ргично поддерживаю ее решение относительно
кислородных ванн, хотя не имею ни малейшего представления о том, что это
такое. Вместо воды кислород, что ли?
  Во время нашей беседы я, конечно, не забываю о подлинной цели своего
приезда сюда. И, улучив удобный момент, спрашиваю:
  - Вы, наверное, многих своих больных помните?
  - Конечно, - кивает седеющей головой Клавдия Филипповна, заполняя мою
историю болезни. - Люди приезжают к нам два-три года подряд. Только тогда
лечение дает настоящий и длительный эффект. Но есть больные, которым это
не требуется.
  Последнее, вероятно, относится ко мне.
  - В прошлом году у вас здесь сестра моя лечилась, - говорю я.
  У меня всего два пути к человеку, изображенному на фотографии. Первый -
это через Веру. Сначала найти людей, которые помнят ее, а затем выяснить,
помнят ли они, с кем она дружила здесь и, может быть даже, кто за ней
ухаживал. Второй путь - это показать фотографию и попросить вспомнить того
человека, при этом даже не называя Веру. В первом случае разговор удобно
как бы невзначай завести о сестре. Во втором - это, допустим, подходящий к
случаю разговор о школьном или институтском приятеле, которого давно
потерял из виду и неожиданно обнаружил на этой фотографии. Причем в
последнем случае указываю совсем не на того человека, которым интересуюсь.
Тут важно завязать разговор вокруг фотографии.
  С Клавдией Филипповной я начинаю разговор о сестре.
  - Как ее фамилия? - интересуется она. - Тоже Лосева?
  - Нет. По мужу. Топилина. Вера.
  На секунду мне становится грустно. Вот я уже и выдал Веру замуж.
  - Что-то не припоминаю, - качает головой Клавдия Филипповна и продолжает
писать. - Наверное, ее вел другой врач. Вы не помните, в каком корпусе она
жила?
  - Нет. А я вам сейчас покажу ее фотографию! - восклицаю я, словно эта
счастливая мысль только что осенила меня.
  Я поспешно лезу в один карман, потом в другой, пока не обнаруживаю
фотографию.
  Клавдия Филипповна с интересом вглядывается в нее и, представьте себе, тут
же узнает Веру. Срабатывает чисто профессиональная память, потому что
Клавдия Филипповна даже называет, чем именно страдала Вера, употребляя при
этом замысловатые латинские термины.
  Мало этого, Клавдия Филипповна даже вспоминает странный случай, который
произошел с Верой. Та вдруг исчезла на два дня. Утром куда-то уехала, а
вернулась вечером на следующий день. Потом оказалось, что председатель
одного из колхозов, расположенных недалеко от города, прислал за ней
машину. И там, в колхозе, она вынуждена была заночевать: к вечеру вдруг
хлынул невообразимый ливень, который стих лишь на следующий день. На
вопрос соседки по комнате, зачем Вера туда поехала, она очень кратко и
непонятно ответила: "по служебным делам". Этот случай сильно взволновал
всех, Веру повсюду искали, звонили в милицию, и потому Клавдия Филипповна
запомнила его. Кстати, она указывает мне на фотографии и Верину соседку,
которая стоит рядом с ней и обнимает Веру за талию. Но, конечно, Клавдия
Филипповна не знает, кто ухаживал за Верой. Я даже не пытаюсь ее об этом
расспрашивать. Но это, кстати, может знать та самая соседка по комнате, с
которой у Веры, видимо, были вполне дружеские отношения. Хотя Вера, как я
уже знаю, была человеком очень застенчивым, молчаливым, даже скрытным и не
просто, не сразу подпускала к себе. Но может быть, та женщина ей
понравилась? Клавдия Филипповна помнит ее фамилию - Холодова. Ну, а
остальное узнает Дагир. Надо только запомнить эту фамилию.
  Запоминаю я и странную поездку Веры в колхоз. Она, конечно, сказала
правду, поездка была по служебным делам. Вера никогда не лгала. Но почему
в такое время у нее оказываются служебные дела? И что это за дела? Ведь
она была всего лишь секретарь Меншутина. Скорее всего, он дал ей какое-то
поручение, раз уж она все равно ехала в эти места. Да, скорее всего,
именно так и было. А следовательно, к дружеским и иным связям Веры эта
поездка отношения не имела. Придя к такому выводу, я больше уже не думаю
об этом случае, хотя окончательно забыть о нем я тоже не решаюсь.
