и  мало  того,   кем-то  глубоко
оскорбленный,  униженный.  И между прочим, от меня немало зависит, чтобы это
исправить.  К тому же зацепочка,  совсем маленькая зацепочка,  все-таки, как
мне кажется, проглядывает...

     Утром  я  прежде всего  докладываю обо  всем  нашему Кузьмичу.  Но  про
зацепочку пока молчу. Надо все это еще раз продумать.
     - Ты долго не задерживайся там,  -  ворчит Кузьмич.  -  Пусть дело сами
ведут.  За тобой вон магазин еще. Помни. И Колька Бык тоже не унялся. Вокруг
этой компании работать надо. Если они что сотворят, ты в ответе, так и знай.
И потом, чего ты тянешь со справкой по автобазе?
     Я бодро заявляю, что все будет в порядке.
     Мой оптимизм приводит к  тому,  что Кузьмич окончательно заводится.  Он
звонит в отделение и предупреждает,  что я не приеду и чтобы ребята работали
сами,  а  дело будет у  него на  контроле.  Все Кузьмича знают и  возражать,
естественно, не решаются. Я тоже.
     Молча отправляюсь к себе и по дороге обдумываю,  как быстрее закруглить
эту проклятую справку о раскрытой краже на автобазе.
     И  еще я  прикидываю,  как бы  все-таки в  течение дня выкроить часок и
заскочить к ребятам в отделение.  Кузьмич, конечно, об этом догадался, когда
я  молча  вышел  из  его  кабинета,  и  проводил меня  весьма подозрительным
взглядом.
     Если бы Кузьмич знал,  что нас ждет по этому делу с  гостиницей,  он бы
меня пулей послал в отделение.
     Подземный толчок  происходит вечером,  когда  мы  с  Игорем  приползаем
наконец к  себе в  отдел и  устало покуриваем на  нашем продавленном диване.
Раздается  звонок.   Я   машинально  смотрю  на   часы.   Маленькая  стрелка
приближается к шести. Звонит Кузьмич.
     - Это ты? - спрашивает он. Голос у Кузьмича странный. - А ну быстренько
ко мне, - приказывает он.
     Игорь провожает меня сочувственным взглядом.
     Когда я вхожу,  Кузьмич стоит у окна, и его плечистая, грузная фигура в
несколько,   правда,  старомодном  костюме  выглядит  тем  не  менее  весьма
внушительно на  фоне  темнеющего,  фиолетового неба.  Он  энергично потирает
ладонью свой седоватый ежик на макушке, что безошибочно свидетельствует о ею
настроении,  весьма как будто неважном.  При звуке открываемой двери Кузьмич
оборачивается и, хмурясь, отрывисто спрашивает:
     - Был сегодня в том отделении?
     - Не был, - с чистой совестью отвечаю я.
     - Ну так вот. На их территории снова кража в гостинице, - сухо сообщает
он.  -  В другой,  конечно.  Но,  кажется,  тем же способом.  -  Он называет
гостиницу и  прибавляет:  -  Отправляйся.  Чтобы одна нога тут,  другая там.
Живо.
     Секунду  я,  не  двигаясь,  соображаю,  что  к  чему.  Реакция у  меня,
вообще-то говоря,  кажется,  неплохая. Но на этот раз я все же не могу сразу
переварить эту неожиданность. Потом довольно глупо спрашиваю:
     - Опять, значит?
     - Да,  опять,  -  отвечает Кузьмич и  не без сарказма,  в свою очередь,
спрашивает: - Надеюсь, сегодня ты в театр не собрался?
     - Мне скоро вообще будет не с кем собираться, - сердито отвечаю я.
     - Ну, ну, мы это как-нибудь поправим, - неожиданно смягчившись, обещает
Кузьмич, как будто речь идет о незначительном недоразумении по службе.
     - Буду весьма обязан, - не очень остроумно отвечаю я.
     Что поделаешь,  в  такой момент не  всякий на  моем месте нашел бы  что
ответить поумнее.
     - Ладно.  Ты пока двигай,  - примирительно говорит Кузьмич. - А то этот
парень что-то уж слишком разошелся.
     Тут  я  наконец  понимаю,  что  главное  чувство,  которое мною  сейчас
владеет, это злость.
     И  вот  я  снова в  гостинице.  Авдеенко,  Яша  Фролов и  другие ребята
приехали сюда чуть раньше.  Я  уже по  привычке -  до чего же быстро,  между
прочим,  вырабатываются эти привычки! - смотрю на дверь злополучного номера.
Так и есть, она открыта запасным ключом. Кузьмич прав, почерк один и тот же.
