,
хотя и  не совсем четко,  характеризуют Николова.  Фигура эта становится все
более интересной.  Но вот относительно того,  куда он делся,  никаких данных
пока нет. Может быть, Валя что-нибудь откопал?
     Когда я  спешу,  мне  всегда кажется,  что троллейбус тащится немыслимо
медленно.  Меня  в  проходе стиснули так  -  часы "пик" все-таки!  -  что  и
держаться за  перекладину под  потолком необходимости нет,  при самом резком
торможении падать просто некуда. Тоже своеобразное удобство. Ростом бог меня
не обидел,  и  потому поверх всех голов я  наблюдаю за кабиной водителя и за
пассажирами, выходящими на очередной остановке.
     Совсем неожиданно я вдруг вижу далеко впереди Игоря. Неожиданно потому,
что,  по моим сведениям, он должен быть сейчас совсем в другом конце города.
Еще  более странно то,  что  рядом с  ним  я  замечаю довольно симпатичное и
смутно  мне  знакомое  личико  одной  девушки,   которую  никакие  служебные
обязанности не могут свести с  Игорем,  хотя она в  некотором смысле и  наша
коллега. Они молчат и даже смотрят в разные стороны, словно чужие. Гм... Мне
хорошо  виден  профиль  моего  друга.  Он  невозмутимо спокоен.  Впрочем,  я
достаточно изучил его лицо и в профиль,  и анфас.  Нет, Игорь не спокоен, он
хмур, насторожен и в то же время чем-то доволен. Странное состояние.
     Мне очень хочется пробраться вперед,  я даже делаю незаметное движение,
чтобы осуществить это намерение.  Но бесполезно, я зажат намертво. А слишком
суетиться,  толкать людей и  привлекать к  себе общее внимание,  в сущности,
повода нет. Постепенно и неуклонно поток людей и так приблизит меня к Игорю,
выходить-то нам на одной остановке.
     Но вскоре я вижу,  как Игорь и его спутница - безусловно спутница, хоть
они  по-прежнему  ведут  себя  как  незнакомые  люди  -  неожиданно начинают
пробираться к  выходу задолго до  остановки,  которая нужна мне.  Ну  что ж.
Увидимся с Игорем завтра, и тогда я все узнаю, конечно.
     Неожиданная встреча эта на время отвлекает меня от моих мыслей.  Но вот
наконец и моя остановка.
     Валя на месте,  как всегда,  аккуратен,  изящен и  серьезен.  Он что-то
внимательно читает за моим столом. При моем появлении Валя поднимает голову,
и  теперь видны  его  огромные голубые глаза.  Взгляд их,  однако,  строг  и
суховат,  он сразу меняет представление о  Валином характере Я знаю,  втайне
Валя  недоволен своей  чуть  женственной,  хрупкой  внешностью.  Отсюда  его
неистовое увлечение самбо и  плаванием,  отсюда и  его первые разряды в этих
видах.  Однако внешний облик его от  этого нисколько не  изменился,  он стал
лишь еще больше обманчив,  и,  конечно,  никто не  поверит,  что Валя иногда
одерживает победу даже над  Петей Шухминым,  чемпионом по  самбо московского
"Динамо".  Но истинное увлечение Вали -  это шахматы,  и  здесь тоже у  него
первый разряд.  Когда он все успевает,  для меня остается загадкой.  Правда,
семьи у него нет, и потом, как я заметил, Валя мало читает.
     - Тебе звонила Светлана, - сдержанно сообщает он.
     Петя  Шухмин  при  этом  уж   обязательно  бы   подмигнул  и   отпустил
какую-нибудь шуточку в  своем духе.  Валя же серьезен и  деликатен,  он себе
ничего лишнего в таком случае никогда не позволит.
     Я невольно смотрю на часы. Всего лишь восемь.
     - Ну что у тебя? - спрашиваю я Валю. - Какая добыча?
     Он  протягивает мне  бумагу,  которую так внимательно изучал перед моим
приходом.
     Валя жуткий педант и аккуратист.  И это иногда приносит немалую пользу,
хотя многих раздражает и смешит,  например Петю Шухмина. Последнее, впрочем,
неудивительно.  Петя даже галстук не может завязать аккуратно в тех редких и
торжественных случаях, когда он вообще вытаскивает его из кармана.
     На этот раз Валя составил целую таблицу.
     - Вот  смотри,  -  говорит он.  -  Здесь города,  с  которыми этот  тип
разговаривал,   это  продолжительность  разговора  в  минутах,   это  номера
телефонов,  которые он  там  вызывал,  дальше дни и  часы,  когда происходил
разговор. А вот это пустая пока графа, сюда я тебе завтра впишу фамилии лиц,
с которыми он говорил во всех городах.
