а они вышли из кабинета Кузьмича, Валя остановился и виновато сказал:
  - Ой, Ниночка, извините, забыл кое-что спросить. Подождите меня одну
минуту.
  Он чуть не бегом вернулся в кабинет. Кузьмич ждал его.
  - Значит, так, - сказал он. - Группа следует за вами. На машинах. Твоя
задача не входить в ту квартиру, а выманить их из нее. Или, в крайнем
случае, вместе потом выйти с Чумой. Ты меня понял?
  - Понял, Федор Кузьмич. И когда он будет рядом, я...
  - Дальше действуйте по обстановке. Но сигнал даешь ты.
  ...До площади Маяковского их довезли на одной из машин. Дальше Нина и
Валя, оживленно беседуя, не торопясь пересекли площадь, миновали памятник
Маяковскому и подошли ко входу в метро, рядом с массивными квадратными
колоннами концертного зала.
  Стоял редкий теперь для зимней Москвы морозный, солнечный день.
Бесконечный поток прохожих обтекал огромные колонны, и снег, видимо
перемешанный с солью, черным месивом жирно чавкал под ногами. Только на
дальних крышах да на темной фигуре памятника он лежал неправдоподобно
белый, стерильной, казалось, чистоты.
  Нине удивительно шло, по мнению Вали, синее пальто с пушистым белым
воротником и белая, из того же меха, шапка. Глядя на ее разрумянившееся
лицо и потемневшие от сдерживаемого волнения глаза, он поминутно спрашивал:
  - Вам не холодно?
  - Что вы, - улыбалась Нина и, глядя на его драповое пальтишко и тонкие
ботинки, добавляла: - Это вам, наверное, холодно.
  - Мне холодно не бывает, у меня пальто специальное, с электрическим
подогревом.
  Так они по очереди уверяли друг друга, что им не холодно, пока Нина вдруг
не воскликнула:
  - Вот и Муза!..
  Валя посмотрел в ту сторону, куда смотрела она, и сразу узнал Музу. Она
была удивительно похожа на мать, только выше и краски на смуглом лице были
ярче, а походка легче и порывистей. "Красавица, конечно", - неприязненно
подумал Денисов. А Муза уже подошла к ним в своей красивой дубленке,
пушистой огромной шапке и изящных сапожках, вся словно сошедшая со
страницы журнала мод, оживленная, улыбающаяся, сознавая, что привлекает
всеобщее внимание, и радуясь этому. Она увидела Нину, обняла ее. И Валю
покоробило от этого объятия.
  - А я не одна, - сказала Нина. - Знакомьтесь.
  Муза быстро оглянулась на Валю и погрозила пальчиком подруге.
  - Ой, Нинок! Это твой друг? Ой, я не верю!
  - Почему же? - улыбаясь, спросил Валя. - Разве у вас нет друга?
  - Нет, это я от неожиданности, - рассмеялась Муза. - Чтобы эта
скромница... и вдруг... Имейте в виду, вам очень повезло.
  - Тогда давайте это отметим, - предложил Валя. - Дело в том, что я имею
некоторое отношение к Москонцерту, Нина знает, - для убедительности он
достал из кармана какую-то книжечку и помахал ею. - Так вот, сейчас в
Москве впервые начинает гастроли мировой славы негритянский ансамбль "Блэк
Бенд". Слыхали, надеюсь?
  - Еще бы! - азартно воскликнула Муза. - Это неслыханное событие. За
билетами душатся. Сутками стоят. Говорят, один парень, не достав, сошел с
ума.
  - Все правильно, - подтвердил Валя. - Так вот завтра у них первый концерт.
  - Ой, завтра мы уже уезжаем, - горестно сообщила Муза.
  - Нет, я вас хочу пригласить сегодня, - сказал Валя. - В четыре часа у них
генеральная репетиция. Хотите?
  - Валечка! - Муза взволнованно погрозила ему пальчиком. - А вы не шутите?
Это же неслыханное дело! Боже мой, попасть на "Блэк Бенд"! С ума сойти!
  - Так вы не возражаете?
  - Ну еще бы! А мы пойдем...
  - Вчетвером. Если у вас есть друг, конечно. Есть, надеюсь?
  - Допустим, - лукаво улыбнулась Муза.
  - Тогда поторопимся. У нас всего час пятнадцать. Погодите!.. Вон такси.
Момент!
  Валя сорвался с места. Девушки, улыбаясь, следили за ним.
  Спустя минуту они уже садились в машину.
  - Куда ехать? - оглянулся Валя.
