ь с
актеришками"  за мой счет... Да только жизнь моя понеслась после того -- под
откос...
     Я  не  знаю, -  почему это мне  вдруг  привиделось. Да только  я осушил
поцелуями слезы моей маленькой Маргит и спросил:
     - "Тебе сколько лет?"
     Она почти всхлипнула:
     - "Мне? Шестнадцать..."
     Ноги мои подкосились. Переспать с  юной  девицей  --  одно, но  с почти
девочкой -- совершенно  другое. Извинение тут может быть -- только  если  мы
сверстники...
     Я поставил малышку на место, с чувством поцеловал ее в рот и сказал:
     - "Извини. Совсем озверел я без женщин. Это -- не повторится. Пойдем, я
посвечу пред тобой..."

     По сей день жена, рассказывая доченькам о  сем случае, странно вздыхает
и говорит:
     -  "Вот  так  ваш  батюшка  пощадил  вашу  мать... Знали  бы вы,  как я
напугалась! Знали бы вы, как я на минуту обиделась, когда он -- передумал! А
потом он взял меня за руку и я знала, что сие -- Ваш будущий Батюшка. У него
руки тряслись и горели и я знала, что... Вы сами знаете -- что!"

     Жизнь потом пошла своей чередой. У нас было много работы и Маргит стала
не  только что -- секретаршей, но и -- поварихой, и моим интендантом и почти
что -- женой. (Разве что -- без постели!)
     У слуг всегда вырабатывается что-то навроде чутья  и вскоре  приказания
Маргит  исполнялись  людьми, как  мои.  Как-то  само собой получилось, что я
познакомился с ее родителями и узнал ее настоящее имя. Но для нас  двоих она
так и  осталась "Маргит" и многие теперь всерьез изумляются, что "Маргит фон
Бенкендорф" на самом-то деле -- "Георгина Шарлотта".
     У людей возникает дурацкий  смех и они устраивают  даже соревнования --
как  просклонять  "Георгину", или "Шарлотту" так, чтоб в сокращении вышло бы
-- "Маргит".
     Пару  раз  в Университете у нас была  матушка. Ей, видимо, доложили про
мою  "юную  секретаршу" и  она  на первой  же встрече  с  будущей  невесткою
"тет-а-тет" без обиняков спросила, - не предпочитаю ли я "греческий способ",
как "наследие  грехов  молодости", и  не приучился ли я среди  якобинцев  --
"новомодному развлечению на французский манер"?
     -  "Мне  сие важно знать, он -- Наследник  и  я хочу быть уверена,  что
прихоти его не пресекут Нашу Династию!"
     По рассказам моей  сестры Дашки, коя присутствовала на сем "девичнике",
матушка спросила  сие так, как  будто  и вправду имела  в виду --  внуков от
собеседницы. При том, что в доме  фон Шеллингов  очевидно,  что мать будущих
законных детей не "пользуют" ни  "французским", ни  тем более  -- "греческим
способом". Такой вот -- иезуитский момент.
     Маргит на сие растерялась и пролепетала, что не знает, ибо...
     Дашка рассказывает, что лишь при этих словах матушка напряглась, совсем
по-иному смерила собеседницу уже иным,  но -- не менее оценивающим взглядом,
а потом -- спросила по-иудейски:
     - "Соблюдаешь ли ты Субботу, Дитя мое?"
     Маргит  плохо знала  (и знает)  "древний  язык" и сразу запуталась. Она
переврала все  слова  и верный  порядок,  но хотя б  --  было ясно, что  она
получила хоть какое-то образование.
     Тогда-то  матушка моя и поразила  сестру тем,  что  тяжело поднялась из
глубокого кресла, поцеловала мою Маргит в лоб и сухо сказала:
     - "Пойдем  со мною на кухню. Я покажу  тебе, как готовить мою  "Куру по
Пятницам". Саша ее очень любит. Береги его..."
     Когда пришел  вечер Пятницы,  Маргит принесла  мне в  Кабинет ароматную
курочку  и мы ее съели, ломая руками  и выщипывая  друг для друга -- кусочек
полакомей.
     Я целовал жирный от курочки подбородочек суженой, а  она, как  истинная
"лиска"  -- фон Шеллинг, хихикала  и морщила  нос, как по легенде морщил его
Рейнике Лис,  обратившийся  в человека, когда его поймали  в  курятнике. (По
преданию, - наша "сенная" происходит от куриного перышка, застрявшего в носу
предка, когда он в виде лиса воровал чужих курочек.)
     Странная штука  Наследственность,  - но женушка так же морщит его,  как
матушка, сестра, и - сам я, коль у нас засвербит...
     Потом я ездил в  Ригу -- просить  благословенья у "Карлиса". (Так он по
сей день и остался для меня просто "Карлисом"...)
     Батюшка  обстоятельно расспросил  меня обо всем, -  "кто она?",  "чьего
Дому?", какое за ней Приданое и  лишь  потом -- обнял, благословил и одобрил
мой Выбор. А дружкам сказал так:
     - "Рыбак  --  рыбака  видит  издалека.  Сын  мой  -- наполовину  барон,
наполовину -- ученый еврей. И невестка -- наполовину чистая  баронесса, а на
половину -- еврейка из  образованных.  Льву не жить с  псом, а  козлу  --  с
кошкой. Сыскал сын, наконец, себе -- равную партию, ну и Бог ему в помощь!"