     Ну не молодец Валя?  Иметь такого помощника одно удовольствие.  И  если
мне  нельзя  в  этом  деле  работать с  Игорем,  то  лучше  Вали  никого  не
придумаешь. У него по сравнению с Игорем есть только один недостаток, ему не
хватает  инициативы,  фантазии,  не  хватает идей  и  еще  умения  заставить
фантазировать  других.  Валя  исполнитель,  идеальный  исполнитель.  Получив
конкретное задание,  он проявит дьявольскую находчивость и дотошность, чтобы
его выполнить, но дать задание другому, продумать или, вернее, придумать всю
операцию целиком или какой-то новый путь в розыске он,  пожалуй,  не сможет.
Словом, Валя не стратег, он тактик, притом отличный тактик.
     Мы  начинаем изучать с  ним таблицу междугородных телефонных разговоров
Николова.  За  одиннадцать дней,  которые он  прожил  в  гостинице,  Николов
разговаривал с пятью городами. Тут и названные мне Виктором Одесса и Ростов,
а  также Ленинград,  Куйбышев и  неведомый Виктору да и  мне тоже городок со
странным названием Пунеж. Указав на него, Валя говорит:
     - Районный центр.
     - Очень важно знать, с кем он там говорил, - замечаю я.
     - Сделал запрос. Завтра будем знать.
     Со  всеми городами,  кроме Одессы,  разговор продолжался три минуты,  с
Одессой -  семь.  За счет разговорчивости одесситов, что ли? А вот с Пунежем
разговор занял  у  Николова всего  полторы минуты.  Рядом  с  этой  цифрой в
таблице стоит буква "с".
     - Срочный, - коротко поясняет Валя.
     Гм... Это уже интересно. Хотя срочность можно объяснить и самой простой
причиной:  скажем, в этот день Николов торопился по другим делам, а разговор
с  Пунежем состоялся в  два  часа  дня,  или,  допустим,  вообще сложно было
получить  с  этим  городком обыкновенный разговор.  И  в  то  же  время  это
означает, что разговор Николову был очень нужен, даже самый краткий.
     Я  рассказываю Вале о своих подозрениях в отношении Мушанского.  Завтра
мы покажем его Виктору.  А пока что надо сделать еще одно дело,  надо срочно
запросить все пять городов,  не  остановился ли в  какой-либо из их гостиниц
гражданин Николов Иван Харитонович и нет ли его у тех лиц, с которыми он вел
переговоры из Москвы.  Жаль,  что Валя этого сразу не сделал,  но и я, давая
ему задание, тоже не подумал о таких важных вещах.
     Все обсудив,  мы  расходимся.  Валя отправляется на  переговорный пункт
спецсвязи,  а я начинаю звонить Светке. Это, между прочим, совсем не простое
дело.  Светка страшно любит  болтать по  телефону с  подружками.  Когда  это
происходит при мне,  я не устаю поражаться обилию тем,  которые они находят.
Словом,  я  звоню  безостановочно,  когда-нибудь  Светка  должна же  сделать
перерыв.
     Вскоре мне все-таки везет, и я дозваниваюсь.
     - Витик!  -  радостно восклицает Светка.  -  Скорей  приезжай,  я  тебе
кое-что расскажу.  И вообще я жутко соскучилась.  Знаешь,  сколько я тебя не
видела? Но ты не устал?
     Нет,  я конечно, не устал. Я мгновенно натягиваю пальто, хватаю шапку и
собираюсь уже погасить в  комнате свет,  как вдруг замечаю неубранную бумагу
на столе. Это Валина таблица.
     Ничего не  поделаешь,  придется задержаться.  Я  спешу достать из сейфа
тонкую папку  с  делом Николова и  так  порывисто раскрываю ее,  что  оттуда
вылетает маленький листок бумаги и,  кружась,  падает на пол.  Я сразу узнаю
непонятные расчеты Николова,  хотя листок падает цифрами вниз.  Я наклоняюсь
за  ним и  внезапно вижу на  обратной его стороне какие-то неясные,  путаные
линии.
     Это меня так заинтересовывает,  что я, в пальто и в шапке, подсаживаюсь
к  письменному столу и зажигаю лампу.  Но,  как только я придвигаю ее ближе,
линии на листке исчезают.  И  тогда я  догадываюсь,  что это оттиск какой-то
записи на предыдущем листке,  ведь тот,  который я  держу в руке,  вырван из
записной книжки, у него неровно лохматится только один край.
