кая это работа.  Впрочем,  нет.  Он же "гастролер". Это
почти доказано.  Но только "почти". Кроме того, там тоже могут проживать его
"связи". Нет, лучше пока об этом не думать. И заниматься Плющихой.
     К концу дня мы нападаем еще на одну интересную личность.
     Между прочим,  я себя ловлю на том, что совершенно не думаю о загадочно
исчезнувшем Николове.  Это  скорее всего  какая-то  защитная реакция,  чтобы
голова окончательно не пошла кругом.  Ну и еще привычка сосредоточиваться на
одном,  конкретном деле,  которое тебе поручено.  У  нас это особенно важно,
потому что мы  все время получаем массу интереснейших сведений,  не  имеющих
прямого отношения к делу, которым занимаемся. Как с этим Николовым. Все, что
его касается, очень интересно. Но тут мне пока ничего не поручено.
     Так  вот  насчет той  личности.  Это старый мужской портной по  фамилии
Худыш,  Семен  Парфентьевич.  Он  работает в  ателье  и  пользуется огромной
популярностью.  Шьет он и дома,  и дерет с клиентов немилосердно. Нелегально
шьет,  но,  кроме того,  кажется, еще и... перешивает. А это уже значительно
интереснее.
     Живет Семен Парфентьевич с женой в отдельной квартире. Внешность у него
английского лорда,  по меньшей мере.  Длинное холеное розовое лицо с орлиным
носом,     седые    бачки,     надменно    поджатые    губы     и     взгляд
невозмутимо-высокомерный.  Одет всегда с  иголочки и  вообще очень за  собой
следит.  Он  большой театрал.  Жена,  Элеонора Михайловна,  лет на  тридцать
моложе его и нигде не работает.  Учится в какой-то театральной студии. У нее
новенький "Запорожец",  и сама она очень эффектная дамочка,  весьма, кстати,
общительная.
     Но все это было бы еще полбеды,  если бы не круг их знакомых. Первичные
данные о некоторых из них нас насторожили. И что самое интересное, среди них
появляется человек, как будто похожий на Мушанского. Вообще-то говоря, среда
эта  для  него  весьма  подходящая.  То  же  несоответствие между  формой  и
содержанием.  Внешне  все  там  выглядит вполне благопристойно,  красиво,  с
эдакой тягой к искусству. А внутри все нечисто, все подозрительно.
     Но  для нас сейчас главное -  это установить,  появляется там Мушанский
или нет.  Приблизительные данные нас,  как вы понимаете,  не устраивают.  Мы
показываем его фотографию некоторым людям,  одни вообще не узнают в нем того
человека, другие не очень уверенно, но узнают. Словом, туман. Плохо еще, что
мы  не  знаем,  под  какой фамилией сейчас живет Мушанский,  как  его сейчас
зовут.
     Интересно  и  то  обстоятельство,  что,  видимо,  никогда  и  никто  из
посторонних ночевать в  квартире Худыша не  остается.  Хотя  всякие компании
часто засиживаются допоздна, и музыка там гремит вовсю.
     Кроме того,  наблюдение,  проведенное за этой квартирой,  уже в течение
первых суток показало,  что отнюдь не  все посетители заходят туда спокойно,
некоторые  проделывают это  весьма  осторожно и  даже  с  некоторой опаской.
Причем,  как правило,  в  таких случаях долго там не задерживаются и  всегда
что-то  приносят с  собой или что-то выносят.  Обычно у  подъезда их ожидает
такси.  Словом,  объект этот  весьма подозрителен,  но  вот  следует ли  нам
задерживаться на  нем,  неизвестно.  Все  зависит от  того,  бывает  ли  там
Мушанский. А как это установить, мы пока решить не можем.
     Мы сидим уже часа два в  прокуренной комнате участкового инспектора.  И
вдруг Авдеенко изрекает:
     - А ведь Элеонора Михайловна, что ни говорите, дамочка соблазнительная.
     - Ну и что? - лукаво спрашивает Яша Фомин.
     - Как  "что"?  -  отвечает  Авдеенко и  мечтательно смотрит  куда-то  в
пространство. - С ней небось каждому охота познакомиться.
     - И тебе тоже?
     - А что? - Авдеенко подмигивает. - Я не живой человек, по-твоему?
     - Ты медведь,  притом косолапый,  - решительно возражает Фомин. - Герой
не ее романа. Вот, к примеру, Виталий, это да.
     И все смотрят на меня. Я невольно усмехаюсь.
     - Но она, кажется, не дура, - говорю.
     - И ты тоже не дурак, - возражает Авдеенко.