     Довольно  странно признать, что я плохо помню -- как  мы работали.  Все
были -- как "на иголках" и в воздухе носилось какое-то возбуждение.
     Через  много  лет  многие   подсчитают,  что  за  семь   месяцев  моего
руководства  в  Университете  было  больше открытий, чем за тридцать лет  до
того, и -- тридцать лет после этого!
     Это было --  прекрасное время. Мы были  --  единой  семьей и  работали,
забывая себя...
     Я  руководил  группой "по  порохам",  мой заместитель  --  швед Гадолин
лабораторией  оптики  и "кристаллографии",  второй зам -- немец Тотлебен  --
"опытной мастерской". Мы сделали: "хлорный порох", "унитарный патрон", "Blau
Optik", "длинный  штуцер" --  в  просторечьи  "винтовку",  первую  подводную
"мину"...
     А еще -- нынешние основы "Кристаллографии",  первую в истории призму  с
"нулевой  плотностью" (из каменной соли), "ахроматическую  линзу"  (покрытую
солями кобальта),  "тугоплавкую сталь" (с добавками молибдена-вольфрама) для
камеры сгорания нашей "винтовки",  "сухой  пистон-капсюль"  - суть нынешнего
"патрона" и прочая, прочая, прочая...

     Вспоминая все эти дни,  я почему-то не "вижу" подробностей. Лишь только
--  Маргит...  Как  она смеется, улыбается чему-то,  переписывая  мой  новый
отчет, хмурится, когда  -- все  плохо и я ору  на "ребят", стуча  кулаком по
столу  и  суля им  "расход", ежели  того-то и  этого не  будет  к  такому-то
сроку...
     Так  все и было. И именинные торты к чаю и празднование чуть ли не всем
Университетом чьего-то дня рождения. И плавный переход праздника в очередное
обсуждение общей проблемы.
     (Мне все больше не нравится нынешняя наука -- она чересчур "разрослась"
на  мой взгляд.  Верней,  не  Наука, но -- подход  к ней.  Потерялось  живое
человеческое  общение,  а  без  него --  это не  Творчество, но  --  грязное
Ремесло...)
     А  той зимой мы садились за общий стол и "оптики" Гадолина всегда давал
дельный совет "металлургам" Тотлебена, а те помогали нам -- "взрывникам".
     А еще было -- отчаяние, - от того что -- "не успеваем". Хотелось биться
головой о стену, когда чувствуешь,  что Истина  где-то  рядом, а... Ну, - не
выходит у нас!
     И было еще -- Предательство...

