еспокоенно и недоуменно развел руками.  Он тоже
ничего не понимал.
     Но  с  этого дня  он  на  всякий случай резко оборвал свои подпольные
связи и прекратил принимать "левый" товар.
     Спустя  три   или  четыре  месяца  были  арестованы  все  его  бывшие
"компаньоны". Но Павел Иванович остался на свободе.
     И только тогда Павел Иванович понял, что стал жертвой каких-то ловких
мошенников.  Потеря ценностей и  денег была весьма ощутимой,  но невольный
выигрыш, который он в результате получил, временно - о, конечно, временно!
- отказавшись от "дела", был ощутимей вдвойне.
     А  спустя  некоторое  время  Павлу  Ивановичу  позвонил  по  телефону
какой-то человек и предложил повидаться по важному делу.
     Они встретились в кафе.  Высокий, плотный, совсем не старый человек в
безукоризненном костюме, с легкой усмешкой на узком и холодном, как лезвие
ножа,  лице,  когда они уселись за столик, вдруг вытащил золотой портсигар
Павла Ивановича и негромко сказал:
     - Это,  конечно, ваш. Как и некоторые другие вещи, которые я хотел бы
вам вернуть.
     От  изумления  Павел  Иванович  даже  не  нашелся,  что  ответить,  и
незнакомец продолжал:
     - Не  спрашивайте меня о  подробностях.  Поверьте только,  что я  ваш
друг.  И в тяжелую минуту смогу пригодиться.  Как и вы мне,  кстати. Вас я
знаю. А моя фамилия Антонов, зовут Иван Иванович. В Москве бываю наездами.
Ваше здоровье!
     И он поднял рюмку с коньяком.
     Пока Антонов говорил,  Павел Иванович,  наконец,  пришел в себя. Этот
тип,  конечно,  жулик.  Но... жулики бывают разные, и кто знает, что будет
дальше?  Этот, во всяком случае, ловок, умен и вполне приличен. При случае
действительно может  пригодиться.  Да  и  получить  хотя  бы  часть  своих
ценностей было очень кстати.
     В  тот  вечер  мнимый  Антонов  -  Павел  Иванович ни  на  минуту  не
сомневался,  что  фамилия эта  вымышленная,  -  передал ему  саквояж,  где
находилось не меньше половины всех украденных ценностей.  Денег,  конечно,
там не было и валюты тоже.
     С того времени Антонов исчез.
     Прошло около трех лет,  и  Павел Иванович все реже вспоминал об  этом
человеке,  хотя связанная с ним история, о которой он, естественно, никому
не рассказывал, забыться не могла.
     Постепенно восстановились  прерванные  связи,  возникли новые.  Павел
Иванович действовал еще расчетливее и осторожнее,  но не менее  прибыльно.
Злой  дух  наживы  по-прежнему жил в этом огромном,  седом,  благообразном
человеке.
     И вот совсем недавно Антонов вдруг объявился вновь.
     Они встретились. На этот раз дома у Павла Ивановича.
     - Выручайте, дорогой, - сказал Антонов.
     - Чем могу быть полезен?
     - Признаюсь.  Ехал в Москву специально,  чтобы сделать у вас заем. Из
дальних странствий возвратясь,  так сказать. Но... две удачи подряд, и я в
порядке.   Однако  ваша  помощь  требуется.  Надо,  дорогой,  укрыться  на
несколько дней.  Надежно только.  Пробовал сам - не получилось. И надо еще
встретиться с дружком. Незаметно. С тем самым, помните?
     Павел Иванович утвердительно кивнул седой головой и задумался.
     Как видно, поняв его мысли, Антонов многозначительно добавил:
     - Прошу учесть. Моя безопасность - это в данном случае и ваша.
     Павел Иванович понял намек.
     - Что ж,  придется вас устроить.  В одном укромном месте.  Там сейчас
кругом пусто и все заколочено.
     Помолчав, он сказал:
     - Хочу,  кстати,  поинтересоваться.  Дело, как говорится, прошлое. Но
каким образом вы  тогда устроили со мной эту...  аферу,  что ли?  Довольно
ловко, кстати сказать.
     Антонов усмехнулся.
     - Это, дорогой, секрет фирмы. И случай, конечно.
     - Вы знали моего сотрудника, Моткова?
     - Нет,  я его не знал, - покачал головой Антонов, но больше ничего не
счел нужным пояснить.
