з-за моей спины Машеус.
   Но тролль Душегуб ничего не  успел  ей  ответить.  Высоко  вверху  что-то
неожиданно грохнуло, землю под нами тряхнуло так, что  мы  едва  устояли  на
ногах, небо стало бледно-оранжевым, а солнце  внезапно  позеленело  и  через
секунду рухнуло вниз по небосклону за зазубренный окоем леса.

Глава вторая

   Только  глупец  играет  с  оружием,  спичками,   зажигалками,   бензином,
кислотой,  бетонными  плитами,  заклинаниями  обеих  магий  и  особенно   со
слабоалкогольными напитками!

***

   И сразу наступил вечер. Причем вечер  поздний.  Поскольку  новое  зеленое
солнце уже село, сумерки были достаточно густыми.  К  тому  же  сразу  стало
холоднее. Наша белокурая зелененькая эльфиечка даже задрожала, правда, я  не
понял, от холода или от испуга. Паша тоже завертел своей  шерстяной  головой
достаточно  растерянно,  и  только  Элик-Душегуб  никак  не  реагировал   на
изменение пейзажа - ему в его комбинезоне холодно не было.
   Я тоже отнесся к  этим  неожиданным  переменам  в  окружающей  обстановке
достаточно спокойно. Видимо, сказалось мое неумеренное увлечение фантастикой
- зеленое солнце и оранжевые небеса уже  давно  были  мне  не  в  диковинку.
Поэтому я, похлопав своих друзей по плечам, предложил им отдохнуть на травке
рядом с троллем и, позаимствовав у Машеуса ее верный Рокамор,  отправился  к
темневшим невдалеке зарослям. Судя по всему, нам  предстояла  ночь  в  лесу.
Развести костер я не мог, никто из нас четверых не курил, а  вот  состряпать
некое подобие шалашика я вполне был способен.
   Славный ножичек  с  экзотическим  именем  безусловно  являлся  украшением
девичьей талии, но вот в  качестве  собственно  ножа  явно  оставлял  желать
лучшего. Тем не менее мне удалось с его  помощью  выломать  пять  подходящих
жердин. Две  раздвоенные  на  конце,  две  без  рогаток  и  одну  подлиннее,
ровненькую и толстенькую.
   Вернувшись к расположившейся на травке троице, я  увидел,  что  Пашенька,
ругаясь  вполголоса,  пытается  стянуть  с  себя  свои   замечательные,   но
совершенно мокрые унты, Душегуб с интересом наблюдает за его суетой, а Маша,
стоя рядом с  ранимой  личностью  на  коленках,  активно  участвует  в  этом
процессе, выдавая общие рекомендации.
   Я бросил свои деревяшки на травку и вмешался в их деятельность.
   - Паша, друг мой любезный, ты бы не трогал свою обувь.
   Паша пропыхтел в ответ что-то не слишком разборчивое, зато Маша  ответила
вполне звонко:
   - Тебе, Сергей, легко говорить! Ты сам-то вон в каких сапожищах! А Павлик
совершенно промок! Ему просто необходимо скинуть свои унты!
   Не обращая внимания на девчачьи глупости, я продолжил свою мысль:
   - Я, друг Фродо, хорошо знаком  с  характером  подобной  обуви.  Если  ты
сейчас, когда она мокрая, скинешь ее с ног, то завтра, когда она  подсохнет,
ты ее ни за что не наденешь.  И  придется  тебе  топать  босиком  по  лесным
дорожкам. А это удовольствие не для нежной артистической натуры!
   Пашины руки замерли на месте и он медленно поднял  голову.  На  его  лице
явно читался вопрос: "Это подначка или серьезное предостережение?"
   Я с самым серьезным видом покивал головой.
   После этого  Паша  резкими  движениями  подтянул  оба  мохнатых  голенища
повыше.
   - Тогда, может быть, тролль отдаст  Павлику  свою  одежду.  Надо  же  его
согреть... - не унималась Машеус.
   Душегуб неловко заерзал по травке в сторону от  энергичной  эльфиечки,  а
его круглая физиономия неожиданно побагровела.
   - Тебе  что,  жалко  свой  балахон?!  -  Машеус  сурово  свела  брови  и,
пристукнув сапожком по траве, потребовала:
   - А ну, давай скидывай!
   Душегуб застыл на месте. В его глазах заметалась растерянность,  и  через
секунду он придушенно выдавил:
   - Так... это... на мне ведь... больше ничего нет.
   Теперь уже побагровела девчонка.