     Я  всегда  знал, что  "Дерпт  с  червоточиной".  Не все,  но  некоторые
изобретения  попадали  во  Францию. (Именно  потому в свое время выкраденная
мной "бертолетова соль" производилась в России, а не у нас.)
     Многие пытались "вычислить" негодяев, но...

     Как ни странно, - "нашла" предателя Маргит.
     Однажды,  -  в пятницу  вечером  мы пили пиво  с  ней в университетской
столовой и наслаждались скушанной курочкой.
     Кроме нас там сидело  еще много пар, - сотрудникам дозволялось провести
на территорию Университета супругу, или -- невесту по пятницам и устроить им
"частный  ужин"  "за  счет заведения". Конечно, - столовая -  не ресторан  в
Кельне с Гамбургом, но "для поднятия духа" и этого было достаточно.
     Немецкая  народная  музыка, жаренные колбаски (иль, ежели по заказу  --
мамина "курочка"),  девушки,  разносящие пиво, и  в то же время --  ласковый
полумрак привлекали людей и давали хоть какую-то возможность расслабиться.
     Маргит  в  тот  день  сидела, спиной  прижавшись ко мне,  а  я капельку
обнимал  ее и тайком целовал,  то -- ушко, то -- локоны на виске. Я  целиком
был занят суженой, а она смотрела на прочие пары за столиками.
     Потом она вдруг спросила:
     - "Скажи, а ты... кого-нибудь любил до меня?"
     - "Ну... Да. Конечно. Я -- влюбчивый. Только мне -- не везло".
     Маргит  поуютнее  устроилась предо мной, двинув  ближе  свой табурет, и
просила:
     - "Расскажи мне, пожалуйста!"
     - "Первой  у  меня была - Матушка. Увы, она -- мне никогда не  отвечала
взаимностью, да и не могла отвечать...
     Второй -- литовская девочка, - мать моей Катинки. Я ужасно любил ее, но
потом... Однажды  мне доказали,  что она мне -- не ровня. Ну, то  есть -- не
доказали, а я сам долго боялся  признать сам себе, что мне с нею -- не о чем
разговаривать.
     Третьей была моя родная сестра. Ее я люблю по сей день. У нее,  правда,
есть  один недостаток  --  она слишком  хорошо  понимает меня  и мы от  того
раздражаемся.  Никто  не умеет так быстро вывести меня из  себя,  как... сия
стерва. Я часто думал  с нее пылинки сдувать,  а  потом  --  убить ее  и все
тут...
     Четвертой...  Во Франции я встретил женщину, с коей  я  мог бы наделать
детей и -- встретить старость... Мы даже -- преодолели бы то, что наши семьи
враждуют между собой. Но...
     Она любила другого. Она по сей день его Любит... А я -- чересчур Ревнив
для нее".
     Маргит долго думала над сей фразой, а потом с изумленьем спросила меня:
     -  "Неужто  может быть человек,  у коего  ты не сумел  бы  отбить  твою
женщину?! Это не похоже на тебя -- Бенкендорф!"
     - "Понимаешь ли... Тот человек давно Умер.
     Он -- погиб, как Герой.
     Я  могу  соблазнить  женщину,  положить ее со мною в постель,  но в  ее
голове она будет спать  не со мной, но -- тем, кого нет  среди  нас. Иль,  -
верней есть, но...
     В нашем с нею союзе  я не смог бы быть -- третьим. Видишь ли... Она его
Ждет.
     Это нечто -- Мистическое,  - она видела его труп,  она хоронила его и в
то же время -- она все равно его Ждет. Это  -- как  половинки одного "Я",  -
кто бы ни был другой, он все равно не заменит того -- Первого!"
     Маргит обернулась ко мне, посмотрела мне прямо в глаза и сказала тихо и
веско:
     - "Я Тебя буду Ждать. Я знаю, - Ты уйдешь  на Войну и с тобой там может
быть всякое. Так вот знай -- Я Тебя буду Ждать.
     И еще, - Я Хочу Родить от Тебя. Если Ты не Против -- Наследника. Иль --
Наследницу.
