деле,  собрал  офицеров,  помянули  мы  Сережу
Невельского добрым словом, а про этих... Я своим людям дал Клятву, что этого
теперь во всей армии никто не забудет.
     К нашим мы вышли 20 августа. Тут же по моему представлению всю ту часть
распустили и  нижние стали штрафными. Младшие  -  разжалованы  до  рядовых с
запрещением на продвижение до "смытия кровью". Старших ждала иная участь.

     На рассвете 22 августа 1812 года всех четверых вывели перед  гигантским
каре  наших войск на окраине  деревни Валуево  и я громко зачел главный Указ
Войны. Указ вошедший в Историю под именем "Восемь-Двадцать два".
     Суть  его сводится  к трем словам: "Ни шагу  назад". Единственной мерою
пресечения признавалась  Смертная Казнь - на месте без суда и без следствия.
К   Дезертирству   приравнивались   -   Паникерство,   Распускание   Слухов,
Пораженческие  Настроения,  Неподчинение  Начальству  и  -  прочая,  прочая,
прочая...
     "Приговор  исполняет  начальник  Изменника. Если он  не  может,  или не
желает совершить этого, Указ  в отношеньи него самого  приводит в исполнение
вышестоящий начальник".
     Указ составлялся мной с Аракчеевым по горячим следам Рущука, но в связи
с улучшением дел на Дунае не нашлось повода.
     Когда  самые бравые генералы на рассвете  22  августа  услыхали от меня
текст Указа, все как один  - побелели, как полотно, но никто не решился даже
"глазу поднять"!
     Я  приказал осужденным снять ремни, встать  на  колени и молиться перед
встречей с Всевышним. Потом грянул залп...
     Я из  какого-то  внутреннего  отвращения  приказал накрыть тела грязной
холстиной, так что  когда  мимо места стали прогонять армию,  солдаты видели
лишь  босые  ноги, да  плечо  полковничьего  мундира с  золоченой  эполетой,
выглядывающей из-под кровавого полотна. И еще - аккуратно  сложенные ремни и
четыре пары прекрасных офицерских сапог из телячьей кожи.
     Это при том, что даже  в лейб-гвардии  сапоги нижним  меняли  раз в три
года, а в  прочих - вообще, как придется. И,  разумеется,  солдатские сапоги
были  не  из телят,  но свиней, выращиваемых на фермах  моей семьи, а это  -
большая разница.
     И вот  когда каждую из частей останавливали  и оглашали Указ, люди, как
зачарованные смотрели не на  тела казненных, не на их голые пятки, но -  сии
сверкающие на утреннем солнышке  сапоги, страшно бледнели, и начинали  мелко
креститься...
     Холодное утро, солнце только встает и от этого - холодней. Роса кругом,
у многих сапоги, а то и башмаки с  обмотками - каши просят, а тут в рядок  -
четыре пары пустых, новеньких, начищенных офицерских сапог из телячьей  кожи
и - уже ничьи!
     Все забылось, - и текст Указа, и гора документов французов, убитых нами
при Велиже, и сами  тела расстрелянных, а вот сапоги у всех, кто  их видел -
остались. Мне потом даже  офицеры  признавались,  что еще  долго, - до самой
Победы  им всем по  ночам являлись те сапоги.  Только  уж не чьи-то, а  свои
собственные...

     Много лет прошло с того дня, но эти сапоги не выходят у меня из памяти.
Наверно, нужно было не так, но  в те  дни  я ходил сам не свой. В Риге убило
моего отца.
     Отец  мой  не  снискал   армейского   счастья,   но   прослыл  истинным
бургомистром.  Он  хорошо подготовил Ригу к  Войне, да  и потом не  уходил с
бастионов... Во время одной из инспекций вражье ядро рвануло  в десяти шагах
от него...
     Про  него шутили, что  он настолько большой, что нужно ядро, чтоб убить
его, или хотя бы сбить с ног. И он сам поверил в сие...
     Никто не обратил внимания на тот случайный разрыв, да и отец, по словам
очевидцев, как  будто отмахнулся от мухи и пошел себе дальше. А потом присел
на валун и... Осколочек был совсем крохой, - чиркнул по горлу и -- все...

