Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
. Он сам не знал, какой ящик Пандоры он открывает. Ибо
через какое-то время Несселя оттеснили от трона Адлерберг и Клейнмихель.
Ребята "без тени ума и сомнения на породистой морде". Первое, что они
сделали, - заявили Его Величеству, что "Нессельрод -- жид и надобно его
держать, как -- жида, - советчиком, но ни в коем случае -- не товарищем!" И
-- понеслось...
Внезапно для всех выяснилось, что единственною преградой для идиота на
троне остаюсь я и мои егеря, да жандармы. Вдруг все увидели, что человек, не
бывший дня в армии, получает (извините меня за подробность!) сексуальное
удовольствие при виде повешений...
О Франкенштейне и Шелли речь позже, но многие зашептались, что -- сие
неспроста. Бездушный, безмозглый, безденежный голем взбунтовался против
собственного же Создателя.
Именно в сие время и возникла История с Пушкиным. Дело не в том, что
Пушкин "стерпел". Пришел день, когда он сказал девице:
- "Моя жена спит с Царем. За это Царь дозволяет мне спать с тем, с кем
мне хочется. Пойдешь ли ты против Воли Его?!"
Девица не решилась. Через год "дон-жуанский" список негодника вышел за
рамки всякого воображения. И мы осознали, - хотим мы того, или -- нет, - все
это на обыденном уровне -- на руку Николаю с Адлербергами, да Клейнмихелями.
Мы стали пытаться выслать Пушкина из столиц. Государь (по наущению
хитрого Несселя) принялся его возвращать. С его точки зрения сие оказался --
"хитрый политический шаг".
Но... Пушкин был внуком "палача" и "ночного горшка". Близость с ним
значила всякую потерю Чести для женщины. А отказать они не могли (верней --
не пытались, - поклонение Барину у русских в Крови!).
Вообразите же ситуацию, - мерзкий черномазенький коротышка вяжется к
любой Честной женщине, а та даже не может его отогнать, ибо жена
черномазенького спит с Царем, а стало быть...
В Европе из того факта, что с его женой спит Король, ничего бы не
вытекло. В России -- наоборот. И вышло так, что уничтожение Пушкина стало
делом первоочередным и, увы, - политическим.
В нашей касте и без того довольно признаков разложения, чтоб... Еще --
этакое.
Я часто беседовал о том с моим сыном. Он неверно понял меня.
Однажды, "чтоб привесть Пушкина в чувство", сей повеса написал на него
мерзкий пасквиль. Карикатуру с подписью -- "Рогоносец Его Величества".
Пушкин, правда, не слишком хорошо зная французский язык, перевел ее --
"Король Рогоносцев".
Как бы там ни было -- возник скандал. Все кругом стали показывать на
старшего сына Пушкиных чуть ли не пальцами и рифмоплету пришлось завести
разговор про дуэль.
Сын мой -- боевой офицер. По роду службы и опыту он обязан -- просто
обязан убивать штатских противников. Но сие нанесло б чудовищный удар его
Чести! Ведь для армейского офицера убить шпака, - все равно что -- отнять
денежку у юродивого...
В нашем обществе -- офицер настолько выше любого из штатских, что
простейшая дуэль с ними -- огромное испытание.
В сиих обстоятельствах сын мой, решившись на дуэль с Уклонистом от
Армии, рисковал своей Честью. Надо было сделать все так, чтоб победа не
оставила ни малейших сомнений -- ни в моральном, ни нравственном
превосходстве его.
Многие говорили мне: "Не дозволяйте вы этого! Дуэль с потомком Палача,
да Ночного Горшка не прибавит ничего вашему отпрыску, а отнять может многое.
Сошлите черномазого за тридевять земель. Отмените все. Сие в вашей Власти!"
Я понимал это. Я понимал также и то, что ежели Пушкин каким-либо
образом выживет, - сие может стоить сыну моему карьеры и Чести. Еще я знал,
что Пушкин -- Гений и его нельзя убивать! И, наконец, я догадывался, что все
мои противники политические сейчас потирают ладошки, да хихикают в кулачок!