  - К Белорусскому. На Лесную, - ответила Муза. - Там я покажу.
  - Поехали, - распорядился Валя и добавил, обращаясь к водителю: - только
не спешите ради бога. Время у нас есть.
  Водитель снисходительно усмехнулся. Такая же усмешка мелькнула и на губах
Музы.
  Машина медленно вывернула на улицу Горького. Развернувшись возле
центрального телеграфа, она двинулась в сторону Белорусского вокзала. Валя
изредка поглядывал на заднее стекло, перебрасываясь шутками с девушками.
Впрочем, Нина больше помалкивала, с напряженной улыбкой следя за болтовней
подруги.
  Когда машина, следуя указаниям Музы, наконец остановилась в одном из тихих
переулков недалеко от Лесной улицы, Валя, помогая девушкам выйти, сказал
Музе:
  - Мы с Ниной заходить не будем. Подождем вас здесь. Чтобы шеф не
нервничал. Хорошо?
  - Вы подождите, а Ниночка пойдет со мной, - распорядилась Муза и, сияя
глазами, добавила: - Вы просто волшебник. "Блэк Бенд"! Мне же никто не
поверит!
  - Следующий раз только через пятьдесят лет, - засмеялся Валя. - Спешите,
почтеннейшая публика!
  Девушки исчезли в дверях подъезда.
  Томительно потянулось время. Валя, сунув руки в карманы пальто, медленно
прогуливался по тротуару. Шофер такси, проехав немного вперед по указанию
Вали, уже дремал за рулем. У подъезда противоположного дома остановилась
машина. Спустя минуту еще одна остановилась невдалеке. Прохожих почти не
было видно. По улочке проехала с шумом грузовая машина, мелькнуло такси.
На бледно-голубом, подернутом дымкой небе весело светило солнце, чуть
заметно уже начиная пригревать.
  Валя заставлял себя не ускорять шаг и чувствовал, как легкий озноб холодит
спину. Хуже всего ждать. Он небрежно посмотрел на часы. Пора бы уже...
  И в тот же миг, словно следуя его указанию, хлопнула дверь подъезда и
оттуда вышли Нина, Муза и высокий рыжеватый парень в светлой дубленке и
пушистой ушанке. Валя сразу его узнал. Он самый, Чума!
  Улыбнувшись, Валя быстро направился к ним. Парень небрежно протянул ему
руку:
  - Ну, будем знакомы. Нико...
  Он не успел закончить. Нелепо поскользнувшись, он вдруг перелетел через
пригнувшегося Валю, и со всего размаха грохнулся на тротуар. В ту же
секунду Валя очутился на нем и заломил его правую руку за спину с такой
резкой силой, что Чума лишь глухо вскрикнул и уткнулся лицом в снег.
  От стоявших невдалеке машин уже бежали к ним люди.

  Итак, я снова отправляюсь в тот злосчастный двор. О событиях, которые там
разыгрались, мы с Шухминым будем сегодня собирать сведения, как бы с двух
сторон. Он - у шоферов машин, побывавших там, а я у местных жителей. На
этот раз я не зову с собой Егора Ивановича. Одному сейчас удобнее,
спокойнее как-то, незаметнее, проще. Такой настал момент, такой этап в
работе.
  Я бреду по тихому, уже знакомому мне переулку, пешеходов тут почти нет,
машин тоже. Трудно идти по обледенелому, неровному тротуару. Куда только
подевались все дворники, интересно знать. Какая-то вымирающая профессия.
  Наконец я добираюсь до зеленых ворот и на минуту задерживаюсь, разглядывая
их. В самом деле, кому пришло в голову выкрасить их сейчас? Наверное, по
смете остались деньги, а потом их уже не будет. Какая нелепость то и дело
возникает с этими сметами. И вот свежая краска уже наполовину отлетела,
отслоилась, ворота обросли льдом и комьями смерзшегося снега. Так что Егор
Иванович напрасно огорчается, зеленой краски уже почти не видно.
Усмехнувшись, я протискиваюсь в узкую, на длину цепи, щель в воротах. На
эту цепь их замкнули совсем недавно, лишь после случившейся кражи. Ведь до
этого машины свободно заезжали во двор. Но теперь, видимо, решено принять
особые меры предосторожности.
  Я миную сумрачный тоннель подворотни. Вот и двор, тоже уже знакомый.