     В  ночь перед Бородиным  я  подал бумагу  Барклаю. Уяснив  мою просьбу,
фельдмаршал  впал в расстройство, ибо - с одной  стороны, он желал исполнить
наказ  "поберечь  первенца", а с  другой -  не  видел причин, по  коим  смел
отказать.
     В конце  он сдался  и задал вопрос, - почему я так жажду "стоять  перед
батареей Раевского"?
     Я отвечал:
     - "Я начинал дела с хлорным порохом и знаю все достоинства и недостатки
пушек нового образца. Никто лучше меня не расставит людей так, чтоб -- и они
не мешали стрельбе, и пушки стояли бы в безопасности".
     Граф Барклай выслушал сии доводы, а  потом, отмахнувшись от них, как от
мух, произнес:
     - "Сие вы доложите штатским, да прочим барышням. Я хочу знать, - почему
вы норовите сунуть башку под все вражьи пули, да ядра, что будут  свистать в
тех краях? Совесть замучила?!"
     Я подтянулся и отрапортовал:
     - "Через многие годы все спросят одно: где  ТЫ был в день Бородина? Что
ТЫ делал в тот день?
     Я  требую прав отвечать: "В егерях. Перед  Раевским", - но  не:  "Вешал
трусов в тылу". Почувствуйте разницу".
     Михаил  Богданович  расхохотался,  погрозил  пальцем  и,  вставая из-за
стола, как отрезал:
     - "Ребячиться изволите, Ваше Превосходительство?! Нет, и еще раз нет. Я
обещал Вашей матушке".
     Что-то лопнуло внутри меня, обдало огнем и какими-то искрами... А потом
из меня непрошено вырвалось:
     - "Ваше  Сиятельство... У  меня отца... в Риге убило...  Его  схоронили
уже, а я и -- не знал. Не оплакал... Мне теперь  надобно в рукопашной с ними
сойтись, или - я жить не смогу.
     Его, как солдата,  - на бастионе убило, а я  -  как вор - по  лесам, да
оврагам...
     В рукопашную мне бы теперь... В рукопашную..."

     Военный министр  долго молчал, потом все чиркал кремнем, и никак не мог
раскурить свою трубку..., а затем сухо прокашлял:
     - "Займи тот рубеж... И Бог тебе в помощь".

     Посреди позиции  тек Стонец, коий справа от нас впадал в  Колочу, прямо
по  фронту еще  какой-то  ручей,  а  слева  -- псковский полк  егерей  князя
Васильчикова.
     (Через шесть лет он станет командиром  Лейб-Гвардии Семеновского полка,
а  я  -  его  заместителем.  На  деле  же --  в  лагерях  Семеновского полка
тренировались мои "зондеркоманды", составленные из мадьяр и хорват. К самому
же Семеновскому полку я имел весьма "странное" отношение.)
     Прямо передо  мной  (я  стал "дополнительной"  линией  обороны)  на том
берегу  ручья  без названия  стоял  новгородский  полк егерей  под  командой
Колесникова.  (На Руси  испокон  ведется  обычай --  рядом стоят  "земляки".
Оттого - рижане просто не могли не встать меж псковичей с новгородцами.)
     Передний край Колесникова  кончался  в  топком  овражке,  в коем  могла
увязнуть  атака противника. А дальше виднелась деревня Алексинки, занятая уж
отрядами  якобинцев, а за  ней  - черный лес,  из  коего ползла  змея  армии
"двунадесяти языков".
     Там,  за  Алексинками  была  и деревня  Валуево,  где  в  высокой траве
остались четыре пары ничейных сапог  и через кою якобинцы  перекатывались  к
Шевардину, - чтоб  развернуть свой ударный кулак на  Флеши. Дорога же по той
стороне Колочи,  - справа от меня была вся изрыта  траншеями. Враг, издалека
увидав наши кресты, понял, что место сие до боли напоминает Прейсиш-Эйлау, и
не  пожелал  брать "немецкие" траншеи  в  лоб,  а  решился бить по "русским"
Флешам.
     По Флешам...

