Аркадий Григорьевич Адамов
    Инспектор Лосев 1-5

    Злым ветром
    Петля
    На свободное место
    Идет розыск
    СЛЕД ЛИСИЦЫ


                        Аркадий Григорьевич Адамов

                               Злым ветром

                                  Роман


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Адамов. "Злым ветром"
     Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1975
     Художник А.Голицын
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 февраля 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     В  детективном романе "Злым ветром" действуют хорошо известные читателю
герои:  инспектора  уголовного розыска  Виталий  Лосев  и  Игорь  Откаленко.
Исчезновение  потерпевшего,   которого  обокрал   ловкий   гостиничный  вор,
заставляет героев романа скрупулезно проанализировать обстоятельства кражи и
личность   потерпевшего,   оказавшегося  в   финале   расследования  крупным
аферистом.
     Роман  "Злым ветром" удостоен премии Всесоюзного литературного конкурса
Министерства внутренних дел СССР,  Союза писателей СССР и Госкомиздата СССР,
посвященного 60-летию советской милиции в 1977 году.
     Трилогия  "Инспектор  Лосев"  награждена Золотой  медалью  имени  Героя
Советского Союза Н.Кузнецова за  лучшее героико-приключенческое произведение
1981 года, учрежденной СП РСФСР и ПО Уралмашзавод.


     Оглавление

     Часть I. "ГАСТРОЛЕР"

     Глава I. Самая банальная завязка
     Глава II. Совсем не банальное продолжение
     Глава III. Разные версии
     Глава IV. Волк, кажется, зафлажкован
     Глава V. Кузьмич раскрывает карты

     Часть II. КВАДРАТ СЛОЖНОСТИ

     Глава I. Темнота, в которой, однако, кое-что проступает
     Глава II. Все, кто нам нужен, исчезли
     Глава III. Новые факты
     Глава IV. Вот это номер!
     Глава V. Убийство
     Глава VI. Надо быть ко всему готовым
     Глава VII. Сестренок не выбирают
     Глава VIII. Чьи-то тени
     Глава IX. Чего это все стоит



                                Часть I
                              "ГАСТРОЛЕР"