   - Сейчас мы  его  согреем,  -  отвлек  я  всю  компанию  от  напряженного
молчания. - Давай вставай! Поможешь мне установить такой небольшой каркасик,
и сразу согреешься. А кроме того, и ночевать ты будешь в уютном шалаше...
   - В настоящем шалаше! - Машеус опять была готова  впасть  в  восторженное
состояние, поэтому я немедленно принял меры по ее охлаждению:
   - В настоящем шалаше будут ночевать только промокшие и озябшие артисты...
Мы не можем позволить себе загубить несравненный талант моего друга!
   Паша немедленно оказался на ногах.
   - Я не могу позволить юной девушке ночевать под открытым  небом  в  диком
лесу!
   - Не гундось, - оборвал я его; -  лучше  подержи  палочку,  пока  я  буду
забивать ее в землю.
   Я установил одну из жердей раздвоенным концом вверх. Паша опустился рядом
на одно колено и двумя пальчиками ухватился за стволик.
   - Держи! - приказал я, а сам, ухватившись за тонкий конец прямой  лесины,
широко размахнулся.
   И мой шикарный замах пропал даром. Паша, не дожидаясь моего  богатырского
удара, бросил порученное ему дерево и одним прыжком отскочил шага на  четыре
от меня. Я в свою очередь уронил свой импровизированный молот и возмутился:
   - Ну что за шуточки!
   - Вот именно, шуточки! - донеслось в ответ из сгущающихся сумерек. - Если
ты с таким замахом промажешь по палочке и попадешь мне по руке, плакала  моя
премьера! А если не по руке, а по голове!..
   Над поляной повисло задумчивое молчание. Да, похоже, я попал  в  компанию
чрезвычайно впечатлительных людей...
   В этот момент здоровенная ручища подняла брошенный Пашей дрын и с размаху
воткнула его в дерн под нужным для установки углом.
   - Давай, забивай... - раздалось негромкое басовитое предложение.
   Прежде чем приступить к  обязанностям  молотобойца,  я  протянул  Рокамор
Машеусу:
   - Настрогай сколько сможешь лапника и тащи сюда.
   Она молча взяла свою пародию на нож и направилась к недалекой опушке.
   - Машеус, давай  я  сам  наломаю  лапника,  -  немедленно  донесся  Пашин
гундосый голос, и следом за девушкой, слегка похлюпывая  обувкой,  двинулась
темная фигура.
   На пару с Душегубом дело пошло как по маслу, к тому  же,  как  оказалось,
земля под травяным покровом  была  достаточно  мягкой.  Так  что  уже  через
несколько минут обе рогатины были основательно вбиты  в  поляну  под  нужным
углом, к ним были приколочены прямые жерди, а сверху на несущие  конструкции
была аккуратно уложена и сама забивальная дубина. Каркас был готов, осталось
накрыть его ветками. Мы любовались своим  архитектурным  детищем,  когда  из
лесу была доставлена первая партия кровельного материала, который я принялся
укладывать на предназначенное для него место.
   Моим друзьям понадобилось еще две ходки, чтобы веток хватило  для  крыши,
но в результате мы получили достаточно поместительное временное жилище.
   А затем я скинул свои сапожищи и протянул их Паше. Когда тот  взял  их  и
принялся удивленно разглядывать, я пояснил:
   - Если ты думаешь, что я предлагаю тебе их вычистить, то  ты  ошибаешься.
Давай-ка натягивай мою обувку прямо на свои  мохнатые  ножки.  Мои  ботфорты
вполне сухие и теплые, так что к утру твои унты тоже просохнут.
   Паша скорчил сомневающуюся физиономию -  как,  однако,  богата  актерская
мимика, но сапоги все-таки натянул. И его тридцать девятого  размера  унтики
вполне разместились в этих обувных монстрах.
   - Ну а теперь, - скомандовал я, - полезай в шалаш и постарайся уснуть.  А
то завтра к вечеру ты будешь совершенно разбит и не сможешь играть премьеру.
   - А ужинать мы разве не будем? - живо поинтересовалась Машеус.
   - А у тебя есть что съесть?! - Мы втроем заинтересованно повернулись в ее
сторону.
   Она потупилась, и мы осознали, что задали девочке неприличный вопрос. Она
явно рассчитывала на наши запасы.
   Паша, поняв, что ужина не предвидится, пополз  на  карачках  в  шалаш  и,
покряхтев и повертевшись там некоторое время, затих. А скоро  из-за  темной,
пахнущей хвоей стенки послышалось довольно шумное  сопение.  Душегуб  улегся
там, где стоял, и затих, напоминая  своими  очертаниями  валун,  оставленный
отступающим оледенением.
