и себя
здесь тоже считают все. Как в медицине, на что так часто жалуется моя
матушка. Словом, выдать себя за учителя, мне кажется, не представит
большого труда. В крайнем случае, за не очень знающего и опытного, пусть,
я не тщеславен.
  Короче говоря, весь день у меня уходит на организационные дела.
  Два раза за этот день приходится связываться и с горотделом в Тепловодске,
уточнять с товарищами детали моего приезда. Нашим работникам там
предстоит, кроме всего прочего, нелегкая задача в один день
"организовать", причем отнюдь не от своего имени, путевку в нужный нам
санаторий.
  На вечер у меня остается еще визит в больницу к Игорю, и, конечно, надо
еще заскочить к Светке.
  Завтра я уже лечу, и на завтра оставлять дела не приходится. Разве только
утром собрать свой портфель или чемодан. Я-то, конечно, привык к портфелю,
но в руках курортника портфель будет выглядеть странно. Да и вещей следует
взять побольше. И купить кое-какие мелочи в дорогу тоже надо. Не говоря
уже о выписке командировки, получении денег, билета и прочих хлопотах.
  Тем не менее телефонный звонок в конце дня застает меня на месте. Звонит,
к моему удивлению, не кто иной, как Меншутин.
  - Здравствуйте, Станислав Христофорович, - говорю я как можно приветливее.
  - Чем могу быть полезен?
  - Полезен? - негодующе переспрашивает Меншутин. - Вы меня просто
удивляете, уважаемый Виталий Павлович. У нас несчастье, понимаете? Я
должен вас видеть.
  - Что случилось?
  - Как - что случилось? А Вера? Да мы тут все с ума сходим! И в этом смысле
мы вам хотим быть полезными. Короче, приезжайте. Надо увидеться.
  Последние слова он произносит уже почти с командирской интонацией.
  - Хорошо, - скрепя сердце соглашаюсь я. - Буду у вас через час. Устроит?
  - Да, да. Прошу.
  Как не с руки мне этот визит! Еще не все дела сделаны, не обо всем
договорено, да и в больницу к Игорю я теперь рискую опоздать. Но меня
насторожил тон Меншутина, его непременное желание меня повидать. Кажется,
они там узнали что-то весьма существенное. Это ведь вполне возможно. И
тогда, не ровен час, полетит моя командировка, если, скажем, нужный мне
человек появился в Москве или совсем в другом, неожиданном месте. Да, вот
будет номер!
  Все эти мысли приходят мне в голову уже по дороге в министерство.
  Станислав Христофорович, как всегда, самоуверенный и галантный,
раскланивается со мной, важно выпятив нижнюю губу и красуясь своей
импозантной фигурой в отлично сшитом костюме, с неизменным уголком
платочка в верхнем кармашке пиджака и модным, ярким галстуком.
  - Прошу, прошу, - широким жестом приглашает он меня к журнальному столику
со знакомой уже хрустальной пепельницей, возле которой я вижу пеструю
пачку заграничных сигарет, изящную зажигалку и начатую бутылку "Боржоми".
  Несмотря на бодрый и деловой вид Меншутина, я замечаю следы усталости и
волнений на его холеном, слегка одутловатом лице. В черных запавших
глазах, под которыми взбухли синеватые мешочки, мелькает тревога.
  Мы усаживаемся в мягкие кресла, закуриваем, и Меншутин обращается ко мне:
  - Ну-с, Виталий Павлович, прежде всего расскажите, что вами, так сказать,
достигнуто. Каковы, короче говоря, успехи следствия. Или все еще топчетесь
на месте?
  Тон у него деловой, требовательный, а под конец и несколько даже
иронический.
  Меня подмывает ответить резкостью, и я еле сдерживаю себя. Однако ответ
получается все же не очень-то добродушный.
  - В сжатой форме, - говорю я, - могу доложить, что расследование
продвигается довольно успешно. Хотя до конца нам еще далековато. Так что
вашу помощь примем с благодарностью.
  - Да, да, - нетерпеливо кивает Меншутин и испытующе смотрит на меня. - Но
скажите, чего именно вы достигли? - Он откашливается, морщась, гасит
сигарету и с обычным своим апломбом заключает: - Тут безусловно убийство.
Учтите.
  Я качаю головой.
  - Это еще рано утверждать, Станислав Христофорович.