     Он  уже,  видимо,  примирился с  тем,  что на роль первого любовника не
тянет,  и норовит всучить ее мне.  Впрочем, идея кажется плодотворной. И все
мы это сразу смекаем.
     Фомин смотрит на часы и объявляет:
     - Без четверти три. А в четыре кончаются занятия в этой самой студии.
     Авдеенко уже загорелся своей идеей.
     - Надо попробовать, - решительно объявляет он. - Как, Виталий, а?
     И  снова все смотрят на меня.  В  принципе тут возражать не приходится,
конечно.  Элеонора Михайловна,  пожалуй,  единственное звено,  за которое мы
сейчас  можем  потянуть.  Хорошо  бы  все-таки  посоветоваться с  Кузьмичом.
Правда,  времени у  меня в  обрез.  Да и по каждому поводу бегать к Кузьмичу
тоже не годится.  Но я вспоминаю свой первый визит к Варваре. Нет уж, одного
урока мне вполне достаточно. Быстро произвожу в уме несложный подсчет. Через
пятнадцать минут я  у  Кузьмича,  полчаса на доклад и всякие уточнения,  еще
двадцать минут на дорогу до студии,  и  у  меня еще остается в  запасе минут
десять. Подходит.
     - Решено,  - говорю. - Только получу благословение начальства. Один раз
я уже обжегся на своей инициативе.
     И хватаюсь за телефон. Авдеенко иронически пожимает плечами.
     ...Через час  я  уже  прогуливаюсь возле дома,  где расположена студия.
Невдалеке стоит знакомый "Запорожец".
     К  счастью,  не  идет дождь.  В  промывы туч  даже изредка проглядывает
солнце.  Улица шумная,  суетная.  Тут много разных магазинов, кафе, напротив
новый кинотеатр, рядом большая парикмахерская, дальше ателье.
     Я  жду.  Конкретного плана у  меня  нет,  хотя  идей предостаточно.  Но
главное в таких случаях - это вдохновение. На него я и рассчитываю. Прохожих
становится все больше. Скоро конец рабочего дня. Прогуливаясь, я стараюсь не
упустить из  виду нужный мне подъезд.  Интересно,  почему она поставила свой
"Запорожец" не возле него,  а  в стороне?  Всегда она так ставит?  Во всяком
случае, сейчас мне это на руку. Мне не надо топтаться около самого подъезда.
     Но  вот  оттуда  начинают выходить люди.  Занятия,  видимо,  кончились.
Вскоре  я  замечаю Элеонору Михайловну.  Она  в  легком фиолетовом пальтишке
необычайно  изящного  покроя,   пышную  прическу  прикрывает  цветная  яркая
косынка, в руках большая красивая кожаная сумка.
     Элеонора Михайловна,  к сожалению,  не одна.  С ней еще какая-то сильно
размалеванная девица  и  двое  молодых людей  артистического вида  и  притом
весьма  бойких.  Это  усложняет  мою  задачу.  Вся  компания  направляется к
"Запорожцу".  Сейчас они уедут,  и  на этом все кончится.  Хорошенькое дело,
нечего сказать. Я решительно подхожу.
     - Простите,  пожалуйста,  - говорю, - Элеонора Михайловна, можно вас на
два слова? Семен Парфентьевич просил вам кое-что передать.
     Она  удивленно  смотрит  на  меня,   но  взгляд  ее  тут  же  почему-то
смягчается.
     - Ну что ж, - коротко улыбается она и поворачивается к своим спутникам.
- Я на одну минуту вас оставлю.
     Молодые люди бросают на меня не очень приветливые взгляды, но возражать
не осмеливаются.  Девушка же смотрит с нескрываемым любопытством. Мы отходим
в сторону.
     Итак,  некоторое время  выиграно,  и  созданы  условия  для  дальнейших
действий. Но все пока чрезвычайно зыбко, и нельзя сбиваться с темпа.
     - Элеонора Михайловна,  -  говорю я  проникновенно и с вполне искренней
озабоченностью,  -  проститесь  с  вашими  друзьями.  Нам  надо  поговорить.
Открылось  одно   очень  серьезное  обстоятельство.   Даже,   если   хотите,
таинственное.
     Я  смотрю на нее с  восхищением и чуть-чуть с состраданием.  Первое ей,
очевидно,   нравится,   а  второе  также,  очевидно,  интригует  и  немножко
беспокоит.  У меня расчет на то,  что она все время соприкасается со всякими
секретными делами супруга,  со всякими комбинациями,  махинациями и  прочими
действиями такого рода.  Все это ей уже привычно и, конечно, привлекательно.