     Я не напрашиваюсь  за тебя замуж, я просто Хочу, чтоб Дети Твои не были
потом -- кем-то обижены".
     Я поцеловал тогда Маргит и обещал ей:
     - "В день, когда тебе исполнится семнадцать лет и по  законам Ганновера
ты станешь взрослой, я попрошу у родителей  твоих  -- Благословения. Кстати,
когда у тебя День Рождения?"
     Жена  моя  рассмеялась,  стала  похожа  на  "лисичку  фон  Шеллинг",  и
прохихикала:
     - "Пусть это будет -- сюрприз для тебя! А вообще-то -- зимой!"
     Мы еще раз обнялись и поцеловались.
     Потом Маргит, зализывая прокушенную губу, вдруг сказала:
     - "Не  понимаю,  - как люди могут так  целоваться и --  не  любить друг
друга при этом!"
     Я сначала обиделся:
     - "Зачем ты так?"
     - "Да я не про тебя! Наш сосед -- вон тот, справа, давно уже лобызается
со своей пассией, а -- нисколько ее не любит!"
     - "Почему ты так думаешь?"
     - "А у них -- глаза не горят!"
     Я  с  интересом  уставился  на  парочку  за  соседним  столом. Затем  я
извинился пред моей суженой и пошел искать Петера.
     Вечером,  когда  танцы закончились,  я  стоял у крыльца и со мной  была
Маргит, Петер, Андрис и егеря...
     Когда  появились  наши соседи,  я  поманил  "Ученого" пальцем  и,  чуть
усмехнувшись, сказал:
     - "Ну что, - пошли с нами?"
     Он побледнел, а я во все глаза смотрел на его  мерзкую шлюшку. Поверите
ли, - на ее лице не дрогнул и мускул!
     Я  оглянулся на Андриса, коий тоже внимательно  следил  за лицом  нашей
"крестницы".  На  мой  взгляд он ответил  утвердительным кивком головы  и я,
оторвавшись от Маргит, показал егерям и на девицу:
     - "Ее -- тоже!" -- у преступницы подкосились колени, а я уже приказывал
Петеру, - "Родственников ее и его немедленно задержать. Взять всех знакомых,
соседей,  разносчиков  и   молочников...  Всех!  Когда  эти   признаются,  -
невиновных отпустим. Я -- сам извинюсь. А пока -- всех!"
     Маргит в эту минуту вцепилась в меня с хриплым шепотом:
     - "Почему ты  уверен, что  они  --  признаются?! В чем  они  пред тобою
признаются??!"
     Петер с насмешкою крякнул и ответил вместо меня:
     - "А у нас, девочка, не бывает так, чтобы не признавались! В чем-нибудь
да -- признаются! Редко кто вдруг молчит, когда его  хозяйство закручивают в
тиски, иль в  зад  ввести раскаленный  шпицрутен. А  вы  что, - об  этом  не
ведали?"
     Я  внимательно смотрел на мою Маргит.  Будущая жена должна знать, - что
делает  ее суженый.  Сие  -- важно.  Чтоб потом  не было разбитых  иллюзий с
истериками...
     А во-вторых... Я любил будущую жену. А в Любви люди слепы. Этим  всегда
ловко пользуется вражеская разведка.  Я сам так -- часто  делаю.  Доложу  по
секрету,  - в ту  минуту Маргит  сама была ближе  к тискам, да  раскаленному
шпицрутену  в зад,  чем  сии  пленники.  В  делах  контрразведки  не  бывает
случайностей и наши жены -- проверяются всеми способами...
     Петер,  будто  бы  ласково,  но самом-то деле  -- очень профессионально
подхватил  Маргит под "локотки", а Андрис  многозначительно облизнулся на ее
"юные прелести".  (Ежели вы не знали  того, -  женщин перед допросом  обычно
насилуют.  Так  их  легче  "сломать"  --  сие аксиома  допросов  Иезуитского
Ордена.)
     Вы спросите -- почему? Потому что -- все знали, что я хочу жениться  на
Маргит.   Вы   --  станете  проверять   невесту   своего   непосредственного
начальника?! Стало быть, - в отличие от других -- эта  девочка "осталась без
одеяла"... А на каких основаниях?!