  У меня уже возник широкий круг знакомств.
  Рая и Валя, аспирантки из Свердловска, жизнерадостные и кокетливые
девушки, приехали сюда, по-моему, еще с меньшими основаниями, чем я. Они
по три раза в день меняют туалеты, пестрота и легкомыслие которых к вечеру
неизменно возрастает, не пропускают, по их словам, ни одного концерта и
ездят на все экскурсии, хотя погода нас не балует и дождь здесь идет чуть
не каждый день. Жажда зрелищ у обеих девушек просто чудовищная; как это
выносят там, в Свердловске, их мужья или кавалеры, я не представляю.
  С Валей мы уже второй день ходим вместе в парк пить минеральную воду к
источнику. Нам назначили с ней один и тот же номер.
  Парк этот удивительно красив и, оказывается, существует давным-давно, чуть
не двести лет. Прогулки к источнику - три раза в день, за час до еды, -
доставляют мне немалое удовольствие. Валю же стесняет столь жесткое
расписание, и она уже раза два пропустила эту важную процедуру.
  Сегодня перед обедом Валя тоже пытается манкировать своими обязанностями,
но на этот раз я ей напоминаю о них, и Вале приходится подчиниться. Дело в
том, что незадолго до этого Рая под огромным секретом рассказала мне о
"жутком" романе, который был здесь у Вали в прошлом году, приблизительно в
то самое время, когда приехала Вера. Это обстоятельство позволяет мне
рассчитывать, что Валя узнает кого-нибудь на моей фотографии, может быть
даже Веру.
  Сегодня с самого утра нудно моросит дождь. Прохладно и ветрено. Мы с Валей
в плащах и бодро шагаем по лужам.
  Между прочим, Валя неглупая и хорошенькая девушка. Жгучая брюнетка с
голубыми глазами и отличной фигуркой. Она пользуется успехом, и мужчины на
нее заглядываются. Не знаю, как бы я тоже устоял, живи я тут целый месяц и
занимайся только прогулками в парк. Но сейчас мне нужно от Вали совсем
другое.
  После очередного долгого и страстного взгляда, который кидает на Валю
какой-то молодой человек и который мы с Валей перехватываем, я говорю:
  - Чувствую себя прямо как собака на сене. И сам за вами не ухаживаю, и
другим не даю.
  - А вы ухаживайте, - лукаво предлагает Валя.
  - Если бы наша встреча произошла год назад, - театрально произношу я. - А
теперь в Москве ждет невеста. Я бы мог и притвориться, да вы сразу
почувствуете.
  - Можете быть уверены, - в тон мне отвечает Валя. - Лучше не пытайтесь.
Хоть и жаль. Такой видный мужчина пропадает, - она прыскает от смеха и
прикрывает ладошкой рот.
  - Вы, кажется, не первый год здесь отдыхаете?
  - Лечусь, - строго поправляет меня Валя. - Я в прошлом году тоже здесь
была.
  - И тоже осенью?
  - Ну нет. Я была в июле.
  - Подумайте! И сестренка моя тоже в это время была здесь. Но осталась не
очень довольна.
  Так, слово за словом, и я "вспоминаю", что случайно захватил фотографию
сестры, и, порывшись в карманах, показываю ее заинтересовавшейся Вале,
прикрывая плащом от дождя.
  - Ой, эту девушку я помню! - восклицает Валя, указывая на Холодову. - Это
Оксана. Интересно, когда же это они без меня ездили? А вашу сестру я,
кажется, тоже помню. Они с Оксаной вместе жили. Как ее зовут?
  - Вера...
  Я все больше начинаю ощущать смерть Веры, как потерю не только очень
хорошего, но и мне лично знакомого и дорогого человека. Это чувство растет
во мне по мере того, как я узнаю эту девушку, ее жизнь, ее поступки,
слова, ее привязанности и радости, и... Нет! Вот бед ее и горестей я пока
не знаю. А ведь это именно то, что мне следует знать.
  - Вера? - переспрашивает Валя и задумчиво качает головой. - Нет... что-то
не припоминаю... - И вдруг, оживившись, восклицает: - Ой, и Костя здесь!
Тоже снялся, надо же! Вот он, видите? - и она указывает на того самого
парня, который меня так интересует.
  - А кто он такой? - как можно равнодушнее спрашиваю я. - И почему бы ему
не сняться?
