ли  много случайностей на одной
-- отдельно взятой Войне?
     Собралась  этакая Комиссия  из "Русских Мистиков",  коя изучила  вопрос
появления сих странных вшей (поражавших лишь одну армию!) и пожелала узнать,
- чем именно  занималась Комиссия под моим руководством и что десятки высших
священников, глав разведки и тайных масонов месяцами ищут по всей Москве?
     Работа  моей комиссии маскировалась  под "Изучение  и  новую планировку
Москвы".  Я как раз  тогда  занимал пост  московского генерал-губернатора  и
обязан был "обеспечить всем" подотчетный мне город. У казны ж на сие  просто
не было денег!
     Я  нанял  Бовэ, - мы  с  ним  близко сошлись  в  парижском  салоне Элен
Нессельрод, а потом и -- самолично отстроил Москву заново...
     И вот такой трогательный запрос от моих "Русских Мистиков".

     Я...  Я допустил Русских Мистиков до всего,  что  сам  знал  и  сообщил
причины прекращения поисков. Я знал, что делаю...
     С той поры Герцен, Князь Одоевский, прочие  Мистики  не желают выезжать
из Москвы, но... Ищут, ищут и ищут.
     Ежели у  них пойдет что не так -- Имперские Службы как бы и не при чем,
а ежели... Но тут я даже теряюсь -- я  верю  в "бред" самого  Ларре и сам бы
многое дал, ежели б мне показали ту Церковь...
     Не знаю -- зачем. Мне просто -- надобно знать.

     Да, кстати... Помните, - я докладывал об успехах наших ученых  в деле с
урожайностью  почв?  Работа  сия на том  не  закончилась  и ученые  занялись
поиском  средств для борьбы с клопами и вошью, а также  лекарствами от оспы,
да тифа.
     Кроме того,  - ежели смотреть на довоенную  карту -- видно, что  вокруг
Динабурга (Двинска, иль -- Даугавпилса) удивительно мало сел. Строго говоря,
- их там  вообще  нет: последние села  в Прибалтике  кончаются  "даугавскими
землями", а затем -- ни души...
     Причиной  сего стала  "латгальская плесень",  иль  верней  --  "хлебный
грибок", живший до последнего  времени в тех  краях.  Стоило  ему "сесть" на
"млечный колос", как зерно мягчело и покрывалось синею "сеточкой". Ежели его
съесть -- возникает понос. Понос, приводящий к мучительной гибели...
     Посему  в тех  краях  рос только  лишь "кормовой"  хлеб,  а хутора жили
исключительно  свиноводством. (Животные едят такое  зерно  без  последствий.
Помните доклад Платова, - "в фураже не нуждаюсь -- лошади жируют по несжатым
полям"?!)
     Поэтому-то  Бенкендорфы,  получившие в  ходе  войн  именно  "даугавские
земли", и слыли в первую голову -- свиноводами.
     Разумеется, моей  матушке -- как главе "дома Бенкендорф", больше  всего
хотелось бы знать -- как извести сию гадость. Этим-то и занимались матушкины
ученые. (Забегая вперед,  доложу -- с 1816 года я последовательно осушил все
болота вдоль Даугавы, а тамошние поля пять лет кряду обрабатывал  купоросом.
Вот уже почти двадцать лет, как о "плесени" ни слуху, ни духу...)

