о никакой
возможности.
   Я вышел на работу, на свою драгоценную кафедру социальной экономики в
своей неповторимой академии управления.  Я  продолжил,  если  можно  так
сказать, свой научный  труд  под  названием  "Диссертация  на  соискание
степени   кандидата   экономических    наук".    Я    возобновил    свою
преподавательскую и общественную деятельность. Но прежнего азарта жизни,
желания  участвовать  во  всем  и  везде,  прежней  "активной  жизненной
позиции",  как  говаривал  мой   научный   руководитель,   замечательный
старикан, доктор, сами понимаете,  экономических  наук,  профессор  Илья
Владимирович Шустов, у меня уже  не  было.  И  вообще  моя  жизнь  стала
казаться мне какой-то ненастоящей, какой-то игрой с  участием  бездарных
артистов,  унылых  статистов,  с  моральным  уродом  в  главной  роли  и
похищенной главной  героиней.  И  кроме  того,  я,  несмотря  на  весьма
напористую пропаганду со стороны конопатого Резепова и некоторых  других
моих друзей, был уверен, что оказаться в королевстве Кины или каким-либо
другим способом еще раз ее увидеть невозможно в принципе!
   Так я и жил... Или, вернее будет сказать, - так я и существовал.
   Прошел учебный семестр... Народ, как всегда бурно, встретил Новый год
и Рождество Христово... Прошла студенческая  сессия...  Прошел  Татьянин
день... А в начале апреля...
   В одну из суббот в начале апреля у меня выдался свободный  день  и  я
решил  серьезно  заняться  своей  диссертацией.  Два  дня   назад   Илье
Владимировичу удалось-таки отловить меня на кафедре, и он  после  теплой
характеристики моего отношения к собственной научной работе вы  сказался
очень недвусмысленно:
   - Вы, Сергей Алексеевич, выберите время и тщательно  обдумайте  такой
чисто  академический  вопрос:  имеет  ли  вам  смысл  далее   заниматься
диссертацией, которую вы, как  мне  кажется,  защищать  не  собираетесь?
После этих раздумий вы сообщите мне свое решение и, возможно, не буде те
далее  отвлекать  меня  на   тягостные   обязанности   вашего   научного
руководителя.
   Так что я в эту свободную субботу уселся за письменный стол,  раскрыл
папку с материалами диссертации  и,  уставившись  на  первый  лист,  где
красивым компьютерным почерком было выведено "Практика ухода от  налогов
в теневой экономике России конца  XX  -  начала  XXI  веков",  часа  два
предавался  воспоминаниям  о  том,  как  впервые  увидел  призрак  своей
королевы. И тут в дверь квартиры позвонили.
   Нехотя оторвавшись от своих воспоминаний, я встал из-за стола и пошел
открывать  дверь.  За  ней  стоял,  прислонившись   к   косяку,   весьма
неожиданный гость - Паша Торбин, о котором я ничего не слышал уже  почти
полгода. Кто-то, не помню кто, мне сообщил, что Паша, после того как его
вышибли из театра, отправился завоевывать периферию то ли  во  Владимир,
то ли в Томск - в общем, куда-то на Восток. И вот, пожалуйста, он торчит
у моих 10 дверей и делает вид, что оказался здесь совершенно случайно  и
также совершенно случайно нажал на кнопку звонка.
   Оглядев Пашкину щуплую  фигуру,  я,  надо  признаться,  без  должного
гостеприимства пробурчал: "Проходи..." - и посторонился,  пропуская  его
внутрь.
   Паша вошел, лениво переставляя ноги, сбросил свою по  тертую  кожанку
на скамейку в прихожей и, не снимая мокрых ботинок, пошлепал в  комнату.
Правый карман его широких мешковатых брюк, прикрытый длинным  растянутым
свитером,  подозрительно  оттопыривался.  Окинув   комнату   критическим
взглядом, Пашенька убедился, что в ней мало что изменилось и,  игнорируя
явно  рабочую  обстановку  на  моем  письменном  столе,   направился   к
журнальному столику, притулившемуся между двух кресел. Затем,  освободив
свой карман от бутылки коньяка  "Арарат",  он  поставил  ее  на  столик,
плюхнулся в кресло и пробурчал:
   - Привет!..
   Не отвечая на его приветствие, я направился на  кухню  и  вернулся  с
двумя коньячными бокалами, нарезанным лимоном и остатками халвы. Паша за
это время успел откупорить бутылку и, как только я  поставил  бокалы  на
стол, тут же наполнил их до половины. Я сел напротив своего друга, и мы,
молча поприветствовав друг друга поднятием наполненной  посуды,  выпили.
