ет... Тем не Менее
паспорт сообщает мне домашний адрес Веры и место ее последней работы, в
одном из министерств.
  - Поехали, - говорю я Седых, захлопывая сумочку. - Быстро поехали,
покажите, где нашли.
  Я бегом спускаюсь вниз по лестнице. За спиной гремит сапогами Сизых.
  К счастью, дежурная машина на месте.
  - Меня только туда, - успокаиваю я дежурного. - Ждать не надо. Через
двадцать минут будет обратно.
  Дежурный машет рукой: поезжай, мол.
  По дороге я спрашиваю Сизых:
  - Вы эту сумочку сами нашли?
  - Не. Ребята принесли.
  - Кто именно?
  - Именно?.. - Он мучительно скребет под шапкой затылок. - Именно Федька
Чуев... а может, Серега. Да вот сейчас приедем и спросим.
  Машина наша вскоре тормозит у распахнутых ворот стройплощадки, и колеса
слегка заносит в грязном снежном месиве.
  Мы направляемся к котловану, откуда, как и вчера, торчит ажурная стрела
крана, правда занявшая уже новое положение.
  На полпути Сизых неожиданно останавливается, пристально смотрит на высокий
земляной отвал и только по одному ему известному признаку определяет:
  - Ребят там уже нет, - он кивает в сторону котлована. - Пошли в вагончик.
Выходит, значит, обед у них. Ну, и раствора, конечно, больше не везут, -
он вздыхает. - Звонить надо.
  Мы поворачиваем и бредем назад, к воротам, скользя в жидкой грязи и
стараясь обходить наиболее глубокие лужи.
  Действительно, в вагончике набилось человек пять парней в ватных брюках и
телогрейках. Один, устроившись в углу, читает какую-то рассыпающуюся
книжонку, остальные за шатким фанерным столом стучат костяшками домино.
Тут же стоят вспоротые консервные банки, белые кефирные бутылки, на куске
газеты лежат остатки хлеба и колбасная кожура.
  - Привет начальству, - говорит один из играющих, не отрывая взгляда от
костяшек на столе.
  - Федор, - строго окликает его Сизых, - ты эту штуковину нашел, сумку то
есть?
  - Черненькую-то? Мы с Серегой.
  Парень продолжает играть и отвечает небрежно, через плечо.
  - Где именно? Выдь, покажи товарищу.
  Что-то в интонации бригадира, видимо, настораживает парней. Они прерывают
игру и оборачиваются в мою сторону, с любопытством меня разглядывая.
Парень, читающий в углу, тоже отрывает глаза от книги.
  Во взгляде Федора я кроме любопытства улавливаю еще и некоторую опаску и
неприязнь. Он недовольно хмурится.
  - Обед у нас...
  - Я пойду! - торопливо восклицает паренек, читавший книжку, и вскакивает с
табуретки.
  Сизых поясняет мне:
  - Это он и есть, Серега, значит. - И оборачивается к Федору: - А ты
форменный дурень, никакой в тебе сознательности нет. Целый день вот так бы
и стучал.
  - И еще б бутылка, - с насмешливой мечтательностью говорит Федор.
  - Утонешь скоро в бутылке.
  - И вытрезвитель нынче подорожал, - язвительно добавляет кто-то. - Одни
неприятности от него.
  - А уж Катька твоя точно уйдет, - говорит Серега и хлопает Федора по
плечу, - прошлый раз еще грозила, когда за зарплатой пришла, помнишь?
  - Предложу вакансию, - подхватывает другой парень. - Такой бабе пропадать
никак нельзя.
  Видно, Федька пользуется дурной репутацией и дружков у него тут нет.
  Мы с Серегой выходим из вагончика, минуем ворота и направляемся к
котловану. На этот раз мы не забираемся на высокий земляной отвал, а
огибаем его и добираемся до пологого, выложенного неровными бетонными
плитами спуска. Идти трудно, ноги разъезжаются в жидкой грязи из снега,
воды и глины. В самом котловане к этому прибавляется еще и битый кирпич.
  Сергей уверенно пробирается среди наваленных бетонных плит, огибает грузно
осевший, словно уснувший кран и в дальнем конце котлована подводит меня к
груде кирпича.
  - Вот тут мы ее и нашли, - говорит Сергей и смотрит на меня веселыми и
любопытными глазами, двумя серыми плошками, освещающими узкое, совсем
мальчишечье лицо с нежным золотистым пушком на щеках.