Даже  номер  такой же,  как  и  вчера,  "полулюкс".  И  тоже  разгневанный и
одновременно какой-то  потерянный человек в  нем.  Тоже командированный.  Он
моложе и энергичнее Попийводы и весь кипит от негодования.  Собственно,  это
совсем молодой бородатый парень,  жилистый,  загорелый.  Буйная его бородища
словно компенсирует недостаток волос на  голове,  там  уже светится солидная
лысина.  Видимо,  сообразив,  что главный тут я,  он  смотрит на  меня злыми
глазами и угрожающим тоном говорит:
     - Имейте в виду,  урон,  нанесенный этой кражей, денежному выражению не
поддается.  И пусть они,  -  он небрежно кивает на моих ребят,  - ерундой не
занимаются. Переписывают, понимаете, каждую украденную пуговицу. Да дьявол с
ним, с барахлом! Украдены бесценные экспонаты, ясно вам?
     - Не совсем, - осторожно отвечаю я.
     - Совсем ясно не будет,  не рассчитывайте.  Но в первом приближении. Я,
между прочим,  палеонтолог.  В последние годы Иртыш обнажил новые уникальные
четвертичные отложения.  И вот нами собран богатейший научный материал. Это,
надеюсь,  понятно?  Так вот.  Мне предстоит сделать первое сообщение о наших
находках.  И  я  прихватил с  собой несколько образцов окаменелостей,  самых
ярких,  самых сохранившихся...  Ну,  словом, древних ракушек, что ли. Внешне
весьма даже забавных. Они были у меня в коробке такой, а крышка из стекла. И
вот  этот  дикарь,  этот...  -  он  захлебнулся  от  ярости,  -  польстился,
понимаете.
     - В первом приближении, - говорю, - все понятно. Постараемся найти ваши
окаменелости.  Но чтобы вам была ясна наша работа,  тоже,  конечно, в первом
приближении,  имейте в  виду:  бывает так,  что именно мелочь приводит нас к
цели. Нам приходится самим все обнажать, никакой Иртыш нам тут не помощник.
     Я  не могу удержаться от иронии.  Мне не нравится его пренебрежительный
тон.
     Но отчаяние этого парня так глубоко, что он ничего не замечает. Стиснув
зубы, он стонет, как от сильной зубной боли, машет рукой и отходит к темному
окну.  И я тут же забываю о своей обиде, во мне снова вспыхивает злость. "Ну
погоди же,  -  мысленно обращаюсь я к неведомому вору, - все тебе отольется,
все".
     Я оглядываюсь. Заплаканные, напуганные горничные тоже здесь. И дежурная
по  этажу.  Но  это  уже совсем другой случай,  чем вчера.  Увидя меня,  она
почему-то обрадовалась. Просто засветилась вся.
     - Вы здесь главный? - спрашивает.
     - А в чем дело?
     - Я хочу с вами поговорить без свидетелей.
     - Пожалуйста, - отвечаю.
     Мы переходим с  ней в  кабинет администратора на том же этаже.  Красива
она,  между прочим,  чертовски. Костюм облегает ее формы так, что я стараюсь
глядеть ей только в  глаза.  Но и  в  глазах этих можно запросто утонуть.  И
улыбается она  мне так,  что я  вспоминаю знаменитую новеллу,  где герой все
искал веревку от колокола, чтобы прогнать беса. Татьяна Ивановна, она просит
называть ее  Таня,  умоляюще складывает на  груди  розовые ручки с  длинными
перламутровыми ногтями и говорит:
     - Ради бога,  спасите меня.  Вы такой милый, такой интеллигентный. И вы
все можете, я знаю... Я... я вам буду...
     Она уже готова броситься мне на шею или что-то в  этом роде.  В  общем,
вся  эта  песня мне  знакома.  Расчет тут  детски наивен и  в  то  же  время
удивительно  нахален.  Вот  такое  сочетание.  Всякое  мне  уже  предлагали,
почему-то полагая, что я непременно должен дрогнуть и послать ко всем чертям
свои принципы, не говоря уже о служебном долге.
     Я говорю с подчеркнутым дружелюбием:
     - Татьяна Ивановна,  давайте прежде всего разберемся в происшедшем. - И
поскольку в  общих чертах ситуация мне  уже ясна,  напрямик спрашиваю:  -  В
котором примерно часу он появился, этот человек?
     Она,  слегка опешив, испуганно смотрит на меня, закусив нижнюю губку, и
даже слезинки в уголках ее глаз как-то незаметно высыхают.  Потом неуверенно
говорит:
     - Часа в три...
     Я уже не даю ей опомниться:
     - Коробочка шоколадных конфет?