Еще бы, - на дуэли должны сойтись мой сын и мой протеже, - коему я
предоставил Печатный Станок всей Империи. И ежели я отменю дуэль, скажут:
"Испугался за сына!", да "Пощадил Сутенера и Труса!" И то, и другое в
казарме -- грех непростительный.
Случилась дуэль. Мой сын приехал ко мне и радостно крикнул:
- "Я сделал все так же, как ты -- в твоей молодости! Я отстрелил этому
негру все его срамное хозяйство! Больше не будет он пакостить с белыми
женщинами!"
Небо обрушилось на меня. Да, - сей способ досадить штатскому с
восторгом будет воспринят во всем высшем обществе. Особенно -- идея о том,
что "негр больше не тронет ни одной белой женщины"! Сын мой после этого
станет -- чудовищно популярен в известных кругах...
Беда только в том... Я -- еврей. Разговоры о том, что надобно
"кастрировать черных" в далекой Америке давно переплелись в голове моей с
призывами "оскопить всех жидов" в гораздо более близких нам Австрии с
Пруссией...
Я привык бороться с такими людьми. Я не привык подавать им руки. И вот
теперь один из них -- и в поступках и помыслах, - мой единственный сын...
Я сидел за столом в кабинете моем на Фонтанке, а он стоял предо мной и
ждал от меня отеческой похвалы. Я поднял колокольчик и позвонил. Кто-то из
секретарей, зная в чем дело, сразу подал мне бумагу о состоянии Пушкина. Там
было сказало: "Травматическая кастрация пулей. Частичная эмаскуляция.
Неукротимое кровотечение из паховой вены. Скорее всего, - рана смертельная".
В кабинет вошли мои адъютанты и кто-то из секретарей. Я, не слыша
голоса своего, прохрипел:
- "Повтори-ка еще раз -- все что ты мне доложил... Я тебя плохо
слышал... Сынок..."
Сияя, как начищенный самовар, сын мой слово в слово повторил свой
доклад и... стал потихоньку сникать под изумленными и немного брезгливыми
взглядами моих близких.
Я -- еврей. И все мои адъютанты с секретарями тоже несут в жилах хоть
каплю Избранной Крови. Им не пришлось объяснять -- что не так. Они сами
видели - какую гадину я в отеческой слепоте выкормил на своей же груди...
Мир стал качаться и ползти неизвестно куда, когда я тихо сказал:
- "Завтра же тебе выпишут паспорт и все бумаги для выезда. Тебе и
твоему названному отцу. О деньгах -- не думай. Сколько надо -- столько и
дам. А сейчас -- выйди, пожалуйста, мне надобно посоветоваться -- со всеми
нашими..."
Когда дверь за моим сыном закрылась, что-то страшное сдавило мне
грудь... Я, срывая крючки моей формы, попытался облегчить себе вздох, и
услыхал мой же голос -- будто со стороны:
- "Сбылось Проклятие! У любого из нас -- Единственный сын и ему суждено
разбить наше сердце! Наследником же фон Шеллинга будет внук его дочери, но
ему никогда не суждено его видеть! Так сказано в Книге Судеб... Господи, за
что ты наказал меня таким сыном?!"
Мир обратился в стремительно вращающийся калейдоскоп, а потом взорвался
яркими искрами. Я рухнул на руки моих адъютантов и даже не знаю, - какой из
всего этого вышел шум...
Когда я вернулся в сознание, у меня сильно болела грудь. Мой личный
врач Саша Боткин разрезал ее скальпелем и рукой массировал мое сердце --
иначе она не желало работать. Я спросил:
- "Где он?" -- и все поняли и жена моя просто ответила:
- "Скорее всего, он уже, наверно, - во Франции".
Я молча кивнул и больше ни разу ни у кого не спрашивал о том, кого знаю
-- моим единственным отпрыском...
Но о нем, мне, конечно, рассказывали, - то сестра, живущая ныне во
Франции, то Элен, воспитывавшая его первые годы и по сей день зовущая Карла
-- "беспутным мальчишкой"...
Я все время шлю ему деньги и часто беспокоюсь о нем (ибо это -- мой
единственный сын!), но... Я -- еврей и в тот страшный день я видел его
глаза, я слышал даже не то, - что он сказал, - но как он это сказал! А вот
этого я ему простить не могу.
