ичего не
дал, никаких следов, будто ветром убитого задуло в этот проклятый сарай.
  Следователь прощается со мной и, взглянув на часы, предлагает:
  - Давайте в восемнадцать часов у Федора Кузьмича. Все там обсудим.
  - Хорошо, - говорю. - А я тут пока еще покручусь.
  - Правильно, - соглашается следователь. - Попробуйте установить, между
прочим, откуда он вышел, этот человек, из какой квартиры.
  - Именно, - киваю я.
  И вот, в конце концов, мы снова остаемся вдвоем, Егор Иванович и я.
  Проводив взглядом последнего из уходящих, исчезнувшего в черном проеме
ворот, Егор Иванович сокрушенно вздыхает, бросает недокуренную сигарету в
снег и машинально придавливает ее каблуком, потом обращается ко мне:
  - Знаешь, чего скажу?
  - Чего?
  - На другой день, как его убили, - Егор Иванович кивает в сторону ворот,
куда не так давно унесли труп, - вот тут крупнейшую кражу залепили, - он
указывает на окно стоящего во дворе дома.
  - Какой этаж? - невольно настораживаясь, спрашиваю я.
  - Третий. А что?
  - И Семанский в тот вечер спустился с третьего этажа. Когда они его во
дворе ждали. Леха сказал.
  - Что ж он, по-твоему, из той квартиры непременно шел?
  - Кто его знает, - я пожимаю плечами и в свою очередь спрашиваю: - Кто там
живет, в той квартире, знаешь?
  - Само собой. Как не знать. Я уж после кражи раза два, считай, побывал
там. Значит, так. Сам на фабрике работает. Начальник отдела. Солидный
товарищ. Персональная машина у него. Ну, и собственная, конечно, имеется.
Фамилия Купрейчик, зовут Виктор Арсентьевич. Ну, а жена - доктор, молодая
еще.
  Егор Иванович умолкает.
  - Все? - нетерпеливо спрашиваю я.
  - Все, - кивает Егор Иванович. - Двое их, значит, осталось. Ну, у него,
правда, еще семья. Но та не в счет. Он с этой законно.
  - Ты говоришь, осталось двое. А сколько же их было?
  - А недавно еще трое было. Батюшка ее еще. Его квартира-то. Знаменитый
профессор, академик. Тоже по медицине. Фамилия Брюханов, не слыхал?
  - Слыхал.
  - От батюшки небось?
  - Ну да.
  После того как отец смотрел в госпитале тяжело раненного Игоря, а потом
еще двух или трех наших ребят, многие уже знают, кто он у меня, и я
чуточку горжусь, а больше, пожалуй, мне неловко от этой популярности.
  - Ну, ясное дело, - кивает Егор Иванович. - По одной линии работали. Но
Брюханов-то все же академик. После него знаешь сколько осталось. Одних
картин не сосчитать.
  - Давай-ка уточним, - говорю я. - Кража, значит, когда была?
  - Двадцать первого, в среду. А сегодня у нас пятница.
  - Так. А убийство, по словам Лехи, произошло во вторник, вечером. Неужели
одна и та же группа? Чем же им этот Гвимар Иванович помешал?
  - Надо работать, - опять вздыхает Егор Иванович. - Так разве скажешь, чем
да почему?
  - Сейчас в ту квартиру идти, наверное, бесполезно? - спрашиваю я. - Небось
на работе хозяева-то. Как думаешь?
  - Кто их знает...
  - Давай на всякий случай зайдем, - решаю я. - Все-таки шестой час уже.
Его, значит, Виктором Арсентьевичем зовут. А супругу как, не знаешь?
  - Инна Борисовна. А фамилию отца оставила. Брюханова, значит.
  - Знаменитая фамилия, - киваю я. - Гордиться надо.
  Все время, пока мы ведем этот спокойный деловой разговор, я не могу
отделаться от мысли, которая не дает мне покоя, просто жжет меня: значит,
все-таки убили... Не врал Леха, не хвастал. Убил... Как рука поднялась?
Какая должна быть пустая душа, какое тупое равнодушие к людям, к
человеческой жизни. Откуда это берется? Человек кричит, а он не чувствует
его боли. Вот за себя он, гад, боится, себе плохого не хочет, себе небось
желает всех доступных его пониманию радостей. Ну, держись, Леха, держись.
Убил ты все-таки человека. Так тебе это не пройдет, не может пройти. И
тебе, Чума, тоже... Тебе особенно...