                                Глава I
                        САМАЯ БАНАЛЬНАЯ ЗАВЯЗКА

     Случилось это восемнадцатого сентября,  под вечер.  Неожиданно вызывает
меня Кузьмич.  Я,  признаться,  на  это никак не  рассчитывал и  все дела на
сегодня  уже  закруглил.   Мы  со  Светкой  собрались  вечером  на  концерт,
югославский ансамбль какой-то приехал. Она с ума сходит по этим ансамблям.
     И вдруг на тебе. Часов в шесть звонок по внутреннему телефону. Кузьмич.
"Лосев, зайди ко мне". Я уже по тону его догадался: задание, не иначе.
     Прихожу.  "Такое дело,  -  говорит.  -  Кража в гостинице". И называет,
какая гостиница.  "Там, - говорит, - из отделения работники уже есть. Будешь
за  старшего.  Разберись как  следует.  -  Потом мельком взглянул на  меня и
добавляет:  -  Ничего  не  поделаешь,  Лосев.  Театр  отложи.  Светлана свой
человек,  сознательный,  работу нашу знает".  Конечно, физиономия моя в этот
момент восторга не  выражала,  а  костюм я  с  утра  новый  надел и  галстук
соответствующий. Словом, догадаться нетрудно. Я, понятно, молчу. Возражать в
таких случаях бесполезно.  Про себя только думаю,  что эту паршивую кражонку
ребята из отделения и сами прекрасно размотают.  Вовсе не обязательно, чтобы
еще из отдела нашего приезжали.  А тут в третий раз концерт летит.  Меня он,
конечно,  не  так уж  и  волнует.  Но  Светка...  Что ж  это за личная жизнь
получается?
     Тем не менее через двадцать минут я был уже в гостинице.
     Действительно, из триста девятнадцатого номера на третьем этаже утянули
все вещи.  Номер "полулюкс",  две комнаты.  Ребята там уже работают. В одной
комнате допрашивают горничную -  молоденькая девчонка,  зареванная,  тушь  с
глаз  течет.  В  другой комнате беседуют с  пострадавшим.  Солидный человек,
инженер,  из Киева.  Невысокий,  полный,  седой венчик вокруг лысины,  очки.
Красный сидит,  разгневанный.  Понять его,  конечно,  можно. Унесли выходной
костюм,  новое  пальто,  какой-то  необыкновенный транзистор,  импортный.  И
вообще все унесли. В чемодане одни носовые платки остались. Словом, понятно.
Человек в Москву приехал,  все лучшее с собой взял.  Ребята, конечно, каждую
украденную вещь записывают.
     "Где,  -  спрашиваю,  -  дежурная по этажу?" -  "Сейчас,  -  говорят, -
придет.  Ищут ее". Ладно, думаю, займусь с ней сам. А пока слушаю горничную.
Она ревет в три ручья.  Пожалуй, ребята слишком официально, даже враждебно с
ней говорят.  Особенно Авдеенко.  Здоровущий медведь,  просто рыкает,  а  не
говорит. Словно ему уже ясно, что эту кражу совершила она.
     Не  могу  видеть,  когда  женщина  плачет,  не  притворно,  конечно,  а
искренне.  Мне ее  жалко.  Даже когда плачет от  раскаяния,  от страха перед
ответственностью, если совершила что-то незаконное, я стараюсь, чтобы она не
плакала, а думала. Все должно быть справедливо, и она должна это понять. Как
и всякий человек, впрочем, с кем мы имеем дело.
     - Погодите,  -  говорю.  -  Ты,  Авдеенко,  спустись вниз,  потолкуй со
швейцаром,  кто заходил,  кого заметил. У него борода длинная, он плакать не
будет. А ты, - говорю другому сотруднику, - садись вон за тот столик, будешь
записывать.
     Говорю я  все  это  нарочито спокойно,  властно,  и  девчонка перестает
плакать.  Глаза ее,  подведенные, с черными потеками краски, смотрят на меня
беспокойно и  настороженно:  что,  мол,  сулит ей  этот  длинный франтоватый
парень,  то есть я.  Авдеенко,  хмурясь, уходит. Яша Фролов пересаживается к
столу. Я спрашиваю девушку:
     - Вас как зовут?
     - Волшина...
     У нее еще дрожат губы.
     - А зовут как?
     - Катя...
     - Ну вот,  Катя, - говорю я таким довольным тоном, словно теперь, когда
она сказала,  как ее зовут,  все будет в  порядке и самое неприятное для нее
позади.
     И у нас начинается разговор.  Честное слово,  совсем неплохой разговор,
нормальный.  Катя  успокаивается,  сосредоточивается,  хмурит свои тоненькие
брови и начинает вспоминать. И не что она делала и где была, а кого видела в
этом  коридоре приблизительно с  двух  часов дня,  когда гражданин Попийвода
ушел из  своего номера по  делам,  и  до шести,  когда вернулся и  обнаружил
кражу.
     Катя вспоминает женщину с  мужчиной,  которые пришли к своему знакомому
из Воронежа,  проживающему в триста семнадцатом.  Катя видела,  как они туда
зашли, а вот когда вышли, не видела. И я выразительно смотрю на Яшу Фролова,