А за саму дуэль с Пушкиным -- я его не виню. Он все сделал правильно.
Гении не смеют быть Рогоносцами. Особенно -- по своей собственной Воле!
Здесь, наверное, вы спросите, - как же так? Почему вы зовете юного
Геккерна своим единственным сыном?
А Наследник? "Дыма нет без Огня" -- откуда же столько слухов о Вас с
Государыней?!
Началось все в дни сватовства Nicola. Разумеется, и речи не было в том,
что моя тетушка вдруг откажет ему в руке своей дочери. Пруссия понесла
слишком много потерь в Великой Войне для того.
С иной стороны, известные всему миру несчастья Романовых могли дать
повод для тетушки объявить любимую дочь "неспособной к исполнению брачных
обязанностей".
А так как все понимали, что с политической точки зрения Пруссия
принуждена к браку сему, такой оборот уничтожил бы репутацию Его Высочества
совершенно, и нам пришлось бы искать ему партию в каком-нибудь Люксембурге,
если не в Африке.
Посему, пожелание моей тетушки о предварительной тайной встрече
возможных жениха и невесты было с пониманием встречено при дворе. Местом
сватовства был избран не официальный Берлин, но тихий, провинциальный
Кенигсберг. Сие - родовое гнездо Гогенцоллернов и именно Кенигсберг стал
первой столицей, посещенной Петром во время первого в новейшей истории
"Путешествия русских в Европу". Там было положено начало и первому альянсу в
истории отношений стран, тогда как Берлину, увы, к великому сожалению, чаще
доводилось видеть нечто обратное...
Государь и мы, личная охрана его, были, в целях конспирации, наряжены в
форму моих егерей. Это объясняло наше появление в Кенигсберге. В пору
повсеместного братания "ливонцев" с прочими немцами, егеря исполняли
конвойные функции для перевоза грузов через границу. Граница при этом
пересекалась по сто раз на дню, - на нашей стороне все товары были дешевле,
а у них почти начисто отсутствовали женихи, так что прусская сторона даже
приветствовала появление Ливских Жеребцов в Местных Конюшнях. (Люди мои --
не славяне и любители расовой чистоты могли сладко спать -- под довольное
ржанье прусских кобыл!)
И вот, - третий день мы пьем пиво в кенигсбергских пивных. Наследник
уединился с одной из моих немецких кузин в номерах нашей гостиницы. Тут к
нам вбегает этакий ангелок и дает мне записку о том, что "берлинские
белошвейки прибыли в город и готовы станцевать тур мазурки с русскими
офицерами".
Я бросился к Государю. Меня выругали из-за двери, потом кузина Вилли
открыла мне дверь, и у меня возникло ощущение, что я прервал их на самом
занимательном месте. Я передал Вилли, что Его Высочество надобно срочно
одеть, умыть и привести в божий вид. Или меня назавтра разжалуют в рядовые,
а ее - пошлют мыть портомойни. Я же побегу к невесте и постараюсь протянуть
время.
По дороге в указанный дом я все никак не мог выдумать, как мне
выкрутиться из сего положения. Рассказать истину было немыслимо, а нести
бред сивой кобылы - смешно. Я подозревал, что наша встреча с красавицей
Вилли была не столь уж случайна. Мою тетушку необычайно заботили наклонности
кузена, - в Европе все друг другу уши слюнявили грязными слухами -- об
импотенции одного старшего брата Наследника, да -- содомском счастье
второго.
Тетушка неоднократно давала понять, что ежели Его Высочество обратится
к "ее кровиночке" с "гнусными, противоестественными предложениями", она не
только устроит скандал, но и разорвет всякие отношения меж нашими странами,
чего бы ей это ни стоило. Ибо она -- "прежде всего Мать, а Право Матери -
Свято!"
Я, разумеется, убеждал ее, что с Николаем, в отличие от его "братиков",
в сием отношении - все в порядке. Тетушка в ответных письмах благодарила
меня, но я нисколько не осуждаю ее, коль она не доверилась другу и кузену
заинтересованной стороны. Так что... появление Вилли сразу навело меня на
мысли о том, что тетушка решила получить верные сведения из первых рук.