   Я сбросил свой роскошный чародейский плащ, шарф,  шляпу  и,  оставшись  в
одном  старом  тренировочном  костюме,  улегся  на  спину  и   уставился   в
потемневшее почти до черноты и все-таки  оставшееся  несколько  коричневатым
небо. Звезды на нем располагались как-то непривычно, и  их  желтоватый  цвет
был неприятен.
   - Сереж, а ты как думаешь, что мы такое видели? - раздался рядом со  мной
несколько неуверенный вопрос Машеньки.
   Я помолчал, еще раз вспоминая странное поведение солнца и небес, а  потом
повернул голову в ее сторону. Сидящая  рядом  со  мной  на  траве  тоненькая
фигурка ясно вырисовывалась на фоне звездного неба и к тому  же  ее  окружал
какой-то странный, слабо светящийся  ореол.  Машеус  не  смотрела  на  меня,
уставившись в небо и словно забыв о своем вопросе. Но я ответил:
   - Мне, конечно, вряд ли удастся точно ответить на твой вопрос, но  вполне
возможно, что в мире произошло что-то такое, о  чем  мы  еще  не  знаем.  Во
всяком  случае,  можно  предположить,  что   ребята   что-то   услышали   по
радиоприемнику, помнишь, Славка слушал в электричке. После  этого  сообщения
тот, кто его услышал, собрал кого смог и они срочно уехали назад в Москву. А
мы остались здесь одни, просто потому, что нас не смогли быстро найти.
   Мы немного помолчали, а затем Маша, не поворачивая головы, прошептала:
   - Ты думаешь, это... война...
   Я проглотил неожиданный комок и хрипловато ответил:
   - Не знаю... Вряд ли... Скорее какой-нибудь эксперимент.
   - Эксперимент рядом с Москвой? - недоверчиво переспросила Машенька.
   - А может быть, и в самой Москве, - спокойно, как мне показалось, ответил
я.
   Машеус тихонько улеглась в траву и, поджав к  себе  коленки,  затихла.  Я
немного подождал, а потом встал и прикрыл ее худенькое тело своим  длиннющим
плащом. Через несколько минут ее тихое посапывание показало мне, что девушка
заснула.
   Сам я еще очень долго рассматривал желтые звезды в темно-коричневом небе,
поражаясь окружавшей меня гробовой тишине.
   Спал в эту ночь я очень мало, хотя считаю себя большим соней, и проснулся
задолго до восхода солнца. Небо только-только начинало светлеть, переходя от
темно-коричневого, почти черного цвета к светлому, охряному. Легкие,  редкие
облачка чуть темнее неба стояли неподвижно, словно лужицы  пролитой  краски.
Постепенно  края  облаков,  подсвечиваемые  поднимающимся  солнцем,   начали
искриться ярко-оранжевым, и, наконец, небо превратилось в светлый желтоватый
купол, облака - в яркие оранжевые кляксы, а  над  зазубренным  окоемом  леса
показался край изумрудно-зеленого солнца.
   - Значит, это был не сон?! - раздалось из-под  моего  плаща,  и  на  свет
показалась заспанная рожица Машеуса.
   Тут же послышалось тяжелое  кряхтенье,  и  из  шалаша  выползло  странное
существо с темной шерстяной головой, наряженное в  желто-зеленые  живописные
лохмотья и огромные сапоги. Когда это чучело  распрямилось,  мы  с  Машеусом
увидели,  что  оно  имеет  поразительно  красные  глаза,  странным   образом
гармонировавшие с ярко-красным носом. Судя по внешнему виду, наш  гениальный
Фродо подхватил нешуточную  простуду.  Этот  диагноз  подтвердила  и  первая
сказанная им фраза:
   - Добное утно, донохие мои, -  радостно  произнес  оборванный  хоббит  и,
услышав собственный голос, испуганно схватился за свое горло.
   - Да нет, не бонит... - растерянно произнес он, и глаза у него  стали  не
только красные, но еще и испуганные.
   Машеус вскочила на ноги и быстро подошла к Паше.
   - Ну-ка, покажи свое горло, - сурово потребовала  она,  и  Паша  послушно
распахнул пасть. Внимательно всмотревшись в Пашину глотку, Машенька радостно
констатировала:
   - Горло в порядке, так, небольшое покраснение. А  вот  насморк  превышает
все допустимые пределы!
