-нибудь сведения о
Музе. Мысли были деловые и четкие. Но по мере приближения к цели своей
поездки Денисов стал вдруг помимо воли ощущать какое-то радостное
возбуждение.
  Он соскочил с троллейбуса и, торопливо перебежав улицу на красный глаз
светофора, оказался наконец возле ресторана.
  Зайти и сначала пообедать? Но Валя немедленно отверг эту малодушную мысль.
Потом, потом. А может быть, Муза уже на работе? Проспалась после ночной
гульбы и явилась? Мамочка ей цену знает, между прочим. Да и самой мамочке
такая же цена, если на то пошло.
  Директора на месте не оказалось, но Денисова тут уже знали, и потому он
спокойно расположился в директорском кабинете, после чего пригласил к себе
Нину.
  Девушка прибежала почти мгновенно и, прикрыв за собой дверь, еще не
отдышавшись, сказала:
  - Ой, как хорошо, что вы пришли.
  - У вас что-нибудь случилось? - немедленно встревожился Валя.
  - Нет, нет, у меня все в порядке, - не то извиняясь, не то успокаивая его,
поспешно ответила Нина. - Но вот... я хотела посоветоваться... Я что-то
ничего не понимаю... А мне показалось, вы так внимательно отнеслись...
  Нина сидела перед столом, опустив глаза и пытаясь преодолеть смущение.
  - Что же все-таки случилось? - уже спокойнее поинтересовался Валя.
  - Помните, я вам рассказывала о своей подруге, Музе?
  - Ну да, да, конечно, - Валя снова заволновался.
  Как только он зашел в ресторан, то сразу спросил о Музе и узнал, что та на
работе так и не появилась. Впрочем, ему тут же сообщили, что с ней это
случается не в первый раз, как порой и с другими. Кто сам заболеет, у кого
ребенок заболеет или что-нибудь случится дома. И сообщают, представьте,
порой только на следующий день. Так отсутствие Музы ни у кого не вызывало
тревоги или возмущения. А если бы Денисов сказал, что она и дома не
ночевала, то это вызвало бы у всех только улыбку.
  - Так вот, - волнуясь, продолжала Нина. - Сегодня Муза на работу не вышла,
а час назад мне позвонила.
  - Вам?! - невольно вырвалось у Вали.
  - Ну да, - удивленно посмотрела на него девушка. - Мне. Прямо на работу
позвонила. И вы знаете, что она мне сказала? "До свидания, говорит,
Ниночка". И заплакала. Представляете?
  - И все?
  - Нет. Еще сказала, что на работу больше не придет. И вообще уезжает.
Совсем. А куда, сама не знает. Вот что главное.
  - Как это так, сама не знает? - недоверчиво спросил Валя.
  - Вот так и не знает. Коля ее куда-то увозит. Она мне шепотом сказала -
он, наверное, рядом где-то был, - что грозится убить, если она с ним не
поедет. Говорит: "Представляешь? Жутко так любит".
  - Да-а, - ошеломленно произнес Валя. - Выходит, час назад она еще была в
Москве, еще не уехала?
  - Ну конечно, - подтвердила Нина и с тревогой посмотрела на Валю. - Но что
теперь делать, как вы думаете? Ведь я чувствую, она только из страха с ним
едет. Я прямо не знаю, может быть, в милицию сообщить?
  - А откуда она звонила, не сказала?
  - Нет...
  - И никаких вещей с собой она не берет разве?
  - Вот я ей тоже сказала: "Возьми хоть что-нибудь с собой. А остальное я
тебе потом пришлю". А она опять заплакала и говорит: "Коля не разрешает.
Потом уж". Ну, просто какие-то оба ненормальные.
  - Вы не знаете, почему этот Коля так срочно уезжает?
  - Понятия не имею. И как он смеет...
  - Ниночка, одну минуту, - оборвал ее Валя и решительно взялся за телефон.
  Время терять было нельзя, хотя присутствие Нины, конечно, осложняло
предстоящий разговор. Но не выставлять же ее срочно из кабинета. Да и
придавать какую-то особую секретность своему разговору тоже не следовало.
  Валя торопливо набрал номер и сказал:
  - Это Денисов. Федор Кузьмич у себя?.. Ага. - Он быстро нажал на рычаг и
тут же набрал новый номер. - Федор Кузьмич?.. Это Денисов. Я из ресторана
говорю. Напротив меня сейчас сидит подруга официантки Лесновой... Да, да.
