устим, можно крупно заработать. Но поднять руку на
Виктора Арсентьевича, на золотую курочку, так сказать... Не понимаю! Не
по-ни-маю!
  Шпринц и в самом деле ошарашен этой кражей, поэтому у него вырываются
слова, которые он конечно же никогда бы не произнес при других
обстоятельствах. И вот оказывается, Виктор Арсентьевич - "золотая
курочка"? Вернее, конечно, курочка, которая несет золотые яйца. В виде
этой самой пряжи, что ли? Ох, как мне нужен сейчас мой друг Эдик Албанян
из нашего московского ОБХСС. Окаемову я не верю, его квалификации, его
способностям.
  - Лев Игнатьевич действовал не сам, - говорю я. - Он подослал на квартиру
Виктора Арсентьевича своих людей, понимаете? Но, возможно, и его самого
тоже кое-кто подослал. Вполне возможно, - многозначительно заключаю я.
  - А я вам говорю! - азартно возражает Георгий Иванович и машет на меня
руками, словно прогоняя из кабинета. - Я говорю, вы с ума сошли! - он все
еще не в состоянии прийти в себя от услышанного. - Да, да! Я утверждаю!
Идиотом же надо быть, господи боже мой!
  - А Лев Игнатьевич, я полагаю, не идиот?
  - Ого! Да он нас с вами съест, и мы не заметим. Опомнимся, когда уже
переваривать начнет. Вот такой он идиот.
  - Да-а, опасный человек. Но что же он не поделил с Гвимаром Ивановичем,
как вы полагаете? У них ведь крупная ссора была. Это точно. Но из-за чего?
  - Что же вы не понимаете? - саркастически усмехается Шпринц, поправляя
съехавшие на кончик носа очки. - Какой-то колоссальный куш, не иначе. Я
понятия не имею какой, это сам по себе тоже факт. Откуда мне знать? Я в их
дела никогда не совался. И не суюсь. Я свое место знаю. И все! И точка!
  - Но разве таким кушем не может быть богатейшая квартира Виктора
Арсентьевича, вернее, его покойного тестя, академика? Да там одних картин
на...
  - Нет, нет и нет! Это сам по себе точнейший факт! - решительно мотает
лысой головой Георгий Иванович и тут же снова выставляет перед собой
растопыренные руки. - Но имейте в виду, я ничего не знаю! Решительно, вы
понимаете? Я, повторяю, в их дела не суюсь. У меня на все официальные
документы. Это абсолютный сам по себе факт! И все! И я больше ничего не
знаю! Я, извините, хочу спать спокойно, вот так!
  Георгий Иванович, видимо, пришел наконец в себя и подумал о собственной
безопасности. Давно пора. Как легко, однако, он выходит из равновесия и
ударяется в панику. Впрочем, новости на него обрушились, конечно,
ошеломляющие. И он, наверное, на минуту только поставил себя на место
Купрейчика и тем более Гвимара Ивановича и, естественно, пришел в ужас.
Еще бы, есть от чего.
  Я сейчас даже не пытаюсь как следует осмыслить всю полученную информацию.
Я спешу добавить к ней кое-что еще, если это, конечно, окажется возможным.
  - Вы спрашиваете, кто его убил? - обращаюсь я к Георгию Ивановичу, не
давая ему возможности сосредоточиться на мысли о собственной безопасности.
  - Да, да! - нетерпеливо откликается он, подаваясь вперед. - Весьма
интересно.
  - Убили ваши.
  - Но, господи боже мой, кто наши, какие наши? - его снова охватывает
волнение, почти паника. - С ума можно сойти! Ну говорите же, говорите!
Чего вы замолчали? Ну, ради бога!
  - Их имена вам ничего не скажут, - отвечаю я. - Хотя нет! Один из них как
раз работал в этом магазине.
  - Красиков! Этот проклятый Лешка, да? - почти обрадованно восклицает
Георгий Иванович. - Верно я говорю или нет?
  - Точно. Работал у вас, но не на вас, - усмехаюсь я.
  - Это все, так сказать, до меня было. До меня, вы слышите? При Гвимаре еще.
  - Не имеет значения. Он и на Гвимара Ивановича тоже не работал.
  - А на кого же тогда? - напускает на себя наивность Шпринц.
  - Подумайте сами.
  - Ну на кого же, господи боже мой? - нетерпеливо восклицает Шпринц.
  - А я не знаю, - загадочным тоном отвечаю я.
  - Нет, знаете!
  - И вы знаете, Георгий Иванович. Это сам по себе факт, - насмешливо говорю
я.
  - Я знаю?! - запальчиво переспрашивает он, не замечая моей иронии.