   Похоже, именно в  этот  момент  Паша  окончательно  проснулся.  Он  обвел
обалделым взором окружающую действительность и почти  точно  повторил  фразу
Машеуса:
   - Так, сначит, это мне не пниснинось?
   - Как твои ноги? - поинтересовался я, пытаясь  отвлечь.  его  от  желтого
неба и зеленого солнца.
   - Чехо? - не сразу врубился в мой вопрос Пашенька.
   - Ноги твои как? - повторил я для непонятливых.
   Паша опустил свои красные глазки и уставился на  огромные  сапоги.  Через
минуту тягостных размышлений он поднял глаза на меня и спокойно заявил:
   - Нонманьно...
   - Тогда снимай сапоги! - тут же потребовал я.
   Теперь Паша непонимающе уставился на меня.
   - Чего уставился! - тут же окрысился я. - Думаешь, я отправлюсь в путь  в
одних портянках на босы ноги, а тебе позволю топать в сапогах на унты!
   Тут наконец до хоббита дошла справедливость моих требований. Он опустился
на травку и стащил со своих мохнатых ножек мои ботфорты.
   Лежавший в стороне тролль поднял свою здоровенную башку  и,  не  открывая
глаз, поинтересовался:
   - Что, уже уходите?
   - И ты тоже уходишь... - бросил я, присаживаясь на  травку  и  принимаясь
обуваться.
   Душегуб сел и открыл глаза:
   - А куда?
   - Туда, куда ведет нас жанкий  жнебий  мой!  -  неожиданно  заявил  Паша,
задумчиво взлохмачивая собственные голени.
   Машеус молча и с каким-то скрытым состраданием рассматривала нас.
   Наконец я был готов к походу. Нахлобучив свою островерхую шляпу на голову
и потопав каблуками сапог в короткую травку полянки,  я  взял  в  руки  свою
резную дубину и бодро произнес:
   - Ну что ж, друзья, пойдемте искать человечество!
   И мы пошли.
   Зеленое  солнце  припекало  ничуть  не  хуже  привычного  оранжевого,   а
болотистые полянки словно по волшебству из леса исчезли. Под  нашими  ногами
шуршал сухой коричневый песочек, густо присыпанный  обычной  сухой  сосновой
хвоей. Да и вообще, за эту ночь лес здорово изменился. Он  словно  подрос  и
раздался вширь, деревья вытянулись  вверх  и  расступились,  подлесок  почти
совсем пропал, никаких рябинок, ольхушек и бузины не было и в  помине.  Даже
елки - основная составляющая подмосковных хвойных  лесочков  -  исчезли.  Их
место заняли медово-желтые, ровными столбами уходящие вверх сосны. По такому
лесу путешествовать было одно удовольствие.
   Возможно, именно из-за того, что лес стал  светлым  и  чистым,  мы  очень
скоро наткнулись на некое подобие дороги. Конечно, дорогой в  прямом  смысле
этого слова нашу находку назвать было  нельзя,  однако  две  явные,  хотя  и
неглубокие, колеи, петляющие между соснами,  обозначали,  что  кто-то  здесь
постоянно пользуется гужевым транспортом.
   Тележные колеса это вам не танковые траки, по их следам не определишь,  в
какую сторону проехали люди, поэтому мы повернули следом  за  колеей,  в  ту
сторону... в которую повернул  я.  Как-то  так  оказалось,  что  я  шагал  в
середине нашей маленькой группы, как будто мои друзья молчаливо признали  во
мне лидера и ожидали моих решений, чтобы им следовать. Даже гениальный  Паша
этим утром больше помалкивал, вертя по  сторонам  своей  шерстяной  головой.
Впрочем, я допускаю, что его молчание было вызвано только тем,  что  говорил
он крайне неразборчиво и очень стеснялся этого обстоятельства.
   По этой лесной дороге мы прошагали что-то около часа, а затем, совершенно
неожиданно, лес кончился, и  мы  вышли  на  опушку,  за  которой  начиналось
совершенно необъятное  поле,  засеянное  тем,  что  наши  средства  массовой
информации называют "хлебами". Была ли это рожь, пшеница или, допустим  там,
ячмень с овсом, я сказать не могу,  но  это  необъятное,  простирающееся  до
самого горизонта поле с перекатывающимися по нему золотисто-желтыми  волнами
действительно  напоминало  бескрайнее  море.  Это  впечатление  бескрайности
усиливалось еще и тем, что линии горизонта не было.  Желтое  поле  незаметно
переходило в желтое небо.
   Дорога, ставшая к тому времени хорошо  укатанным  большаком,  сворачивала
влево и катилась дальше между сосновым лесом и бескрайним полем.