     Все сии  изучения шли своим чередом и к 1811 году в Дерпте выработались
рекомендации  "по вшам  и грибку  на ногах":  насчет бритья  голов,  жаренья
шинелей, да -- пропитки портянок...
     Все это -- дела занимательные,  но -- не  больше того. Я бы не заострил
на сем речь (ибо кому нужны чужие портянки?), ежели б...
     Ежели б  я, прибыв осенью 1811 года в Дерпт, не сообщил моим людям, что
якобинцы всерьез занимаются подготовкой "биологической войны" против нас.
     Сие -- кроме шуток, - идея сия возникала аж в 1809 году. Иное дело, что
сему воспротивился сам Бонапарт. (Зачем ему "сия гадость", когда его армия и
так -- вооружена, да вышколена сильней прочих?!)
     Но  в 1811 году  мы  не  знали  сего  и угроза  сия довлела  над нашими
действиями.
     Мы знали, что Бонапарт готовит к зиме много шуб, ушанок  и валенок. Так
что  зимой  1811  года  мы   в  Дерпте  изучали  возможность  искусственного
разведения вшей.
     В  частности, -  можно ли вшивать в  мех нечто, несущее  на себе вшиную
кладку? И  ежели --  да, -  при каких  условиях  вошь  вылупляется из яиц  и
начинает... так сказать -- "безобразничать".
     По  результатам  работы  сией  Государь  наградил  меня  --  "тайно"  и
представил  троих  биологов к Орденам Российской Империи. "По восхитительным
итогам их деятельности". Так сказано в Указе на награждение. Это не все...
     Кроме  вшей,  люди мои  занялись  спорыньей  и "латгальскою  плесенью".
(Работы над  оспой я  своей волей  временно прекратил, - я не  хотел уморить
собственную же  Империю.  В биологии надо знать -- "вши стягов не едят, и --
не видят"!)
     Увы, достаточно было обратить "плесневое зерно"  в муку,  а муку испечь
-- грибки теряли все свои болезнетворные качества. Зато -- ежели то же самое
зерно  варить  "целиком" (пусть и  в крутом кипятке!), грибные яды полностью
сохраняли свою  страшную силу. Именно потому мы и добавили туда спорынью,  -
она  ровно  наоборот: относительно  безопасна в  виде  "ведьмина рожка",  но
становится дикой гадостью в состояньи размолотом! И тем не менее, - основным
"поражающим фактором" был именно "синий грибок".
     Главным его  преимуществом было то, что кроме наших краев, он  нигде не
водился и  французские  лекари не ведали --  ни  симптомов отравления им, ни
способов излечения.  (Даже в  Смоленской губернии  ему  было так "сухо", что
пришлось  заражать  хлеб  на  полях   специальными   кисточками,  смоченными
концентратом сей "плесени"!)
     Поэтому,  передавая  нашу  "рукотворную  гадость"  в  войска, мы  особо
подчеркивали:  "В  областях  применения  должны  быть  обязательно разрушены
абсолютно все мельницы, а их жернова вывезены оттуда за сто верст".
     Помните  записи  Нея?  О том, что  "поля стоят  с  неубранным  хлебом".
Помните,  как  Коленкур  рассказывал  о  "безумьи  Ларре"? (Спорынья в  пище
вызывает галлюцинации. А еще -- ощущенье безотчетного ужаса, да  Приближения
Смерти! Видимо Ларре,  как врач, уберегся от "плесени",  но получил изрядную
дозу "ведьминых рожек"!)
     Помните об удивительных "летних" поносах несчастных -- среди зимы? И об
их быстрой гибели...
     Кстати,  -  по  весне 1813  года -- весь прошлогодний хлеб в Смоленской
губернии  сжигался "нарочными зондеркомандами", а там, где он  еще "стоял на
полях", поля "орошались" сырой нефтью и сразу же - поджигались. (Это и стало
главной причиной "неурожая в 1813 году" в тех краях.)
     Не говорите о том моим милым Мистикам...

     Многие  хотели бы знать, чем сие кончилось? После Войны мои люди уехали
из Российской Империи. Разошлись по домам...
     Я  не  смею  их осуждать  --  в  Империи  никогда не  было  собственной
Биологической Школы, и  если Физиков, да Химиков с Математиками мы еще могли
"чем-то держать", с Биологами это не вышло...
     Кроме  того...  Из кувшина  можно вылить  лишь то, что  в  нем  налито.
Отсутствие "корней Биологии" в "русской почве" довело до того, что все итоги
многолетних работ были скорей описательными.
     Мы так и не определили --  ни возбудителя оспы, ни  тифа... Мы  по  сей
день не знаем -- каково "губительное начало" спорыньи, "плесневого  грибка",
иль -- почему "нефтяной вытяжкой" можно вывести вошь? (Помните, - "У русских
вшей не было!" Но и пахли мы - соответственно.)

     Судьба  же троих  "Орденоносцев" -- более чем  примечательна. Я не смею
называть  их имен, ибо ежели выяснится,  что именно они "разводили"  в  свое
время "вшу" -- я не знаю, чем сие кончится.
     Один из них  вернулся в свою родную Голландию. Там  он и погиб, пытаясь
найти  возбудителя  оспы.  Он  ставил  опыты на себе,  нанося на  свою  кожу
частички оспенных "пустул", кровь несчастных и гной. (Все это -- разумеется,
особым образом  обработанное.)  Однажды обработка  не  помогла, он заразился
оспой и умер...
     Второй --  ревностный монархист вернулся во  Францию и сразу же получил
кафедру  не где-нибудь, но  -- самой  Натуральной  Школе!  Там  он  долго  и
плодотворно работал (занимаясь в основном оспой) и перед смертью передал все
архивы  (в том числе и  "Дерптские"!) своему лучшему ученику и аспиранту  по
имени Луи Пастер.
     А тот -- над гробом Учителя поклялся завершить начатое  и "найти управу
на оспу".
     Третий --  уехал за океан в  Северо-Американские Соединенные Штаты. Там
нет особой науки, зато -- много "практиков".
     И  уже через  пару лет  после  этого американская  армия  стала  широко
использовать все наши методы против непокорных индейцев. Взамен ушанок и шуб
в ход пошли одеяла с накидками, а место вшей заняла "черная оспа". Успех был
значительный...
     Лишь после этого, сознавая, что  Россия с  Америкой  "далеко ушли в сем
вопросе", Европа  (а именно -- Англия, Франция  и,  конечно же --  Пруссия!)
стала быстро развивать  "сей научный аспект". Правда, вам в сием -- никто не
признается.
     Широко простирает Наука руки свои в дела человеческие...