     - Изюм... в шоколаде.
     - Большой портфель в руках, да?
     - Да, красивый такой, черный...
     - В коричневом плаще, в летней коричневой шляпе?
     - Да...
     - Комплименты вашей внешности, шутки. Человек он живой, остроумный, так
ведь?
     - Ах, надоели мне эти комплименты, - не очень искренне вздыхает она.
     - Но он себя вел именно так? - уточняю я.
     - Ну конечно. Все мужчины себя так ведут.
     Разговор  постепенно  приобретает  иной,  нужный  мне  характер.  Я  ее
незаметно втягиваю в  такой разговор.  Она  уже  кое-что забывает и  кое-что
вспоминает о  себе.  И  прекрасно.  Нельзя только сбиться с этого тона.  Она
легко может снова вспомнить, что забыла, и забыть, что вспомнила.
     Однажды  у  меня  был  уже  такой  случай.  Та  женщина тоже  попросила
поговорить наедине.  А  потом разорвала на  себе  кофточку и  еще  что-то  и
объявила,  что сейчас начнет кричать, если я не сделаю то, что она просит. И
у меня будут большие неприятности,  потому что я,  мол, пытался использовать
свое служебное положение.  Это была уже почти истерика.  Честно вам скажу, я
тогда просто опешил.  Как я затем нашелся,  до сих пор не пойму. Никогда еще
со  мной  такого не  случалось.  Я  спокойно улыбнулся и  сказал,  чтобы она
кричала  погромче,  потому  что  всем  будет  интересно на  нее  посмотреть.
Впрочем,  некоторым будет и противно,  но смотреть будут.  Я это так сказал,
что  она вдруг расплакалась,  конечно от  досады,  от  злости,  но  кричать,
представьте себе, не стала.
     Поэтому  сейчас  я  очень  внимательно  слежу,  чтобы  такого  сбоя  не
случилось, и деловито, требовательно говорю:
     - Опишите его внешность. Подробнее только.
     И  она  вспоминает внешность  этого  человека,  одновременно наполняясь
естественным негодованием против него и все больше забывая роль, которую она
собиралась сыграть в  разговоре со мной.  Она еще не стыдится ее,  нет,  она
просто ее забывает.  Я же,  в свою очередь,  испытываю немалое облегчение от
всего этого, а главное, убеждаюсь, что она описывает того же самого человека
с портфелем, о котором не пожелала вспомнить вчера малосимпатичная Маргарита
Павловна, но которого вспомнили и швейцар, и одна из горничных.
     Так  вот  каков этот прохвост!  Он  просто стоит у  меня перед глазами,
невысокий,  худощавый,  изящно  одетый,  густые  черные  с  проседью  волосы
зачесаны назад,  брови почти сошлись на переносице, тонкий прямой нос, яркие
губы  и  огромные выразительные глаза,  перед  которыми,  как  и  перед  его
обволакивающими манерами,  некоторые женщины  просто  не  в  силах  устоять.
Словом,  я  теперь вижу этого человека и  знаю его  метод.  Это  ужа немало,
совсем немало.
     Домой я возвращаюсь опять около часа ночи.

     На следующий день я еду в отделение.  Правда, Кузьмич меня не гонит, но
и не очень возражает.  Хотя видно и невооруженным глазом,  что дело по краже
из магазина,  которое он с  меня не снял,  и  подозрительные действия Кольки
Быка,  разобраться в  которых тоже  осталось за  мной  и  Игорем,  беспокоят
Кузьмича куда больше, чем эти две кражи в гостиницах.
     Тем не менее мы с  ребятами добросовестно штудируем все добытые данные,
обсуждаем возможные версии о том, кто мог быть этим неизвестным преступником
и  где его надо искать.  Надо прямо сказать,  что мы  не  очень-то  серьезно
относимся к  этому делу и двигаемся вперед как бы на первой,  ну,  в крайнем
случае,  на второй передаче.  И  не только потому,  что у каждого из нас это
дело далеко не  единственное и  от  всех остальных никто нас  освобождать не
собирается. Мы просто полагаем - это мнение разделяет, видимо, и начальство,
- что кражи из гостиниц раскроем довольно быстро.  Приемы тут известны, пути
тоже,  и  хоть один из них должен дать результат.  Никуда этот тип от нас не
денется.  Надо только раскачать и  двинуть вперед громоздкую и мощную машину
розыска.
     Я  возвращаюсь к  себе  в  отдел  часа  в  два,  и  мы  с  Игорем  даже
благополучно успеваем пообедать в  соседней диетической столовой.  А в конце
дня  я  уезжаю в  магазин,  где  произошла кража,  чтобы еще  раз  осмотреть
подсобное помещение. И вот тут-то...