Ну и чисто женское любопытство тоже не последнее дело.
     - А вы сами кто такой? - спрашивает она.
     В тоне ее больше интереса, чем подозрения или опаски.
     И  я,  придерживаясь уже  взятой  линии  в  разговоре  с  ней,  отвечаю
загадочно и с чувством:
     - Я вам все расскажу. И даже... кое в чем признаюсь. Только не здесь.
     - А где же? - она лукаво улыбается.
     - Где?  Да где угодно.  Хотя бы...  зайдем вон в то кафе. Лишь бы можно
было спокойно поговорить. Я давно...
     Тут я смущенно умолкаю.
     - Вас действительно прислал Семен Парфентьевич?  -  спрашивает она, как
видно, только для очистки совести.
     - Да... отчасти...
     - Ой, вы что-то хитрите, - она грозит мне пальчиком.
     - И кажется, не очень удачно?
     - Посмотрим.
     Она решается. Ей, видимо, очень хочется знать, чем кончится эта встреча
с таким напористым парнем, как я.
     Мы возвращаемся к ее спутникам, и Элеонора Михайловна говорит:
     - Оказывается,  мне надо ехать.  Лялечка,  салютик!  -  И  обращается к
одному из молодых людей:  -  Вы меня простите,  Владик.  До следующего раза.
Ладно?
     Явно раздосадованный Владик вынужден подчиниться. Они прощаются.
     - Куда же мы пойдем?  - спрашивает Элеонора Михайловна. - Предупреждаю,
у меня мало времени.
     Предупреждение это чисто формальное и ровно ничего не означает.
     - Да вот хотя бы,  - я указываю на противоположную сторону улицы, где в
первом этаже нового дома разместилось небольшое кафе.
     Через несколько минут мы  уже  сидим за  столиком.  Перед нами  дымятся
чашечки  с  кофе,  стоят  узенькие рюмочки  с  коньяком и  вазочка  с  двумя
пирожными. Это я шикую.
     Мы уже познакомились,  и Элеонора Михайловна просит называть ее Элла. Я
не возражаю, тем более что сам представился только по имени.
     - Ну говорите, Виталий, - требовательно произносит Элеонора Михайловна,
- какое еще обстоятельство открылось?
     - Дело в том, - начинаю я, - что один ваш знакомый... Я не могу назвать
вам его имя...
     - Почему? - удивляется она.
     - Как вам сказать...  Во-первых,  я обещал. Во вторых, это имя... Но вы
его прекрасно знаете, так что...
     - Ну,  Виталик, - она обиженно надувает свои пухлые губки. - Как вам не
стыдно? Назовите, я прошу.
     Именно такой поворот в разговоре мне и нужен.
     - Не  могу,  Эллочка.  Не могу,  -  виновато говорю я.  -  Вот разве...
показать вам его...
     - То есть как это показать? - снова удивляется Элеонора Михайловна.
     - А так,  - я загадочно подмигиваю. - Назвать вам его я не могу. Но мне
никто не запрещает показать вам его фотографию. Правда ведь?
     Она  так  звонко  смеется,  что  с  соседних столиков на  нас  начинают
поглядывать.
     - Нет, вы положительно хитрец, Виталик.
     Я скромно улыбаюсь.
     - Ну   давайте   уж   фотографию,   -   говорит   Элеонора  Михайловна,
успокоившись.
     При этом что-то  меняется в  ее  взгляде,  он становится цепким и  даже
каким-то  колючим.  Это мне не очень нравится.  С  некоторым беспокойством я
достаю фотографию,  не сразу,  конечно,  а после всяких поисков по карманам.
Элеонора Михайловна быстрым движением выхватывает ее у меня из рук,  секунду
внимательно  рассматривает,   потом  поднимает  на  меня  строгий  взгляд  и
подозрительно спрашивает:
     - Откуда она у вас?
     Я улыбаюсь самым безмятежным образом.
     - Посмотрите на обороте, - говорю.
     Она переворачивает фотографию и  видит там размашистую надпись:  "Помни
меня,  как я  тебя,  куда бы  ни  забросила коварная судьба".  Далее следует
подпись и дата.
     Полчаса я  провел у Кузьмича.  Но и десяти минут хватило,  чтобы по его
указанию наш Юрий Анатольевич изобразил эту надпись "рукой" Мушанского.
     Элеонора Михайловна вздыхает:
     - Боже,  как это на него похоже...  -  И вдруг хмурится. - Но... это не
его подпись?..
     - Вы посмотрите на дату, - советую я.
     - При чем здесь дата?
