сразу, но все же довольно скоро я его
нахожу. Он новый, двухэтажный и очень длинный, почти невидимый за стеной
деревьев и необычайно густых, высоких кустарников.
  Возле входа На белой скамье сидят мои ребята. Их только двое, Жук и Рыжий.
Да, всего лишь двое из шести. Вид у них несколько, я бы сказал, скованный
и какой-то взъерошенный. Уж очень непривычная обстановка здесь, я понимаю.
Неизвестно, как себя вести. Но Славку все же решили проведать.
  Я подхожу. Ребята поднимаются мне навстречу и вполне дружески тискают руку.
  - Где же остальные? - спрашиваю я.
  - Их дело, - угрюмо отвечает Жук.
  А Рыжий ухмыляется.
  - Наметились разногласия, - сообщает он. - Что им светит, нам с Жуком
светить перестало. К едр„не Фене все это. С Чумой вместе.
  - Слышь, тебя как звать-то? - спрашивает меня смуглый черноволосый Жук.
  - Виталий, - говорю я, улыбаясь. - Кличка Мент или Отец родной, как
пожелаете.
  Оба добродушно смеются.
  - Я же говорил, что мент! - хохочет Рыжий. - Вот такой мент мне подходит.
  - А ты у Арсика спроси, ему подходит? - ухмыляется Жук.
  - Это кто такой? - интересуюсь я.
  - А которому ты вчера прием показал, - уважительно пояснил Жук. - Сегодня,
говорит, проснулся, рукой шевельнуть не может.
  - Ты, Виталий, с детьми поосторожнее, - смеется Рыжий. - Я слыхал, год
ребенка сейчас.
  - Баловник попался, - улыбаюсь я. - Острые игрушки любит.
  - Как там Славка-то? - с напускным равнодушием спрашивает Жук.
  - Плохо, - я невольно хмурюсь. - Проникающее ранение печенки. Знаешь, что
это такое?
  - Догадываюсь, - резко отвечает Жук. - Не помер бы часом.
  Мы заходим в просторный прохладный вестибюль.
  - Ребята, - негромко и строго говорю я, - по особому разрешению халаты
сейчас выдадут всем. Прошу, - с ударением продолжаю я, - чтобы было тихо.
И всего разрешено видеть пятнадцать минут. Состояние тяжелое. Жена около
него.
  - Во, - одобрительно кивает головой Жук, - это дело. - И неожиданно
добавляет: - Цветочков бы принести, как положено.
  - Могу сбегать нарвать, - лукаво предлагает Рыжий.
  Но шутку никто не поддерживает.
  Мы по очереди получаем в гардеробе халаты. Нянечка поглядывает на нас с
опаской и с любопытством. Интересно, чего ей про нас сказали. Она даже не
спрашивает, к кому мы идем. Все ей, очевидно, известно.
  Мы проходим через стеклянную дверь в длинный коридор. Вокруг стены, белые
двери, вдали видим столик дежурной сестры. Нужная нам палата оказывается
совсем близко. Стучать, кажется, не принято. Я просто нажимаю ручку, и
дверь открывается. Мы гуськом заходим.
  Палата большая, светлая и душная. Коек много, стоят тесно, в два ряда.
  Возле одной из коек, около самой двери, я вижу заплаканную Лиду. Она
поднимает голову и боязливо смотрит на нас. Мы молча протискиваемся к
кровати, и я спрашиваю у Лиды:
  - Вы что же, меня не узнаете?
  - Ой, это же вы! - тихо восклицает Лида - Правда, не узнала. А это?..
  - Это товарищи Славы, - коротко поясняю я.
  Жук неожиданно пробирается к ней и протягивает руку.
  - Володя, - говорит он.
  Я смотрю на Славку. Он лежит бледный, с закрытыми глазами и все время тихо
стонет. Изредка по лицу пробегают легкие судороги. Плохо ему.
  Несколько минут мы стоим молча, не отрывая глаз от Славки, потом так же
молча прощаемся с Лидой и выходим из палаты. В гардеробе возвращаем
нянечке халаты. Ребята хмуры и неразговорчивы.
  Только в парке мы немного приходим в себя. И Жук задумчиво говорит, с
трудом подавляя раздражение:
  - Да-а... Ну его к..., Чуму этого со всеми его сказочками.
  - Точно, - усмехается Рыжий. - Вместо него у нас теперь Виталий будет. А
вместо сказочек - Уголовный кодекс. - И, обращаясь ко мне, спрашивает: -
Всех нас на карандаш взял, так, что ли?
  Он смотрит на меня, однако, вполне дружелюбно.
  - Зачем на карандаш? - я пожимаю плечами. - Достаточно, я думаю, взаимного
понимания и понимания момента, конечно.
  - Да уж, момент серьезный, - бурчит Рыжий.
  - А потому есть предложение, - говорю я. - Сегодня вечером собираемся у
Хромого. Он нас ждет. Я предупредил. У этого парня, если вы мне верите,
есть характер, совесть и светлая голова. На него можно положиться.
  - Кому, мильтонам? - не удержавшись, ехидно спрашивает Рыжий.
  - Цыц! - обрывает его Жук. - Со Славкой лечь хочешь? Тогда ступай отсюда -
И добавляет: - Виталий сказал, я принял. Все. Вечером у Хромого.
  - И я принял, - соглашается Рыжий.
  - Значит, сговорено, - объявляет Жук. - Я пошел. На, держи.
  Он подает мне руку.
  Мы уже на улице. Ребята, молчаливые, хмурые, уходят в разные стороны.
  Но вечером, я надеюсь, мы соберемся у Хромого. Я приведу и Давуда,
познакомлю ребят с ним. Моего друга они примут, я убежден. Ведь я их кое
от чего спас, и оба, кажется, это поняли и мне поверили. Это здорово,
скажу я вам, это просто отлично. Пусть пока их двое. Но если бы я добился
только этого, приехав в Южноморск, то, честно говоря, посчитал бы, что
приехал недаром.
  Все это будет вечером. А пока что я иду в центр города, отыскиваю хорошо
запомнившуюся мне красивую улицу, где среди бесчисленных магазинов
расположился и нужный мне магазин готового платья, образцово-показательный
Магазин с симпатичными продавщицами и выдающимся молодым директором.
  Я без особого труда нахожу этот магазин, хотя был тут всего один раз.
Зрительная память у меня профессиональная.
  В магазине меня, как и в первый раз, окружают вниманием. Я разглядываю
один костюм за другим, придирчиво разглядываю, со знанием дела, о