Коньяк был слишком холодный.
   Паша  сразу  же  сунул  в  рот  ломтик  лимона  и   принялся   громко
причмокивать. Я предпочел халву.
   Высосав лимон, а затем сжевав его остатки вместе с  коркой,  Пашенька
снова наполнил бокалы, но поднимать  свой  не  стал,  а  откинувшись  на
спинку кресла, довольно протянул:
   - Хорошо...
   - И что хорошего? - поинтересовался я.
   - Сейчас все хорошо, - закрыв глаза, ответствовал Паша.  -  Привычное
кресло, привычная выпивка, знакомая морда напротив... Хорошо. И  в  душу
никто с ногами не лезет...
   - Да.. - чуть усмехнулся я. - Тебе, похоже,  душу-то  всю  истоптали,
раз тебе со мной хорошо...
   Пашенька приоткрыл один повеселевший глаз и быстро оглядел меня:
   - А что, кому-то с тобой плохо?..
   - Да всем... - Я поскреб, небритый подбородок. - И мне со всеми...
   - Что, и со мной? - индифферентно поинтересовался Паша.
   - О присутствующих не говорю, -  ответил  я  таким  тоном,  что  было
нетрудно понять, насколько мне интересно с Пашей.
   Однако он не обиделся. Наоборот, обхватив бокал пальцами  и  согревая
его в ладони, он задумчиво поглядел на меня и медленно протянул:
   - А знаешь, я ведь  тоже  смотрю  на  твою  физиономию  без  прежнего
энтузиазма. Только в отличие от тебя  я,  как  представитель  творческой
профессии,   привыкший   анализировать   моральное   состояние   образа,
задумываюсь над этим феноменом...
   - Слушай, - перебил я его, -  ты,  может  быть,  и  относишь  себя  к
представителям, только  я  ни  слова  не  понял  из  того,  что  ты  тут
наговорил. Выражайся попроще, чего ты хочешь?
   Он посмотрел на меня долгим и каким-то неуверенным взглядом, а  потом
проговорил неожиданно охрипшим, совершенно неактерским голосом:
   - Я назад в Кинию хочу...
   - Куда?! - опешил я.
   - В Кинию... - снова прохрипел Паша.
   - Я тебе не "Аэрофлот",  билетов  в  Африку  не  выдаю,  -  попытался
иронизировать я.
   - А я тебе не про Кению говорю, а  про  Кинию,  -  неожиданно  заорал
Пашенька и, вскочив на ноги, расплескал из бокала коньяк.
   Это было настолько на него не похоже, что я замер  с  открытым  ртом.
Заметив мое удивление, Паша еще больше распалился:
   - Ну что вытаращился?! Да, я хочу в королевство, где  властвует  твоя
Кина! Я  хочу  назад,  туда,  где  водятся  колдуны,  выпи,  бестелесные
призраки и без душные кадавры! Я хочу назад в Тефлоновую Пустыню!!!
   - Зачем?.. - оторопело поинтересовался я.
   - Ты понимаешь, - несколько тише, но с тем же драматическим  надрывом
начал Паша, - я все время кого-то  изображаю,  какие-то  персонажи...  Я
прыгаю из театра в театр, со сцены на сцену, из роли в роль и  никак  не
могу получить такую, какую исполнял там... в том Мире! Там я был... Нет!
Там я жил настолько полной жизнью, что теперь мне все кажется пресным  и
пошлым... Ты знаешь, я начал спиваться, но и  это  дело,  -  он  стукнул
ногтем по бутылочному стеклу, - уже не действует  на  меня.  Я  не  могу
больше! Я хочу назад!
   - Но ты же понимаешь, что нам туда  не  добраться...  -  попытался  я
охладить его темперамент.
   - А! - тут же поймал он меня на  слове.  -  Значит,  ты  тоже  хочешь
туда?
   - Моего желания мало... - привычным устало-безнадежным тоном  ответил
я.
   Паша открыл рот, но возразить  ему  не  позволила  настойчивая  трель
дверного звонка. Вместо ответа  он  захлопнул  рот,  посмотрел  на  меня
подозрительным глазом и спросил чуть ли не шепотом:
   - Ты кого-то ждешь?..
   - Нет... - пожал я плечами, удивленный не меньше его.
   - Так, может, мы никого не пустим? Все равно коньяка  у  меня  больше
нет.
   Однако звонок продолжал настойчиво верещать.  Было  ясно,  что  этому
нежданному гостю отлично известно мое местонахождение.