Тесный, как и все старые дворы, окруженный кирпичными стенами соседних
домов, сараями, какими-то гаражиками. Посередине втиснулась крохотная
детская площадка, вся заваленная снегом, с протоптанными в разных
направлениях тропинками, двумя скамейками и ледяной горкой. Возле горки я
вижу, как и в прошлый раз, двух карапузов в одинаковых желтых теплых
комбинезончиках, с санками и лопатками. Сейчас оба деловито пыхтят и
что-то роют в снегу. На скамейке возле них сидит укутанная в платок
женщина, читает толстую книгу. Вторая скамейка пустая. И вообще больше во
дворе никого нет.
  Я направляюсь к скамейке, где сидит женщина. Здороваюсь и сажусь рядом.
Город не деревня, здороваться при встрече с незнакомыми людьми не принято.
И женщина, оторвавшись от книги, бросает на меня равнодушный взгляд. Я
успеваю, однако, ее рассмотреть. Усталое, немолодое, интеллигентное лицо,
впалые, морщинистые щеки и живые, темные глаза за сильными стеклами очков.
С внуками гуляет, не иначе.
  - Ваши внуки? - спрашиваю я, кивая на ребятишек.
  Женщина снова отрывается от книги и вздыхает.
  - Внуки...
  - Отличные ребята, - улыбаюсь я. - Напрасно вы вздыхаете.
  - Как же не вздыхать? Из-за них вот работу бросила. Дочь упросила. Поэтому
они и отличные, - не без гордости заключает она.
  - Знаменитая проблема бабушек, - говорю я. - Социологи теперь все изучают.
И вот в этой области недавно тоже открытие сделали. Своими глазами читал.
Оказывается, в воспитании внуков участвует вдвое больше бабушек, которым
полчаса надо ехать до внуков, чем бабушек, которым до внуков ехать час.
Теперь кто-то на эту тему уже диссертацию пишет, ручаюсь.
  Женщина улыбается и смотрит на меня уже внимательнее.
  - Мой случай они, видимо, не учитывают. Я с этими сорванцами вместе живу.
  - Значит, в семье есть теща, - поучительно говорю я. - На этот счет
социологи тоже исследование провели. Оказывается, свекрови чаще разрушают
молодые семьи, чем пресловутые тещи. И проценты приводят. Все выглядит
очень убедительно.
  - Батюшки! А вы сами, случайно, не социолог?
  - Почти, - весело соглашаюсь я. - Тоже, знаете, изучаю всякие жизненные
ситуации. Но несколько по другой линии. Вы слышали, какая кража вон в том
доме была?
  Я указываю на дом, где находится квартира покойного академика.
  - Еще бы не слышать! А через два дня тут еще и убитого нашли. Просто ужас
какой-то. Гулять с детьми стало страшно.
  - А вы, наверное, каждый день гуляете, в одно время?
  - Конечно. Два раза. Утром и вот сейчас, после обеда. И вы знаете, -
женщина, я замечаю, постепенно проникается ко мне доверием, - если бы меня
спросили, я бы сказала, что почти предвидела все это.
  - То есть как это предвидели? - с неподдельным интересом спрашиваю я. -
Предчувствие какое-нибудь у вас было?
  - Нет, тут было не предчувствие. Кое-что пореальнее. Вы не думайте, что
выдумывает старуха. Я вот тоже люблю детективные романы. И уверяю вас, из
меня вышел бы прекрасный сыщик. Да, да.
  - Как из большинства женщин, - смеюсь я.
  - Конечно. Они талантливей и благородней. И еще они тонкие психологи. А
мужчины пусть бегают и стреляют, - она небрежно машет рукой.
  - Но что же вы могли предвидеть? - спрашиваю я. - Кражу или убийство?
  - Что-то вроде того или другого.
  - Каким же образом?
  - Только гуляя с внуками.
  - Вы что-нибудь стали замечать во дворе?
  - Вот именно. Один раз ко мне подсел человек, вот как вы сейчас, и стал
расспрашивать про всяких жильцов. Всяких, обратите внимание. Из разных
квартир. Он, конечно, хотел меня запутать.
  - Он не знал, с кем имеет дело, - улыбаясь, вставляю я.
  - Вот именно. И между прочим, про Брюхановых. Когда приходят, когда
уходят, кто у них бывает. И все это, повторяю, между прочим, вскользь. А я
Бориса Кирилловича еще студентом помню, я тогда в школе училась. Их семья
и до войны тут жила. И наша тоже. И отца его помню, и мать.
  - А кто же вас расспрашивал?
  - Молодой человек вроде вас... то есть совсем не вроде вас, - поправляется
она, усмехнувшись. - Словом, рыжеватый, худощавый, вполне прилично одет,
но... малоприятный, надо сказать. Ухваточки такие, знаете...