     Тогда я  отодвигаю настольную лампу как можно дальше,  гашу яркую лампу
под потолком,  и теперь в косых лучах света довольно отчетливо проступают...
буквы!
     И вот я с трудом, правда, но все же разбираю оттиск какой-то записки. Я
даже  выписываю на  чистый лист бумаги отдельные,  угаданные мною слова.  Их
немного,  их  всего  четыре.  Но  смысл,  странный  и  жутковатый смысл  их,
постепенно доходит до  меня.  Я  торопливо смотрю на  часы.  Поздно!  Поздно
мчаться в  научно-технический отдел управления,  где специалисты прочтут всю
записку,   от  начала  до  конца.   Кузьмич  тоже  уехал  уже.  Значит,  все
откладывается до завтра.
     Да  в  цепи розыска появился ток,  теперь она  под напряжением.  Теперь
розыск,  как  мне  кажется,  приобретает  ее  только  смысл,  но  и  прямую,
неотложную необходимость.  И  Я  с  необычной бережностью укладываю бумаги в
папку и  запираю ее  в  сейф.  При этом я  замечаю,  как от волнения у  меня
чуть-чуть дрожат руки А  перед глазами все  еще стоят выписанные мною слова:
"...сволочью... кончат... соберутся все".


                                Глава II
                      ВСЕ, КТО НАМ НУЖЕН, ИСЧЕЗЛИ

     И   вот  я  снова  на  улице.   Погода  совсем  не  кажется  мне  такой
отвратительной,  как  два часа назад,  хотя пронизывающий ветер больно сечет
лицо мокрым, даже каким-то остекленевшим снегом.
     Вскакиваю в  троллейбус,  теперь уже полупустой,  и  удобно устраиваюсь
около окна.  Проклятый троллейбус, конечно же, ползет черепашьим шагом, хотя
теперь,  когда  кончились  часы  "пик",  он,  кажется,  мог  бы  двигаться и
побыстрее.  Счастье еще,  что  мне  не  надо делать пересадок и  остановка у
Светкиного дома.
     Дверь мне открывает ее мама,  Анна Михайловна.  Они живут вдвоем,  отец
Светкин умер давно,  когда Светка была еще совсем маленькая.  Потом, правда,
был отчим,  но недолго. В общем, не сложилась жизнь у Анны Михайловны, и это
несправедливо, потому что она чудесная женщина.
     И  ее все любят,  ее просто нельзя не любить,  столько в  ней доброты и
жизнерадостности,  хотя она далеко не здоровый человек, болезненно полная, с
больными отекшими ногами, а сердце то и дело сдает. Папа ей не раз предлагал
лечь к нему в клинику,  но Анна Михайловна только отмахивается. Я ни разу не
слышал,  чтобы она на что-нибудь жаловалась и у кого-нибудь лечилась. Просто
возмутительная беспечность. Но поделать с ней ничего невозможно.
     Зато она  непрерывно волнуется за  всех окружающих.  По  любому поводу.
Когда Света,  например, задерживается на работе, Анна Михайловна звонит мне,
тоже,  конечно,  на работу и  шутливым тоном спрашивает:  "Витик,  можно уже
начинать волноваться?" Но, как известно, в каждой шутке лишь доля шутки. Я в
таких случаях решительно говорю:  "Рано. Позвоню, когда надо начинать". Хотя
прекрасно  знаю,   что  через  пять  минут  Анна  Михайловна,  ее  выдержав,
отправится встречать Светку на улицу. В любую погоду. Такой уж она человек.
     Светка  обожает  ее.   И  я,  между  прочим,  тоже.  Кажется,  она  мне
понравилась даже раньше,  чем Светка.  По крайней мере, так утверждает мама,
вспоминая,  как я первое время рассказывал об этом семействе. Еще тогда она,
смеясь,  спрашивала: "Ты, собственно говоря, за кем там ухаживаешь?" Словом,
дай бог всем такую тещу, какая будет у меня.
     - Ну вот и Витик! - восклицает Анна Михайловна, закрывая за мной дверь.
- Иди скорей мой руки, мы ждем тебя с ужином.
     Тут я уже чувствую мамины интонации.  Они,  кстати,  удивительно быстро
сдружились и,  по-моему,  кое-что переняли друг от друга.  У мамы, например,
начали прорываться какие-то совершенно бесшабашные нотки.
     Светка,  конечно,  болтает по  телефону.  Услышав,  что я  пришел,  она
бросает трубку  и  выбегает ко  мне.  Анна  Михайловна тактично удаляется на
кухню и оттуда кричит:
     - Света,  отпусти Витика,  он  голодный!  Хватит,  хватит,  еще успеете
нацеловаться! Век как будто не виделись!