Тем более что Вилли - моя родственница, а с тетушкой ее родство -
косвенное. Боюсь, тетушка не моргнула б и глазом, ежли б выяснилось, что
русский принц и впрямь охоч до "гнусных, противоестественных предложений".
Теткино попечение о судьбе юных девиц распространялось лишь на ее кровных
родственниц.
Но и задерживаться я не смел, - принцесса - моя троюродная сестра!
Добавьте к сему известную подлость придворных нравов: разумеется, принцессе
представили портрет ее будущего жениха, но нет в мире вещи лживее и
продажнее кисти придворного художника, да перышка борзописца. Я знаю, о чем
говорю, ибо сам покупал сиих проститутов оптом и в розницу и, смею сказать
-- за грошовые деньги!
Эти мерзавцы способны написать кого угодно вылитым Аполлоном, а на
поверку выходит, что вместо антического героя вас выдают за кривоногого,
горбатого карлу с гнойным лицом и зловонием изо рта. И ежели карла может
"делать Наследников", вам вольно закатывать любые истерики, вешаться,
бросаться из окна - бесполезно: из петли вас вынут, от камней под окном
отскребут, подмоют, надушат и в постель поместят. И даже подержат, ежели у
урода силенок не хватит. Это называется -- "Большая Политика".
Вот на минуту представьте себе, что вы сидите в чужом городе с горсткой
фрейлин и ждете, когда раскроется дверь и появится суженый. И неважно кто
он: красавец, или урод; умница, или полный болван, - вам придется принять и
любить его. Если не как любимого, так хоть - как отца ваших детей. Любою
ценой, или назавтра русские казаки разобьют свои бивуаки посреди дворца
ваших родителей.
Я не сгущаю. Именно в таком тоне и разговаривала с кузиной милая
тетушка. (А кузина рыдала и плакала, - несмотря ни на что -- она мечтала
замуж за другого. Женатого.)
Так что моим первым долгом было прибыть к принцессе и рассеять все ее
опасения. Мой друг и впрямь был высок, без малейших изъянов, не имел
"гнусных" наклонностей и был истинным "Жеребцом".
А что еще нужно для семейного Счастья?!
В раздумьях сиих я и вошел в указанный дом. Там меня провели в светлую,
большую гостиную, где сидели шесть ангелоподобных созданий в самых простых,
бюргерских платьях. Милые фроляйн и впрямь вышивали и тихонько
пересмеивались меж собой.
Я, к моему большому стыду, не узнал никого (хоть за два года до этого и
видался с принцессой -- она была тогда нелепым голенастым подростком с
напуганным, дрожащим лицом, - бросилась от меня стрелой, стоило мне отдать
ей документы о следствиях на ее палачей) и небрежно бросил, оглядываясь:
- "Привет, крошки, могу ли я видеть Ее Высочество?"
Одна из девиц медленно сложила милую вышивку и встала со своего
табурета. Я думал, что она хочет проводить меня к повелительнице и
поклонился, а она - легчайшее, бестелесное создание вдруг обвила мою шею
руками и поцеловала меня прямо в губы.
В первый миг я решил, что попал в какую-то каверзу, и сказал:
- "Ты мне нравишься, крошка", - затем поднял голову, чтоб спросить, где
же все-таки...
Я увидал раскрытые рты и побелелые лица всех прочих девушек, и от
осознания правды у меня побежал холодный ручеек по спине. Что бы вы сделали
в такой ситуации? Продолжили целоваться с вашей будущей Государыней, или
стали бы отдирать ее от себя?!
А она удивленно посмотрела на меня, взмахнула ресницами и, в прямом
смысле подтягиваясь на мне вверх, обиженно прошептала:
- "Я тебе... что... не нравлюсь?"
Я был в состоянии такого умопомрачения, что промямлил:
- "Я восхищен, я... боготворю Вас".
Тогда она запрокинула голову назад и подставила мне свои губы. Я увидал
ее тонкие черты лица, розовую почти просвечивающую на свет кожу, ее
серо-голубые глаза, так похожие на воды моей милой Балтики, вьющиеся светлые
локоны... Каюсь, я поднял ее на руки и поцеловал. От нее пахло свежим
жасмином...