     Сие не  принято  рассказывать штатским,  но Кутузов  избрал  не  лучшую
расстановку  для  битвы.   За   это  его  всячески  критиковали  Барклай   с
Беннигсеном... И знаете что?
     Кутузов -- Гений, а Барклай с Беннигсеном -- не очень. Но здесь надобно
понять одну вещь. Почему Бородинскую битву готовил Кутузов?
     После  войны,  чтобы   как-то  объяснить  "непонятную"  замену  Барклая
Кутузовым родилась версия, - мол,  русский народ  и сам Государь --  страшно
недовольные  постоянными  отступлениями   обратились  к   "истинно  русскому
полководцу" - и так далее...
     Поверьте мне, как "варягу"  и начальнику жандармерии, все сие -- полная
чушь. Во-первых,  так уж  повелось в Российской Империи, что мнение простого
народа интересует Власть (мягко говоря) -- не в первую очередь. И даже -- не
во вторую.
     Причиной  сему  стал  Земский собор времен  Годунова,  да  --  Смута  с
"Семибоярщиной"... С той поры Власть в России "зарубила себе на носу"  некие
Истины...
     Какие? Ну... К примеру, - из  той же  летописи слова не выкинешь, а там
сказано:  "Варяг Рюрик  убил славянских князей Аскольда и Дира, а народ сему
-- радовался".
     Какие из сего выводы следуют -- решать вам.
     С жандармской же точки зрения -- не совсем ясно, - мнение какого народа
слышала Власть? Видите ли, -  по причине военного времени всякое перемещение
штатских "без пропусков и  дозволения свыше" попросту запрещалось.  Государь
опасался наемных убийц  и Санкт-Петербург  был окружен кольцом "спецчастей",
кои (извините меня за подробность) попросту вешали всех "бродяг" и вообще --
"подозрительных"!
     Как жандарм, я -- положительно не понимаю о чем  идет речь, - кто и при
каких обстоятельствах "пробрался" к моему кузену и доложил ему, что на  счет
Барклая  с  Кутузовым  думает, или знает "народ"?!  А  ежели таких  людей не
было...
     Остается лишь двор. Но "двор"-то был как раз за Барклая!
     Видите   ли...  Барклая   "потрепал"  Бонапарта  при  Прейсиш-Эйлау   и
превосходно  провел  войну  с  Швецией.  Кутузов  же  --  был  "разбит"  при
Аустерлице и не  кончил войны с турками по  причине "Рущукского  дела". Мало
того!
     Барклай был любезен двору своим "тевтонским" отношением к дисциплине, а
его "ливонские  егеря" (ежели и были  настроены  против  русских)  славились
"тягой к принципам монархическим"!
     Повторюсь еще  раз,  -  самые  богатые  и развитые провинции Российской
Империи  в  смысле  политики  стали  "оплотом"  самой  свирепой  "феодальной
реакции" в худшем смысле этого слова. И  самое что ни на есть  "квасное", да
"посконное" окружение русского трона инстинктивно чуяло сие "родство  душ" с
самыми свирепыми "нацистами" моей Риги... Ворон ворону -- глаз не выклюет!
     Кутузов  же  критиковался, как "квасниками",  так и "нацистами" за свое
"чересчур  мягкое отношение  к низшим" и в  сием чудилась (вообразите себе!)
даже -- "проповедь Революции"!
     Поверьте  мне,  - уж кто-кто, но "Кутузов  во главе русской армии" этой
"нежити" мог привидеться лишь в  кошмаре под утро... (Впрочем, Герцен как-то
мне говорил,  что  "беснующимся"  "кошмарами" должны представляться  обычные
сны. Самые обычные сны нормальных людей... Я смеялся до колик!)
     Так как же  Кутузов  все-таки оказался  во главе русской  армии? Сие --
весьма скользкая штука...

     Видите  ли... В  1808 году  "Михал Ларионыч" подал докладную записку, в
коей анализировал... "поведение Бонапарта и вообще --  любого агрессора". За
четыре года до Великой Войны гениальный Старик написал:
     "Любой  агрессор, любой маниак, одержимый манией  собственного величия,
все  равно подготовится  к любой войне  лучше любого  государства,  ведущего
нормальную жизнь. Тягаться с таким -- разрушать самое себя и Душу свою,  ибо
непрерывная подготовка к Войне приучает нас к Злу и Насилию.
     Как же противостоять всему этому?  Нормальное государство, исповедующее
Мораль и Порядок, ничем не может укротить сие Зло, кроме -- Живота своего.
     Ключ к Победе над подобным агрессором, - смертная Оборона и постепенное
истощение Армии Зла. Зло -- не всесильно. В отличие от Добра оно не  живет в
людских Душах,  но насаждается  в них извне. Ежели  удастся  хотя б истощить
Всемирное Зло,  Путы его  падут и Армия Зла самоистребит  самое себя  -- ибо
живет она внутренним самоедством".