Она говорит, что Леснова ей час назад звонила. Увольняется с работы и
уезжает из Москвы прямо сейчас. Какой-то, понимаете, Коля ее увозит и даже
вещи взять не дает. Это уж черт знает что... Ничего не известно... Да, час
назад были в Москве еще. Это же вопиющее нарушение дисциплины. Нет,
директор еще не знает... Конечно, сам решит. Это я вам в порядке
информации звоню, раз уж трест меня послал...
  Валя с минуту еще напускал всякого "служебного" тумана и, наконец с
облегчением положив трубку, строго посмотрел на Нину.
  - Безобразие все это, - сказал он. - Начальство само в милицию позвонит.
Ай да Муза! Мне Сергей Иосифович тоже о ней не очень-то хорошо говорил.
Выходит, вполне объективен был, вот ведь что.
  - Про него тоже не очень-то хорошо можно говорить, - обиженно произнесла
Нина.
  - Говорить все, конечно, можно, но тут факты вон какие, - возразил Валя. -
А кстати, Муза вам ничего не говорила о некоем Гвимаре Ивановиче?
  - Говорила...
  - А что именно, если не секрет?
  - Что он хочет на ней жениться. Что богатый очень. Кольцо ей подарил,
цветной телевизор. Она помешана на всяких вещах, больше ничего этой
дурочке не надо, - с досадой закончила Нина.
  - Была бы помешана, так к Гвимару Ивановичу ушла. А она с Колей едет.
Выходит, дело не в богатстве.
  - Ой, да, конечно! Я же вам говорю: она боится его, вот и едет.
  - А может, очень любит?
  - Нет, боится. Я же по голосу поняла.
  - Ну, а кто же такой этот Гвимар Иванович, где работает, не знаете?
  - Он, кажется, тоже приезжий. В Москву в командировку приезжает, вот как
этот Коля. На какую-то фабрику, что ли. Коля и его грозил убить. Он прямо
как сумасшедший влюблен. Тут Муза нисколько не преувеличивает.
  - Влюблен-то он, может быть, и влюблен, - с сомнением произнес Валя. - Но
только тут что-то и еще есть. Впрочем, - спохватился он, - меня это не
касается. Просто случай какой-то удивительный.
  Он с опаской подумал, что Нина может его сейчас спросить, а откуда он,
собственно говоря, знает этого самого Гвимара Ивановича, о котором он
только что так неосторожно заговорил. И что в этом случае следовало ему
ответить, Валя решительно не знал. О Гвимаре Ивановиче ему только что
сообщил Кузьмич, сообщил на всякий случай, для ориентировки, а вовсе не
для того, чтобы он вот так, сразу, бухнул свой дурацкий вопрос. Да, такой
опрометчивости с Денисовым раньше никогда не случалось.
  К счастью, девушка так была взволнована судьбой подруги, что не обратила
внимания на странный вопрос, который ей задал инспектор из треста. Только
бы она потом не вспомнила про этот вопрос.
  Через минуту Денисов уже торопливо простился с Ниной и выскочил из
ресторана, так и не успев там пообедать. Только на улице он подумал, что
даже не условился с Ниной о новой встрече. Собственно, и повода для этого
никакого не было. А просто так... На это Валя не решился. Впрочем, все эти
сомнения лишь мелькнули у него в голове, оставив какой-то горький и
беспокойный осадок на душе. И сразу же другие мысли захватили его,
тревожные, лихорадочные, безотлагательные. Что случилось с Музой? Куда
этот Чума увозит ее? И какую роль во всем этом играет таинственный Гвимар
Иванович?
  Денисов еще не знал, какие открытия ожидали меня в этот день.

  Как только кончается оперативка у Кузьмича, я поспешно направляюсь в свою
комнату и звоню Егору Ивановичу Савельеву, участковому инспектору, доброму
моему знакомому, который знает интересующий меня район как свои пять
пальцев. И мы уславливаемся о встрече.
  Я преподношу Егору Ивановичу малоприятную новость: на его территории,
видимо, произошло убийство. И он об этом даже не знает, вот еще в чем
заключается для Егора Ивановича дополнительная неприятность. Ведь это уже
получается серьезная промашка в работе. Он же знает всех людей в округе,
и, чтобы никто ему ничего не сказал, такого еще не бывало. Тем более, не о
пустяке речь и даже не о драке, не о краже какой-нибудь. Случилось-то
самое страшное - убийство! Это же всех должно было взволновать и породить
массу всяких разговоров, и хоть один из них, но непременно, дошел бы, как
было это всегда, до Егора Ивановича. А тут все глухо, ничего он знать не
знает, вот что удивительно и вот в чем конфуз. Поэтому в такой ситуации
первым желанием всякого на месте Егора Ивановича было бы, конечно, убедить
меня, что я ошибаюсь, что никакого убийства вообще не было. Мало ли что, в
самом деле, этот Леха мог наболтать.
