еседу:
   - Я передумал!
   Длинный и худой вернул глаза на место,  выпрямил  коленки  и  с  надеждой
посмотрел на меня.
   - Я думаю, фаршированный карлик на ночь будет тяжеловат для желудка.  Еще
кошмары приснятся.
   - Безусловно, ваша милость права - это  очень  тяжелая  пища!  -  тут  же
подхватил мою мысль ободренный хозяин. - Тем более, что все имеющиеся у  нас
в наличии карлики чрезвычайно жирны! - нагло соврал он.
   - Но чтобы на  завтрак  фаршированный  карлик  был!  -  гнул  свою  линию
гостеприимный монах.
   - Жирный  карлик  на  завтрак?!  -  ужаснулся  я,  и  длинный  хозяин  из
сочувствия ко мне снова закатил глаза. - Перед дальней и  трудной  дорогой?!
Перед дорогой, которую мне придется проделать верхом! Да вы  что,  милейший,
убить меня хотите?!
   Я строго посмотрел на тощего, закатившего глаза хозяина:
   - Друг мой, очнитесь!
   Хозяин снова вернул глаза на место.
   - Чтоб я  больше  ни  слова  не  слышал  о  ваших  карликах.  Хотя  бы  и
фаршированных лепестками роз! Иначе!.. - Мое "Иначе!.." было ничуть не  хуже
монашьего. - Иначе я пожалуюсь самому Епископу!
   - Будет исполнено, ваша милость! - тут же склонился в  радостном  поклоне
хозяин.
   Все были довольны, и только монах чувствовал  себя  дураком.  Так  ему  и
надо!
   Я,  закрывая  дискуссию  по  поводу  новейших  гастрономических  изысков,
направился к столу и уселся на один из стульев, поставив рядом  свой  посох.
Оглянувшись на присутствующих, я понял, что сделал что-то не так. Монах  тут
же подтвердил мою догадку:
   - Ты... э-э-э... занял мое место...
   - А на нем что, написано, что оно твое?! -  схамил  я  ему  прямо  в  его
закрытую капюшоном рожу и, взяв торчавшую конусом салфетку, встряхнул  ее  и
сунул себе за ворот поверх своего роскошного шарфа.
   - Э-э-э... нет, не написано, но это мое  место!  -  продолжал  настаивать
упрямый Санчо.
   Не вступая в бессмысленные, на мой взгляд, пререкания, я наложил себе  на
тарелку первого попавшегося салата, передвинул поближе  блюдо  с  маленькими
пирожками и налил из высокого графина  в  стоявший  рядом  бокал  рубинового
цвета вина:
   Однако меня не оставили в покое. Монах, сделав пару шажков в мою сторону,
снова загундосил:
   - Уступи мне мое место! Твое  почетное  место  на  противоположном  конце
стола! Там поставлены самые изысканные яства и вина...
   Я резко выбросил руку вперед, ткнув  пальцем  в  стоявший  напротив  меня
стул:
   - Вон твое место! Или за дверью... Выбирай! А если ты не прекратишь  свое
нытье... - Я перевел взгляд на испуганно  молчавшего  хозяина  заведения.  -
Слушай, любезный, у тебя  на  кухне  найдется  специалист  по  приготовлению
монашины? Давненько я не баловал себя монашиной в белом вине  с  зеленью  на
рясе!
   Монах Санчо круто развернулся и молча потопал к предложенному ему  стулу.
Длинный хозяин поклонился мне, и  я  заметил,  как  злорадно  сверкнули  его
глаза:
   - Это блюдо, господин, также мало знакомо мне, но я думаю, что, если твоя
милость прикажет, мой шеф-повар отлично  справится  с  данной  задачей.  Вот
только... - замялся он.
   - Что такое?! - сурово переспросил я.
   - Да выбор монахов у нас невелик... Прямо сказать, всего один и есть... -
И он с сомнением уставился на Санчо.
   - Вот как?.. - Я тоже с сомнением уставился на Санчо.
   С минуту мы вдвоем молча рассматривали монаха, а тот неторопливо  сгребал
на свою тарелку все закуски подряд.  На  мой  взгляд,  он  не  очень  хорошо
соображал, что делает.
   - Хорошо, - прервал я наконец осмотр будущего гастрономического чуда, - я
подумаю... Пока что  меню  завтрака  остается  прежним,  но...  -  Я  сделал
эффектную паузу. - Если я решу внести изменения, тебе будет сообщено!
   И я жестом отпустил хозяина. Тот  поспешно  развернулся  и  направился  к
выходу из столовой, а мы в молчании приступили к ужину.