     Но вернусь к истории моей жизни.
     Моя жена с Боткиными были в Санкт-Петербурге, когда "по войскам" прошли
бумаги  обо  "всех павших" (высшего  сословия,  разумеется), и  я  был среди
прочих. Боткины (кои тоже "выехали из Риги" всею семьей -- вплоть до кухарок
с  кормилицами!)  были поражены матушкиным  "провидением"  до глубины, а  за
матушкой укрепилась  кличка "вещуньи". Но еще более поразило  всех  то,  что
жена моя, положив руку на чрево свое, отмахнулась:
     - "Он - жив. Он еще  жив. Я --  чую сие. Свекровь научила меня -- я чую
его! Быстрее. Мы не можем спасти его на таком расстоянии. Он уходит от нас",
-  по  сей день милый Герцен любит спрашивать у меня, что могли  значить сии
слова?  Возможно ли, чтоб две женщины  могли  поддержать  жизнь  любимого на
таком расстоянии?
     Не  знаю.  Но когда  Трубецкая с Волконской пожелали ехать в Сибирь  за
своими любимыми, я не смел им отказывать.
     Если  Женщина  Любит  -- преграды  ей нипочем... И не в моей Власти  --
Лишить хоть кого-то Любви.
     Не  делай  Ближнему так,  как не  хотел бы ты  -- что б  тебе  подобное
делали...

     Сие происходило вокруг меня. Я же чувствовал...
     Будто плывешь в детстве по родной, ночной Даугаве - выныриваешь из воды
и будто какие-то огоньки, звезды, что-то мерещится,  а потом  раз и... опять
беспросветная чернота.
     Помню,  -  откуда-то  появился  Петер  и  шел  дождь.  Мелкий  такой  -
слабенький  дождик.  Я  чему-то  обрадовался сперва, а  потом  удивился, что
смотрю на Петера будто сверху, а он тащит... Он меня нес.
     Я так тому удивился, что... провалился в мягкую черноту.

     Потом  явилась матушка,  она  обнимала и целовала меня, и  плакала надо
мной, причитая:
     -  "Сашенька, сынок,  открой  глазыньки! Нет,  Шимон  - они  убили его.
Смотри  какие  страшные  раны,  они  -  убили  моего  первенца!"  -  и   что
удивительно,  - я сам видел, как лежу с закрытыми глазами, а матушка бьется,
как раненная, и плачет...
     Она  сидела  за столом  в своем кабинете и я  отчетливо видел ее руку в
лубке и на перевязи... Вокруг нее были люди -- члены Синедриона,  а за окном
явно -- Рига. Почему же мне грезилось, что она обнимает, да целует меня?!  И
еще...  Прямо за спиной моей матушки  сидела -- еще  одна  моя  матушка, коя
обнимала, да утешала ее!
     И еще  надо мной стоял дядя Шимон,  коий поднимал  мое мертвое  веко  и
светил  в  глаз  чем-то странным и ослепительным.  Я видел сей пронзительный
свет и -- в то же самое время наблюдал, как мой дядя склонился над  кем-то и
--  колдует над ним... А  моя милая матушка держит меня за  руку и все время
целует ее...
     А затем и этот бред кончился. Пришла боль.

     Она была  страшной,  огненно-красной, пульсирующей...  Она  расходилась
концентрическими  кругами по всему телу из ран на голове и бедре.  Боль была
столь страшна, что я застонал и очнулся.
     Я лежал в просторной и свежей постели на мягкой кровати, а откуда-то из
темноты ко мне пробивался ласковый и нежный свет. Боли почти не было, но рот
пересох настолько, что губы потрескались и мне дико хотелось пить.
     Я попытался встать, или хотя бы поднять голову, чтобы позвать людей, но
тут  пламя  далекой  свечи заколебалось, на  пол упала какая-то книжка, и  я
почуял старый, домашний запах и  матушкины прохладные руки опустились на мой
горячечный лоб, а сладкие  губы покрыли меня поцелуями и  прошептали мне  на
ухо:
     - "Не шевелись, не надо. Я пойму, что ты хочешь...  Попить? Тебе нельзя
много, вот тебе -- губка...  Все хорошо...  Мы  вместе и - все будет  теперь
хорошо..." - и я опять упал в черноту.