     Словом,  звонит Игорь прямо в магазин и говорит таким ликующим голосом,
что у меня замирает дух.
     - Виталий, - спрашивает, - это ты?
     - Я, - отвечаю.
     - Ну поздравляю. От всей души.
     Черт возьми,  думаю,  уж  не присвоили ли мне наконец очередное звание?
Ходили ведь такие слухи после того, как мы вернулись с Игорем из Окладинска,
А что? Вполне вероятно.
     - В чем дело-то? - спрашиваю как можно спокойнее.
     Но Игоря не проведешь. Слышу, усмехается в трубку.
     - Ты только не волнуйся,  -  говорит. - Кузьмич приказал тебя побыстрее
найти.
     - Это зачем же?
     - Еще спрашиваешь?  Ты посмотри, время-то уже около семи. Так что новая
кража тебя ждет. Из гостиницы, конечно.
     И называет гостиницу. Третью! Я, знаете, чуть со стула не упал, честное
слово.
     - Ты что, - спрашиваю я вдруг осипшим голосом, - разыгрываешь меня?
     Но сам уже чувствую:  все так и есть, нисколько он меня не разыгрывает.
А Игорь уже деловито добавляет:
     - Будь спокоен. Так что давай жми. Люди уже выехали.
     И я все бросаю и жму. Даже такси хватаю от злости.
     Конечно, все гостиницы в городе ребята предупредить еще не успели. Ведь
решение  было   принято  только  сегодня  утром,   после  второй  кражи.   И
телефонограммой такое не сообщишь.
     Но  подряд "залепить" три  такие  дерзкие кражи!  Это  же,  кроме всего
прочего, просто вызов нам! Мне кажется, что, когда поймаю, я ему такую жизнь
устрою, что чертям тошно станет.
     Конечно,  если  бы  меня  кто-нибудь в  этот  момент спросил:  "А  что,
собственно говоря,  ты с ним сделаешь?" -  я бы, остыв, ответил: "А ничего".
Действительно,  допрошу  голубчика по  всем  трем  кражам,  вежливо допрошу,
уличу,  если станет отпираться,  в данном случае уличать,  Слана богу,  есть
чем. Следователь наш, конечно, подключится. Собственно, он уже в курсе дела,
Саша Грачев. И в суд голубчика. Согласно закону. Вот и все.
     Но  сейчас меня никто ни  о  чем  не  спрашивает,  и  я  даю волю своим
чувствам,  я киплю.  Он у меня снова стоит перед глазами,  этот тип, в своем
коричневом плаще,  коричневой шляпе,  с  черным  большим  портфелем в  руке.
Улыбается  своими  огромными  наглыми  глазами.  Черные  с  проседью  волосы
зачесаны назад.
     Я  уже нисколько не сомневаюсь,  что эту третью кражу совершил тоже он,
этот  тип.  И  тут  я  начинаю улавливать кое-какие просчеты в  нашем плане,
вернее, пробелы. Кое-что мы, пожалуй, не учли. Он же вон какой воспитанный и
ловкач каких поискать.
     Но вот и гостиница. В огромном шумном вестибюле меня уже поджидают. Это
Володя  Пономарев.   Из  другого  отделения.  Гостиница  расположена  на  их
территории.  Поднимаемся  на  четвертый  этаж.  И  я  сразу  узнаю  знакомый
"почерк".  Первое,  это запасной ключ в дверях номера. Второе... Впрочем, до
второго даже не надо докапываться. Старшая горничная, пожилая полная женщина
в  белом переднике,  на беду свою,  заменившая в этот час дежурную по этажу,
тяжко всхлипывая,  рассказывает,  и,  видимо,  не в первый раз, как этот тип
появился на этаже,  как обворожительно улыбался,  сообщая, что ищет приятеля
из  Ростова,  как  совал ей  коробочку с  конфетами "для  внуков",  как  она
смущалась от  всего  этого  и  как  буквально на  минуту отошла от  столика.
Словом, все известно.
     И  еще  плачет в  номере красивая седая  женщина,  известная актриса из
Ленинграда.  "Тряпки" ей  не  жалко,  хотя,  судя по описи,  это не такие уж
дешевые тряпки,  и даже кольцо с бриллиантами,  и дорогую брошь тоже. Но вот
кораллы,  подарок покойного мужа,  и ключ, старинный бронзовый ключ, сувенир
великого города певцов, преподнесенный ей во время гастролей за рубежом!