и тот начинает записывать. Потом Катя вспоминает еще одну женщину, та искала
четыреста двадцать пятый номер,  и  Катя ей  сказала,  что это на  четвертом
этаже.  А женщина почему-то пошла дальше по коридору,  и Катя ее вернула.  Я
вижу, как Фролов продолжает записывать. А Катя довольно толково дает приметы
женщины.  Потом  вспоминает какого-то  невысокого щуплого мужчину с  большим
портфелем. И другого, усатого, в шляпе...
     Когда в номер заходит дежурная по этажу, я уже спокойно могу оставить с
Катей Яшу Фролова.  А  дежурная по этажу оказывается женщиной немолодой,  со
вкусом одетой,  очень уверенной и спокойной.  Конечно,  она тоже взволнована
происшедшим,  но  это  выражается  у  нее  только  в  особой  сдержанности и
строгости.  Что ж, волноваться у вас есть все основания, мадам. Именно у вас
больше,  чем у кого-нибудь другого. Где же вы пропадали? Почему вас не могли
найти? Вы, в свою очередь, что-то искали, не так ли? Я даже догадываюсь, что
именно. Ведь я обратил внимание на дверь номера, когда вошел.
     Мы садимся в  сторонке,  у столика.  Я кладу перед собой бланк допроса,
достаю шариковую ручку.  Тут никаких подходов не требуется. Женщина деловая,
и разговор будет прямой.  Задаю стандартные,  анкетные вопросы. Она спокойно
отвечает.  Руки со сцепленными пальцами лежат на столе, не дрогнут. И только
на шее проступили красные пятна.
     - Что ж,  Маргарита Павловна,  -  говорю я.  -  Расскажите, как это все
случилось.
     Я  сознательно не  ставлю вопросы в  лоб,  хочу  посмотреть,  какую она
займет позицию.  А  отсюда и  какой  у  нее  характер.  Этому  я  научился у
Кузьмича.  И не скрываю,  кстати.  Ого, как он меня грел, когда я выскакивал
раньше времени со  своими вопросами!  И  ведь  в  учебниках и  всяких других
умнейших работах и  инструкциях я  все это читал,  все понимал,  соглашался,
запоминал. А вот по-настоящему научил меня только Кузьмич. Вернее, приучил.
     Маргарита Павловна, плотно поджав губы, некоторое время молчит, ни один
мускул не  дрогнет на худощавом лице.  Потом медленно цедит,  не поднимая на
меня глаз:
     - За персонал я ручаюсь. Это кто-то посторонний.
     - А  из ваших жильцов с этажа никто за это время не уходил,  не выносил
какие-нибудь свертки?  - спрашиваю я на всякий случай, нутром чуя, что никто
и ничего не выносил.
     - Нет, никто, - твердо отвечает она, впервые подняв на меня глаза.
     - Почему вы так уверены?  Разве вы за это время никуда не отлучались? -
спрашиваю я  таким  тоном,  словно  это  для  меня  сейчас  самое  главное -
убедиться, что жильцы этажа ничего не выносили.
     Она чуть медлит с ответом.  Соображает,  что выгодней ответить. Да, да,
не помогает мне,  не говорит все,  что думает,  а ищет выгодный ответ. Я уже
понял  ее  позицию и  отчасти характер.  Нехорошая позиция и  характер тоже.
Слава богу, что я не выскочил со своими вопросами в лоб. Хорош бы я был.
     - Именно в это время,  -  наконец говорит она, - после обеда и до шести
часов, я никуда не отлучалась.
     Так. Смело вы ведете себя, мадам.
     - А  вообще,  когда  вы  отлучаетесь,  вас  кто-нибудь заменяет там,  у
столика, при входе на этаж? - сосредоточенно, даже пытливо спрашиваю я.
     Нет, лицо ее осталось таким же строгим, но глаза как бы смягчились. Она
уловила, конечно, что я ухожу в сторону от главного, и обрадовалась.
     - Конечно,  - отвечает. - Вот утром, например, за меня осталась Катя. И
в обед тоже.
     Она  мельком взглянула через  открытую дверь  в  соседнюю комнату,  где
находилась девушка.  Впрочем,  она ее заметила сразу,  когда вошла в  номер.
Заметила,  как та спокойно беседовала со мной.  Что ж,  теперь можно поближе
подступить к главному.
     - Значит,  вы  полагаете,  что  кражу  совершил посторонний человек,  -
говорю я. - Как же он, по-вашему, проник в номер?
     Она пожимает плечами, сдержанно говорит:
     - Как бы  он  ни  проник,  мы  несем ответственность.  Я  это прекрасно
понимаю.
     - Нам этого мало,  Маргарита Павловна, - вежливо возражаю я. - Нам надо
понять, как он открыл номер.
     - Откуда я  могу знать,  -  устало отвечает она.  -  Для  нас  это  уже
значения не имеет.
     - Маргарита Павловна,  -  говорю я,  теряя терпение,  -  а не мог ли он
открыть номер ключом? Это ведь самое простое.
     - Откуда же у  него может быть ключ?  -  Она снова безразлично пожимает
плечами, давая понять, что мои заботы ей совершенно чужды.