     Я  очнулся  посреди  дня.  Мой  Петер насвистывал  латышскую песенку  и
поскрипывал надфилем. Я  спросил его, что он делает, но звука не получилось,
а  лишь  какой-то сдавленный  хрип. Петер  на  миг кончил  скрипеть, а потом
подошел, крадучись, к моей постели, а затем бросился вон с криком:
     - "Госпожа баронесса, госпожа  баронесса, Хозяин очнулся! Слышите все -
Хозяин очнулся!"
     Тут же  комната вся наполнилась. Откуда-то появилась моя милая матушка.
Она протянула мне руки,  пахнущие  матушкиным молоком.  Она поцеловала  меня
так, как целовала  меня только милая матушка. Она сказала голосом моей милой
матушки:
     - "Господи, Горе ты мое -- ну что  мне с тобой делать-то?!" -- и горько
заплакала.
     Она  плакала и прижимала руку мою к своему животу, а я --  изумлялся, -
зачем она моею рукой баюкает свой живот?!
     Тут  дядя  Шимон,  посверкивая  стеклами   очков  на  шелковой   ленте,
засуетился надо  мной, светя мне в глаза разными зеркальцами, в то время как
его  сыновья, -  Саша и  Петр  стали  слушать меня трубками  и  трогать  мои
повязки.
     Наконец, старший Боткин,  узнав мнение  сыновей,  степенно  откашлялся,
протер   стекла  своих  очков  и  решительно  сказал  бледной  от  нервов  и
бессонницы... "матушке":
     -  "Сепсиса больше  нет.  Дыхание,  температура,  сердце в норме.  Коль
подкормить его, муж Ваш, смею уверить, сударыня, - выживет".
     "Матушка"  молча  встала, стиснула великого  доктора, достала откуда-то
мужской перстень с брильянтом чистой воды - с голубиное яйцо и надела его на
руку дяди моего со словами:
     - "Это не от меня, но -- Сашиной матери! Она не успела дать мне для Вас
деньгами, так что это - жалкий аванс. Остальное -- потом. Не смейте глупить,
- Вы - Чудотворец!" - потом решительно топнула:
     - "Чашку куриного бульону и - все вон отсюда! Теперь-то уж я сама..." -
и вообразите себе, - ее все послушались!
     Я смотрел  на жену и не мог поверить глазам -- она стала так необычайно
похожа на  матушку... Даже интонации  в  голосе стали немного сварливыми, да
язвительными -- точь-в-точь "Рижская Ведьма"!
     Но это -- с другими. Со мной же она  была прежней Маргит. А может  быть
-- моей  матушкой?!  Я  лишь  в те  дни обратил  внимание,  что  Маргит даже
выговаривает слова так, как это делает ее тетка -- "урожденная баронесса фон
Шеллинг"!
     Может быть  это -- Мистика, а может быть -- мы  и впрямь (как Эдип!), -
на самом-то деле выбираем в жены "собственных матерей"?

     Как бы там ни было  --  присутствие Маргит  мне  шло на пользу  и через
неделю я уже сам "принял пищу", а вскоре смог (извините за прямоту) "сходить
до ветру" не в специальную утку, но в самый обычный ночной горшок.
     А потом моя  милая Маргит и здоровяк Петер вывели меня на крыльцо моего
Гжельского фарфорового заводика  погулять.  Я вышел и  не поверил  глазам, -
кругом - белым-бело. Время "Матфеева" Ангела. Весна -- Время Польши, Лето --
Франции, Осень -- Германии. Зимой же Господь Благосклонен нам -- русским.  А
меня ранило в августе...
     Маргит по сей день хранит в заветном ларце выданную ей  "похоронку": "В
связи с гибелью в Бородинском сражении".