  "А ведь это Чума, - думаю я. - Скорей всего, он".
  - Так вот, - продолжает женщина с возрастающим увлечением. - Сначала,
значит, появился этот молодой человек. А через день или два, уже не помню
точно, смотрю, встречаются тут два человека, совершенно незнакомые мне,
посторонние. Жильцов-то я тут всех знаю. Причем солидные такие люди,
немолодые, одеты хорошо. А ругаться стали совершенно неприлично. И ведь
видят, что недалеко женщина сидит, дети.
  "А это уже, наверное, Гвимар Иванович с тем низеньким", - вспоминаю я
рассказ Инны Борисовны и спрашиваю:
  - По какой же причине они ругались, вы не уловили?
  - Точно вам не скажу. Я все-таки специально слушать не старалась. Но так я
поняла, что один требовал от другого, чтобы тот куда-то не ходил больше. И
грозил, знаете, так. Ну, а второй, значит, не соглашался. Словом, не очень
я все это поняла. Неприятно было даже смотреть в их сторону.
  Зато понял этот спор я. Это они, видимо, делили вещи с кражи. Будущей
кражи, которую только еще готовили. И в результате Гвимар Иванович
поплатился жизнью. Все, между прочим, закономерно в том волчьем мире.
  - А в это время, представьте себе, - продолжает между тем моя собеседница,
- я вдруг замечаю, что за ними какой-то человек наблюдает, вон оттуда, -
она указывает в сторону ворот. - Я его прекрасно видела. А они нет, им не
до него было. Какой-то молодой человек. Очень похож на того, который ко
мне подсел. И вообще я его часто стала во дворе нашем замечать. А однажды
я знаете что видела? Вы только послушайте. Наша квартира этажом выше
Брюхановых. Выхожу я как-то на площадку, в магазин шла. Вдруг слышу на
нижней площадке что-то лязгнуло. Наклонилась через перила и вижу этого
самого молодого человека, как он из почтового ящика у Брюхановых что-то
вытащил и бегом вниз по лестнице. Я его еле разглядела. А вечером я
Инночке, конечно, сказала. Но ей, бедняжке, не до того было. Вы подумайте
только, с родным братом судиться пришлось! Это такой подлец, такой подлец,
что слов нет! Ну все буквально, что после отца осталось, себе хотел
забрать. Все, все. А отец-то вообще знать его не желал и из дома выгнал.
Вы сами посудите. Работать не пожелал, институт медицинский бросил,
пьянствовал. И женился-то на какой-то пьянице, проститутке, говорят.
Просто урод в семье, право. И Инночка все бы ему отдала. Хорошо, ей муж
помешал. Вот уж это энергичный человек, ничего не скажешь! Он этому
Олежику так хвост накрутил, как говорится, что тот теперь в дом прийти
боится, после суда. А то являлся когда хотел, якобы картинами любоваться.
Да еще супругу как-то привел. Это уж последняя наглость была.
  Вот так, обратите внимание, бывает всегда. Стоит только человека
"разговорить", внушить ему доверие и воодушевить искренним интересом к
тому, о чем он вам рассказывает. И тогда нет такого человека, который бы,
если у него не имеется особых причин молчать, не увлекся бы собственным
рассказом. Не все люди умеют и любят слушать, но все любят, чтобы их
слушали, все, даже самые молчаливые и робкие, последние даже особенно: им
реже удается овладеть чьим-либо вниманием. Вот и на этот раз мне удается
"разговорить" мою собеседницу, и у нас с ней получился очень, как видите,
содержательный разговор. Ее, кстати, зовут Софья Семеновна, и она до
недавнего времени работала редактором в одном крупном издательстве.
  Последнее обстоятельство мне особенно импонирует, ибо я сразу вспоминаю
свою дорогую тещу и потому невольно проникаюсь к Софье Семеновне
симпатией. Наверное, она это улавливает и говорит со мной особенно
доверительно и охотно.
  А под конец она неожиданно замечает:
  - Вы только не подумайте, что я со всяким случайным человеком такие беседы
веду, - и при этом она многозначительно улыбается. - Просто вы мне
показались не случайным человеком.
  - Это почему же вы так решили? - спрашиваю я.
  - А потому, что из меня мог бы выйти хороший сыщик, я же вам говорила. Я
все разгадываю. Дочь просто поражается.
  - И что же вы во мне разгадали, разрешите узнать?
  - Коллегу, - смеется Софья Семеновна.
  - Ну, знаете, - в тон ей отвечаю я, - перед вами надо снять шляпу.
  - И снимите. Не простудитесь.