  Мы заходим в темный подъезд, и старенький лифт с усилием тащит нас на
третий этаж. У высокой, тяжелой двери, аккуратно обитой квадратами
красивого дерматина, как спинка кожаного дивана, с медной, слегка
потемневшей от времени табличкой "Профессор Б. К. Брюханов" я кручу
старинный звонок, и он надсадно, с усилием верещит за дверью. Мы
прислушиваемся. Я уже собираюсь снова приняться за работу, когда до нас
доносятся чьи-то шаги и женский голос испуганно спрашивает:
  - Кто там? Кого вам надо?
  - Это я, Инна Борисовна, участковый ваш Савельев, - говорит успокаивающим
тоном Егор Иванович. - Откройте, пожалуйста.
  Звякает замок, дверь приоткрывается, но она на цепочке. Из-за двери
выглядывает настороженное женское лицо. Узнав Егора Ивановича, женщина
кивает ему и, сбросив цепочку, распахивает дверь.
  - Пожалуйста, - говорит она. - Входите.
  Теперь я могу ее разглядеть. Очень высокая и полная, она кажется старше
своих лет. А лицо узкое и как бы породистое, что ли, заносчивое какое-то,
тонкий рот почти без губ, длинный, крючковатый нос с нервными дугами
ноздрей, пышные рыжеватые волосы небрежно собраны на затылке. Словом,
малосимпатичная женщина, на первый взгляд во всяком случае. На ней
строгий, темный костюм с белым отложным воротничком и белыми отворотами на
рукавах вместо манжет.
  Женщина проводит нас через переднюю в большую комнату. Старинная,
громоздкая и резная мебель вокруг - диван, стулья, шкаф, круглый стол,
старинная бронзовая люстра низко над ним, много картин на стенах.
  - Уж извините, Инна Борисовна, - говорит Егор Иванович, когда мы
усаживаемся возле стола. - Надоели мы вам, конечно. Но вот товарищ из
уголовного розыска хочет вас кое о чем спросить.
  - Пожалуйста, - она терпеливо и устало смотрит на меня.
  - Вы знаете Гвимара Ивановича Семанского? - спрашиваю я.
  - Да, конечно, - кивает Инна Борисовна. - Он бывает у нас. Он сослуживец
мужа. Вернее, он приезжает в командировку на фабрику, где муж работает.
  - Когда он последний раз был у вас?
  - Последний раз?.. - Она задумывается. - Кажется... во вторник. Да, да. А
на следующий день случилась эта ужасная кража.
  - Долго он у вас был?
  - Как всегда, часов до одиннадцати. Сначала пили чай. Потом они с мужем
перешли в кабинет. Какие-то служебные дела обсуждали.
  - Гвимар Иванович был спокоен?
  - Как будто. Смеялся. Ах да, - она слабо улыбнулась. - Сообщил, что
жениться собрался.
  - Кто же невеста, он сказал?
  - Нет. Сказал только, что дорого ему досталась, - она снова еле заметно
улыбается неохотной какой-то, вялой улыбкой.
  - Есть у него в Москве еще знакомые, не знаете?
  - Не знаю. Наверное. Я их... Ах, нет. Однажды видела одного. Они с
Гвимаром Ивановичем стояли в нашем дворе. Это с неделю назад было. Стояли
и спорили. Даже, мне кажется, ссорились. Гвимар Иванович меня тогда не
заметил.
  Я вынимаю из кармана несколько фотографий. Перед самым отъездом из
управления мне вручили фотографии Чумы и Лехи. Их дела отыскали по
оставленным ими отпечаткам пальцев. Наши компьютеры работают, как и всюду,
мгновенно. И вот теперь я могу показать фотографии этих двух подлецов,
среди нескольких других, конечно, и спрашиваю Инну Борисовну:
  - Вы не узнаете здесь человека, который говорил с Гвимаром Ивановичем?
  Она внимательно рассматривает фотографии и качает головой:
  - Нет. Тут все молодые люди. А тот был пожилой. Очень неприятное у него
лицо.
  - Когда люди ругаются, у них всегда неприятные лица, - замечаю я. - Вы
можете мне это лицо описать?
  - Постараюсь. Очень приблизительно, конечно. Красное лицо, седые усики,
щеточкой. Потом тяжелые такие мешки под глазами. У него, наверное, больные
почки. Ужасно они с Гвимаром Ивановичем ссорились. Поэтому Он меня,
наверное, и не заметил. А вот я заметила, что за ними наблюдает какой-то
человек. Из подворотни. В кепке, кашне зеленое, худой такой.
  - Кто-нибудь из этих? - Я снова тянусь к фотографиям.
  - Нет, нет. Совсем другой. Я мимо него прошла. Очень внимательно он
наблюдал. Я даже забеспокоилась, помню.