  - Да нет, ради бога, пусть снимается, - машет рукой Валя. - Просто у меня
с ним была смешная история. Раз вы все равно за мной не ухаживаете, то я
вам расскажу. Ой, вы просто умрете, честное слово!
  Она звонко смеется и стреляет в мою сторону глазками. Правда, все это
больше рассчитано, как я замечаю, на внешний эффект.
  Мы идем сейчас по главной аллее парка, соединяющей два самых больших и
красивых павильона с минеральными источниками. И народу здесь масса,
разноплеменного и разноязыкого. Идут компаниями, семьями. Шум, говор, смех
кругом. Много детей, женщин. И это несмотря на дождь и холод. Ничего не
поделаешь, наступило время предобеденного "водопоя". И конечно, каждый
второй мужчина обращает внимание на мою спутницу.
  - Этот Костя, - оживленно продолжает Валя, делая вид, что увлечена
разговором со мной и не замечает посторонних взглядов, - работал в
санатории культурником. Ну, знаете... всякие там вечера танцев, викторины,
экскурсии. Так вот, он дико за мной ухаживал. И один молодой человек тоже.
Так Костя, знаете, грозился его убить. Я дико боялась. Он все может, если
загорится. Он даже меня грозился убить, представляете? Если я не отвечу на
его чувства. Он как сумасшедший был. И вот не успела я уехать, а он уже с
другой фотографируется. Тут, оказывается, число проставлено, видите? Это
через неделю после моего отъезда. Верь вам всем после этого.
  Валя заливисто смеется, откинув головку, и незаметно оглядывается.
  - Ну, почему же вы думаете, что он тут за кем-то ухаживает? - улыбаясь,
спрашиваю я. - Он, наверное, организовал эту экскурсию, и все. А у вас
сразу такие мысли.
  - Ой, вы его не знаете! - машет обеими руками Валя. - Он уже влюбился. Я
вам ручаюсь. Может быть, даже в вашу сестру. Она очень хорошенькая,
кажется. И конечно, не давал ей прохода. И грозил убийством. Это уж
обязательно. Вот такой это ненормальный псих.
  - А может быть, он влюбился в Оксану?
  - Может быть. Я же не знаю. Все это уже было после меня, - охотно
соглашается Валя.
  Она-то, конечно, знать не может. Зато знаю я, в кого этот Костя влюбился.
И даже знаю, чем все это кончилось. Да, характер этого Кости делает такой
конец вполне возможным. И ведь тем же самым все это могло кончиться и у
Вали. Если бы этот негодяй, допустим, не встретил Веру, а отправился бы по
Валиным следам, к ней в Свердловск. И я как-то совсем по-другому смотрю на
свою жизнерадостную и легкомысленную спутницу.
  - Костя и сейчас работает в санатории? - спрашиваю я.
  - Не знаю, - равнодушно пожимает плечами Валя. - Я его что-то не вижу. А
сегодня вообще понедельник. Он выходной.
  Мы наконец заходим в гулкий, с высокими сводами павильон, становимся в
одну из коротких очередей и через минуту уже подставляем свои кружки под
краник, потом отходим в сторонку и через силу выпиваем теплую, невкусную
воду.
  - Гадость какая! - морщится Валя.
  Но я лицемерно возражаю:
  - Чего не сделаешь, чтобы быть здоровым.
  И становлюсь противен самому себе. Кроме того, мне вдруг приходит в
голову, что, наверное, не так уж и полезно пить в таком количестве эту
отвратительную воду на здоровый желудок. Но посоветоваться по этому поводу
я ни с кем, естественно, не осмеливаюсь. Впрочем, надеюсь, что мне не
придется долго испытывать на прочность мой бедный, ни в чем не повинный
желудок. А последнее открытие решительно приближает конец всей операции.
  Испив водичку, мы с Валей не спеша пускаемся в обратный путь. Разговор, не
без моего содействия, вертится вокруг любимой Валиной темы о курортных
нравах, всяких там флиртах, романах и сердечных драмах. Хотя,
справедливости ради, следует сказать, что для Вали это по занимательности
все-таки тема номер два, а тема номер один - это ее английский язык,
древний, средний, новый, с его германским происхождением, норманнским
влиянием, флексиями, фонетикой, морфологией и прочими немыслимыми
премудростями. Все это, как вы понимаете, никак не может служить объектом
курортной болтовни, и Валя с этим легко примиряется, с жаром отдаваясь
второй теме, которая ее тоже чрезвычайно волнует. Меня она тут уже
приравнивает чуть ли не к Рае, хотя общие свои соображения о курортной
жизни все-таки избегает иллюстрировать конкретными примерами.