     Да и зачем было рассказывать Павлу Ивановичу о той случайной цепочке,
которая привела к  нему,  о  том,  что Мотков жил в  одном доме с  Васькой
Резаным и  кое-что однажды болтанул ему,  а  Васька передал Косому,  и тот
уже,  к  слову как-то,  упомянул об этом в разговоре с ним,  Антоновым,  а
вернее,  не  Антоновым,  эта  фамилия была придумана специально для  Павла
Ивановича.  Словом,  все это рассказывать не  стоило,  даже не  следовало.
Главное сейчас было в другом.
     Они быстро договорились.
     Напоследок Антонов, хитро подмигнув, сказал:
     - А потом мы с вами провернем одно выгодное дельце.  Такое вам еще не
снилось, дорогой.


     Олег  Полуянов пришел к  Лосеву через  час  после того,  как  Виталий
отправил ему повестку. Было ясно, что Полуянов пришел сам, это было ясно и
по  его  виду,  решительному,  сосредоточенному и  осунувшемуся,  без тени
обычной рисовки.
     - Все, - сказал он. - Сажайте. Отсюда я не уйду.
     Виталий посмотрел на него с откровенным презрением.
     - За что же вас сажать, Полуянов?
     - Вы  думаете,  я  только пижон и  спекулянт?  Я  еще,  между прочим,
человек!
     - Вы еще трус и предатель.
     - Верно!  -  запальчиво воскликнул Полуянов.  -  Но все-таки я  еще и
человек!  Сажайте! Именно за предательство! Васька на моей черной совести,
- он вдруг скривился,  и глаза наполнились слезами.  - И ничего не вернешь
назад, это тот случай.
     Виталий посмотрел на него с интересом. Нет, парень не притворялся.
     - Я был сегодня у Веры Григорьевны,  -  тихо сказал Полуянов.  - Я ей
все рассказал. Поверьте мне, это было нелегко.
     - Неужели она вас...
     - Она меня прогнала.  Она так плакала,  что...  Я,  конечно, подлец и
циник.  Но я не выдержал. Даю слово. Горе есть горе. И мать есть мать. Вам
моя мысль понятна?
     - Насчет горя - да. А вот насчет того, чтобы сажать вас...
     - Пожалуйста! Поясняю. Вы говорите "предатель". Нечетко. Есть статья,
соучастник в...  -  голос его дрогнул, - в убийстве. Раньше я не знал, что
такое совесть. Не знал! А теперь... Васька перед глазами стоит, как живой.
Смеется,  ругается.  Я на лунатика сейчас похож. Я... я, если хотите, себя
не узнаю.  Ни в бога,  ни в черта не верю!  А в совесть поверил.  Есть!  Я
думал сам себя...  Утром сегодня залез на подоконник,  окно открыл. Шестой
этаж. Внизу люди, машинки бегут. Глаза зажмурил, шагнул на край, считаю до
пяти...  Не смог!  Инстинкт проклятый!  А  раз так -  сажайте.  Я себя там
изведу... Я не хочу жить, понятно вам?..
     Полуянов говорил захлебываясь,  с  надрывом,  вытирая рукой слезы.  И
чувствовалось,  как переполняет,  душит его незнакомое, страшное чувство -
совесть.
     И  Виталий  поверил.  Не  мог  не  поверить.  И  со  свойственной ему
горячностью откликнулся на этот взрыв человеческих чувств.
     - Да  бросьте вы,  Полуянов!  Жить все  равно придется.  И  вину свою
искупить тоже придется.
     - Жить  должен тот,  -  убежденно,  как  нечто вдруг твердо решенное,
сказал Полуянов,  -  кто может свою вину искупить.  Хоть чем-нибудь. А мне
искупать нечем.  Просто нечем. Васи нет и не будет. Вам эта мысль понятна?
Не будет его, никогда не будет.
     Виталий уже забыл о  своей еще недавней ненависти к  этому парню.  Он
так ясно вдруг представил себе,  как Олег стоит на  подоконнике и  считает
про себя,  и  на секунду даже пережил этот ужас,  который не позволил тому
сделать шаг вперед.  Виталий искал и не находил слов, которые надо сейчас,
немедленно сказать, чтобы Полуянов перестал бессмысленно терзать себя.
     В  этот  момент в  комнату вошел  Откаленко.  Вернее,  он  зашел чуть
раньше, но Виталий только что заметил его.
     Игорь с непроницаемым,  как у Цветкова, лицом постоял минуту у двери,
потом не спеша,  деловито подошел к  столу и  сел напротив Полуянова.  Он,
видимо,  уловил  характер происходящего разговора и  смятение,  в  котором
находился сейчас его друг.
     - Вот что,  Олег, - сухо сказал он, однако называя Полуянова по имени
и тем давая почувствовать ту крупицу доверия,  которую в этот момент питал
к нему. - Вот что. Надо нам помочь. Сможешь?