     - А при том, - многозначительно говорю я. - Неужели не догадываетесь?
     Она  секунду  смотрит на  меня  непонимающими глазами,  чуть-чуть  даже
приоткрыв хорошенький ротик. Потом сердито передергивает плечами.
     - Понятия не имею.
     Я наклоняюсь к ней и тихо говорю:
     - В то время у него была другая фамилия.  Вернее,  сейчас у него другая
фамилия. Вот видите, я все-таки проговорился.
     Небольшая  логическая  перестановка  проходит  незамеченной.   Элеоноре
Михайловне сейчас не до логики,  она явно озадачена неожиданным открытием. Я
жду,  когда она мне назовет новую фамилию Мушанского.  Но  самое главное уже
позади,  уже совершилось: она узнала его! Вот наконец компенсация за три дня
адской работы "вокруг" Плющихи.
     - Разве... - неуверенно произносит Элеонора Михайловна. - Разве Кротков
- это не настоящая его фамилия?
     - Сейчас настоящая,  -  с ударением говорю я и озабоченно спрашиваю:  -
Когда он был последний раз у вас?
     - Кто? Жора?
     Так к тому же он еще и Жора. Отлично.
     - Да, он.
     - Сейчас вспомню...  -  Она  задумывается.  -  Ах-да!  Противный такой.
Представляете?  Обещал мне  устроить чудные кораллы.  А  вместо этого принес
ключ, громадный идиотский ключ. Правда, заграничный. Но все равно!
     Перед глазами у  меня возникает седая женщина в  номере гостиницы,  и я
будто снова слышу ее рыдания.
     - Остальное меня не  касается,  -  объявляет Элеонора Михайловна.  -  А
впрочем...  - Она вдруг настороженно смотрит на меня. - Вы что хотите, чтобы
он вам носил, да? Не выйдет!
     Мне противно разговаривать с ней. Но я заставляю себя улыбнуться.
     - Что вы! Ни в коем случае.
     Теперь  надо  как-то  так  повернуть разговор,  чтобы  она  скрыла нашу
встречу от мужа. Соответствующий опыт у нее имеется, я уверен.
     - Эллочка,  - говорю я как можно прочувствованней. - Я же еще не сказал
вам самого главного.
     - Что именно?
     Она уже успокоилась и сейчас с прежним лукавством смотрит на меня.  Она
прекрасно уловила мой тон.
     - Помните, я упомянул про новые обстоятельства?
     - Конечно, помню.
     - Так вот. Я вас наконец нашел. Это просто чудо.
     - И долго вы меня искали?
     Она  чувствует себя уже в  родной стихии.  И  совсем не  прочь со  мной
пококетничать.  Таинственный молодой незнакомец,  к тому же недурен собой и,
видимо, давно в нее влюблен. Это должно разжечь ее любопытство.
     - Главное,  сколько мне это стоило труда, если бы вы знали, - отвечаю я
вполне искренне. - Я ужасно рад нашей встрече. А вы?
     Это,  конечно,  глупый и бестактный вопрос.  Но, во-первых, что взять с
влюбленного,  каким я  ей,  конечно,  кажусь.  Во-вторых,  ее скорее удивишь
отсутствием этих двух качеств.
     - А я пока не знаю,  -  кокетливо отвечает Элеонора Михайловна и грозит
мне пальчиком. - Виталик, вы слишком торопитесь.
     - Мы должны еще встретиться.
     - Если вы очень захотите.
     - Завтра! - выпаливаю я нетерпеливо.
     - Ах, какой вы, - она томно вздыхает. - Завтра я не могу.
     Дальше разговор продолжается в том же духе.
     Она все-таки глупа, хоть и хитра и готова на любое приключение, муженек
ей  нисколько тут не помеха.  Поэтому я  слежу за тем,  чтобы наши отношения
остались интригующе неясными.
     - Откуда  вы  знаете  Семена Парфентьевича?  -  спрашивает она  немного
погодя.
     - Только по рассказу Жоры,  -  отвечаю я.  -  Но и он не должен знать о
нашей встрече. Никто не должен, Эллочка. Хорошо?
     - Боже, какая таинственность.
     - Пока что-то  знаем только мы,  это  наш  козырь,  -  многозначительно
говорю я.  -  Как  только это узнают другие,  козырь сразу переходит к  ним.
Зачем играть в поддавки?
     - Это очень умно,  Виталик,  - соглашается Элеонора Михайловна. - И я в
поддавки не играю. Ни с кем, - она хитро улыбается.
     Потом объявляет, что ей пора домой.
     Мы чокаемся рюмочками с коньяком, как бы скрепляя наш уговор, но выпить
я ей не даю.