  Да, это уже совсем непонятно. Словно вокруг квартиры покойного академика
кружило в эти дни сразу несколько преступных групп. Странный какой-то узел
завязался тут.
  За окном уже стемнело. Мы прощаемся.



                                  Глава IV

  СТРАННЫЕ СОБЫТИЯ
ВО ДВОРЕ ОДНОГО ДОМА

  Кражей на Басманной занимается группа из другого отдела во главе с Пашей
Мещеряковым. Я к нему заглядываю, как только прихожу утром на работу, и мы
уславливаемся о встрече у нашего Кузьмича сразу же после оперативки в
отделах. Кузьмич велит Вале и Пете Шухмину тоже явиться к нему. Он уже в
курсе наших вчерашних открытий и всяких предположений и планов в связи с
этими открытиями. Словом, собирается небольшое оперативное совещание, хотя
Кузьмич таких слов не любит и предпочитает говорить: "Заходите, кое-что
обмозгуем". Вот мы и собираемся "обмозговывать" странное преступление на
Басманной.
  Паша, скромный, немногословный паренек в неизменном синем костюме, голубой
рубашке и ярко-синем галстуке - за что мы его прозвали, а так же еще и за
молчаливость "небесным Пашей", - информирует нас о положении дел с той
квартирной кражей. Все сообщаемые им факты мы сразу же "примеряем" к Лехе,
Чуме и к их возможным сообщникам. Хотя объяснить при этом, зачем им
понадобилось в ходе подготовки к краже убивать какого-то Гвимара
Ивановича, пока совершенно невозможно. Однако то обстоятельство, что он
тоже приехал из Южноморска, позволяет предположить, что Гвимар Иванович
может быть знаком с членами шайки и даже находиться с ними в каких-то
отношениях.
  Остается также и версия, что убийство организовал или спровоцировал Чума
из ревности, ведь у Гвимара Ивановича были, кажется, самые серьезные
намерения в отношении Музы. Впрочем, из слов ее матери получается, что
Гвимар Иванович тоже знал Чуму, даже куда лучше, чем знала его Муза.
Наконец, и сам Гвимар Иванович нам пока далеко не ясен и весьма
подозрителен, вспомним хотя бы его подарки Музе. Так что между ними могли
существовать и всякие другие отношения, кроме ревности.
  Итак, Паша Мещеряков рассказывает нам о той краже, перечисляет, что взято
ворами. И тут мы отмечаем, что отбор картин произведен весьма
квалифицированно, и это уже не под силу ни Лехе, ни Чуме, тут чувствуется
иная рука. И у всех у нас одновременно почти возникает интересная мысль: а
не могло ли так случиться, что именно Гвимар Иванович, будучи вхож в ту
квартиру и к тому же достаточно образован, наметил вещи для кражи, сообщил
все сведения о хозяевах квартиры, а потом был убит сообщниками, ибо
потребовал львиную долю добычи?
  - Пока что утверждать трудно, - как всегда, уклончиво говорит Валя
Денисов. - Ведь не после кражи, а до кражи убили.
  - Делили шкуру неубитого медведя, - смеется Шухмин.
  - Очень даже возможно, - сердито возражаю я. - Сколько таких случаев уже
было, ты вспомни. Добыча-то предполагалась богатейшая. Тут перегрызться
уже заранее можно было.
  - Ясное дело! - с энтузиазмом поддерживает меня Петя.
  - Что дала работа по месту происшествия? - спрашивает Пашу Мещерякова
Кузьмич. - Протокол осмотра у тебя? - он кивает на папку, которую принес с
собой Паша.
  - У меня, - отвечает Паша и раскрывает свою папку.
  И тут мы узнаем весьма интересные факты. Во-первых, на месте происшествия,
то есть в квартире, не оказалось следов пальцев посторонних лиц.
Следовательно, то, что забыли сделать Леха и Чума в квартире художника
Кончевского, их заставил кто-то сделать в квартире покойного академика
Брюханова. Если, конечно, они вообще туда проникли. Но другие факты
говорят, что они вполне могли туда проникнуть, вернее даже... Впрочем, вот
эти факты. В прихожей, на полу, обнаружили окурок сигареты "Прима",
которые курил Леха. И группа слюны на этом окурке совпала с Лехиной
группой. Мы внимательно исследовали окурки, оставленные Лехой и Чумой в
квартире художника Кончевского.
  Но самым главным фактом - и тут мы, честно говоря, просто ахнули -
оказался не окурок. В квартире на полу была найдена перчатка,
принадлежащая... Кольке-Чуме. Коричневая перчатка, наполовину кожаная, а
наполовину замшевая с металлической кнопкой и выступающими грубыми швами.