  - Но позвольте! - возмущенно восклицает Меншутин. - Позвольте! Уже почти
две недели идет следствие, а вы не решили даже такого элементарного
вопроса! Куда это годится! Нет, Виталий Павлович, извините меня, но так
работать нельзя. Наш коллектив взволнован. Он ждет от вас ответа: что
случилось, в конце концов? Молодая, в общем здоровая, жизнерадостная
девушка с нормальной психикой не может покончить с собой! В наших условиях
к этому нет и не может быть оснований! Это-то вы, надеюсь, понимаете?
Значит, произошло убийство. Это же логично! Надо только уметь рассуждать.
Ну, а убийство может произойти по разным причинам. Давайте же разберем эти
причины. Я готов вам помочь.
  На минуту мне изменяет выдержка. Эта менторская речь может кого угодно
вывести из себя.
  - Нет, Станислав Христофорович, - довольно резко отвечаю я. - Разбором
причин мы с вами заниматься не будем. Этим мы занимаемся на наших
служебных совещаниях.
  - Профессиональные секреты? - иронически осведомляется Меншутин. - А связь
с народом? А поддержка населения, опора на общественность? Это, я полагаю,
не пустые слова, уважаемый Виталий Павлович? - И уже другим,
безапелляционным тоном он заявляет: - Я вижу, вам просто трудно. Давайте
встретимся с вашим руководством, потребуем помощи.
  - Это тоже излишне, - сухо говорю я. - Вот вы, кажется, собрались сообщить
мне что-то новое и важное. Так я вас понял, по крайней мере. Прошу вас,
сообщите. Это будет настоящей помощью.
  - К чему вам новые факты, когда вы и старые факты никак не можете
правильно истолковать? - снисходительно усмехается Меншутин.
  Меня охватывает негодование. Значит, он пригласил меня, оторвал от всех
дел только для того, чтобы дать свои бесценные указания и советы? Какая
все-таки наглость и какая безграничная самоуверенность! Эх, попадись такой
Кузьмичу! И я, скрывая свои коварные замыслы, говорю Меншутину:
  - Вы можете, если хотите, связаться с моим руководством.
  - Давайте, давайте, - охотно соглашается Меншутин. - Это, между прочим, в
ваших интересах тоже.
  Я невозмутимо диктую ему фамилию Кузьмича, его звание, должность и номер
телефона. Эта невозмутимость мне нелегко дается. Как мне хочется на
прощание сказать хоть часть того, что я о нем думаю. Невозможно. Он может
говорить, что хочет, я лишен такого удовольствия. Это еще одна особенность
нашей работы. И я заставляю себя проститься с Меншутиным максимально
любезно.
  Впереди у меня еще уйма дел.
  Мне очень не хочется уезжать, не объяснившись с Кузьмичом. Я хочу уехать
спокойно, с ощущением надежного тыла за спиной. Без этого я еще ни разу не
уезжал. И тылом нашим всегда был Кузьмич. Что с ним произошло? Мне не с
кем посоветоваться. Единственный человек, от которого у меня нет секретов,
который все поймет, - это мой друг Игорь Откаленко. Но он в больнице, он
серьезно ранен, и я не собираюсь и не должен говорить ему о случившемся.
  Вещи свои я укладываю уже поздно ночью. И спать мне остается часа четыре.

  Недавно мы с Игорем прикинули, сколько мы вместе налетали за те пять лет,
что я работаю в уголовном розыске. Сам Игорь кончил юрфак и пришел сюда на
четыре года раньше. Так вот получилось, что только вместе мы уже во всяком
случае дважды облетели земной экватор. Нам это показалось тогда довольно
много.
  Сейчас я впервые лечу в командировку один, и это мне как-то непривычно.
  Ровно и мощно гудят моторы, самолет слегка вибрирует. Салон залит
солнечным светом. Глубоко под нами, как белая пена, клубятся облака.
Пассажиры кругом дремлют, читают, двое молодых лохматых ребят играют в
маленькие дорожные шахматы, фигурки с магнитиками прилипают к доске. Рядом
со мной женщина в очках непрерывно вяжет. Эта работа ее успокаивает, она
явно боится полета, наслышалась, наверное, о всяких катастрофах. Я ловлю
ее пугливый взгляд, брошенный на иллюминатор, точно она ждет опасности
откуда-то с неба, с этого синего-пресинего неба, где плавится желтое
солнце.
  А я гляжу в тот же иллюминатор и думаю о своих делах, вернее, о деле, о
сложном, запутанном пути, по которому мне приходится идти. О чем же мне
еще думать? Дорога моя петляет в потемках, и я движусь почти на ощупь.