  Я торжественно снимаю шапку и кланяюсь, а оба карапуза, оторвавшись от
своих занятий и разинув рты, удивленно лупят на меня глаза.
  - Раз мое инкогнито раскрыто, - говорю я, - то разрешите вас спросить, как
специалист специалиста. Вот взгляните, - я вынимаю из кармана несколько
фотографий, в том числе Лехи и Чумы. - Никого из них вы здесь, во дворе,
не видели?
  Софья Семеновна снова надевает очки, берет у меня из рук фотографии и
начинает одну за другой их рассматривать.
  - Не те очки с собой взяла, еле читаю, - досадливо говорит она. - Эти для
дали. А идти за другими не хочется... - И, оборвав фразу, вдруг неуверенно
произносит: - Вот этот, кажется, похож... он со мной беседу вел, если не
ошибаюсь, - и указывает на фотографию Кольки-Чумы. - Очень неприятная
физиономия.
  "Он, он", - мысленно подтверждаю я, даже не очень взволнованный этим
открытием, настолько я уже заранее его предвидел.
  Мы наконец прощаемся с Софьей Семеновной, вполне довольные друг другом.
  Я машу рукой обоим карапузам. Один из них, улыбаясь до ушей, машет мне в
ответ, а другой, не решаясь на такую вольность, смотрит мне вслед с
боязливым любопытством.
  Выйдя через ворота в переулок, я смотрю на часы. Ого! Немало времени мы,
оказывается, проговорили с Софьей Семеновной. Впрочем, весьма плодотворно.
Вот только один пункт остался неясным: пятая машина. Софья Семеновна
видела во дворе только те, которые значатся уже у нас в списке. Но пятая
машина была. Возможно, она не заезжала во двор и ждала в переулке. Ведь,
как мы прикинули, все украденные вещи могли уместиться, самое меньшее, в
четырех чемоданах, а то и пяти. Однако никого с чемоданами в руках Софья
Семеновна не видела, пока гуляла с внуками.
  Кстати, теперь можно более или менее точно установить момент кражи. Софья
Семеновна гуляет с внуками первый раз с половины десятого до половины
двенадцатого. Инна Борисовна и ее супруг уходят на работу в половине
девятого. А Леха сел к Володе в такси уже после кражи, около двух часов
дня, заехав предварительно на дачу и отвезя туда краденые вещи.
Следовательно, кража могла произойти либо с половины девятого до половины
десятого, либо с половины двенадцатого до половины первого, с учетом того,
что Лехе надо было время отвезти вещи и очутиться у Белорусского вокзала.
  И все-таки - пятая машина. Она не дает мне покоя. Кто мог бы ее видеть,
если, допустим, она стояла не во дворе, а здесь, в переулке?
  Я останавливаюсь и внимательно оглядываюсь по сторонам. Но переулок пуст.
Редкие прохожие не в счет, как и редкие машины, проезжающие мимо. Впрочем,
это сейчас, в середине дня. Ну что ж, завтра я приду сюда в половине
девятого, тогда посмотрим.
  Так размышляя, я выхожу из переулка на шумную, бойкую, кривую улицу со
старой, невысокой застройкой и бесчисленными магазинчиками, мастерскими,
ателье. Через несколько шагов я натыкаюсь на небольшую закусочную с
величественным названием "Памир". Такое название! Я не могу устоять перед
искушением и захожу, тем более что изрядно продрог и время как-никак самое
обеденное.
  В закусочной людно, шумно, накурено, но зато тепло. С трудом отыскиваю
свободное место. Никому тут нет до меня дела, я полностью предоставлен
самому себе. Особое одиночество в большом городе, когда весь оглушительный
шумовой фон вокруг воспринимается как защита, укрытие, нечто вроде
спасительной тишины леса, как это ни парадоксально. Но я, по привычке,
незаметно и внимательно оглядываю сидящих вокруг людей. Никто не
привлекает внимания, глазам решительно не за что зацепиться. И какая-то
вечно натянутая, тревожная струна внутри меня на время успокаивается.
  Равнодушная толстая женщина в несвежем переднике небрежно сует мне мятый,
в жирных пятнах листок с коротким меню.
  - Будете выбирать? - спрашивает она, готовясь уйти.
  - Нет, нет, - торопливо отвечаю я. - Дайте вот это и это.
  Я тыкаю пальцем в первые попавшиеся строчки.
  - Этого нет.
  - Ну, тогда - что есть.
  - Так бы сразу и сказали.
  Она исчезает. Я обречен на долгое и тоскливое ожидание.
  Всегда есть, слава богу, над чем поломат