     - Тогда,  выходит,  отмычкой или чужим, подобранным ключом, - продолжаю
я.  -  Что  ж,  мы  вынем  из  двери  замок и  отправим на  трассологическую
экспертизу. Но стоит ли беспокоить людей, Маргарита Павловна?
     - Вам виднее, - отвечает.
     И  ведь глазом не  моргнет.  Но тут у  меня вдруг мелькает новая мысль.
Значит,  она никуда в  эти часы не отлучалась?  Прекрасно.  Тогда как же она
могла все проморгать?  С ее-то опытом,  с ее строгостью? А может, опыт у нее
богаче,  чем я думаю?  И вор был, конечно, мужчина. Такие стареющие дамочки,
случается...
     Я  извиняюсь и,  подозвав одного из  сотрудников,  шепчу ему кое-что на
ухо.  Сотрудник уходит.  А я снова возвращаюсь к допросу.  Спешить сейчас не
стоит, надо подождать, когда вернется Котов. Вдруг ему повезет.
     - Да,  - говорю, - вы правы: мне виднее. И мы еще вернемся к этой теме.
А пока скажите, кого из посторонних вы видели за это время у себя на этаже?
     Она снова медлит с ответом.  Не вспоминает,  а соображает,  это я точно
вижу.  И еще вижу,  что она начинает меня опасаться.  Небось сначала решила:
какой-то молодой пижон тут распоряжается и строит из себя Шерлока Холмса.  А
теперь   опасается.   С   одной   стороны,   это   мне   приносит  некоторое
удовлетворение,  конечно.  Я  даже испытываю легкое злорадство.  Но в  то же
время я понимаю,  что это усложняет работу.  Было бы лучше, если бы она меня
еще некоторое время за дурака считала.  Для дела лучше.  Выходит,  я  где-то
допустил промах.
     Вот  Кузьмич наш  тут  безупречно точен,  это  я  сколько раз наблюдал.
Такое,   знаете,  простодушие  в  нем  вдруг  появляется,  такая  безобидная
недалекость, что смех разбирает, как иной раз кое-кто на это клюет. И совсем
неглупые люди попадаются. Начинают с Кузьмичом говорить эдак снисходительно,
со скрытой насмешкой, покровительственно даже. И он, представьте, терпит, он
не дрогнет.  Словно и вовсе самолюбия человек лишен.  Зато потом... Ведь они
же  следить за  собой перестают,  контроль притупляется.  Элементарное дело,
казалось бы.  И умом, безусловно, это понимаешь. Особенно вот так, как я вам
рассказываю.  Но  в  тот момент человек мыслить абстрактно не  способен,  он
стремится быстрее оценить данного,  конкретного своего противника.  Для него
это  важнейшее дело  сейчас.  И  если этот противник работает так,  как  наш
Кузьмич,  нет  вопроса и  нет  сомнения.  Вот  ведь штука какая.  Все тут от
таланта зависит.  Я это слово не боюсь к Кузьмичу применить. Вы мне скажете,
притворство это,  обман,  вот и  все.  А я скажу -  хитрость,  находчивость,
мастерство. Чувствуете оттенки? И без этого оперативная работа вообще ноль.
     Так вот, Кузьмич наш великий мастер, в частности, и на такие разговоры,
как у меня сейчас.  Уверяю вас, это очень трудно. Вот ведь какой-то промах я
в этом разговоре допустил.  Скорей всего самолюбие меня подвело. Выдержки не
хватило.  Что ж, еще один урок, еще одна зарубочка. А моя Маргарита Павловна
между тем,  собравшись с мыслями и про себя все, конечно, прикинув, начинает
вспоминать, кого она из посторонних людей видела в эти часы на своем этаже.
     Но вот наконец появляется Котов.  Вид у него все такой же невозмутимый,
и  понять,  удалось  ему  что-нибудь  узнать  или  нет,  невозможно.  Что  и
требуется,  конечно.  Потому что  Маргарита Павловна очень  пытливо на  него
взглянула. Котов отзывает меня в сторону и торопливо докладывает. Я спокойно
киваю ему в ответ и возвращаюсь на свое место.  Но я чувствую на себе чужой,
настороженный взгляд.
     - Что ж,  продолжим,  -  говорю я. - Когда вы сегодня пришли на работу,
Маргарита Павловна?
     - В семь часов, - отвечает.
     - А куда вы отлучались в течение дня?
     Она привычно пожимает плечами и по-прежнему не смотрит на меня.
     - Обедать ходила.  В  дирекцию меня вызывали,  в  бельевую.  Да мало ли
куда...
     - Понятно. А из гостиницы вы куда-нибудь выходили?
     - Из гостиницы? Нет, никуда не выходила.
     Мой вопрос ей явно не понравился,  она что-то заподозрила в  нем,  хотя
наверняка не  поняла,  для  чего я  его  задал.  Ну  что ж,  сейчас поймете,
уважаемая Маргарита Павловна.
     - Так. Значит, из гостиницы вы в течение дня не выходили, - говорю я. -
Когда шли на работу, магазины были еще закрыты. Кто же вам подарил коробочку
конфет,  Маргарита Павловна,  которая в столе у вас лежит рядом с ключами от