     За  ужином  Светка  смотрит  на  меня  загадочно  и  тревожно  и  вдруг
объявляет:
     - Ты знаешь, Алла собирается уходить от Игоря.
     Я усмехаюсь.
     - Она уже сто раз собиралась. Так он ее и отпустит, как же.
     - Нет,  нет,  -  трясет головой Светка.  -  На  этот раз  все абсолютно
серьезно.  -  И,  сделав паузу,  многозначительно добавляет: - Вчера от него
пахло чужими духами, представляешь? И на щеке была губная помада.
     - Что-о? - изумляюсь я. - Какие еще духи и помада?
     - Чепуха! - безапелляционно говорит Анна Михайловна. - Алле уже черт те
что кажется.
     - Вот именно, - поддерживаю я. - И помаду какую-то еще выдумала.
     Меня  разбирает смех.  Светка машинально убирает со  лба  свою  упрямую
прядку.  Тут  я  снова вспоминаю сегодняшнюю встречу с  Игорем и  в  сердцах
добавляю:
     - При такой сумасшедшей жене фонарные столбы будешь целовать, не только
женщин.
     - Ты слышишь, мама, что он говорит?
     Светка обиженно надувает губы,  но  при этом в  глазах ее прыгают такие
бесенята, что я невольно улыбаюсь.
     - А!  Правильно говорит, - машет рукой Анна Михайловна. - И ты, смотри,
не будь такой дурой. А то мы с Витиком от тебя оба сбежим.
     Я  засиживаюсь допоздна.  Мне  так  не  хочется уходить!  И  Светке  не
хочется, чтобы я уходил, это точно.
     В  конце концов,  свадьба и  все прочее -  это же  чистая формальность,
думаю я.  Почему бы... Я смотрю в Светкины лукавые глаза и вздыхаю. А Светка
смеется...  Анна  Михайловна делает вид,  что  ничего не  замечает.  Но  мне
кажется, что она готова сама предложить мне остаться. Она такая.
     Потом мы со Светкой еще долго, обнявшись, шепчемся в передней.

     Утром я  появляюсь на работу в приподнятом настроении.  Игорь уже сидит
за своим столом,  уткнувшись в  какую-то бумагу.  Вид у него невыспавшийся и
угрюмый.  Представляю, какая ему была вчера выволочка. Он еле здоровается со
мной, словно и я чем-то причастен к его неприятностям.
     - Слушай,  старик,  -  говорю  я,  пытаясь его  хоть  немного отвлечь и
рассмешить, - ты знаешь, что от тебя пахнет чужими духами, оказывается?
     - Иди к черту, - мрачно советует Игорь.
     - Ну, ну. Зачем же так? - миролюбиво возражаю я.
     В этот момент в комнату заходит Валя Денисов.
     Он, как всегда, невозмутимо и учтиво здоровается, потом протягивает мне
уже знакомую таблицу. Я замечаю, что пустая вчера вечером графа сейчас почти
вся заполнена.  Но  я  не  успеваю ее  просмотреть,  у  меня на столе звонит
телефон.
     - Товарища Лосева можно? - просит незнакомый женский голос.
     - Слушаю вас.
     - Это  Екатерина  Осиповна  говорит...   Вы  у  нас  вчера  были...   в
гостинице...
     - Да, да! Слушаю вас, Екатерина Осиповна. Здравствуйте.
     - Тут  письмо  пришло...  Ну  этому...  который уехал...  Вообще-то  мы
переслать обязаны...  но я все-таки вам раньше...  вы же интересовались... -
сбивчиво говорит она.
     - Правильно, - отвечаю. - Мы получим разрешение прокурора и возьмем это
письмо. Вы его не отсылайте.
     Итак, рабочий день начался, обычный наш рабочий день.
     Валя  едет  за  письмом.  Кроме  того,  он  везет  особый пакет  в  наш
научно-технический отдел.  Там прочтут оттиск записки,  полный ее текст. А я
звоню нашему следователю Саше Грачеву, ведущему дело Мушанского.
     После этого я  успеваю посмотреть новые записи в таблице Вали Денисова.
Там  указаны фамилии,  адреса и  даже  места работы собеседников Николова из
четырех городов,  не  хватает только  абонента из  неизвестного мне  городка
Пунежа. Четверо же установленных людей весьма интересны.
     Однако  свои   размышления  мне   приходится  прервать,   ибо   сначала
возвращается Валя.  Он  не  успевает даже передать мне письмо,  полученное в
гостинице,  что-то  при  этом  сообщить,  как  дверь снова распахивается,  и
появляется футбольный тренер Виктор Сбокий. Я звоню Саше Грачеву, после чего
инструктирую Виктора. Опознание Мушанского мы решили провести официально, по
всей форме.