     Работа уборщицы,  да  -- посудомойкой может быть синекурой для опытного
разведчика.  Вы не  поверите,  -  сколько интересного с  поучительным  можно
выудить из мусорного бачка!  А сколько забавного говорится  на кухне,  когда
там  "по-тихому"   поглощают  добавку  ученые...   Они  ж  --  как  дети,  -
заработаются и бегут не  вовремя  на  обед. А потом сидят, кушают  и, давясь
горячей едой, обсуждают  новые  результаты.  А рядом стоит  милая девочка --
моет себе потихоньку посуду...
     Да,  - она -- девочка. Шестнадцати  лет. В  таком возрасте -- обычно не
бывают опытными разведчиками. Впрочем...
     Моя матушка в  те  же  -- шестнадцать  стала  уже "аудитором"  в  своем
Пансионе  и  "надзирала"  -  как  единственная  протестантка   за  немецкими
католичками. А еще -- в шестнадцать матушка стала доцентом по химии. Так что
-- возраст обманчив...
     Но  --  это  матушка.  И  Маргит  ее   троюродная  племянница.  И   моя
четвероюродная  сестра. Казалось  бы и тут --  хорошо. Может ли родственница
предать свою Кровь?! Впрочем...
     Эта Война  отличалась  от прочих.  Как я  уже говорил, - здесь  впервые
возник  новый мотив  -- это была Война не  только  "России с  Европой",  иль
"Католиков с Не-католиками". Впервые в Истории это была и Классовая Война --
"Аристократии  с  Буржуазией".  И  я вам  уже  доложил,  как  французские  с
австрийскими  Аристократы  помогали  Нашей  Победе,  а русские, немецкие, да
еврейские Буржуа -- тайно работали на врага...
     Да -- по  отцу  Маргит оказалась  Аристократкой фон  Шеллинг.  Но  - по
матери она принадлежала  к  "еврейской  интеллигенции", а  сия группа в ходе
Войны могла оказаться и в стане противника!
     И последнее. Маргит была  еврейкой.  Она бежала в  "еврейскую Ригу"  от
массовых погромов  евреев в том же Ганновере. Она -- такая же еврейка, как и
мы с моей матушкой. Может ли... Впрочем...
     Не  секрет, что с точки  зрения  экономики  -- то,  за что воевали орды
Антихриста  на  самом деле-то -- выгоднее того, за что дрались мы. И  даже в
рижской диаспоре -- наиболее пострадавшей от сей Войны, очень многие "болели
за Бонапарта".

     Все это не приходило мне в  голову то того, как Маргит не завела речь о
Детях. Любовь -- одно, Дети -- другое.
     Сызмальства я  усвоил себе,  что  "Нет Мелочей в Делах  Династических".
Пока я мечтал о  Теле и Любви моей  Маргит,  вопрос Династический и политика
мало волновали меня. Но... "Дети" сразу настроили меня на иное. И стоило мне
задуматься о том, что я делаю, и -- насколько я могу не знать Маргит...
     Я вышел к людям, объяснил им проблему, они... Петер крякнул и с опаскою
посмотрел  на  меня.  Андрис  осторожно потрогал  мне голову  и  с интересом
осведомился:
     - "Ты давно не ходил к  Шимону  Боткину? Я  слыхал --  завелась  дурная
болезнь. Зовут -- Паранойя. Страшно заразная..."
     Я  только  лишь взглянул на него и  друг мой  осекся. Я пожал плечами и
сухо сказал:
     -  "Ежели  сие паранойя  --  с  меня столетний бальзам. Ежели нет...  Я
возьму отпуск на месяц -- допрашивайте ее без меня.
     Но мы узнаем правду сейчас. Иначе я спать не смогу!"