номеров?  В  буфетах и ресторане гостиницы таких конфет сегодня не было,  мы
проверили.
     И  тут,  просто на  глазах,  снова проступили на  ее шее красные пятна,
напряглись сцепленные пальцы.  Но  тонкое лицо с  морщинками около глаз и  в
уголках рта  не  дрогнуло,  словно окаменело.  Она  плотно сжимает губы,  на
секунду задумывается и говорит:
     - Не помню. Кто-то из жильцов. Конфеты ведь совсем недорогие.
     - Конечно,  -  охотно соглашаюсь я.  -  Дорого внимание. Но хотелось бы
знать,  кто его проявил. Мы опросим жильцов. - И, помедлив, спрашиваю: - Что
тогда?
     - Тогда... кто-то другой.
     О,  я  прекрасно вижу,  какая  борьба идет  в  ней.  Положение-то  ведь
глупейшее.  Ясно,  что  она  не  может  не  помнить,  кто  подарил  конфеты.
Запирательство только  ухудшает дело,  усиливает подозрения.  Но,  с  другой
стороны, назвать того человека тоже радости мало, я же понимаю.
     - Ладно,  Маргарита Павловна,  -  говорю я.  -  Подумайте.  Может быть,
вспомните.  А пока вернемся к этой злополучной двери. Точнее, к тому, как ее
открыли. Ключ-то ведь торчит сейчас в замке, если не ошибаюсь?
     - Да... - еле слышно отвечает она, не поднимая глаз.
     Я прошу Котова принести ключ и показываю его Маргарите Павловне.
     - Этот самый?
     - Да...
     Ей  уже все ясно,  я  же  вижу.  И  пора все рассказать как есть,  пора
кончить эту глупую игру.  Но  она молчит.  И  тогда последнюю точку ставлю я
сам. Мне это уже надоело, и потом впереди еще много работы, главной работы.
     - Почему на этом ключе нет бирки с номером комнаты, Маргарита Павловна?
     Она молча пожимает плечами.
     - А потому,  -  резко говорю я, - что это запасной ключ. Тот ключ у вас
украли. Не сами же вы его отдали? Так, я полагаю?
     - Никому я  ключ  не  отдавала,  -  неожиданно твердо произносит она  и
поднимает на меня глаза.
     - А конфеты? - спрашиваю. - Насчет конфет вы ничего не вспомнили?
     - Нет,  -  тем же тоном отвечает она. - Кто-то положил и ушел. Не помню
кто.
     - Ну а кто мог украсть у вас ключ, вы не догадываетесь?
     - Нет, не догадываюсь.
     Она ничем не хочет помочь нам и,  конечно, ничем не собирается ухудшить
свое и без того плохое положение. Все это понятно.
     Я  заканчиваю протокол  допроса,  даю  ей  подписать каждую  страницу и
отпускаю.
     Мы продолжаем работать.  Допрашиваем вторую горничную, третью. Беседуем
с  жильцами на этаже.  Возвращается Авдеенко.  Он повидался с  швейцаром,  с
лифтерами.  Я уже не смотрю на часы. Часы напоминают мне то, что должно было
состояться и не состоялось. И еще всякие грустные последствия этого. Так что
лучше на них не смотреть,  на часы.  За окном уже черно. Поздно, конечно. Мы
давно  перешли  работать в  кабинет администратора.  И  вообще  порядком уже
вымотались.
     Наконец я объявляю,  что на сегодня хватит.  Кажется,  сделали все, что
возможно,  все сведения,  какие возможно, добыты. Договариваемся, что завтра
утром я приеду к ребятам,  проанализируем все данные, наметим план. Это дело
вести им. В общем, не бог весть какое дело.
     Честное слово,  я  первый раз  смотрю на  часы,  только когда  сажусь в
троллейбус.  Что касается домашних,  то  мое возвращение в  половине первого
ночи их нисколько не удивит.  Тем более мама знает,  что я на концерт пошел.
Ох уж мне этот концерт!  Все-таки по отношению к Светке это хамство, честное
слово.  В третий раз ведь!  В конце концов, почему она должна страдать из-за
меня!  Был  бы  у  нее  кто-нибудь другой,  она  бы  уже  на  всех концертах
перебывала.  Но при мысли о  "другом" мне становится не по себе.  Нет,  надо
жениться на Светке,  пока не поздно.  И баста.  Мы,  правда, условились, что
сделаем это  перед Новым годом.  Но  так долго ждать опасно.  За  это время,
знаете,  всякое может случиться. Вот поженимся, и тогда все. Я буду спокоен.
Спокоен?  Он,  видите, будет спокоен! Он не читает газет, он не знает, что у
нас на сто браков сорок два развода.  Вполне достаточно,  чтобы включить мой
случай.   В  один  прекрасный  день  я  умчусь  в  командировку,   не  успев
попрощаться, как это не раз бывало. И Светка подумает: есть в конце концов у
нее муж или нет?  А  я в это время буду сидеть вечером где-то в чужом городе
один в гостинице...
     Но  тут  мои  мысли  делают вдруг  странный зигзаг.  Один  в  гостинице
вечером...  Вот  так,  один,  сейчас сидит бедный Тарас Семенович Попийвода,
кем-то  обкраденный,   без  единой  вещи,