  - Да, конечно, - соглашаюсь я. - Но вот возьмите этого Костю. До вас он
разве тоже за кем-нибудь ухаживал? Вы же этого не знаете.
  - Ой, я вам сейчас расскажу, - Валя даже жмурится от удовольствия. - С ума
сойти. Понимаете, тут в прошлом году был один дядечка. Я его еще застала.
Такой видный, немолодой и жутко состоятельный. Нет! - перебивает она сама
себя. - Вы не думайте. Тут в основном действительно больные люди. Меня и
то знаете как печень мучила? Дико! Во второй раз здесь и... тьфу, тьфу,
тьфу! Значительно легче.
  - Вот и меня язва тоже... - считаю своим долгом вставить я.
  - Очень даже просто, - соглашается Валя. - Язва сейчас помолодела. Даже,
говорят, у грудных бывает.
  - Тогда у меня это уже старческая форма Но вы начали рассказывать что-то.
  - Да, да, - подхватывает Валя и насмешливо продолжает: - Так вот, этот
дядечка - о тоже, кстати, из Москвы, как и вы, не помню только, как его
звали, - решил совместить приятное с полезным. И приехал лечиться... с
племянницей. Вы ж понимаете, что это за племянница! Но весьма эффектная
особа. И наш Костя принялся за ней ухаживать. Это, говорят, была история!
Как он безумствовал! Но ничего не получилось. Представляете?
  - Вполне, - важно говорю я. - Мария тоже любила Мазепу.
  - Ну, когда это было, - с полной убежденностью возражает Валя. - А в наше
время все прозаичнее. "Жестокий век, жестокие сердца", - со значением
заключает она.
  - Да, с веком нам повезло, - задумчиво говорю я.
  На всякий случай я все же запоминаю эту историю. Надо бы, пожалуй, узнать,
как звали этого дядюшку. Может быть, пригодится в будущем разговоре с
Костей.

  Однако прежде всего надо разыскать самого Костю.
  После обеда я осторожно приступаю к решению этой важнейшей задачи.
  Первый разговор в связи с этим завязывается у меня в вестибюле столовой.
Там на стене развешаны красочные расписания всяких культурных и спортивных
мероприятий, афиши кинофильмов, цветные фотографии бассейна, волейбольной
и баскетбольной площадок. Над всем этим протянулся броский лозунг:
"Единственная красота - здоровье!"
Возле этой стены за маленьким столиком сидит усталый и хмурый человек в
белом халате. Это дежурный "службы внимания". Ему явно скучно. Почему-то
никто внимания от него не требует. И я решаю нарушить его унылое
одиночество.
  Через пять минут Семен Гаврилович - так зовут хмурого человека в халате, -
благодарный уже мне за внимание, жалуется, что на него теперь взвалили,
кроме "внимания", еще и всю культурно-массовую работу. Ибо человек,
который работал до него на этой должности, грубо говоря, проворовался.
Однако скандал решили замять и ограничились тем, что выгнали этого
паршивца Костю с работы. Кому хочется портить реноме своего учреждения,
спрашивается? А украл Костя не более и не менее как две теннисных ракетки,
заграничный футбольный мяч, аж три еще не надеванных шерстяных спортивных
костюма и даже трубу из оркестра, правда старую. Семен Гаврилович
перечисляет мне все это с абсолютной точностью, ибо сам лично подписывал
соответствующий акт о списании всех этих предметов, как пришедших в
негодность. Не подумайте - лично Семен Гаврилович безупречно честный
человек и не позволит себе присвоить даже чужую копейку и государственную
тоже. Но подписать такой акт... Он тяжело вздыхает.
  - Попросило начальство. Ну, а если честно, то кому хочется портить
отношения с начальством? И вообще. Что, мне больше всех надо, по-вашему?
Но если подумать, то стыдно. Вот я вам и рассказываю.
  - И где же теперь этот бедолага Костя? - участливо спрашиваю я, ибо такой
тон лучше всего соответствует не столько трагедии самого Кости, сколько
участи ни в чем не повинного Семена Гавриловича, вихрем событий
засосанного в эту историю и неизвестно за что пострадавшего.
  - А! Ему хорошо, он на свободе, - вздыхает Семен Гаврилович с видом
узника, заточенного в крепость.