   Я встал и направился в прихожую. Подойдя к входной двери, я  заглянул
в глазок, однако с другой стороны он был  прикрыт,  по  всей  видимости,
пальцем.
   - Ну кто там балуется? - строго спросил я.
   - Открывай, Гэндальф-Серый Конец! - послышался из-за  двери  девчачий
голосок, причем "Гэндальф-Серый Конец" прозвучало как пароль.
   Я открыл дверь. За ней стояла Машенька. В  голубых  джинсиках,  белой
дутой куртке и белой шапочке, с горлом, обмотанным длинным белым шарфом,
она была замечательно симпатична, однако я обратился  к  ней  достаточно
сурово:
   - Что надо, Машеус?..
   - Фу! Какой грубый!  -  Маша  скорчила  презрительную  физиономию.  -
Неужели ты докатился до того, что будешь держать своего  старого  друга,
тем более девушку, на пороге?
   Мне пришлось посторониться, приглашая ее пройти  внутрь.  Маша  легко
перепорхнула порог и,  водрузив  на  тумбочке  небольшой  полиэтиленовый
пакет, бывший у нее в руках, принялась раздеваться. Заметив на  скамейке
Пашину кожанку, она подняла на меня глаза:
   - У тебя гость?..
   - Ага... - безразлично бормотнул я.
   - Так, может, я не вовремя? - Ее руки застыли на лацканах куртки.
   - Вовремя... - пробурчал я.
   Машеус повесила куртку на крючок и вопросительно посмотрела на меня.
   Я молча кивнул и направился в комнату. Девчонка по следовала за  мной
и, увидев сидящего в кресле Пашеньку, обрадованно воскликнула:
   - Отлично!
   - Да? - повернулся я к ней. Она радостно покивала. Тогда я указал  ей
на второе кресло, а сам отправился на кухню за  табуреткой  для  себя  и
бокалом для Машеуса.
   Правда, когда я вернулся, она  уже  прихлебывала  конь  як  из  моего
бокала. Я подсел к столу и, обращаясь к Маше, кивнул на Пашеньку:
   - Видишь типа? Явился ко мне и заявляет, что хочет вернуться в Кинию.
   - Я тоже хочу... - спокойно произнесла Машеус.
   - Вот как? - снова удивился я. - А тебе-то это зачем?
   Машеус бросила на меня долгий взгляд,  содержавший  явную  жалость  к
моим мыслительным способностям, и молча  покачала  головой.  В  ее  ушах
посверкивали  знакомые  изумруды  в  серебре,  словно  удивляясь   тому,
насколько мужчины могут быть тупыми.
   - Да он тоже хочет, - кивнул в мою сторону уже  запьяневший  Паша,  -
только сомневается в своих колдовских способностях.
   Машеус  бросила  в  мою  сторону  еще  один  жалостливый   взгляд   и
потребовала:
   - Но попытаться ты все-таки можешь?!
   Она  втянула  своим  курносым  носиком  запах  согревшегося  коньяка,
пригубила из бокала темной жидкости и, покатав ее  во  рту,  проглотила.
После чего зажмурила глаза и на выдохе произнесла:
   - Если ты не сможешь  этого  сделать,  то  этого  не  сможет  сделать
никто...
   - Поэтому он и боится!  -  кивнул  головой  пьяный  исполнитель  роли
хоббита. - Если у него не получится, никакой надежды не останется, а для
него  лучше  крошечная  надежда,  чем   полная   уверенность   в   своей
никчемности.
   И в этот момент я понял, насколько прав Паша. Этот недоделанный Фродо
словно заглянул в глубину моей души и высказал  то,  что  я  сам  боялся
сказать даже себе самому!
   "Вот зараза мохноногая!" - мелькнула в моей пока еще  трезвой  голове
беззлобная мысль, и я тут же поймал себя на том, что  думаю  о  Пашеньке
как о хоббите из рода Мохноногов.
   Я снова поскреб свой давно не бритый подбородок и  поднял  взгляд  на
своих друзей. Оба они молча  рассматривали  меня,  дожидаясь  достойного
ответа на Пашино замечание. Пока я придумывал  этот  ответ,  в  прихожей
снова раздалось настойчивое дребезжание звонка,  и  мои  собутыльники  в
один голос поинтересовались:
   - Ты кого-нибудь ожидаешь?!
   Я молча пожал плечами, выражая недоумение, и по шел в  очередной  раз
открывать дверь.
   Как вы, наверное, сами догадываетесь, за дверью сто ял Элик  Аббасов,
сжимая в своем пудовом кулачке беззащитный полиэтиленовый пакет.