  Я внимательно оглядываю место, указанное мне Сергеем. Далековато, однако,
оказалась эта сумочка от своей хозяйки. Совершенно очевидно, что при
падении девушки в котлован сумка не могла отлететь сюда, для этого ей надо
было, кроме всего прочего, перепрыгнуть по пути через кран. Следовательно,
кто-то ее сюда забросил, специально забросил, подальше от трупа. А Точнее
даже, не забросил, а запрятал, вон туда, в щель между кирпичами. Но при
этом оставил в сумочке паспорт, профсоюзный билет, всякие женские пустяки
вроде пудреницы и губной помады и даже кошелек, а в нем какая-то Мелочь.
Тем самым как будто бы подтверждается версия убийства, а также и тот факт,
что ограбления тут не было. И все же полной уверенности у меня по-прежнему
нет.
  - Скажи, Сергей, ты позавчера был на работе?
  - Позавчера? Это, значит, во вторник? Был, конечно.
  - Помнишь этот день?
  - А чего его помнить? День как день.
  - Ну да, - смеюсь я. - Кран сломан, раствора нет. Можно весь день в домино
стучать.
  - К вашему сведению, я этими глупостями не занимаюсь, - сухо отрезает
Сергей. - У меня других дел хватает.
  - Ладно. Не обижайся. Лучше вот что вспомни: когда ты ушел в тот день
домой? Это очень важно.
  - Когда ушел? Сейчас...
  Сосредоточившись, Сергей мгновенно забывает об обиде. Нет, он определенно
славный парень.
  - Мне в тот день к матери на работу надо было заехать, - припоминает между
тем Сергей. - Взять деньги, отвезти к дяде Вове. У матери я был, кажется,
в шесть, потому что к дяде Вове приехал в семь, как раз хоккей начинался.
Мы его посмотрели, я чаю выпил и домой приехал часов в одиннадцать. Точно,
не раньше, потому что еще по дороге заезжал... Все правильно. - И уже
громко объявляет: - Выходит, отсюда я часов в пять ушел. Вообще-то можно
было бы и раньше, все равно не работали, да зачитался, тепло у нас там...
  - И в свою очередь спрашивает: - А вы, значит, из милиции?
  - Ага.
  - Из уголовного розыска?
  - Именно.
  - Насчет этого дела? - Он, хмурясь, кивает в ту сторону, где был обнаружен
труп девушки.
  - Да, насчет того дела.
  - И расспрашивать не полагается?
  Я не выдерживаю и улыбаюсь.
  - Не полагается.
  Сергей, запрокинув голову, смотрит на меня с таким жадным любопытством,
что мне становится неловко. Наверное, начитался о нас всяких книг. В этих
книгах обычно много преувеличений, и все там выглядит слишком уж героично
и необыкновенно.
  И, как бы отвечая на мои мысли, Сергей хлопает себя по карману и весело
объявляет:
  - Вот про вас книжку читаю. Во книга! Сегодня отдать надо.
  Я улыбаюсь.
  - К нам поступить не надумал?
  - Не. Лучше про вас читать. А у меня интерес к технике. И отчасти к науке.
А в вашей работе я... Слушайте, - вдруг возбужденно прерывает он сам себя,
- а ведь я в тот вечер еще раз здесь был. Ну, конечно.
  - Когда? - невольно настораживаюсь я.
  - Ну, часов в пол-одиннадцатого. Вы понимаете, - торопливо продолжает
Сергей. - Я же тут недалеко живу. Ну, считай, рядом. Меня начальник
участка потому сюда и прислал. Я ж еще вечером в школе рабочей молодежи
учусь. Так чтоб мне меньше времени на дорогу тратить. Он у нас во мужик!
Ну так вот. Я когда от дяди Вовы ехал, вспомнил, что книжку забыл, чужую.
Здесь, в вагончике нашем. Вот я по дороге домой и забежал. А замок там
висит, так он любым гвоздем открывается. Вот я, значит, и заехал. И
знаете... в общем, никакой девушки я не видел тут.
  - Ты что же, на площадку заходил?
  - Нет. Чего мне там делать? Забрал книжку и айда. Я говорю, на улице не
видел, у ворот. А в темноте у меня, между прочим, знаете какое зрение? Как
у совы. Почти инфракрасное.
  - И вообще никого не видел на улице в это время? - допытываюсь я. -
Постарайся припомнить.
  - Вообще? - Сергей задумывается и неуверенно произносит: - Двое каких-то
работяг прошли...
  - Откуда и куда?