     И  вот  в  одной  из  комнат вдоль стены выстраиваются четыре человека,
среди  которых  и  Мушанский.  Все  четверо приблизительно одного  возраста,
роста,  сложения,  все,  как  и  Мушанский,  без бороды и  усов,  без очков,
темноволосые.  Тут  же  присутствуют и  двое понятых -  случайные посетители
отдела, у которых нашлось время ненадолго задержаться.
     Мушанский,  как  мне кажется,  обеспокоен предстоящей процедурой,  хотя
внешне это  не  особенно бросается в  глаза,  он  насторожен и  едва заметно
хмурится. Когда все наконец готово, мы просим зайти Виктора.
     Он  пристально вглядывается в  стоящих  у  стены  людей.  Я  сгораю  от
нетерпения,  стараясь ничем,  конечно,  этого  не  показать.  Минуту  длится
напряженная тишина,  и  наконец  Виктор,  насладившись всеобщим  вниманием к
своей особе, с усмешкой произносит:
     - Узнаю вот этого гражданина.
     И указывает на Мушанского. Тот равнодушно пожимает плечами.
     - Могли бы и побыстрее, - говорит он. - Я, например, вас сразу узнал.
     Вскоре процедура опознания заканчивается,  и  я  предлагаю Саше Грачеву
допросить Мушанского по этому эпизоду. Однако Мушанский неожиданно заявляет:
     - Возражаю. Устал и время обедать.
     Но я прекрасно понимаю,  почему он возражает. Дело тут не в усталости и
не в обеде.  Просто ему,  видимо,  надо обдумать возникшую ситуацию, которая
имеет для него,  очевидно,  какое-то значение. Ну что ж, пусть обдумывает. И
Саша Грачев вызывает конвой. Мы с Валей возвращаемся к себе.
     Прежде чем вскрыть конверт и прочесть письмо, я спрашиваю Валю:
     - Ты что хотел мне сказать?
     - В  гостиницу опять приходил тот человек,  которому Екатерина Осиповна
давала сердечные капли. Помнишь?
     - Конечно. И что же?
     - Екатерина Осиповна сообщила ему о  письме.  Он предложил свои услуги,
чтобы переправить его  Николову.  Екатерина Осиповна ответила,  что они сами
его отправят. И тогда он предложил за письмо... сто рублей. Представляешь?
     На какой-то миг Валю даже покидает его обычная невозмутимость.
     Я достаю конверт.  Обратного адреса на нем нет. Почтовый штемпель места
отправления неразборчив.  Приходится  прибегнуть  к  лупе.  И  мы  с  трудом
разбираем название города. Это уже что-то новое.
     - М-да...
     Я  качаю  головой  и  с  обычными  предосторожностями вскрываю конверт.
Письмо оказывается коротким и непонятным.
     "Привет! Хорошо, что ты мне сообщил, где остановился. Письмо мое должно
тебя застать.  Ты очень нужен.  Тетя опасно заболела.  Не знаю,  что делать.
Дядя Петя".
     - Знаем мы этих тетей, - желчно замечает Валя.
     - В том-то и дело, что мы их не знаем, - возражаю я. - И вообще их, как
правило, не существует.
     - Вот именно, - подтверждает Валя. - Запросим и этот город?
     - Придется.
     Я  с  сомнением качаю головой.  Этот город не вызывает у меня почему-то
доверия.  Валя  предполагает,  что  Николов скорей всего уехал к  дяде Пете,
который без него не знает, что делать. Но мне это кажется сомнительным. Ведь
письмо  не  застало  Николова.   И  отправлено  оно  всего  три  дня  назад,
следовательно,  только тогда и  возникла необходимость в его приезде и "тетя
заболела" только тогда.
     Я  внимательно перечитываю последнюю графу в Валиной таблице.  С кем же
разговаривал Николов?  В  Одессе  -  с  некой  Галиной  Остаповной Кочергой,
продавщицей комиссионного магазина.  В  Ростове  -  с  Леонидом Васильевичем
Палатовым,   начальником   отдела   капитального  строительства  завода.   В
Ленинграде - с Орестом Антоновичем Сокольским, заместителем директора одного
из промторгов,  в Куйбышеве -  с Олегом Ивановичем Клячко,  врачом городской
поликлиники.  А вот в маленьком неведомом Пунеже срочный и короткий разговор
произошел  неизвестно  с  кем,  на  междугородной станции  абонент  оказался
почему-то  нео