  Но Егор Иванович, во-первых, человек опытный и безусловно добросовестный.
И этот его многолетний опыт работы именно участковым инспектором - самое,
пожалуй, чуткое, самое "всепроникающее" и потому особо ответственное звено
милицейского аппарата, - опыт этой работы, повторяю, подсказал Егору
Ивановичу, что всякое бывает в этой суетной жизни. Порой случается даже
самое, казалось бы, неправдоподобное, чего и не придумаешь, очень уж
многолика, пестра и неохватна жизнь. Особенно если ты отвечаешь за такую
тонкую, даже зыбкую область, как человеческие отношения и поступки, где за
всем уследить, все понять и, что надо, исправить, предупредить - очень
даже непросто. И потому добросовестный Егор Иванович честно признает
возможные тут промашки.
  Ну а во-вторых, он прекрасно понимает, что уговорить меня дело
бесполезное, а придется свое мнение доказать.
  Словом, я не успеваю со вкусом выкурить даже первую сигарету, как
обеспокоенный Егор Иванович начинает уже меня теребить. Мы выбираемся из
его теплой служебной комнаты и, продуваемые свирепым ледяным ветром,
отправляемся "обходом" по заснеженным дворам и переулкам его путаного
участка. При этом я даю Егору Ивановичу имеющиеся у меня ориентиры. В
искомом дворе находится ряд сараев, на одном из которых сбита замочная
петля. Ворота в этом дворе недавно окрашены в зеленый цвет. А со двора
видна находящаяся, видимо, недалеко Елоховская церковь. Наконец, дом,
выходящий подъездом в этот двор, имеет не меньше трех этажей, так как, по
словам того же Лехи, человек, которого они с Чумой поджидали, спустился во
двор именно с третьего этажа.
  Мы заходим в один двор, второй, третий, скользим по обледенелым буграм,
проваливаемся в наметенные ветром сугробы, чертыхаемся и бредем дальше. В
некоторых дворах мы осматриваем сараи, дергаем замки, кое-где они
срываются с петель, и Егор Иванович берет эти сараи на заметку. В
застывших его пальцах карандаш еле пишет и выводит немыслимые каракули.
  Егор Иванович не такой уже молодой человек, ему, мне кажется, лет
пятьдесят уже. На вид он щуплый, невысокий, движения у него порывистые,
энергичные. У него костистое, со впалыми щеками, бритое лицо, из-под шапки
видны седые виски, глаза все время как бы прищуренные, а сейчас, на ветру,
даже слезятся, добрые глаза, в сетке морщинок, я бы даже сказал,
располагающие глаза, вызывающие доверие. Милицейская форма очень ладно
сидит на нем. Форму ведь тоже надо уметь носить, некая, я бы даже сказал,
культура требуется, чтобы выглядеть в ней красиво, браво, элегантно даже.
Как в армии мы нашу воздушно-десантную форму носили, любо-дорого смотреть
было. Хорошая форма, я вам скажу, не только украшает и отличает, она
придает вам особое самочувствие, прибавляет бодрости, ловкости,
уверенности в себе. Психологический, моральный, даже чисто физический
эффект формы нами, мне кажется, еще недостаточно изучен.
  Так вот, Егор Иванович, несмотря на отнюдь не гренадерский рост и отнюдь
не юношеский возраст, выглядит удивительно подтянутым, ладным каким-то и
заставляет всех окружающих с уважением, а кое-кого и с опаской смотреть на
свой милицейский мундир. Впрочем, пока мы пробираемся среди дворовых
сугробов, смотреть на нас особого интереса не представляет, да и некому
особенно смотреть, ибо даже ребятишки в большинстве своем еще не вернулись
из школы, а мороз так щиплет, что взрослые, не задерживаясь, бегут через
двор домой и разглядывать нас ни у кого охоты нет.
  Пока что ни в одном дворе, куда мы заходим, не обнаружили мы всех
необходимых признаков, хотя по отдельности они то и дело встречаются,
кроме, пожалуй, зеленых ворот. Главный этот признак, на который я особенно
надеялся, начинает внушать все большее недоверие. В самом деле, кто это
среди зимы будет вдруг красить ворота? Чушь какая-то!