   - Я по делу! - произнес он, как только  моя  физиономия  появилась  в
проеме открывающейся двери, и попер на меня всей своей массой, ни минуты
не сомневаясь, что я немедленно уступлю ему дорогу.
   Я  действительно  посторонился   в   основном   из-за   проснувшегося
любопытства: а что такое скажет  немногословный  Душегуб  в  обоснование
своего желания вернуться в Кинию?
   Элик зацепил курточку на крючок и молча, не  оглядываясь  на  хозяина
квартиры,  направился  прямиком  в  комнату.  Увидев   находящихся   там
персонажей, он ничуть не удивился, а пробурчал нечто вроде "прекрасно" и
извлек из своего пакетика...  бутылку  "Ахтамара",  вызвав  уважительный
взгляд всей нашей троицы, три здоровенных лимона  и  коробку  шоколадных
конфет.
   Ну а я,  естественно,  поплелся  на  кухню  за  очередным  бокалом  и
последней табуреткой.
   Оставшаяся  табуретка  была  колченогой,  и  перед  ее  употреблением
требовалась  тщательная  настройка  одной  из  ножек,  чтобы   в   самый
неожиданный момент не оказаться на полу. Так что мне пришлось  несколько
задержаться на кухне, а в это время в комнате уже слышался звон бокалов.
Когда я вернулся к своим друзьям, они, похоже, уже клюкнули по  одной  и
Паша вещал собравшимся,  как  его  гениальное  исполнение  роли  пьяного
капитана в пьесе господина Коляды "Дураков  по  росту  строят"  потрясло
общественность города Судогды Владимирской области.
   -  Вы  не  поверите,  -  тряс  Паша   ладошками   перед   собственной
физиономией, -  но  когда  я  упал  третий  раз,  зал  просто  взорвался
аплодисментами и тут же началась драка!..
   И тут он как-то сник и горько пробормотал:
   - Но лучшая моя роль - это все-таки Фродо Сумникс...
   Я пристроился к столу и подсунул свой  пустой  еще  бокал  поближе  к
Элику. Тот набулькал мне до половины и после того, как я  пригубил  этот
нектар богов, неожиданно заявил:
   - Нам всем необходимо вернуться в...  ну  туда...  назад!  -  и  Элик
оглядел компанию внимательным трезвым взглядом, словно хотел  убедиться,
что мы его правильно поняли.
   Мы его правильно поняли.  Машеус  энергично  тряхнула  головой,  Паша
икнул и выдал:
   - Ну!..
   Я хмыкнул, улыбнулся и тоже подтвердил понимание:
   - В нашем разговоре появилась свежая струя.  Все  предыдущие  ораторы
говорили, что хотят вернуться... туда... Но  сейчас  мы  услышали  слово
"должны"! Пусть докладчик объяснит, сколько и у кого я занимал...
   - Занимал?.. - не понял Элик.
   - Ну если я кому-то должен, значит, я у кого-то занял!  -  пояснил  я
свое требование.
   - Тебе не хватит коньяку? - совершенно не  к  месту  поинтересовалась
Машеус.
   - Я же в свое время не ограничивал вас в пиве?! - тут же огрызнулся я
в ее сторону. Наверное, я сделал это слишком  резко,  Машеус  неожиданно
покраснела, хотя ей это было совсем несвойственно.
   - Я поясню, кому и сколько мы должны, - перевел разговор  на  прежние
рельсы Элик, - только вы внимательно послушайте меня.
   Он снова оглядел нас строгим взглядом,  даже  Пашенька  подтянулся  и
чуть протрезвел.
   - Значит, так, - начал Элик и,  чуть  прихлебнув  из  своего  бокала,
поставил его на стол. - Я летом защищаю диплом...
   - Поздравляю!.. - тут же брякнул Паша, но,  встретив  тяжелый  взгляд
тролля, смутился. - Пршу прщеня...
   - Так вот, летом  я  защищаю  диплом,  тема  которого  -  "Социальные
причины детской немотивированной  преступности".  Естественно,  я  начал
собирать для  него  данные.  Я  поднял  необходимую  мне  информацию  за
последние десять лет и обнаружил довольно странную вещь. Последние шесть
месяцев отмечены рядом каких-то совершенно изуверских случаев,  главными
героями которых стали дети от шести до четырнадцати лет.
   Элик снова оглядел нас, убеждаясь,  что  мы  достаточно  внимательны.
Потом он полез в задний карман брюк и вы тащил сложенный вчетверо листок
бумаги.
   - Вот, я специально для вас сделал выписки...