     На первый взгляд -- мудрено и заумно,  но... Кутузов  первым из военных
мыслителей  указал  на "органический  дефект Зла" - необходимость для  такой
армии "выиграть быстро", - "блицкригом".
     Михаил Илларионович первым подметил странную особенность "стремительных
армий" --  их крайнюю "внутреннюю неустойчивость" после первых же поражений.
Другое дело, что  они  обычно настолько сильны, что сиих поражений  и...  не
бывает.
     Отсюда и  -- "Жертва  Живота  своего".  По мысли  Кутузова у  Бонапарта
обязана была б выиграть армия... -- готовая умереть.
     "Что значит  Жизнь  одной армии, какой бы сильной и великолепной она ни
была?  Ежели она  умерла за правое дело, знамя павших  подхватят  их братья,
сыновья и отцы. Кто из Честных не встанет -- пусть и на Смерть,  - за Правое
Дело?!
     А кто притронется к Знамени Проклятых?
     Какой вор, насильник, или убийца  встанет за Неправое Дело, коль первая
Армия Зла была уж  разбита? Умирать -- не в  обычаях этой публики. Она хочет
жить. И именно  потому армия их  может  быть уничтожена" -  так писал Михаил
Ларионович.
     Идея  того, что победа в  Войне  с  Бонапартом лежит  через фактическое
самоубийство -- шокировала русское общество. Бумага Кутузова была чуть ли не
проклята тогда -- в 1808 году.
     Но потом случилась турецкая и Кутузов, воюя с турками один против пяти,
показал, как  действенна его "смертная Оборона". Михаил Илларионович нарочно
ставил русскую армию в такие жуткие положения, где малейшая слабость значила
бы  конец  всем.  И люди,  коим  отступать  было  некуда,  показывали чудеса
героизма и взаимовыручки.
     Турки  же,  не  ждавшие столь  жутких  "побоищ", всякий раз  выказывали
"слабину",  обращались в позорное  бегство  и...  Но историю  сей войны, вы,
наверное, знаете.
     Главная  идея  фельдмаршала  была  в  том,  что Кутузов  нарочно  делал
"дефект"  в  собственной же позиции.  "Дефект" столь  явный и очевидный, что
турецкие генералы с  их  наставниками -- лягушатниками  считали себя  просто
"обязанными" наказать русских за "подобную глупость".
     Я уже говорил, что Кутузов велик потому, что все думали,  что они знают
-- куда его нужно бить.
     После  того, что  случилось в Рущукской  крепости, Кутузов тяжко болел.
Фактически  он  так и  не оправился  от  столь страшной  раны, оставив  нас,
грешных, посреди Великой  Войны. Но если  тело  его болело  и умирало, Разум
фельдмаршала был Светел, как никогда. С больничной койки Михаил Илларионович
фактически "выпестовал" всю идею, стратегию и тактику Великой Войны и вопрос
- "почему Кутузов перед Бородиным был назначен командующим?",  - на самом-то
деле звучит: "Почему он не был Командующим с первого дня?"
     А вот тут-то и начинается "Большая Политика".

     Две наиболее боеспособных части  имперской армии  -- ливонские  егеря и
башкирская конница, оказались  составлены из "инородцев" Российской Империи.
Это уж после Победы заговорили о гусарах с казаками, да "простом мужике". Но
ежели  поднять любые архивы, выяснится, что из  каждых  пяти  наших конников
лишь один представлял регулярную армию,  второй был  казак, а  три других --
татарин, башкир, осетин, да калмык!
     Я половину воспоминаний рассказывал, как мы создавали  нарезное оружие,
оптические прицелы,  да "унитарные  патроны" к  нему. А ежели  посмотреть на
статистику,  выяснится,  что главным  "метательным" оружием  имперской армии
оказался (Европа была просто в ужасе!) дедовский лук с "калеными стрелами".
     Кстати, Европа была  в  ужасе не от "дремучести  русских", но того, что
татары  с  башкирами  выпускали  семь  стрел  за  то время,  пока несчастные
фузилеры давали три выстрела!  Ну, а когда пусты  колчаны,  "дикие степняки"
принимались за сабли и неизвестно -- что для врага было хуже.
     А теперь задумайтесь-ка  над тем, что татары с башкирами -- магометанцы
и Россия все это время  воевала с магометанскими  странами. Теперь вспомним,
что  лучше всего "экипированы"  для  Империи  были  мои  егеря, а они --  не
слишком-то любят русских.
     Зато военным министром был "наш" Барклай и "под  ним" мои  егеря "пошли
драться"!  А когда  в  Прибалтике  разгорелась форменная резня,  Государь  и
сместил Барклая,  назначив Кутузова. Верней, - "хана Коттуза", как объявляли
по татарским кочевьям.
     Татарские лошади  обычно  не  кованы и от  этого легко  сбивают копыта.
Испокон веку татары  с  башкирами воевали зимой  -- их низкорослые  мохнатые
лошаденки лучше других переносят  морозы с  бескормицей, а по  снегу и  льду
некованое копыто получает превосходство над кованым.
     Вот это и есть -- "русское византийство"! Когда я делюсь сей историей с
иностранцами, у них  широко раскрываются глазки и  они в состоянии ими  лишь
хлопать...
     Кто еще, кроме кузена,  смог бы  убедить сперва  одних  своих  недругов
влезть в драку  на своей стороне, а потом -- "угодить" и  вторым,  да так --
что все это "удачно легло в ткань Войны"?!