   Мы постояли немного, любуясь пейзажем. Потом Машеус  тихонько  прошептала
про себя:
   - Я и не думала, что на свете есть  такая  красота...  -  а  Паша-хоббит,
также про себя, поддакнул:
   - Да-а-а, кнасота!
   Я ничего не сказал, а повернулся и потопал по дороге дальше. Позади  меня
послышалось два вздоха, а затем ребята снова пристроились сбоку.
   Мы прошли еще тройку километров, и лесная опушка плавно отвернула  влево,
открывая большой,  ровный,  недавно  скошенный  луг,  за  которым  виднелись
обширные огороды. А за этими  зелеными  посадками,  почти  скрытые  рельефом
местности, виднелись... крыши. Самые  настоящие  соломенные  крыши  какой-то
небольшой деревеньки!
   Конечно же, мы не сговариваясь ломанули прямо  через  покос  к  огородам.
Добравшись до изгороди, сварганенной из плохо ошкуренных  жердей,  мы  сразу
увидели оставленную калитку и  тропочку,  убегающую  между  грядок  вниз,  к
серебрящейся между  густыми  кустами  реке  и  притулившейся  на  ее  берегу
деревеньке.
   По тропочке мы мало что не бежали, очень уж кушать хотелось. Паша на ходу
пересчитывал монетки в кармане своих драных штанишек, а я гадал, как они там
оказались. Машеус что-то бодро  бормотала  про  корочку  хлебушка  и  глоток
родниковой водички, видимо, входила в жалостливую роль попрошайки.
   Тропка вывела нас прямо к околице деревеньки, и тут мы  остановились  как
вкопанные.
   На  неширокой  и  недлинной  деревенской  улице,  составленной   десятком
низеньких хатенок с пухлыми соломенными крышами  и  маленькими  тускловатыми
окошками, стояло десятка два-три селян. Нет-нет, я не оговорился и употребил
термин "селяне" отнюдь не для красного словца. Это действительно были  самые
настоящие селяне. Женщины  в  длинных,  свободных  юбках  и  легких  светлых
кофтах,  с  волосами,  убранными   под   разноцветные   платки,   составляли
большинство собравшихся. Стояло и несколько мужиков в темных широких штанах,
заправленных в онучи, темных же рубахах и, несмотря на теплое время года,  в
меховых безрукавках. Были среди  них  и  несколько  молодых  парней,  а  вот
девушек видно не было.
   Все это население окружало пятерых  всадников,  один  из  которых  что-то
негромко, но зло втолковывал обступившим  его  людям,  а  четверо  остальных
оглядывали толпу внимательными взглядами.
   Не успели мы рассмотреть открывшуюся перед  нами  картину,  как  всадники
тоже нас заметили.  Один  из  них  резко  дернул  повод  и,  объехав  угрюмо
молчавшую толпу, направился к нам неспешной рысью.
   Я  продолжал  рассматривать  местных  жителей,  не  понимая,   откуда   в
Подмосковье могли взяться такие колоритные аборигены,  и  тут  подала  голос
Машеус:
   - Вот это костюмчики!!!  Вот  это  оснащение!!!  Интересно,  кто  же  это
организовал такую ролевочку?! Это ж сколько денег надо иметь, чтобы  и  избы
поставить, и лошадей нанять, и такие костюмы пошить?!
   Она снова была изумлена и, как всегда, не скрывала этого. Причем в данном
случае к изумлению явно примешивалась изрядная доля зависти. Именно  поэтому
свое восклицание она закончила горестным:
   - Я по сравнению с ними чувствую себя нищенкой!!!
   При этом она быстренько стянула с плеча самодельный колчан и спрятала его
за спину, а свой верный красавец Рокамор, наоборот, передвинула на  середину
живота.
   Паша, не отрывая глаз от приближающегося  всадника,  облизнул  пересохшие
губы и почему-то шепотом переспросил:
   - Так ты увенена, что это тоше ноневая игна?
   - Конечно! - без тени сомнения воскликнула Машенька. -  Вон  тот  князек,
который речь селянам  толкает,  наверняка  какой-нибудь  новый  русский!  Он
небось все это действо и оплатил!
   Мы с Душегубом молчали, хотя я был далеко  не  уверен  в  правоте  нашего
восторженного Машеуса, да и тролль, судя по его настороженному  взгляду,  не
разделял святую веру девушки-эльфа во всеобщую тягу к ролевым играм.
   Всадник между тем приблизился  к  нашей  четверке  и,  остановив  лошадь,
принялся нас