Вторую такую перчатку я своими глазами видел у Чумы, когда мы вышли за
сигаретами в переднюю. У меня их в пальто не оказалось, а Чума достал из
кармана своего пальто сначала такую вот перчатку и, выругавшись, сказал,
что где-то потерял вторую, а потом и пачку сигарет. Да, теперь уж сомнений
не оставалось, теперь уже даже Кузьмич, я вижу, поверил в мою версию. Раз
кражу совершили Чума и Леха из той самой квартиры, где бывал тоже весьма
подозрительный Гвимар Иванович, то конфликт вполне мог возникнуть у них
из-за дележа украденного, это куда вероятнее, чем из-за Музы.
  - Они его поджидали во дворе, пока он был в той квартире, - говорит
Шухмин. - А потом он вышел, и тут произошла ссора.
  - Нет, - возражаю я. - Леха мне намекнул, что кто-то велел им убить этого
Гвимара Ивановича. И потом, тот седой во дворе...
  - Ну, пока спор бесполезен, - говорит Кузьмич. - Пока мне кажется, что
Лосев прав. Велели им убить. И тут не двое, тут, видать, банда действует.
  Итак, банда Чумы, где, впрочем, он вовсе не был главарем, им, скорей
всего, был тот низенький и седой, который спорил однажды во дворе с
Гвимаром Ивановичем, - банда эта приехала в Москву и ограбила квартиру
покойного академика. И вполне очевидно, что кто-то дал банде "подвод",
навел ее на эту квартиру. В таком случае версия по Гвимару Ивановичу
становится вполне реальной. Повторяю, он был вхож в этот дом и вполне мог
определить ценность находящихся там картин и вещей.
  Непонятной тут пока остается лишь одна деталь: кто мог следить за Гвимаром
Ивановичем и седым толстяком, когда они ссорились во дворе? Деталь,
казалось бы, пустяковая, тем более что, возможно, Инне Борисовне это
просто показалось. И все же... Кузьмич наш любит говорить: "Маленькая
деталь - это как на чертеже один малюсенький угол, если он не совпадает,
то огромные многоугольники не подобны. А у нас в таком случае лопается
самая распрекрасная версия". Впрочем, все в конце концов может объясниться
и встать на место. Надо лишь как следует поработать, только и всего.
  - Какие интересные связи еще установили у этой семьи? - снова спрашивает
Пашу Мещерякова Кузьмич. - Кроме, значит, Гвимара Ивановича.
  - Тысячу людей установили, - ворчит Паша.
  Он как будто даже недоволен своими открытиями.
  - А этого Гвимара Ивановича вы установили? - спрашиваю я.
  - До него мы не добрались, - отвечает Паша.
  - Ну, давайте разбираться, до кого вы добрались, - говорит Кузьмич. -
Списки у тебя есть?
  - А как же.
  Паша достает списки, и мы углубляемся в работу.
  Здесь указаны все родственники Инны Борисовны и Виктора Арсентьевича, все
их друзья, сослуживцы, просто знакомые, все случайные посетители квартиры
за последнее время - водопроводчик, столяр-краснодеревщик, служащая
прачечной, доставщик заказов из гастронома, врач поликлиники, лечивший
простудившегося Виктора Арсентьевича, медсестра, приходившая ставить ему
банки, почтальон, приносивший очередные подписные тома Толстого и
Тургенева. Словом, не был, кажется, пропущен ни один человек,
переступивший за последнее время порог этой квартиры, кроме... Гвимара
Ивановича.
  - Тут вообще нет приезжих, - замечает Денисов.
  - Не успели еще, - вздохнув, отвечает Мещеряков. - И так вон сколько за
три дня проверили.
  - Но банда тянет на приезжих, - вступает в разговор Петя Шухмин. - В
первую очередь их сейчас надо выявлять.
  - Теперь-то ясно, - угрюмо соглашается Мещеряков.
  - Ты не расстраивайся, браток, - утешает его Петя. - Мы сейчас впряжемся
знаешь как? Ветер засвистит.
  - У тебя здесь есть список украденных картин и всего остального? -
спрашивает Кузьмич Пашу и указывает на его папку.
  - Есть. Вот он, - Паша достает сколотые листки.
  Мы внимательно читаем этот длинный список.
  - Да-а... - качает головой Шухмин. - На себе не унесешь.
  - Именно что, - подхватываю я и многозначительно смотрю на Пашу. - Как
насчет машин, ничего не накололи?
  - Кое-что, - говорит Мещеряков. - В тот день у дома заметили четыре машины.
  - У дома - это значит во дворе? - уточняю я.