     - Эллочка,   я  совсем  забыл,   что  вы  за  рулем.   Не  надо  лишних
неприятностей.
     Ей нравится такая забота,  и  вообще ей все,  видимо,  нравится в  этом
новом   знакомстве.   Что   ж,   не   каждое  приключение  должно  кончаться
благополучно, уважаемая Элеонора Михайловна.
     Между прочим, я с улыбкой спрашиваю ее:
     - Что вы сделали с тем ключом, Эллочка?
     - А!  Повесила на стенку в  столовой.  Это не ключ от моего сердца,  не
надейтесь.
     - Это совсем другой ключ,  -  соглашаюсь я.  -  Он  скорее подойдет для
Семена Парфентьевича.
     И мы оба смеемся.  Она,  конечно, не понимает моего намека. А между тем
это так здорово, что ключ висит в квартире Худыша. Вероятно, другие краденые
вещи у него не задерживаются.  Преподнося ключ,  Мушанский,  естественно, не
указал  источник его  приобретения.  Это  ведь  был  не  предмет сделки двух
жуликов,  это  как-никак  подарок даме.  Какой  просчет!  Да,  жулику опасно
проявлять эдакую широту, ему все опасно, что делают честные люди.
     Я  провожаю Элеонору Михайловну до  машины.  Она многообещающе жмет мне
руку,  и  прощальный взгляд ее  должен обречь меня на  самые безумные мечты.
Положительно она решила вскружить мне голову. Теперь я окончательно спокоен,
никто  не  узнает о  нашей встрече.  Такого рода  секреты она  хранить умеет
отлично.

     Итак,  первое  звено  в  загадочном  маршруте  Мушанского  установлено.
Все-таки версия "Плющиха" себя оправдала, и ее можно считать отработанной.
     Уже  седьмой час.  Снова сыплет дождь,  холодный,  нудный.  Прохожих на
улице становится заметно меньше. До чего же мерзкая погода! Я возвращаюсь на
Плющиху,  рассказываю  ребятам  о  результатах встречи,  выслушиваю  немалую
порцию  шутливых намеков в  свой  адрес  на  тему  о  превратностях любви  и
случайных знакомствах и отпускаю всех по домам.  Авдеенко страшно горд своей
идеей.
     В последний момент вдруг звонит Кузьмич.
     - Приезжай немедленно, - коротко приказывает он.
     Тон  при  этом весьма подозрительный.  Неужели что-то  случилось?  Я  с
беспокойством начинаю припоминать все  свои  возможные ошибки и  оплошности.
Ничего вспомнить,  однако,  не удается.  И  я лишь втайне надеюсь,  что наши
успехи авось компенсируют какие-то неведомые мне пока неприятности.
     Ребята поглядывают на  меня сочувственно.  Мне не удается скрыть от них
свое беспокойство. Ну и денек выдался.
     Я торопливо прощаюсь и бегу к остановке троллейбуса. Дождь усиливается.
Ноги у меня давно промокли. Зябко и холодно.
     Представление о  нашей  работе  у  большинства  людей  складывается  из
прочитанных книг.  И это, я вам скажу, довольно одностороннее представление.
Там  все  выглядит ужасно интересно,  даже  захватывающе.  События неизбежно
сбиты в  напряженный сюжет,  и  куда-то  уходит вся  будничная сторона нашей
работы,  ее как будто даже не существует.  Я  понимаю,  о  ней действительно
скучно писать и скучно читать.  В лучшем случае автор скажет:  "Так шли дни"
или:  "Прошло пять дней напряженного поиска", потом бегло обрисует эти дни и
с облегчением переходит к тому, что же в результате было найдено. А ведь нам
эти пять дней надо прожить,  от начала и до конца,  все часы и минуты, вот в
чем штука.  И  это я  еще говорю о добросовестных книгах,  а в других авторы
такие героические приключения наворачивают,  что  диву  просто даешься и  не
знаешь,  из какого пальца они все это высосали. И о том, что я промочил ноги
и начинаю довольно противно кашлять, они, конечно, не напишут.
     Троллейбус наконец дотащился до  нашей остановки.  Я  уже под проливным
дождем шлепаю по лужам через улицу и, кивнув дежурному, поднимаюсь на второй
этаж.  В  кабинете  Кузьмича  я  застаю  Игоря,  только  что  приехавшего из
Ленинграда,  и двух ребят из его группы.  Страшно накурено. Видно, они давно
сидят.  Меня  почему-то  мутит от  табачного дыма.  И  здорово болит голова.
Неужели я свалюсь? Только этого