Одна петля, вторая, третья... Сколько их впереди? Одну петлю мы уже
прошли, и она привела нас к исходной точке, путь кончился неудачей.
Правда, здесь мы раскрыли кражу, но это нисколько не приблизило нас к
решению главной задачи: что случилось с Верой? И еще на этом пути мы
потеряли товарища...
  Сейчас я движусь по второй петле. А может быть, на этот раз это не петля?
И я приду к цели? Дорога ведет меня все дальше в темноту. Впереди, еле
заметно, мерцает огонек. Это тот человек, которого я теперь ищу. Тот самый
человек Он глядит на меня с фотографии. Мне кажется, у него не очень
приятная физиономия. Впрочем, на фотографии его трудно разглядеть. Я даже
активного общественника Лапушкина в первый момент принял за него. Да, на
этом новом пути я уже познакомился с любопытными персонажами, вроде
балагура Фоменко, или сухого, молчаливого Струлиса, или того же Лапушкина.
Все они почему-то пугались нашего знакомства, и, однако, все трое
оказались непричастными к трагедии, разыгравшейся в котловане стройки.
Почему же они пугались?
  Но мне надо идти дальше, в сторону от них, к человеку на фотографии.
Кончится ли там мой путь? Да и удастся ли мне найти в темноте дорогу? Чем
больше я думаю, тем труднее представляется она мне.
  В самом деле. Людям придется вспоминать девушку, кстати говоря очень
скромную и незаметную, мелькнувшую перед ними больше года назад в толпе
других отдыхающих и больных. Мало этого, им придется еще вспомнить того,
кто за ней ухаживал, и узнать его на фотографии...
  Я вздыхаю и в который уже раз принимаюсь просматривать журнал, который
купил в киоске аэропорта. Временами я, кажется, даже дремлю. Я здорово не
выспался. И вот сейчас у меня то и дело слипаются глаза. В результате я
пропускаю момент, когда над пилотской кабиной загорается знакомая надпись:
"Не курить. Пристегнуть ремни". Ну вот. Самолет уже идет на посадку.
  Погода здесь прохладная и дождливая. Летное поле еще покрыто травой, на
деревьях возле аэропорта не опала листва, местами она лишь пожухла.
  Меня встречают. Двое молодых ребят в штатских пальто и шляпах. Я никогда
не могу объяснить, как я узнаю своих. Они ничем не выделяются в толпе, но,
как только наши глаза встречаются, мы безошибочно узнаем друг Друга.
  У меня отнимают чемодан, большой, типично курортный. Приходится отдать. Я
как-никак гость, а здесь почти Кавказ. Во всяком случае, один из моих
хозяев бесспорно кавказец, худой, поджарый, с узким, как молодой
полумесяц, лицом, горбатым носом и орлиным взглядом из-под лохматых
бровей. Зовут его Дагир, он приехал за мной из Тепловодска.
  И вот мы с ним мчимся по оживленному, неширокому шоссе. Кругом неоглядный
степной простор, и только на севере, вдали, кое-где горбятся невысокие
вершины ближайших гор. Выглядят они здесь как-то неправдоподобно, как
мамонты.
  Старенькая наша "Волга" бежит, однако, весьма бойко и даже рискует
обгонять щеголеватые частные машины.
  Тем временем Дагир вручает мне путевку и, улыбаясь, говорит:
  - Ой, как трудно достать, ты бы знал! Всего за один день. Это еще хорошо,
что ноябрь. А летом...
  Я с интересом рассматриваю путевку, где уже вписана моя фамилия.
  - Большой санаторий? - спрашиваю я.
  - Большой, большой, - смеется Дагир. - Сначала заблудишься. Потом
привыкнешь. Водичку будешь пить, ванны принимать, процедуры. Вылечат, не
бойся.
  Я тоже смеюсь. Как все здоровые люди, я весьма иронически отношусь к этим
хлопотам о собственном здоровье.
  - А Вера Топилина там лечилась в прошлом году, ты проверил?
  - Да, да. Лечилась. Я сам проверял.
  Неожиданно меня осеняет новая мысль.
  - Слушай, Дагир, - говорю я. - А что, если сделать так. Взять список всех,
кто лечился в том санатории в одно время с Верой, и проверить, нет ли
кого-нибудь из них там сейчас. Можно это сделать, как думаешь?