     И  еще я вижу,  как нервничают ребята.  И при этом делают промахи.  Тут
надо   следить  внимательно.   Надо   собрать  как   можно   больше  фактов,
подробностей, причем постараться осветить те же позиции, что и в первых двух
эпизодах.  Для  удобства  анализа.  Например,  поскольку известно время  его
появления тогда,  надо установить время и сейчас.  Кажется,  он появляется в
одни и те же часы.  Или,  допустим,  коробочка конфет,  которую он неизменно
преподносит.  Первый раз это была клюква в  сахаре,  потом изюм в  шоколаде,
теперь опять клюква в сахаре.  Он явно покупает их где-то по дороге.  Причем
клюква в сахаре бывает далеко не во всех магазинах,  я по опыту знаю, Светка
обожает эти  конфеты.  Над  этим  тоже стоит подумать.  Или  еще  интересная
подробность:  каждый раз он появляется чисто выбритым, свежим, отутюженным -
это само по  себе примечательно,  но  от  него еще всегда пахнет одеколоном.
Татьяна Ивановна в  прошлый раз  даже  определила,  что  это  "Русский лес".
Сильно пахнет.  Мужчины сейчас редко пользуются одеколоном,  а  уж  в  таком
количестве тем более.
     Теперь дальше. Что он рассказывает. В первый раз неизвестно: он говорил
только с  Маргаритой Павловной,  а  та  не пожелала его "вспомнить".  А  вот
Татьяне  Ивановне он  представился как  научный работник,  даже  намекнул на
особую  секретность  своих  изысканий.   Представляю,  как  у  этой  дурочки
округлились  глаза.   Знал,  мерзавец,  что  ей  загнуть.  А  ведь  анекдоты
рассказывал пошлейшие.  По  одному этому  можно  было  догадаться,  какой он
научный работник. Но Татьяне Ивановне это было, конечно, не под силу. В этот
же  раз он представился инженером из Ростова,  ищет товарища,  тот письмо от
жены должен привезти.  Очень он, видите ли, по жене скучает, по деткам. Даже
сообщил,  что у  старшей дочки печень больная,  и  он с большим трудом здесь
лекарство ей какое-то нашел,  и  вот с приятелем переслать хочет,  поскольку
сам  в  Москве  задерживается.   Трогательно  так  рассказывал,   и  Пелагея
Васильевна,  старшая горничная,  от души ему посочувствовала. Фантазия, надо
сказать,  работает у  него здорово.  Наверняка тут же импровизирует,  причем
вдохновенно.  Таким  образом,  и  рассказы  его,  как  видите,  представляют
определенный интерес.
     Все эти соображения я  и  выкладываю на следующее утро нашему Кузьмичу.
Игорь на  этом совещании тоже присутствует.  И  еще несколько сотрудников из
отделений,  которые с  самого  начала к  этому  делу  подключились.  Кузьмич
слушает внимательно, хмурится и, надев очки, какие-то пометочки себе делает.
А когда я кончаю, спрашивает:
     - В какие же часы он появляется?
     - От двух до трех часов дня, Федор Кузьмич, - отвечаю.
     - Та-ак... костюм на нем всегда один и тот же?
     - Один и тот же, коричневый, в полоску. Под тон к плащу и шляпе.
     - Руки какие? На пальцах что есть?
     - Руки?.. - Я задумываюсь. - Не спросили мы о руках, Федор Кузьмич.
     - Спроси.  У  Татьяны  той.  Небось  обратила внимание.  Теперь  насчет
конфет.  В  магазинах вокруг гостиниц не спрашивали,  были там такие конфеты
или нет?
     - Не спрашивали, Федор Кузьмич, - отвечаю я через силу.
     - Надо спросить. Они точно скажут.
     - И  еще  по  главным  трассам,  которые  к  этим  гостиницам ведут,  -
вставляет Игорь. - Метро, троллейбус.
     Кузьмич  кивает  головой  и  начинает  утюжить  ладонью  свою  макушку.
Недоволен, это ясно. Потом снова спрашивает:
     - С швейцарами во всех трех гостиницах говорили?
     - Так точно, - отвечаю, - во всех трех.
     - Кто из них его заметил?
     - Все трое заметили.
     - Гм... Когда же они его заметили, когда он входил или когда выходил?
     Я на минуту задумываюсь, потом отвечаю:
     - Все трое,  когда входил,  а  один -  когда еще и  выходил,  во второй
гостинице.
     - Ну и как же он входил?
     - Вполне уверенно,  говорят, входил, свободно, как к себе домой. Никого
ни о чем не спрашивал, прямо к лестнице шел.
     - Тертый парень, - басит из своего угла Авдеенко.
     Кузьмич на его замечание не реаг