  - Ну да, - кивает Паша. - Все четыре нашли и проверили. Отпадают.
  - Наверное, была еще, - осторожно замечает Денисов.
  - Да, точно была, - говорю я. - Уйма же вещей взята.
  - Эх, подзабыли люди небось тот день, - вздыхает Шухмин. - Ограбление в
среду было, так? А сегодня у нас суббота. День отдыха, между прочим. Для
нормальных людей, конечно, - и снова демонстративно вздыхает.
  - По убийству мероприятия осуществляются непрерывно, - строго говорит
Кузьмич. - Прекрасно ты это знаешь, Шухмин. А тут мы еще три дня потеряли.
  - Так я же не возражаю, Федор Кузьмич Я только констатирую.
  - Ты лучше констатируй на пользу делу. Вот с машиной, скажем, это пункт
серьезный. Машина должна быть. Где-то она непременно стояла.
  - И час уточнить можно, - добавляю я. - Леха сел в такси к Володе около
двух часов дня. К этому времени, выходит, кража была уже совершена и вещи
куда-то отвезли.
  - Точно, - подхватывает Мещеряков. - И по нашим данным кражу они совершили
в первую половину дня.
  - Словом, так, милые мои, - говорит Кузьмич, прихлопывая ладонями по
столу. - С руководством и прокуратурой договоримся, и дела эти, по
убийству и по краже, видимо, надо объединять. Совместно будем работать,
так, что ли, Мещеряков, не возражаешь, я думаю?
  - Думаю, что так, Федор Кузьмич.
  - Вот и хорошо. А линии у нас пока такие, - Кузьмич обращается к нам. -
Ты, Денисов, продолжи поиск этой Музы. Думаю, не все ее связи выявлены и
отработаны. И хотя она сейчас с этим самым Колькой, однако где-то все-таки
должна появляться, одна или с ним. Кого-то видит, кому-то звонит. Все это
узнать можно. Понял ты меня?
  - Понял, Федор Кузьмич. Узнать-то это все, наверное, можно, если только...
если не уехали они уже.
  - Навряд, - задумчиво качает головой Кузьмич. - Не так это просто теперь
для них. И Колька этот лучше выждет. Он же знает, что его стерегут всюду.
Он опытный, Колька этот. И хитрый. Из прошлого дела то видно. И потому ищи
Музу, она скорей высунется. И приведет к нему. Плохо, конечно, что дочку
свою она мало любит. Плохо. И не для нас, мы ее все равно найдем. Для
дочки плохо. И для нее самой, для Музы этой.
  Он досадливо трет ладонью седой ежик волос на затылке и продолжает
рассуждать:
  - Значит, так. С тобой ясно, Денисов. Теперь ты, - обращается Кузьмич ко
мне. - Лучше познакомиться с тем домом, с жильцами, с той квартирой,
конечно. И двор не забудь. Особенно двор. Надо разобраться, кто там все
эти дни кружил. И в уме еще машину держи. Их машину. Она, конечно,
московская. А значит, в банде есть еще и москвич, у которого своя машина
или казенная. Улавливаешь?
  - Как-нибудь улавливаю, - бодро отвечаю я. - Не в первый раз.
  - Ишь ты, - усмехается Кузьмич. - Тут на двадцать восьмом году не все
всегда улавливаешь, а у тебя на пятом, я смотрю, никаких уже сомнений нет.
  - Ну что вы, Федор Кузьмич! Я их просто про себя держу, чтобы другим
настроение не портить, - довольно неуклюже пытаюсь оправдаться я.
  - Гуманист, - смеется Петя Шухмин. - Как нас бережет-то!
  - А вообще, милые мои, что-то меня с этой кражей жмет, - задумчиво
произносит Кузьмич. - Заурядное дело вроде бы. Так? И все как будто
сходится. Но... есть какие-то мелкие неувязочки. Ну, во-первых, состав
шайки этой. Какой-то он... - Кузьмич делает неопределенный жест рукой -
Допустим, Гвимар Иванович тот - наводчик. А седой кто? И еще какой-то
москвич с машиной... И убрали они этого самого Гвимара там же, где наутро
предстояло... М-да...
  Он качает головой.
  - А во-вторых, что? - спрашиваю я.
  - А во-вторых, Леха тебе говорил про свои дела как-то не так. Когда вы в
квартире Чуму ждали. Помнишь? Мол, живут люди с громадными деньгами, а где
берут, туда нас с тобой не пустят. Нам они копейки бросают. И попробуй,
мол, поближе сунься.
  - Да, да, - подтверждаю я. - Помню. Еще он сказал, что как мы с Чумой
того, так они и каждого кончат