     Полуянов горько махнул рукой.
     - Я,  знаете ли,  даже себе помочь не смог.  Духу не хватило. Так что
чего уж там...
     - Ты эти нервы свои оставь,  -  резко ответил Откаленко.  - Захочешь,
так  сможешь.  И  Васю раньше времени не  хорони.  Жив он  пока.  И  врачи
обещают: будет жить. Вот он его спас, - и Откаленко кивнул на Виталия.
     Полуянов ошалевшими глазами посмотрел на Игоря.
     - Жив, говорите?..
     - Именно.
     - Тогда... тогда я что хотите сделаю! Тогда я...
     - Ну,  то-то.  А теперь вспомни, - Игорь говорил напористо и веско. -
Позавчера в ресторане ты передал одному человеку записку. Так?
     - Ну, передал...
     - Неужели ты в нее не заглянул?
     Полуянов слабо усмехнулся.
     - Такое не в моих привычках... бывших.
     - Значит, заглянул. Что там было?
     - Всего два слова: "Встретимся у слона". Разве тут чего поймешь?
     - Что сказал тот человек, когда прочел?
     - Сказал, что будет ждать там перед обедом.
     Но тут вдруг вмешался Виталий.
     - А не помнишь,  -  быстро спросил он,  - как "слон" было написано, с
большой буквы?
     - Помню, - ответил Полуянов. - С большой. Как имя.
     Откаленко решительно хлопнул ладонью по  столу,  точно так,  как  это
делал Цветков, заканчивая разговор.
     - Пока все. Ступай, Олег, домой и...
     - Не пойду, - упрямо помотал головой тот. - Арестовывайте.
     - Ты нам не диктуй, кого когда арестовывать, понятно? - прикрикнул на
него  Откаленко  и многозначительно добавил:  - Может статься,  ты нам еще
пригодишься.  И глядишь, кого-то - кого-то! - от большой беды спасешь. Для
такого  дела  стоит  себя поберечь,  понятно?  И нервы свои тоже.  Так что
давай, давай ступай. И чтоб спать сегодня. Такой тебе приказ.
     Безапелляционный,  уверенный тон  Откаленко,  без  тени  сочувствия и
утешения,  внезапно подействовал на Полуянова.  Он пожал плечами, встал и,
неловко простившись, направился к двери.
     Вслед за  ним  поспешно вышел и  Откаленко:  его  вызвал по  телефону
Цветков.
     Оставшись один,  Виталий нерешительно посмотрел на телефон, потом все
же снял трубку и набрал номер.
     Откликнулся строгий женский голос, и Виталий сказал:
     - Будьте добры, можно Светлану Борисовну?
     - Она  еще  в  командировке,  товарищ,  -  ответил голос,  неожиданно
смягчаясь.  -  Но вечером приезжает. Так что завтра уже будет на работе. А
кто ее спрашивает?
     - Мне,  видите ли,  по делу ее надо, - озабоченно произнес Виталий. -
Спасибо, я тогда позвоню завтра.
     И поспешно   повесил   трубку.   Казалось,  он  уже  привык  свободно
разговаривать с самыми разными людьми на любую интересующую  его  тему.  А
вот как на личную, так на тебе, дурацкое какое-то стеснение нападает.
     Виталий встал из-за стола,  убрал в сейф бумаги и, проверив в кармане
пистолет, собрался было уходить, когда вернулся Откаленко.
     Вид  у  Игоря был озабоченный и  хмурый.  Словно продолжая размышлять
вслух, он досадливо сказал:
     - Ко  всем нашим хлопотам недоставало еще  только Слона.  Тут  что-то
надо придумать, старик. Ты не находишь? Какой-то фокус. Я так полагаю.
     И фокус был придуман. Правда, не ими.


     Павел  Иванович отличался манерами величественными и  неторопливыми и
умел весьма ловко подавлять в  себе всякую суетливость.  Но  на  этот раз,
сидя   напротив  мнимого   Антонова  в   маленькой  полутемной  комнате  с
заколоченным снаружи окном,  он  все  же  не  сумел удержаться и  невольно
забарабанил пухлыми пальцами по  столу,  а  потом намертво сцепил их между
собой. Он не верил своим ушам!
     - А вы,  мой друг,  не ошибаетесь?  - недоверчиво спросил он. - Такие
вещи надо доказывать.
     Сердюк -  это был,  конечно,  он -  достал из кармана кошелек и двумя
пальцами вытянул оттуда небольшой бумажный квадратик.
     - Вот, пожалуйста. Это его бирочка. С печатью и инвентарным номерком,
как положено.