  - Почему нельзя? Все можно, - посерьезнев, отвечает Дагир. - Я сделаю. - И
добавляет: - Ты связь только со мной будешь держать. В горотдел не
появляйся. Запиши телефоны. Начальство, конечно, в курсе дела. Дежурные,
конечно, тоже в курсе. Твою фамилию все знают. Если вдруг срочно, а меня
нет, звони им. Все в порядке будет. Пиши.
  И я, приноравливаясь к тряске в машине, записываю в определенной
последовательности имена и телефоны. Ни фамилий, ни тем более званий и
должностей я не пишу. На всякий случай. Мало ли в чьи руки может случайно
попасть моя записная книжка.
  Мы едем уже довольно долго.
  Вот и Тепловодск. Нас встречают кварталы новостроек, аккуратные,
стандартные и все-таки веселые дома в четыре или пять этажей, новые
магазины, красивый современный кинотеатр, затейливые кафе, и всюду
концертные и театральные афиши.
  - Наш микрорайон, - поясняет Дагир.
  Я заметил, раньше во всех городах появились собственные Черемушки, теперь
их тоже всюду сменили почему-то микрорайоны.
  Сразу за новостройками начинается курортная зона города: парки, сады,
красивые здания санаториев, широкие, тихие улицы с рядами старых
раскидистых деревьев, аккуратно подстриженных кустарников и каменными
вазами с цветами. Всюду киоски с газетами, книгами, фруктами, сувенирами.
Еще кафе. И зелень, зелень кругом. Удивительно красиво.
  Подъезжаю к моему санаторию. В машине я уже один. Дагир вышел на каком-то
углу. Ему незачем вместе со мной появляться в санатории, слишком много
людей его здесь знают.
  Машина останавливается возле широкой торжественной каменной лестницы с
колоннадой, за которой видны красивые стеклянные двери. Я подхватываю свой
объемистый чемодан и прощаюсь с водителем. Тот порывается мне помочь.
  - Ну-ну, - говорю я. - Не такой уж я доходяга, между прочим.
  В просторном вестибюле меня встречает пожилая полная нянечка в белом
халате. Закинув голову, она смотрит на меня, и в глазах ее я улавливаю
удивление: этакий верзила и здоровяк приехал, видите ли, чего-то такое
лечить. Небось отхватил по блату профсоюзную даровую путевку. И мне
становится неловко под этим старушечьим взглядом.
  Меня направляют регистрироваться. Это оказывается любопытной процедурой.
  Высидев небольшую очередь из вновь прибывших и даже успев кое с кем из них
познакомиться, я попадаю в комнату регистратора. Это немолодая,
энергичная, весьма решительная особа с ярко-рыжими волосами, выбивающимися
из-под белой медицинской шапочки, и усатым, суровым лицом.
  - Ваша комната еще занята, - объявляет она мне. - Вещи сдадите в кладовку.
Ночевать пока будете в бассейне.
  - Где?.. - с изумлением переспрашиваю я.
  - Ну да. Там есть комната отдыха. Неужели в самом бассейне? Вот ведь люди.
  - А когда я попаду в свою комнату?
  - Скоро, скоро. Вам скажут. Голову потеряешь. Едут, едут... - Но тут она,
взглянув на меня, почему-то смягчается. - В общем, устроим. Не
беспокойтесь. Идите принимайте душ. К врачу вас пригласят.
  Несколько обескураженный, я снова оказываюсь в вестибюле. Неожиданно
замечаю, что довольно быстро начинаю входить в роль курортника и уже
выражаю всякие недовольства и претензии. Вот и комнату сразу не дают,
ночуй где-то в бассейне, с дороги ни переодеться, ни отдохнуть, слоняйся
целый день как неприкаянный. Вскоре, правда, выясняется, что только двое
или трое из десятка вновь прибывших чудом попали в комнаты. Это меня
как-то примиряет с возникшими неудобствами. К тому же в вестибюле среди
всяких расписаний и объявлений я неожиданно натыкаюсь на такое: "При
санатории организована служба ВНИМАНИЯ. Дежурный принимает в вестибюле
столовой с 13 ч. до 15 ч.". Ну вот. Уж на два часа внимание мне
гарантировано.
  В большой и красивой столовой я знакомлюсь с соседями по столику, это
симпатичная, молодая женщина, аспирантка из Свердловска, в щегольских
брюках с гигантским клешем, и двое пожилых, болезненного вида инженеров из
Донбасса, они два дня тоже провели в "бассейне".