Я не знаю, как это все называется. В семье нашей сие списывают на
"Проклятие Шеллингов". Говорят, что основатель нашей Династии -- Рейнике-Лис
в действительности был сыном женщины и Вечного Лиса, существование коего
подтверждается в мифах Азии.
Рейнике якобы - Оборотень и передал всем потомкам своим качества
удивительные... В том числе -- неподвластное прочим Лисье Чутье и вытекающее
из него Чувство Крови. Считают, - мы подсознательно чуем в окружающих Кровь
древнего Оборотня и... Не нами придумано, что волк живет только с волчицею,
а медведь с медведицею. "Лиса" же всегда тянет с его подруге - "лисе".
Поэтому-то все фон Шеллинги и выходят замуж, да женятся исключительно
внутри нашей семьи, да -- становятся друг другу любовниками. А так как
мальчиков в нашей семье почти нет -- женщины дома фон Шеллинг живут с
немногими мужчинами нашего дома на манер гарема или -- лисьей стаи. Один
"лис", много "лисанек". Других объяснений у меня этому нет.
Я знал, что не смею ни прикасаться, ни трогать мою будущую Государыню
-- ибо сказано, - "до первого прикосновения Древнее Проклятие не имеет
сил"... Но... Через много лет Государыня Александра Федоровна (урожденная
принцесса Шарлотта) скажет мне:
- "Ты все забыл... А я помню, как ты поднял тогда -- на берегу Немана
плачущего ребенка. Ты, конечно же, - не любитель маленьких девочек, но
Древнее Проклятие с того дня обрушилось на меня. Я, кроме тебя, и думать ни
о ком не могла!"
Она скажет мне сие через пару лет, - после рождения ее первенцев, а
пока... Я обнимал, целовал кузину и мир рушился вокруг нас. Я сделал все,
чтоб мой кузен женился на кузине Шарлотте. Я знал, что в сей миг рушатся все
политические построения и... Нас тянет в такой политический водоворот, что
-- черт знает, чем он закончится!
Я знал сие и... продолжал сей самоубийственный поцелуй. Есть вещи, кои
поважней Карьеры, Политики, да Империй. К примеру, - странное и таинственное
Проклятие, кое принесло мне так много Счастья... С моей кузиной - женой. С
родною Сестрой. И так далее...
Когда мы выпустили друг друга, Шарлотта плакала. Она стала бить меня
кулачком в грудь, будто выталкивая из себя:
- "Как ты мог?! Почему ты не дождался меня? Мы были друг другу обещаны!
Почему ты нарушил все Обещания?!
Я выросла! Я каждый день мерила свой рост у двери, я была на
специальной диете, чтоб быстрей вырасти -- почему ты не дождался меня?! Как
ты мог?!"
Я не знал, что ответить. Я не знал, - кто предо мной: просто
"дозревшая" девочка, иль -- потомственная девица фон Шеллинг. Потом я
решился и заговорил с ней, как с взрослой:
- "Прости... Я думал, что тебе объяснили. Я переписывался на сей счет с
твоей матушкой и она, по долгому размышлению, освободила меня от сей Клятвы.
Я -- Наследник Латвийского Герцогства. Оно, конечно, в России не
признано, но в него верят все мои подданные. Лютеранские подданные. Я --
Глава партии, выступающей за отделение и провозглашение Независимости от
Империи всех моих лютеранских земель -- Латвии, Эстонии и Финляндии.
Теперь вообрази-ка себе, что я взял в жены тебя -- старшую дочь и,
возможно, Наследницу -- Пруссии.
Со дня нашей свадьбы все начнут подстрекать русских, чтоб они вторглись
в Прибалтику. Если учесть, что весь мой народ спит и видит отделение от
Империи, война начнется сразу и быстро. И без прусской помощи нас
растопчут!"
Принцесса вцепилась в меня. По ее глазам я понял, что девушка выросла
не только телесно, но и -- умом. Она крикнула:
- "Почему без помощи Пруссии?! Моя матушка выставит для меня... Для
нас..."
- "Ни солдата. Ни пфеннига. Видишь ли... Я -- еврей.
Можно долго