     В свете тусклой,  без абажура лампочки, спускавшейся с потолка, Павел
Иванович,  сдвинув на лоб очки,  внимательно разглядел бумажный квадратик,
потом пожал плечами:
     - Бирка почему-то отдельно от него,  - он указал рукой на старенький,
из  потемневшей кожи портсигар,  лежавший на столе,  и  добавил с  прежним
недоверием:  -  И вообще, знаете, великий писатель, деньги, надо полагать,
были. А такой дешевкой пользоваться... Странновато. Не находите?
     - Не нахожу,  -  резко ответил Сердюк. - Итак, не хотите связываться?
Пожалуйста!  -  Он бережно взял со стола портсигар, вложил в него бумажный
квадратик с печатью и завернул в газету. - Подожду. Зато...
     Павел Иванович снисходительно улыбнулся.
     - Друг мой! Так же дела не делают.
     - Я знаю,  какие дела как делать, будьте спокойны, - многозначительно
ответил Сердюк,  засовывая сверток в  карман.  -  Обойдусь без посредника,
если так.
     Павел Иванович невозмутимо пожал громадными плечами.
     - Я только хочу сказать,  что надо убедиться...  гм... в подлинности,
что ли. Откуда он у вас, если не секрет?
     - От вас у меня нет секретов, - засмеялся Сердюк. - Он из музея.
     - Понятно. Но какого именно?
     - А черт его знает! Вам не все равно?
     - Когда платишь такую сумму,  риск должен быть минимальным. А я и так
рискую. Покупателем должен быть иностранец, как вы понимаете.
     - Это ваша забота.
     - Так,   так...   Значит,   из  музея,  -  Павел  Иванович  задумчиво
побарабанил пальцами по столу.  -  Что ж,  давайте-ка мне его до завтра. Я
проверю.
     Сердюк насмешливо покачал головой.
     - Э,  нет.  Желаете -  проверяйте так.  А  штучку эту я из рук выпущу
только в обмен на деньги.
     Они  еще некоторое время препирались,  уговаривая друг друга и  делая
вид, что сделка не особенно их интересует.
     В конце концов Павел Иванович объявил,  что завтра даст окончательный
ответ.
     Когда он вернулся домой, Татьяна Спиридоновна еще не ложилась. Нервно
прижимая руки к пухлой груди, она плачущим голосом сказала:
     - Я сойду с ума от тебя. Неужели нельзя было позвонить? Час ночи.
     - Ты же знаешь,  что там нет телефона, - поморщился Павел Иванович. -
Если можно, то чашечку кофе.
     - На ночь? Очень полезно!..
     Павел  Иванович обычно  не  скрывал  от  жены  свои  наиболее крупные
комбинации,  он  даже снисходил порой до того,  что советовался с  ней,  и
Татьяна Спиридоновна нет-нет да  вдруг подкидывала что-то интересное и  не
позволяла  упустить  ни  копейки.  При  этом  она  каждый  раз  непременно
добавляла:   "У  нас  дети,   Павлуша.   Ты  всегда  об  этом  забываешь".
Действительно,  взрослые сын  и  дочь  давно жили  своими семьями:  сын  в
Ленинграде,  а  дочь в  Харькове.  И  тот и  другая,  ни в чем особенно не
нуждаясь,  тем не  менее уже привыкли,  что по  первой их просьбе родители
высылали им  солидные переводы.  При этом сын,  инженер,  беспечно говорил
жене:  "Старики!  Им много не надо.  Накопили,  конечно".  А дочь умиленно
сообщала супругу:  "Мамочка для  нас готова на  все".  Степень искренности
всех этих слов уточнению при этом не поддавалась.
     В  тот поздний вечер,  допивая на кухне чашечку кофе,  Павел Иванович
сообщил жене о своем разговоре с Сердюком.
     - Кусок старой кожи,  -  брезгливо заметила Татьяна Спиридоновна. - Я
тебя не понимаю, Павлуша.
     Павел Иванович усмехнулся.
     - Там,  -  он со значением поднял пухлый палец,  -  там за этот кусок
кожи заплатят...  -  и,  помедлив для большего эффекта,  закончил: - Много
тысяч долларов, много. Они малость свихнулись на подобных сувенирах.
     - Боже мой!  - Татьяна Спиридоновна всплеснула руками. - Но если так,
о чем ты думаешь?
     Павел Иванович, горой нависнув над чашечкой с кофе, буркнул глухо:
     - О новом "динамо" думаю, вот о чем.