     Сегодня, когда я читаю лекции в Академии Генштаба,  я признаю, что все,
что было со мной - дурь молодеческая. Не дело генералу ходить в штыковую, не
дело  "особистам" вставать в  цепь охранения. Не  полезь я в ту кашу, дольше
прожила б моя матушка. И мои ученики обещают, что не повторят сих глупостей.
     Впрочем,  однажды я сглупил  еще больше и чуть не  погиб  среди  мирной
жизни. Было это в 1824 году в день наводнения.
     Я,  как Начальник Охраны  Его  Величества,  был в  тот день в  Зимнем и
наблюдал за разгулом  стихий из теплого  и  сухого  кабинета  через толстое,
большое  стекло. Шел проливной  дождь,  ветер был такой, что деревья "рвало"
просто с корнем, а по Неве из залива шла "нагонная волна" редкостной высоты.
     К счастью, наша  Дворцовая  сторона стоит на  высоком берегу  и  самому
Зимнему ничто не  грозило,  а со стороны  Васильевского  приходили  известия
самые  утешительные.  Спасательные команды  заканчивали работы  и оставалось
ждать только "схода вод".
     Государь  со  своим  двором,  радостный от такого исхода дел, вышел  на
лестницу   Зимнего  следить  за  окончанием   "спасработ"  и  мне,  согласно
инструкции, надо было сопроводить его.
     Я  уж  выходил  из   своего  кабинета,  когда  мне  почудился  Крик.  Я
прислушался.  В  кабинете  было  покойно  и  тихо, да  и  какие  крики могут
проникнуть  за  толстенные стекла Зимнего? Я уж  решил,  что почудилось,  но
какая-то  сила заставила  меня  погасить  свечи, еще раз  подойти  к окну  и
прислушаться.
     За окном крутило непроницаемо серую пелену,  ливень хлестал такой,  что
по стеклу несло бесконечный ручей и, разумеется,  за всем этим услышать хоть
что-то  было  просто немыслимо. Наверно, я должен был убедить себя,  что мне
почудилось, но какая-то сила заставила меня распахнуть окно настежь...
     Страшный порыв ветра мигом сдунул бумаги с моего стола, свирепый ливень
резанул мне лицо, а уши мои наполнились ревом...
     Сегодня  я знаю, что тот - первый  крик мне почудился. Но в ту минуту в
пелене дождя на далеком Васильевском берегу...
     Я близорук и очки мои сразу залились  водой, так что  я  по сей день не
уверен, - что я видел на самом-то деле, но чувство,  что  там - кто-то живой
обратилось в уверенность.
     Я  что  есть  ног  побежал к Государю и  сказал ему,  что  донесения об
удачном окончании  работ ошибочны,  - я лично кого-то видел на  том берегу и
слышал крики о помощи.
     Государь   был  весьма  недоволен  известием.  Кочубей,  отвечавший  за
спасательные  работы,  уверял  его,  что   мне  все  привиделось,  -  отсюда
невозможно  разглядеть,  что творится на том берегу,  а Нессельрод со смехом
сказал:
     - "Как бы там ни было,  - мы-то что  можем сделать? У нас из всех лодок
здесь только личный катер Его Величества. Не оставите же вы Государя в такой
день и - без лодки?!"
     Тут я не выдержал, - кровь бросилась мне в голову от сей жирной ухмылки
и я крикнул:
     - "Сегодня  вам жаль этой лодки, а там -- тонет Империя!  Не  знаю, что
происходит,  но там сейчас  гибнут сотни людей! А с  ними -- их Вера в Нас и
нашу (такую-то -- драную) Монархию!
     Ваше  Величество, вряд ли сегодня возникнут угрозы для Вас, - дозвольте
мне взять Ваш личный катер!"
     Государь необычайно обрадовался, - всю жизнь  он хотел выставить меня в
дураках, а тут представился такой случай.  Он милостиво махнул мне рукой и я
тут же побежал  к лодке, на ходу срывая с себя  мой генеральский  китель.  С
каждым шагом,  с каждой минутой чувство ужаса и отчаяния крепло в моей душе,
превращаясь в какую-то ярость и ненависть.
     Последние  пару  саженей  мне  пришлось  плыть  до  катера,  матросы  с
изумлением  смотрели  на  меня,  а  старший  мичман,  командовавший  судном,
встретил  меня со  ртом,  просто разинутым  от изумления. Я, не  вдаваясь  в
подробности, крикнул ему:
     - "На тот берег! Масонам доверься, - они сперва всех загубят, а потом и
нас за собой! Там - живые! Весла на воду! Живо!"
     Мы  понеслись поперек бурлящей, смертоносной реки.  На крыше первого же
дома  мы  увидали  трех-четырех  несчастных, лежавших  уже  без  движения, -
ледяная вода и пронизывающий ветер делали свое дело. Самое страшное состояло
в том, что все они привязались к крыше домика и теперь