  - Да, вы.
  - А я только с вами согласился. Ведь это вы сказали, на кого он работает.
На Льва Игнатьевича. Согласен!
  - А на кого работает сам Лев Игнатьевич, как по-вашему?
  - Ну, это я не знаю. Абсолютно. Уверяю вас.
  - Как угодно, Георгий Иванович, - я пожимаю плечами. - Можете не говорить.
Я же вас не заставляю.
  Я, однако, убежден, что он знает. Я и то, кажется, начинаю кое о чем
догадываться. Но я и в самом деле не собираюсь заставлять его отвечать.
Оставим это на будущее и пока что не станем уважаемого Георгия Ивановича
особенно прижимать неудобными вопросами. Интересно, а Кольку-Чуму он знает?
  - Но Леха действовал не один, - говорю я. - Был и второй.
  - Убийца? - содрогаясь, уточняет Георгий Иванович.
  - Да.
  - Какой ужас, какой ужас, господи боже мой. Бедный Гвимар, - снова
начинает стенать Шпринц. - И кто же он такой, этот второй бандит?
  - Ну, этого вы наверняка не знаете.
  - Ах, откуда вы знаете, кого я знаю и кого не знаю! - раздраженно машет
рукой Шпринц. - Да я полгорода знаю. Я...
  - Фамилия его Совко.
  - Совко? - оторопело повторяет Георгий Иванович, снова поправляя
сползающие очки. - Действительно... Такой фамилии не слышал, это сам по
себе факт, конечно. А зовут его как, подонка этого?
  - Николай.
  - М-да... Понятия не имею.
  - Они оба поступили к кому-то в няньки.
  - Это еще что такое? - вполне искренне удивляется Шпринц.
  Но мне достаточно его удивления, и объяснять я, естественно, ничего не
собираюсь.
  - Сам не знаю, - отвечаю я. - Кто-то сказал.
  Пожалуй, пора заканчивать этот интересный разговор и прощаться с
малосимпатичным Георгием Ивановичем. Только напоследок сделаю, пожалуй,
одно доброе дело.
  Я наклоняюсь к столу и, понизив голос, говорю:
  - Теперь вы понимаете, на что способен этот Леха?
  - Еще бы не понять, господи боже мой! - восклицает Шпринц.
  - Так вот, учтите. Если вдруг Лида пожалуется ему на вас, - доверительно
говорю я, - то и мы, боюсь, вас не убережем. Это я считаю нужным
предупредить. Ну, потом-то мы его, конечно, найдем. Обязательно.
  Георгий Иванович заметно бледнеет.
  - Спа... спасибо... - заикаясь, говорит он.
  А мне, признаться, становится немного не по себе оттого, что я приплел
сюда вдруг Леху, мертвого Леху, и заставил его хотя бы после смерти
сделать что-то полезное для своих близких.
  Я поднимаюсь и начинаю прощаться. Шпринц отвечает мне вяло, все еще,
видимо, не в силах прийти в себя от нашей беседы.
  За окном совсем уже стемнело. Сейчас около шести, и мне пора спешить. Я
надеваю пальто, киваю Георгию Ивановичу и выхожу из его кабинетика.
  Магазин по-прежнему пуст, и по-прежнему дремлет за прилавком продавщица в
черном халате. Когда я прохожу, она поднимает голову, и я ей тоже киваю на
прощанье.
  На улице и в самом деле темно, хотя высоко над головой, на длинных
изогнутых мачтах горят яркие лампы и вокруг них серебрится воздушный нимб.
  Я иду в сторону набережной, не замечая прохожих, и чувствую, как у меня
медленно разбаливается голова. Слишком уж много впечатлений за один день,
слишком много важных сведений надо удержать в памяти. И сейчас мне
предстоит еще одна встреча, очень важная - встреча с Хромым. Не забыть бы,
ведь у него тоже какие-то счеты с Чумой, что-то между ними произошло. И
случилось это давно и далеко отсюда, в Сибири, то ли в колонии, то ли
потом, когда Хромой отбыл свой второй срок и вернулся в родной город. Да,
скорей всего, потом, когда вернулся. Из-за этого Хромой и вынужден был в
конце концов уехать из Новосибирска, убежать оттуда. Что же там произошло
между ними, интересно знать? Какую роль тут сыграл Чума, какую подлую и
гнусную роль? Надо в удобный момент расспросить Сергея, не забыть
расспросить. Возможно, сам он этого разговора не начнет. А мне необходимо
знать. Все необходимо знать, что касается Чумы. Ведь с ним еще предстоит
немало повозиться. Очень опасен этот человек. Когда-нибудь он снова выйдет
на свободу. Каким он выйдет, таким же опасным? Что надо сделать, чтобы
таким он не вышел?