     Этот  странный на  первый  взгляд  термин  был  хорошо знаком Татьяне
Спиридоновне:  друг  друга  жулики обманывали часто  и  ловко.  А  уж  про
"динаму", которую устроил ей этот самый Антонов, она до сих пор вспоминала
с  сердцебиением.   Но  сумма,   названная  Павлом  Ивановичем,   вызывала
сердцебиение еще больше.
     - Так надо проверить в конце концов!
     - Именно,  -  кивнул массивной головой Павел  Иванович.  -  Завтра же
займусь.
     Утром Павел Иванович принялся по телефону наводить справки и вскоре с
удивлением обнаружил,  что в  Москве имеется чуть не  десяток литературных
музеев и среди них есть музей-квартира Достоевского.
     Спустя час  сине-серый "Москвич" уже  стоял у  входа в  музей.  Павел
Иванович с  неудовольствием выслушал просьбу какой-то девушки занести свое
имя в  толстую книгу у входа и,  подумав,  написал:  "Иванов,  бухгалтер".
Затем он прошел в первую комнату музея, еще толком не зная, как приступить
к выполнению своего деликатного замысла.
     В первой  комнате  около высоких витрин с книгами Достоевского стояла
небольшая группа людей,  и молоденькая девушка в  строгом  черном  костюме
что-то с увлечением им рассказывала.  "Работник музея",  - догадался Павел
Иванович и, пристроившись к экскурсантам, стал медленно подвигаться с ними
от витрины к витрине. Затем все перешли в следующую комнату.
     Павел Иванович не столько слушал экскурсовода,  сколько приглядывался
к ней.  "Смазливенькая, - думал он. - Умненькая, но, кажется, строга". Эх,
скинуть бы лет двадцать хотя бы!  С такой может оказаться приятно посидеть
в ресторане, прокатиться в машине, обнять... Впрочем, и сейчас это было бы
недурно.  Он  заметил,  что девушка уже не раз с  интересом поглядывала на
него.  Еще бы,  громадный,  солидный, превосходно одетый, он монументально
возвышался над всеми, невольно притягивая взгляды окружающих.
     Наконец экскурсия очутилась в большой просторной комнате,  где в углу
стоял старинный письменный стол.  На  нем  под  стеклянным  ящиком  лежали
какие-то предметы.
     В  это время из маленькой боковой двери высунулась какая-то женщина в
синем халате.
     - Светлана Борисовна, вас к телефону, - сказала она.
     Девушка-экскурсовод  смущенно  кивнула   головой,   извинилась  перед
окружающими и заторопилась к двери.
     - Какая милая, - сказал кто-то рядом с Павлом Ивановичем. - Прелесть,
какая милая! Не раз уж ее наблюдаю.
     Павел Иванович оглянулся.  Рядом стояла седенькая старушка,  по  виду
учительница.
     - А кто она, эта девушка? - вежливо осведомился он.
     - Научный сотрудник,  фамилия Горина,  - словоохотливо ответила та. -
Причем энтузиастка.  Вчера, например, из командировки вернулась. Сообщили,
что какое-то письмо того времени с  упоминанием Достоевского обнаружилось.
И уже помчалась.
     - Так ведь и обмануть могут, - удивился Павел Иванович.
     - Ну что вы! Кому это в голову придет?
     Вскоре девушка вернулась.  Улыбка еще  не  стерлась с  ее  лица.  Она
подвела экскурсию к письменному столу в углу и сказала:
     - А   здесь,   товарищи,   собраны  некоторые  личные   вещи   Федора
Михайловича. Вот его ручка, вот очки, вот...
     Кашлянув, Павел Иванович нерешительно спросил:
     - Простите.  Но,  помнится...  или я  ошибаюсь.  Еще и  портсигар тут
когда-то был...
     Светлана смущенно посмотрела в его сторону.
     - Да,   был...  К  сожалению,  он  затерялся...  -  и  с  неожиданной
убежденностью добавила: - Но должен найтись.
     Павел Иванович вышел из музея,  с  трудом сдерживая ликование.  Итак,
все подтвердилось! Антонов на этот раз не обманывает его.
     Затем Павел Иванович прикинул,  через кого,  а  главное,  кому именно
можно будет предложить ценную "находку". О, этот господин не поскупится! И
что самое главное -  оплата будет не в  рублях.  Рубли заплатит он,  Павел
Иванович...
     Но  тут  вдруг  новое  опасение  обожгло  его.   Мысль  возникла  так
неожиданно,  что Павел Иванович, заволновавшись, чуть не проехал на желтый
свет  светофора.  Руки и  шея  его  мгновенно вспотели.  А  что,  если это
все-таки "динамо"?  Да тот ли это самый портсигар, который пропал в музее?
С  этим А