  - Нет тут таких, что я не знаю? - сердито ворчит Егор Иванович. - Придумал
твой Леха.
  Но я все же с тайной надеждой поглядываю на каждые ворота, мимо которых мы
проходим. А вдруг? Ну, ведь всякое же бывает, в конце концов.
  Некоторые дворы мы особенно внимательно осматриваем, изучая все сараи,
подъезды, повороты, закоулки. Ничего, однако, подходящего мы так и не
обнаруживаем. И настроение у меня постепенно падает. Может быть, Леха и в
самом деле все наврал? Вполне ведь может быть.
  Вот еще один двор. Тесный, как все дворы здесь. Четырехэтажный кирпичный
дом выходит в него двумя подъездами. В глубине, за детской площадкой с
грибками, скамеечками и невысокой снежной горкой, виден ряд сараев. За
крышами окружающих двор невысоких домов виден купол Елоховской церкви. Мы
обходим двор, внимательно изучаем сарай за сараем. Нет, все там цело,
замки намертво схватили ржавые, крепкие скобы. Не тот двор, явно не тот.
Если "тот" вообще существует...
  Выбираемся в узкий, заваленный снегом переулок с одной глубокой, разбитой
колеей посередине. На кривом тротуаре, где вытоптана лишь скользкая
тропка, идти рядом нельзя. Егор Иванович идет первым, я за ним. И говорю
ему в спину, то и дело скользя и взмахивая для равновесия руками:
  - Только не пропусти чего, Егор Иванович.
  - Не бойся, не пропущу, - хрипит он, не оглядываясь.
  - Остались еще подходящие дворы?
  - А то. Их за неделю все не осмотришь. А мы с тобой и трех часов не ходим.
  - Больше трех.
  - Один черт...
  И вдруг мы одновременно останавливаемся и переглядываемся. Перед нами
залепленные снегом зеленые железные ворота. И краска как будто недавняя,
затеки возле металлических выступов свеже поблескивают. За воротами
темнеет короткий проем, и дальше виден двор. Ворота приотворены и схвачены
цепью. Пройти можно легко, даже очень полному человеку.
  Егор Иванович озадаченно разглядывает ворота и говорит:
  - Откуда они, черти, взялись? Неужто среди зимы нашлись умники, покрасили?
И ведь за снегом не видно, вон как обледенели. Все же как они мимо
внимания моего прошли, не пойму. Ну, ну...
  Он с досадой качает головой.
  - Что ж, зайдем? - спрашиваю я.
  - Сто раз тут был, - сокрушенно продолжает Егор Иванович, явно не слыша
моего вопроса. - Форменным образом сто раз. Квартирная кража тут два дня
назад случилась. Ну, подумай. А ворота мне и ни к чему. Стареть стал,
ей-богу, стареть.
  - Давай зайдем, - снова предлагаю я.
  - Ясное дело, зайдем, - торопливо соглашается пристыженный Егор Иванович.
  - А как же? Непременно зайдем. Ах ты боже мой...
  Мы легко протискиваемся в воротную щель, минуем полутемную подворотню и
выходим во двор. Он, как и все дворы в этой старой части города, невелик и
причудлив по своей конфигурации, с какими-то выступами, узкими проходами,
тупиками, сараями, глухими кирпичными брандмауэрами соседних невысоких
домов. Но один из домов, старый, пятиэтажный, выходит во двор своим
единственным широким подъездом. Серый фасад украшен какими-то лепными
изображениями. Непривычно большие окна схвачены причудливым переплетом рам.
  В тесном дворе, возле трех или четырех могучих кривых деревьев, все же
разместилась скромная детская площадка. Возле снежной горки возятся двое
ребятишек в одинаковых шубках и шарфах, отнимая друг у друга санки. Рядом,
на скамеечке, сидит закутанная в платок женщина и читает книгу, не обращая
внимания на ребячий обиженный визг.
  Мы медленно обходим двор. Я отмечаю про себя пока что и старый пятиэтажный
дом с его подъездом, и то, что с этого двора прекрасно виден недалекий
купол Елоховской церкви, а также... впрочем, к сараям надо подойти
поближе. Всего их четыре. Нет, пять. Стоят они неровным рядом возле глухой
кирпичной стены какого-то дома, выходящего фасадом в соседний двор. Один
сарай повыше, другой шире, третий выступает вперед. На всех, конечно,
висят замки, один прямо-таки пудовый, старинный, словно от купеческих
лабазов оставшийся.