  Размышляя, я сворачиваю на одну улицу, потом на другую, миную небольшую
красивую площадь с умолкшим на зиму фонтаном и вскоре выхожу к набережной.
Только здесь я прихожу немного в себя, стихает головная боль.
  Я останавливаюсь у каменного парапета и с наслаждением вдыхаю соленый,
терпкий воздух и подставляю брызгам лицо. Внизу уже привычно грохочут и
бьются о камень невидимые волны, летит водяная пыль, я невольно слизываю
ее с губ. И постепенно просто физически чувствую, как уходит усталость. Я
совсем один на пустынной, темной набережной.
  Внезапно до меня доносятся далекие голоса, они постепенно приближаются, я
начинаю различать отдельные возгласы, разудалые, пьяные, похабные. Да,
какая-то хулиганская компания приближается к тому месту, где я стою. Там,
где идут сейчас они, набережная хоть и неярко, все же освещена редкими
фонарями, но здесь она почему-то погружена в полную темноту. И потому меня
не видно, а компанию эту мне постепенно удается разглядеть. Они идут в ту
же сторону, куда надо и мне, идут по мостовой, занимая всю ее ширину,
пьяно, азартно горланят, стараясь перекричать друг друга, кто-то
приплясывает, кто-то пытается запеть. Опасная компания, встреча с ней
одинокого прохожего, а особенно женщины, может кончиться трагически.
Набережная длинная, и такая встреча может произойти в любой момент.
  Все яснее вырисовываются фигуры идущих парней. Компания приближается. Меня
им по-прежнему не видно. А я неожиданно замечаю среди них длинного, на
голову выше остальных, парня. Неужели тот самый Славка? Это он восхищался
Чумой, он плакал, когда уходила Лида... Конечно же это он.
  И неожиданно, еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, я решительно
выхожу на середину мостовой и иду навстречу этой пьяной компания. Я только
чувствую, что ее нельзя пустить дальше, нельзя, что-то может случиться
ужасное, что-то непременно случится. А на моей стороне сейчас внезапность,
важнейшая слагаемая успеха в любом рискованном деле такого рода. Но я все
еще не могу решить, как ею воспользоваться, как себя сейчас повести.
Впрочем, я по опыту уже знаю, все станет ясно, когда я увижу лица этих
ребят, когда угадаю их настроение, их намерения. Именно так чаще всего и
бывает в нашей непростой работе. А пока меня ведет одна интуиция и
ощущение острой опасности, которую я должен предотвратить. Я еще не знаю,
только чувствую, что что-то надо сделать, но как это сделать, станет ясно
через минуту, нет... через полминуты... вот сейчас!
  Мы сходимся на середине мостовой. Я возникаю перед ними из темноты так
неожиданно, что вся компания на секунду умолкает от удивления и даже
некоторого испуга. Слишком уж почему-то спокоен и уверен в себе этот
одинокий, странный, возникший вдруг из темноты человек. Это не
соответствует логике ситуации, когда, казалось бы, одинокий человек должен
испугаться их, бежать. И тогда с гиканьем, свистом, гоготом кинется за ним
в погоню вся эта бешеная стая, в упоении от своей силы, от своей жестокой
власти над этим одиноким, испуганным человеком, от сладкого предвкушения
дикой расправы с ним.
  А тут, гляди-ка, он и не собирается бежать, он непонятно спокоен и уверен,
и неизвестно, что у него на уме. И, как всегда, все непонятное
настораживает, даже пугает.
  Вот они уже столпились передо мной. Злые, пьяные, настороженные лица.
Ждут. Но вот-вот кто-то из них сейчас не выдержит, выкрикнет что-то,
остальные подхватят, завопят, и тогда...
  Но я предупреждаю этот опасный взрыв. Я нахожу глазами высокого,
всклокоченного парня в свитере и мятом пиджаке, крепко ухватываю его,
притягиваю к себе и резко, сердито спрашиваю:
  - Славка?
  - Ну, - набычившись, говорит он. - Допустим, Славка. Что дальше?
  Мне кажется, он не так пьян, как остальные.
  - Отойдем, - говорю я. - Надо сказать два слова.
  - Это мусор! - вдруг вопит один из парней и подскакивает ко мне. - Сапог!
Я его видел! Бей его!
  Он замахивается, и я вынужден, на миг развернувшись, быстрым прямым ударом
с подсечкой опрокинуть его на мостовую. Удар, надо сказать, элементарный,
парень ведь полностью раскрылся. Я при этом почти не меняю позы, а парень
рушится на асфальт как подкошенный. Только бы остальные сейчас не кинулись
на меня, все вместе, с разных сторон. Но удар производит впечатление.