     Жена потом мне рассказывала,  что  она сразу же "нутром поняла",  - что
означает "мертвая хватка" Петера, да сия ухмылочка Андриса и ей стало  не по
себе. Она метнулась телом ко мне, а я взял ее лицо в  руки и произнес, глядя
Маргит прямо в глаза:
     - "Кто ты -- Маргит? Я Люблю тебя, но в моих руках Судьбы многих... Я -
Пастырь,  отвечающий  за  стадо  мое. Жена моя тоже  получит доступ  к  сему
невинному  стаду.  И  я  не  хотел бы,  чтоб  в  обличье ее к  нам подкрался
волк-оборотень. Извини".

     Мы  оказались  в подвале егерских казарм.  Тяжело  скрипнули и грохнули
двери, за  кои не выходили крики допрашиваемых  и мы с будущею  женой стояли
пред голым телом на дыбе.
     Я спросил Маргит:
     - "Знаешь ее?"
     Она  судорожно  сглотнув,  торопливо  кивнула. Тогда  я, запалив  новый
факел, подал его моей суженой:
     - "Поджарь-ка чуток..."
     Все  мы -- не маленькие  и,  конечно же, понимаем, что  за сим приказом
что-то не договаривают...
     Маргит  в  ответ  зарыдала,  и  мотая  головой  из стороны  в  сторону,
попятилась от меня с криком:
     - "Палач! Ублюдок! Я Ненавижу тебя! Ненавижу!"
     У нее  случилась  истерика.  Петер  с  Андрисом  внимательно следили за
каждым словом  ее,  каждым жестом,  - наконец Петер хлопнул  меня  по плечу,
сказав:
     - "Тебе  повезло. Девочка -- чистая. Ежли  б ее к такому готовили, я бы
заметил. Мне кажется -- Чистая".
     Я  посмотрел  на второго  товарища.  Тот  пожал плечами, кивнул  и сухо
заметил:
     -  "Наверное  --  так.  Если бы  ты  дал  больше времени,  проверили бы
помягче. А так...
     Ежели она тебя простит после этакого, - значит -- Любит!"

     Я на руках вынес Маргит из "кромешного" подвала и уже на свежем воздухе
-- пред Луною и звездами на коленях просил пред нею  прощения. Я, по причине
моей "Слепоты",  не видел  вообще  ничего  и Маргит сперва  отказывалась. Но
потом, когда она прогнала меня  и я  пошел,  натыкаясь  на стены и шаря пред
собою  рукой, жена моя вскрикнула, побежала за мной, взяла за  руку и повела
за собой -- в свою келью.
     Вы -- не поверите,  - я ночь пробыл в  постели  с вожделенною  женщиной
и... Ничего. Кроме поцелуев до субботнего утра.
     А в субботу мы пошли с Маргит к ее милым родителям и я -- в присутствии
реббе официально просил ее руки и Благословения.
     По причине Войны, возраста  новобрачной и прочего "стороны" уговорились
ждать   семнадцатилетия  Маргит,  а  пока...  у  нас  было   некое   подобие
"обручения".  (Поймите нас  правильно, - дело  было в субботу,  но у меня не
имелось иных выходных! Тот же реббе  пришел - как бы неофициально. Он  якобы
играл с  отцом Маргит в шахматы, а тут... Но какой бы он был реббе, ежели  б
не поговорил со мной и моей будущею женой на... разные темы.!

     Знаете  на чем  "прокололась" вражеская  разведка?! Она  слишком хорошо
"уч