  Подходим ближе, и я убеждаюсь, что на всех сараях замки на месте и скобы
тоже и взламывать их никто как будто не собирался.
  - М-да, - качает головой Егор Иванович. - Скажи на милость. Вроде бы все
сошлось, а вот на тебе, замочки, видать, целы...
  Но в тоне его я не улавливаю никакой досады, наоборот, в нем сквозит даже
некоторое облегчение. Я Егора Ивановича, конечно, вполне понимаю. Но...
Леха не мог придумать такой двор, с этими зелеными воротами, церковью,
сараями... Не мог. Тут я убежден.
  Я подхожу к крайнему из сараев и с силой дергаю замок. Еще раз. Потом
пытаюсь его выкрутить, повернуть. Все напрасно. Замок держит надежно.
Тогда я перехожу к следующему сараю. Хватаюсь за замок. То же самое. Как я
ни стараюсь, замок остается на месте. И третий сарай оказывается запертым
так же крепко. Но четвертый...
  Тот самый громадный, поистине амбарный замок, который я заметил еще
издали, вдруг под легким нажимом вместе с одной из петель отваливается в
сторону. Я на секунду даже застываю от неожиданности и стараюсь унять
волнение. Егор Иванович за моей спиной тихо ойкает. Я оглядываюсь и как
можно спокойнее говорю:
  - Оставайся, Егор Иванович. Обожди тут. Поохраняй. А я, пожалуй, пойду
позвоню.
  - Не сомневаешься, выходит? - упавшим голосом спрашивает он.
  - Не сомневаюсь, - говорю я и иду звонить.
  ...Через полчаса двор наполняется людьми. Дежурная оперативная группа
нашего управления, следователь прокуратуры, ребята из районного отделения,
понятые. Поодаль толпятся жильцы соседних домов и, конечно, вездесущие
мальчишки, которых загадочный телеграф созвал, кажется, со всей округи. Их
внимание больше всего привлекает наш огромный красавец Марс, он сидит
смирно возле проводника, вывалив набок красный язык и щурясь от солнца.
Кажется, и он понимает, что вряд ли ему тут будет работа, события
разыгрались три дня назад, и все следы давно, конечно, утеряны.
  Тем временем мы открываем дверь сарая и, светя фонарями, начинаем осмотр.
И наконец, в углу, за грудой досок, я обнаруживаю тело. Человек лежит в
неестественной позе, с задранной брючиной, подвернув обе руки под себя. Он
в расстегнутом зимнем пальто, без шапки. Синее, в пятнах лицо,
остекленевшие глаза, черные волосы прилипли к мраморно-белому, в прожилках
лбу. Фотограф делает нужные снимки, затем тело выносят на середину сарая,
над ним нагибается врач, рассматривает что-то, потом безнадежно машет
рукой и говорит следователю:
  - Видите сами. Два удара ножом. И мгновенный летальный исход. Завтра
получите подробное заключение. Можно увезти?
  - Минуту еще, - говорит следователь и оборачивается ко мне: - Осмотрите,
Виталий, его одежду. Внимательно только. Я сейчас протокол закончу.
  Да, его не ограбили. Все оказывается на месте - бумажник, кошелек, часы,
всякая карманная мелочь. Я все это передаю подошедшему снова следователю.
Убитому на вид лет сорок пять, сквозь черные волосы уже проглядывает
лысина, смуглое лицо, одет добротно, дорогой меховой воротник на модном
пальто, красивый темный костюм, сорочка, галстук, ботинки - все дорогое,
все самое модное. Куда он собирался, этот человек в тот вечер? На прием? В
гости? В театр? За что его убили? Кто велел это сделать? Как всегда,
тысяча вопросов окружает нас в этот момент. И ведь симпатичное лицо.
Впрочем, было симпатичным. Нет, невозможно смириться с убийством в мирное
время, в мирном городе...
  - Какое странное имя, - говорит следователь, рассматривая бумаги убитого.
  - Гвимар. Слыхали такое имя когда-нибудь? Гвимар Иванович Семанский.
  Действительно странное имя. Испанское, что ли? Откуда оно у русского
человека может взяться? Кто были родители, давшие такое странное имя? Кто
был сам этот человек? Да, это сейчас главный вопрос.
  Тем временем тело увозят в морг. Все документы остаются у следователя.
Эксперт и оперативники заканчивают осмотр сарая. К сожалению, он н