     Теперь,  когда  я  доложил  самое  главное,  -  перейду  к  частностям.
Во-первых...
     То, что "есть под Москвой большое поле" выяснилось... осенью 1810 года.
Да-да, - сразу же после разгрома австрийцев при Ваграме мы начали разработку
будущего Генерального сражения грядущей войны.
     Кстати, - на первых порах в сей разработке принял участие князь Тучков.
Вообразите  же  ужас  и  смятение Штаба,  когда молодая  княгиня Тучкова  на
светском рауте ляпнула в присутствии неизвестно кого:
     - "Мы вчера с  мужем искали на карте Бородино. Он  сказал, что ему было
Видение -- там грядет страшная Битва!"
     Тучков был немедля изгнан из Штаба и...
     Но об этом чуть  позже,  а  пока  доложу лишь,  что  "пушки  Раевского"
(бронзовые  чудовища в  три  тонны  -- каждая!)  были установлены на Батарее
Раевского... в мае месяце. За  два месяца до  того, как Наполеон  форсировал
Неман.  А  потом  два  месяца кряду  русская  армия  "позорно  драпала",  но
почему-то "драпала"  она  исключительно - в сторону уже установленных пушек,
да заранее сделанных Флешей... Вопросы есть?

     В  итоге  Бородинская  расстановка была  очень забавна.  Ежели  траншеи
Первой  армии,  перемешанные  лесами  с   ручьями,   и   вправду   выглядели
неприступно,  Вторая армия торчала в чистом поле,  вроде бы открытая  ударам
вражеской кавалерии.
     Сегодня  на лекциях Академии Генштаба такие позиции именуются "обороной
с  висячим  флангом".  Вплоть  до  Бородина  считалось, что  сильный удар по
"висячему флангу"  завершится "складыванием позиции" с неминуемым окружением
и всеми вытекающими отсюда последствиями.
     Бонапарт,  обнаружив  именно такое  построение, был  на седьмом небе от
счастья!  Но,  как гласит жидовская  поговорка,  - "встретились на рынке два
дурака:  один не знал -- какое богатство купил, а второй --  какое богатство
только что продал!"
     В реальности, опасность прорыва под Ригой (и  угроза  Санкт-Петербургу)
привели  нас к тому, что Первая армия тайно разделилась аж в Витебске. Нужно
было держать поляков по всему течению Даугавы и латышей "отозвали" на север.
     Огромная  система  траншей  на  том  берегу  Колочи   в  реальности  --
пустовала. Резервы  же хитрый Кутузов увел вглубь  к  Семеновской,  чтоб при
случае  либо занять сию "обманную" (а в реальности -- пустую)  позицию, либо
бросить людей к  Флешам. Наш фланг прикрывался тонкою линией егерских постов
в надеждах, что Бонапарт не станет рисковать "вторым Прейсишем".
     "Осью"  ж  всего  стала  Батарея  Раевского. Задумка была  в том,  чтоб
Батарея "накрывала"  как можно  большую  площадь. Поэтому  исполинские пушки
крепились  не на  обычных  лафетах, но  - круговых  панорамах. Теперь они не
могли  изменить  угол стрельбы,  иль  дальность выстрела,  зато  сектора  их
обстрела составляли небывалые прежде сто двадцать градусов! За счет этого мы
достигли небывалой плотности "заградительного  огня". (Хлорный порох толкает
большую  массу  картечи,  но  --  без какого-то  определенного  направления.
Картечь летит как бы -- "веером"!)
     Огонь Батареи был  призван  не столько выбивать  живую силу противника,
сколь пугать его! Ведь под таких монстров никакая  пехота не  сунется, а вот
кавалерии сие -- нипочем. Но мы и жаждали  именно конного удара  противника!
Вот что сказал на разборе Кутузов:
     "Ввиду перевеса в подвижности