  - Оттуда вон, - машет рукой Сергей. - Мимо, значит, вагончика и... вроде в
ворота зашли. Бутылка, я помню, у них была... - Уже уверенно добавляет: -
Точно зашли. Я теперь вспомнил.
  А я чувствую, как меня начинает охватывать знакомое волнение. Итак,
картина разыгравшихся в тот вечер событий усложняется. Появляются еще два
действующих лица, появляются именно в то время, когда эти события
развертывались. Значит, те двое или участвовали в этих событиях, или, во
всяком случае, должны были что-то видеть. Но какими бы они ни были
пьянчугами и опустившимися людьми, если бы на их глазах убивали женщину
или эта женщина кинулась бы сама в котлован, они бы, даже побоявшись
вмешаться, все-таки в этом случае прибежали бы к нам, я полагаю. И то, что
никто из них не прибежал, указывает... Впрочем, рано еще строить
предположения. Пока что надо попробовать этих двоих найти.
  - Ты их разглядел? - спрашиваю я Сергея.
  - Да вроде бы... - неуверенно отвечает он. - Вот в глаза бросилось... Ну,
как сказать?.. Ну, очень разными они мне показались, что ли. Один
низенький такой, толстый, в рваной телогрейке. Он все подпрыгивал и еле
поспевал за другим. А тот, другой, здоровый такой малый, в шляпе и... вот
не помню, чего еще на нем было.
  - А почему ты решил, что они выпивать шли?
  - Так этот-то, низенький, бутылку волок. Руки в рукава телогрейки засунул,
холодно же было, а бутылку к себе прижимал, - поясняет Сергей и
показывает, как тот парень нес бутылку.
  Мы все еще стоим в котловане, в дальнем его конце, за краном. Я почему-то
медлю отсюда уходить. Мне все время кажется, что я еще чего-то тут не
увидел, на что-то не обратил внимания и чего-то не нашел. Но ведь ребята
из отделения вчера внимательнейшим образом осмотрели котлован и ничего не
обнаружили. Как же они просмотрели сумочку? А потому, что она была
специально запрятана в груду кирпичей. И она бы могла пролежать там бог
знает сколько дней, если бы не привезли сегодня раствор и рабочие не
принялись бы за кладку фундамента. Кто же мог спрятать сумку - убийца? Да,
конечно, только убийца. Больше некому. Значит, самоубийство окончательно
отпадает? Пожалуй, что так. Но тогда какой может быть мотив этого
убийства? Насилие исключено. Грабеж? Но даже кошелек с деньгами остался в
сумке, не говоря уж о кольце и часах. Остается ревность, месть или просто
ссора. Но тогда убийцей должен быть человек, по крайней мере знакомый с
этой девушкой, а скорее даже ухаживающий за ней или даже ее возлюбленный.
Такая славная девушка, почему бы ей и не иметь возлюбленного? Но зачем ему
понадобилось прятать сумку? Чтобы не обнаружили документы? Это, между
прочим, логично. Что ж, теперь связи убитой установить будет несложно, а
следовательно, и обнаружить этого человека тоже.
  Мы с Сергеем выбираемся из котлована. Около вагончика я с ним прощаюсь.
Заходить мне туда больше нет необходимости. Я спешу вернуться к себе в
отдел, доложить обо всем Кузьмичу и начать разматывать клубок, -
оказывается, совсем не такой уж запутанный клубок.
  Установим по паспорту место работы и место жительства Веры Игнатьевны
Топилиной и через два-три дня, ну, самое большее через неделю, в
зависимости от количества знакомств у этой самой Веры Игнатьевны, я смогу
рапортовать Кузьмичу о раскрытии дела. Преступник будет разоблачен - в
этом я не сомневаюсь. Ему некуда будет деться. Я его обложу уликами. Да к
тому же не закоренелый он убийца. Тут, скорей всего, имел место аффект,
помутнение разума, приступ внезапной ярости, и сейчас этот человек,
наверное, мучается и не находит себе места.
  Мне становится удивительно легко и уверенно на душе. Я уже кажусь самому
себе эдаким асом розыска, эдаким Мегрэ, черт возьми, для которого нет
тайн, с которым советуется на равных Кузьмич, а полковник Коршунов из
министерства, мой и Игоря давний кумир, приглашает меня к себе в
помощники, инспектором по особо важным делам. Впрочем, я еще подумаю.
Таким начальником, как наш Кузьмич, тоже не бросаются, да и без Игоря
работать я не согласен. Эх, до чего же приятно мечтать в такие вот минуты!