   И он начал читать. Это были выдержки из материалов, опубликованных  в
газетах.  Информация  действительно  была   жутковатой.   Особенно   мне
запомнились две из приведенных Эликом статей.
   В  первой,  опубликованной  в  "Нью-Йорк  таймс",  рассказывалось   о
рождественском пикнике, устроенном для учеников одной из элитных мужских
школ Нью-Арка в декабре прошлого года. Ребятишки девяти-двенадцати  лет,
общим числом восемнадцать, выехали с  двумя  своими  преподавателями  на
расположенную недалеко от города ферму  для  встречи  с  Санта  Клаусом.
Поначалу  все  шло  очень  хорошо,  детки  вместе  с  преподавателями  и
хозяевами фермы веселились, пили кока-колу, ели чизбургеры с  хот-догами
или что там еще. Но совершенно неожиданно, как раз в тот момент, когда к
ферме должен был подкатить на оленьей упряжке заказанный Санта Клаус,  с
детьми произошло нечто странное. Мальчишки  затеяли  во  дворе  какую-то
озорную игру, а когда преподаватели попробовали их  успокоить,  закололи
обоих... вилками. Причем  они  втыкали  свои  столовые  приборы  в  двух
взрослых мужчин, пока те не перестали шевелиться. После  этого  мальчики
из элит ной школы загнали хозяина фермы вместе с женой и двумя детьми  в
погреб, выкопанный под домом, и запалили дом. Дом пылал вовсю,  когда  к
нему подъехал Санта Клаус и увидел, как восемнадцать элитных  школьников
весело отплясывают на пожарище. Актер, исполнявший  роль  Санта  Клауса,
попробовал выяснить у ребят, что же здесь про изошло, и  получил  ответ,
что они веселятся. А когда он попытался  по  своему  мобильнику  вызвать
полицию и пожарных, ребятки сломали ему руку, затем, освободив его мешок
от подарков, затолкали  в  него  Санту  и  спустили  его  в  протекавшую
поблизости речку. Беднягу спасло только то, что  река  была  быстра,  но
неглубока, и он отделался всего лишь пневмонией.
   Пожарные и полиция все-таки приехали, их вызвали  с  соседней  фермы,
увидев в небе зарево. Деток посажали в автобус и привезли в школу,  куда
сбежались и напуганные родители.
   Самое поразительное заключалось в  том,  что  малолетние  преступники
сами  рассказали  о  своих  подвигах,  ничего  не  скрыв  от  изумленных
родителей и следователей. На вопрос "Почему они пошли на убийство  своих
преподавателей" детишки отвечали, что те мешали им  веселиться.  А  свою
расправу над хозяйской семьей и несчастным Сантой они объясняли тем, что
это было очень весело.
   В общем, полное веселье.
   Корреспондент  сообщал,  что  все  участники  этого   увеселительного
мероприятия здоровы, но  помещены  в  закрытое  медицинское  учреждение,
поскольку  дети  "...неадекватно  оценивают  свои  действия  и  остаются
опасными для окружающих".
   Второй случай произошел на нашей милой Родине в недалекой  от  Москвы
Коломне. Два мальчика десяти и двенадцати лет в  течение  одного  вечера
жесточайшим образом расправились над девятью жертвами.  Шестеро  из  них
были их сверстниками, двое - взрослыми  людьми,  а  последний  -  старик
семидесяти двух лет. Из этих девяти человек выжили только двое, но и они
на всю жизнь останутся калеками.
   Пацанов задержал наряд милиции  и  отвез  их  в  отделение,  где  они
попытались  напасть   на   дежурного,   взявшегося   вести   среди   них
воспитательную работу. Свои жуткие расправы малыши  объяснили  тем,  что
"...никому не позволят спорить  с  собой  или  утверждать,  что  они  не
правы".
   Элик прочитал нам четыре такие истории, хотя, по  его  словам,  их  у
него было собрано больше двадцати. Когда он закончил, мы долго  молчали,
потрясенные услышанным, и,  как  всегда,  первым  нарушил  это  молчание
Пашенька:
   - Я что-то не понял, какое отношение эти газетные россказни  имеют  к
нашему... к нашей Кинии?
   Тут же встрепенулась Машеус:
   - А может, у Элика есть еще какие-то  соображения  на  этот  счет?  В
конце концов, он собирал эти сведения и как-то обрабатывал...
   Мы снова повернулись к нашему троллю.
   -  Соображения  есть...  -  медленно  проговорил  он,  -  но  сначала
посмотрите, что получается. Итак, за шесть последних  месяцев  произошло
двадцать два  случая