  - То есть, - пытаюсь конкретизировать я, - что значит "на свободе"?
  - Это значит, у мамы, - снова вздыхает Семен Гаврилович, на этот раз так,
что, кажется, может разжалобить камни. - А мама у него шеф-повар в
"Перекопе". Вам все понятно? Она как-нибудь выдержит на своей шее трех
таких бездельников, как ее драгоценный Костя.
  Нам никто не мешает, и беседа наша мирно течет дальше.
  В конце концов я узнаю не только фамилию Кости и его адрес, но и кое-что о
его характере, семье и даже друзьях. Семен Гаврилович, при всей его
вялости, даже ипохондрии, а также презрении к людским делам и страстям,
оказывается человеком поразительно информированным, к тому же с
философским складом ума, склонным к анализу и обобщениям. И потому лично
для меня его "служба внимания" оказывается совершенно бесценной.
  - Что губит Костю? - брюзгливо рассуждает Семен Гаврилович, тусклым
взглядом упираясь куда-то в пространство. - Его губит мама. И губит папа.
Мама его губит любовью. Папа - пусть земля ему будет пухом, он спился -
губит его своими генами. При таких генах Косте для воспитания нужна не
мама, а николаевский фельдфебель с розгами. Это уж я вам говорю. Иначе
получится не человек, а комок грязи. Что постепенно и случилось. Об Костю
сейчас можно только испачкаться. А каждый человек ищет для себя подходящую
среду обитания. Вы заметили? И чаще всего дурная компания не засасывает, а
привлекает. Уверяю вас. Вы, кажется, учитель?
  - Откуда вы знаете? - изумляюсь я.
  - А! Откуда только теперь не поступает информация, знаете. Так вот,
слушайте меня, и вы станете, не скажу - умнее, но мудрее. Это уж точно.
Костя это тоже продукт, вы понимаете? И он тоже учился когда-то в вашей
школе.
  - В моей?..
  - Ну, ну. Не понимайте буквально. Там у вас есть свой Костя.
  - Согласен. Но вы начали говорить о среде его обитания, - напоминаю я.
  - Да, так вот. Костя именно нашел себе такую среду. Там один красивей
другого, я вам доложу. Возьмите хотя бы этого пропойцу Мотьку, нашего
водопроводчика. Вы думаете, почему у нас тут все краны текут и горячая
вода то идет, то нет? А потому, что ведает этим всем вечно пьяный Мотька.
Когда у него, не дай бог, откроется наконец язва, у нас горячая вода будет
без перебоя. Это я вам говорю. А пока я не могу провести соревнование по
плаванию. Слава богу, Мотька еще здоров.
  Наша беседа подходит к концу, и я самым сердечным образом прощаюсь с
Семеном Гавриловичем. Более содержательного собеседника я тут еще не
встречал. Это просто счастье, что меня осенило побеседовать с ним.
  Теперь я себя чувствую почти готовым к довольно сложной, по многим
причинам, встрече с этим самым Костей. На этом, я надеюсь, и закончится
операция, ради которой я сюда прилетел.
  ...Под вечер возле старинного здания грязелечебницы у меня происходит
встреча с Дагиром. В центре нашего внимания теперь только Костя. Я прошу
уточнить его адрес и постараться выяснить, был ли он две недели назад в
Москве, а также каков его образ жизни сейчас, где бывает, с кем
встречается.
  Ну, а если у Дагира останется время, то неплохо бы узнать, что за
"дядечка" в прошлом году жил в санатории за месяц до Веры, "племянницу"
которого пытался соблазнить любвеобильный Костя.
  - Сколько тебе на все это надо времени? - спрашиваю я.
  - Ну, адрес-то я уточню еще сегодня, - говорит Дагир. - А вот дальше...
Два дня надо, Виталий. Чтоб как следует, понимаешь.
  - Давай на второй день. То есть послезавтра, во второй половине дня, -
уточняю я. - Чтобы вечером можно было уже действовать. Договорились?
  - Ай, спешишь. Ну, постараюсь.
  - И вот еще что. Не трогай Мотьку. С ним я сам займусь. Это будет запасный
путь к Косте.
  Мы расстаемся, и я не спеша возвращаюсь к себе в санаторий. Моросит дождь.
Но тепло и даже душно под густыми кронами деревьев. Из санаториев, мимо
которых я прохожу, доносится музыка. На улицах пустынно. Свет ламп над
мостовой не пробиваетс