И от этого очень трудно удержаться, когда тебя переполняет радость удачи,
грядущей удачи, так будет точнее. И я полагаю, ничего плохого в этом нет.
  ...Кузьмич, правда, воспринимает мой оптимистичный доклад сдержанно, но я
вижу, что и он доволен. Да и как может быть иначе? Вслед за тем Кузьмич
одобряет план дальнейших действий, он даже не вносит никаких изменений и
дополнений, что редко, надо сказать, случается, и отпускает меня.
  Вернувшись к себе, я прежде всего внимательно проглядываю обнаруженные в
сумочке документы. Начинаю с паспорта. По имеющимся в нем записям я тут же
узнаю адрес Веры и место ее работы. Ну-с, а что мне может сообщить ее
профсоюзный билет? На всякий случай, однако, просматриваю к его. И тут же
настораживаюсь. В первый момент я даже не могу понять отчего. И только
спустя какой-то миг понимаю, что внимание мое привлекли совсем свежие
марки членских взносов, наклеенные там, и какие-то пометки на них. Я
пристальней вглядываюсь в эти пометки и наконец догадываюсь, что это
числа, и тут оказывается, что Вера последние членские взносы уплатила в
день своей гибели. Дальше в сумочке я вижу комсомольский билет, поспешно
достаю его, раскрываю, сам еще не понимая, что именно вдруг меня
взволновало. Так и есть. Членские взносы уплачены здесь тоже в тот самый
день, последний день Вериной жизни. Но это означает...
  Однако, прежде чем делать какой-нибудь вывод, я звоню в министерство, где
работала Вера Топилина, в главную бухгалтерию, и там, перезвонив еще по
нескольким указанным мне телефонам, я наконец получаю нужную мне справку.
Да, в тот день в министерстве сотрудники получили зарплату. Получила ее и
Вера Топилина. Мало того, оказывается, она получила еще и деньги за отпуск
и со вчерашнего дня числится в отпуске. Из всего этого следует, что в
сумочке Веры находилась немалая сумма денег, около двухсот рублей. И
деньги эти пропали. Но, может быть, эти деньги спокойно лежат у нее дома?
Вряд ли. Если бы Вера, зайдя после работы домой, выложила бы деньги, то
вместе с деньгами она бы вынула оттуда и документы, которые явно каждый
день с собой не носила, ведь они еле помещаются в ее сумочке. Видимо, Вера
спешила уйти, иначе, придя домой, она бы поела. Ведь она только слегка
перекусила на работе, во время обеденного перерыва.
  Если все это так, то зачеркивается версия, которую я считал единственно
верной. Ее вытесняет другая - грабеж. И тогда изучение связей Веры нам
ничего не даст. Тогда на первый план выступают два неизвестных человека,
появившиеся поздно вечером на полутемной улице возле стройплощадки.
Впрочем, и эта версия мне уже не кажется единственной.
  Туман, сплошной туман снова затягивает трагическое событие того вечера. Я
опять ничего не могу различить сквозь него.



                                  Глава II

  "НАКОПЛЕНИЕ ТУМАНА"

  Я уже знаю, так бывает всегда, в любом более или менее сложном деле.
Вначале идет "накопление тумана". Каждый новый обнаруженный нами факт, еще
не связанный причинной и логической зависимостью с другими, в большинстве
своем пока нам неизвестными, кажется непонятным, загадочным, а порой даже
невозможным. На основании этих отрывочных и до конца не понятных фактов
опасно делать выводы и строить версии. А это всегда так соблазнительно, и,
в общем-то, естественно, даже необходимо.
  Вот и сейчас идет "накопление тумана". Самую большую порцию его мы
получаем, когда приезжаем в дом, где жила Вера Топилина, и в присутствии
понятых заходим в ее комнату. Именно заходим, ибо комната оказывается не
запертой.
  - А мы с Верочкой и никогда-то не запираем, - говорит маленькая старушка
соседка.
  Голос ее прерывается и дрожит, глаза еще красные, распухшие от слез. Она
только что горько плакала, узнав от нас о случившемся.
  - Верочка, даже когда к Нине в Подольск уезжала, и то не запирала. Это
сестра ее родная. Я вот так и думала, что она к Нине поехала. Удивлялась
только, что мне ничего не сказала. Ну, думаю, спешила небось, отпуск уж на
носу. А тут вот горюшко-то какое, беда-то какая...
  Я открываю дверь Вериной комнаты, и старушка с глухим возгласом
всплескивает руками. Мы все застываем на пороге. Всем нам ясно: комната
ограблена.