  - Кто такой? - хмуро спрашивает меня Славка.
  - Приезжий. Привет тебе от Чумы, - тихо говорю я.
  - О-о! Погоди, ребята. Я сейчас! - оживляется Славка.
  Мы отходим. Остальные сгрудились вокруг упавшего, помогают ему подняться и
обсуждают мой удар. В дискуссии, как мне кажется, преобладают
уважительные, а то и восхищенные нотки. При этом моя принадлежность к
милиции остается под большим вопросом.
  А я тихо говорю Славке:
  - Чума загремел в Москве. Наглухую. И на много лет. За ним там убийство. -
Последнее я нарочно говорю не на воровском, привычном для Славки жаргоне.
  - И еще попытка убийства работника милиции.
  - Это не много лет, это вышка, - глухо говорит Славка.
  - Что уж там бог и митрополит дадут, то и возьмет. Деться ему некуда
теперь. И все плохо. А тебя, Славка, Лида ждет, - неожиданно заканчиваю я.
  - Ну! - теперь уже он хватает меня за пальто. - Не трожь, понял?
  Я в ответ пожимаю плечами.
  - Гляди сам. Не упусти только. Сколько, по-твоему, можно ждать такого
дурака? - И неожиданно спрашиваю: - К Хромому топаете?
  - Ага... - рассеянно отвечает Славка.
  - Чего от него надо?
  - Чума велел. Всех продает.
  - Кого же он продал?
  - Чума знает.
  - Понятно. Он, значит, и тут решил чужими руками все сделать. Как в
Москве. Там он на убийство Леху толкал.
  - А что Леха, лопух?
  - А ты что, лучше Лехи? Что у тебя лично к Хромому есть?
  - Ну ничего. Но, похоже, стучит.
  В Славке начинает снова закипать злость.
  - Похоже? - угрожающе переспрашиваю я. - А не похоже, что ты мне сейчас
тоже стучишь? Чем докажешь, что нет? Вон им, - я киваю на ребят.
  - Но, но, - сразу ощетинивается Славка. - Ты потише.
  - Вон им это скажи. Гляди, как смотрят.
  И правда. Вся компания сейчас настороженно, подозрительно прислушивается к
нашему разговору, медленно и незаметно придвигаясь все ближе. Их человек
шесть. Последние мои слова они наверняка слышали. И их начинает раздражать
непривычная скованность, которая вдруг всех охватила. А причиной тому я,
непонятный, чем-то враждебный им человек, и еще, кажется, Славка. А их
по-прежнему распирает пьяная удаль, привычное желание драки, криков,
ругани, крови, наконец.
  - Эй, ты! Вали отсюда! А то схлопочешь сейчас, понял?! - кричит мне кто-то
из них. - На нож поставим!
  Смотри пожалуйста. Они меня просят удалиться, они даже не собираются,
оказывается, на меня нападать, они лают издали, как злые и трусливые
собаки.
  - А мне с вами по дороге, - усмехаюсь я и громко обращаюсь к Славке: - Ну
что, заглянем к Хромому? Или у тебя другое дело есть? - И, понизив голос,
добавляю: - Иди, Славка. Иди к ней. Она тебя ждет. Я ее видел сегодня.
Знаешь, как она плакала?
  Славка стоит потупившись и тяжело, как-то надсадно дышит. Он не знает, на
что ему решиться, что делать. И нервы его, я чувствую, натянуты сейчас до
предела. Я крепко беру его за плечи, разворачиваю и толкаю в спину.
  - Ступай, - приказываю я.
  И Славка не сопротивляется.
  - Все, ребята, - объявляю я по-хозяйски, словно уже взял в свои руки
какую-то власть над ними.
  Я сейчас испытываю знакомый, хотя всегда мне и непонятный подъем, который
обычно охватывает меня в критическую минуту, ощущаю вдруг необычайную веру
в себя, в свою силу, в свою удачу, и это, я знаю, неизменно воздействует
на окружающих.
  - Все, ребята, - решительно повторяю я. - Убрать перо! - кричу я вдруг,
больше ощущая опасность, чем видя ее.
  И один из парней мгновенно прячет нож обратно в карман.
  - Так вот, - продолжаю я, указывая на Славку. - Он идет к жене. Имеется
жена, понятно? А мы идем к Хромому. И по дороге я вам сейчас кое-что скажу
про него. - И тихо добавляю Славке в спину: - Иди, иди.