  - Я вам объясню, в чем дело, - говорит один из инженеров. - У них нет
резерва. Сколько мест, столько продают и путевок. А люди болеют и
задерживаются, кто дома, а кто и у них, тут, или человек, допустим, по
другой уважительной причине позже приезжает, и ему обязаны путевку
продлить. Что же поделать? А тут другой приезжает.
  - Вы здесь уже не первый раз? - спрашиваю я.
  - Что вы! - усмехается старый инженер. - Вот мы с моим другом в один год
язву получили и вместе который уже год ее залечиваем. Который год, Яша?
  - А! - машет рукой тот. - И считать не хочется.
  - А я в первый раз здесь, - вмешивается молодая женщина. - Подруга
уговорила. Вон она за тем столиком сидит. Такая красивая, в голубой
кофточке, видите?
  Она смеется.
  - Значит, подруга ваша здесь не первый раз? - спрашиваю я.
  - Второй. Она тут в прошлом году была. Так хвалила.
  - Именно этот санаторий?
  - Ну да.
  - Она, наверное, летом была. А сейчас ноябрь.
  - Все равно, - бесшабашно машет рукой моя новая знакомая. - Главное, это
отдыхать и ни о чем не думать.
  - А это кому что, - усмехается один из инженеров. - Мне, например, главное
- подлечиться тут. Как раз на год хватает.
  - Кстати, давайте познакомимся, раз уж нас свела судьба, - предлагаю я и
обращаюсь к молодой женщине: - Не могу же я называть вас "товарищ
аспирант" или "гражданка из Свердловска"?
  - А я и этого о вас не знаю, - смеется она. - Меня зовут Рая. А подругу
мою Валя.
  Мы все представляемся друг другу, и это получается необычайно церемонно и
смешно. Вечером мы уславливаемся идти все вместе в кино.
  Так проходит первый день моей необычной командировки.
  Все-таки удивительно быстро привыкает человек к новому месту, к новому
ритму жизни, ее незнакомому распорядку, к новым людям вокруг. Проходит
день-другой, и уже кажется, что ты здесь давным-давно и все тебе уже
знакомо и даже привычно. Счастливая все-таки способность.
  Так получается у меня и в этот раз. На третий день моего пребывания в
санатории я уже полностью осваиваюсь с необычной для меня обстановкой и
даже начинаю делать кое-какие открытия.
  К этому времени, между прочим, я становлюсь обладателем небольшой уютной
комнаты с балконом, на пару с молодым и веселым шахтером из Кемерова
Виктором Богдановым. У него только что зарубцевалась страшенная язва, но
Виктор полон сочувствия ко мне, и тем смущает меня невозможно. Логика его
рассуждений предельно проста.
  - Ну хорошо, - говорит он. - Мне такая хреновина поделом. Точно. Если бы
ты столько выпил, сколько я, у тебя бы их четыре было. У меня еще порода
крепчайшая. Но ты-то вообще не пьешь, я же вижу...
  - Нет, почему же... - пытаюсь возразить я.
  Но Виктор решительно меня обрывает:
  - Это не называется пить. А тоже, понимаешь, такое страдание заработал.
  Словом, с Виктором мы подружились в первый же вечер.
  Вполне благополучно проходит у меня и первое свидание с моим лечащим
врачом, пожилой женщиной с удивительно молодыми и добрыми глазами. Я,
по-моему, очень точно описываю ей свои ощущения от недавно зарубцевавшейся
язвы желудка. Во всяком случае, я ничего не забываю из инструктажа,
который провел со мной врач нашей медчасти. И хотя моя курортная карта
авторитетно подтверждает все мною сказанное, Клавдия Филипповна - так
зовут моего лечащего врача - после весьма поверхностного, на мой взгляд,
осмотра почему-то довольно скептически отнеслась к моим жалобам.
  - Ну что ж, милый юноша, - вздыхает она и смотрит на меня своими добрыми,
в лучинках морщин глазами. - Лечитесь, коли приехали. Давайте-ка назначим
вам электрофорез через день... Вот так, - она делает запись в мою
курортную книжку. - И тоже через день будут у вас ванны. Нижние, в парке.
Талончики вам сестра выдаст. Хотя... талончиков этих у нас маловато. Да и
чего вас гонять лишний раз в парк... - Она зачеркивает свою запись в
книжечке и поднимает на меня глаза. - Попринимайте-ка кислородные у нас
тут, в корпусе. Не возражаете?
  Я чувствую себя и без того весьма неловко, а тут еще использовать
дефицитные талоны. Поэтому я эне