  Распахнуты створки платяного шкафа, там болтаются пустые вешалки, какие-то
вещи - кофточки, белье, полотенца - свалены на аккуратно застеленной
постели, на полу валяются книги, тоже какое-то белье, тетради, на столе
брошены, видно, выхваченные из вазы странные сухие цветы, на сдвинутых
стульях - два из них опрокинуты - брошены платья, летний плащ, пестрый, от
солнца, зонт. Да, вор торопился, но в то же время вовсе не стремился
действовать бесшумно. Значит, он забрался в комнату, когда никого в
квартире не было, но опасался, что в любой момент может кто-то прийти. В
квартире, кроме старушки и Веры, живет еще одна семья.
  Начинаем, как всегда, внимательно, по часовой стрелке, осматривать еще
одно "место происшествия", составляем подробный протокол осмотра, упоминая
каждую мелочь и описывая каждую вещь. Эксперт исследует предметы, на
которых преступник или преступники могли оставить отпечатки пальцев. Двое
сотрудников отправляются беседовать с жильцами дома и осмотреть двор, куда
выходят окна квартиры.
  Я увожу старушку соседку в ее комнату, успокаиваю как могу и приступаю к
расспросам. Но старушка не в силах отвечать. Маленькая, беспомощная, с
распущенными седыми волосами, в стареньком темно-зеленом байковом халате и
растоптанных, спадающих с ног шлепанцах, она сидит на краешке дивана,
подперев голову руками. Потом она просит накапать ей лекарство из
пузырька, стоящего на буфете, жадно выпивает его, затем трубно сморкается
и в последний раз вытирает красные от слез глаза с набрякшими, тяжелыми
веками. После этого она прячет платок в карман.
  - Полина Ивановна, - говорю я, - Веры нет уже три дня. Кто-нибудь за это
время приходил к ней?
  - Никто не приходил. Ни одна душа. Да нешто я кого-нибудь пустила бы?
  - Ну, кого-нибудь все-таки пустили бы?
  - Вот Нину, конечно, пустила бы. Она Верочки чуть постарше будет. В
прошлом году замуж вышла. Ну и к мужу-то переехала, в Подольск. Господи,
что теперь с ней будет, с Ниной! Это же надо, такое горе, такое горе...
  Она всхлипывает, и слезы снова начинают бежать по пергаментным, сухим
щекам. Я принимаюсь ее успокаивать и торопливо накапываю в рюмочку
лекарство. Но Полина Ивановна отводит мою руку, достает платок и снова
оглушительно сморкается. Я это воспринимаю как сигнал готовности к
дальнейшему разговору.
  - А звонил Вере кто-нибудь за эти дни? - спрашиваю я.
  - Кто-то звонил... - неуверенно отвечает Полина Ивановна и вздыхает. - Не
назывался только.
  - У вас в квартире четыре комнаты?
  - Ну да, четыре. По одной у нас с Верочкой. А две у Надежды. Они оба на
железной дороге работают. Сейчас вот в рейсе. И она, и Петр. Это муж ее. А
девочка сейчас, значит, в интернате, Наташа-то. Шестой год будет.
  - А знакомых Вериных вы знаете, подруг, молодых людей? - продолжаю
расспрашивать я.
  Следует все время помнить, что версии самоубийства и убийства из ревности
или мести окончательно не отброшены, хотя после того, что мы обнаружили,
вероятность их стала минимальной. Но Даже если их и отбросить
окончательно, все-таки кто-то был с Верой в тот злосчастный вечер, кто-то
безусловно знакомый, с кем она забрела на пустынную, полутемную улицу и
оказалась возле тех березок у котлована. Это или убийца, или важнейший
свидетель. Этого человека следует найти во что бы то ни стало среди,
вероятно, немалого числа Вериных поклонников и знакомых.
  - Кого же из них вы знаете, Полина Ивановна? - повторяю я свой вопрос. -
Кого из подруг, из молодых людей?
  - Кого знаю? - переспрашивает она. - Сейчас, милый, сейчас.
  Старушка достает из кармана халата круглые очки в тонкой пластмассовой
оправе и деловито укрепляет их на толстом, пористом носу, словно без очков
этих она ничего вспомнить не в состоянии, в то же время это, очевидно,
означает, что со слезами покончено надолго.
  Вслед за тем Полина Ивановна начинает медленно перечислять Вериных подруг,
которых она знает. Однако, назвав два имени, она умо