  И делаю шаг к ребятам. Еще шаг, еще... Они молча, настороженно следят за
мной. Они ждут, что будет дальше. А я подхожу, спокойно, уверенно
раскидываю в сторону руки, чтобы ухватить за плечи двух ближайших из
парней, и тем довольно рискованно подставляю под любой удар грудь.
  - Пошли, блатнички, - весело говорю я. - Пошли, пока ходится.
  Я увлекаю их за собой. Они не очень уверенно подчиняются.
  Славка смотрит нам вслед. Представляю, какая борьба происходит сейчас у
него в душе. Уйдет он? Нет? Уйдет...
  - Стой!.. - вдруг орет Славка и срывается с места, бежит за нами. - Стой,
сволочи!.. Порежу!.. Стой!.. Порежу!..
  Он выхватывает из кармана нож, подбегает к нам и начинает исступленно
размахивать им вокруг себя. Лицо его перекошено от бешенства, на губах
выступают белые пузырьки пены, он почти невменяем. И в какой-то неуловимый
миг он вдруг наносит себе удар, потом второй, прежде чем я успеваю выбить
нож из его руки.
  Славка с коротким воплем валится на асфальт, ребята кидаются к нему,
пытаются поднять, он не дается, бьется у них в руках, рычит:
  - Убью... Кровью зальюсь... Уйди... Уйди...
  Он вырывается, стонет.
  А один из ребят вдруг поднимает вверх мокрую руку и отчаянно кричит:
  - Он кровь пустил!..
  Славка словно ждет этого крика. Он вдруг опрокидывается на спину, хрипит
и, кажется, в самом деле теряет сознание.
  Мы все вместе тащим его на руках по улице. Вскоре я останавливаю первую
проходящую мимо нас машину.
  - В больницу! - кричу я водителю, задыхаясь. - Срочно! Вот эти двое с вами
поедут.
  И указываю на первых же подвернувшихся мне под руку ребят. Те безропотно
лезут в машину.
  С остальными я молча возвращаюсь на набережную. Ребята притихли, и хмель,
кажется, окончательно выветрился у них из головы.
  - Вот так-то, - укоризненно говорю я. - Не выдержал Славка.
  - Псих, - откликается один из ребят.
  - Отродясь он психом не был, - возражает другой. - Просто накатило.
  - Видать, жену любит, - встревает в разговор третий парень.
  Четвертый отмалчивается. Их со мной осталось четверо.
  - Ну что, пойдем к Хромому? - предлагаю я.
  - Чего нам у этого гада делать? - зло спрашивает первый из парней,
назвавший Славку психом. - Его на нож ставить будем. Увидишь.
  Я все еще не могу их всех как следует разглядеть. Кажется, этот старше
других.
  - Пора, соколики, кончать эту поганую блатную жизнь, - говорю я. - Сами
видите, чего из нее получается. Чуму знаете?
  - Ага, - отвечает за всех все тот же парень, постарше.
  - С ним кончено, - жестко говорю я. - Снова его увидите, когда
состаритесь. А то и вовсе на том свете. В Москве по мокрому сидит. Ну, и,
конечно, все старается на Леху свалить.
  По-моему, они до сих пор не могут понять, кто я такой, и теряются в
догадках.
  - Это он умеет, на других валить, - неожиданно заявляет один из парней. -
Твой кореш, Жук, - обращается он к тому, кто постарше. - Много ты ему
лизал.
  - Кончай, Рыжий, - примирительно говорит третий, молчаливый парень.
  - У-у, зараза!..
  Жук кидается на Рыжего, но тот же молчаливый парень ловко подставляет ему
ножку, и Жук, падая, хватается за меня. Я его ставлю на ноги и говорю:
  - Погоди, ребята. Слушай дальше. Не все еще. С Чумой ясно?
  - Куда уж яснее, - отвечает Жук. - А не брешешь?
  - Брешут псы. Теперь Леха. Вот он уже помер. Нету Лехи.
  - Ну да? - недоверчиво откликается Жук.
  Я уже стал отличать его в темноте.
  - Точно говорю, - подтверждаю я. - Под машину попал. Спер, понимаешь,
чемодан с поезда и дунул через вокзал на площадь. Ну, а там машина. И все.
Вот такая поганая смерть.
  - Бог наказал, - насмешливо говорит Рыжий. - Не бери чужого.
  Я его тоже начинаю отличать - он тощий, подвижный и к тому же еще, видно,
балагур.
  - И вот глядите, - продолжаю я. - Третий теперь уже с рельсов сходит,
Славка. У вас, можно сказать, на глазах. Ну, кому такая жизнь светит?
  Мы проходим темную часть набережной, и теперь у нас над головой