   Ужин, кстати, был очень хорош. Блюда и приборы четко и без  суеты  меняли
двое слуг. Еще один следил  за  наличием  вина  на  столе.  Вот  только  мой
сотрапезник напрочь отказывался  вести  светскую  застольную  беседу.  Какие
только темы не предлагал я для обсуждения, он только испуганно вздрагивал  и
с тоской посматривал на меня из-под своего надвинутого  капюшона.  И  только
однажды, когда я спросил, не жарко ли ему в его шерстяной  рясе  с  головой,
накрытой тяжелым капюшоном, он угрюмо выдавил:
   - Нет... Мне холодно... - И его как-то странно  передернуло.  А  к  концу
трапезы моего милого друга настолько сморило, что он заснул прямо на стуле и
был отнесен слугами в другое крыло дома, в спальню.
   В общем, ужин прошел в теплой дружественной обстановке, хотя стороны и не
обменялись речами.
   Я же, поужинав, ощутил необычный прилив сил. Налив  себе  бокал  вина,  я
вышел из-за стола и, прихлебывая сей  божественный  напиток,  направился  во
двор, где, прислонившись к столбику,  поддерживавшему  козырек  над  входом,
принялся рассматривать звездное небо.
   И в этот момент из  сгустившейся  темноты  появилась  фигура  в  знакомых
серебряных доспехах. Рыцарь Храма  приблизился,  и  я  впервые  услышал  его
голос. Ничего так был голосок, вполне механический:
   - Могу я видеть господина первого советника капитула?
   "Ого! - присвистнул я про себя. - А мой Санчо-то серьезная фигура". Вслух
же я высокомерно спросил:
   - А в чем дело?!
   - Епископ никак не может с ним связаться, поэтому обязал  меня  разыскать
господина первого советника капитула и выяснить, что с ним происходит.
   - Дрыхнет твой советник, - небрежно ответил я.
   - Не понял, что делает господин первый советник капитула? - безо  всякого
интереса переспросил рыцарь.
   - Хм... Спит советник... Сморило его, понимаешь.
   - Господин первый советник капитула не может  спать,  потому  что  сейчас
время разговора с Епископом.
   - Да плевать ему на твоего Епископа! - махнул я свободной рукой. -  Какой
может быть Епископ, когда у человека глаза слипаются?!
   По-моему,  я  весьма  доходчиво  объяснил  внутреннее  состояние  первого
советника Санчо, однако этот железный болван продолжал гнуть свое:
   - У господина первого советника капитула не могут слипаться глаза, потому
что сейчас время разговора с Епископом.
   Мне стала  надоедать  эта  бессодержательная  беседа,  именно  поэтому  я
позволил себе некоторое хамство:
   - Да иди ты... в спаленку к господину первому советнику и убедись, что он
давно в объятиях Морфея! И не мешай Вескому Гэндальфу провидеть  будущее  по
звездному небу!
   Тут рыцарь неожиданно с лязгом выхватил меч  и  гораздо  громче  прежнего
проскрежетал:
   - Кто посмел заключить в объятия господина первого советника капитула?!.
   А следом за тем он развернулся и,  громыхая  доспехами,  порысил  к  тому
крылу дома, где располагались спальни.
   Однако  я   недолго   оставался   в   одиночестве   под   этим   странным
темно-коричневым небом. Буквально через несколько  секунд  после  того,  как
храмовник отправился выяснять, в  чьи  объятия  попало  его  начальство,  из
темных кустов рядом с входом в дом раздался тихий шепот:
   - Колдун! Эй, колдун!
   Я повернулся в сторону призыва и негромко поправил шептуна:
   - Не колдун, а маг... И зовут меня Гэндальф Серый Конец.
   - Вот, вот... Она тоже говорила о твоем странном прозвище..
   - Кто говорила?! -  сразу  заинтересовался  я  и  сделал  шаг  в  сторону
шептавшего.
   - Не! Ты не подходи! - испугался неизвестный шептун. - Я тебе  быстренько
передам, что госпожа просила, и все...
   Я остановился.
   - За домом имеется крепкий каменный сарай.  Два  дня  назад  я  выкашивал
лужайку рядом с ним и видел, как туда отвели  красивую,  высокую  белобрысую
госпожу. Когда ее заперли, я пробрался к  заднему  слуховому  окошку,  очень
посмотреть хотелось, какую такую особу провожают  под  замок  четыре  рыцаря
Храма, и при этом двое из них остаются сторожить запертую.  Когда  моя  рожа
появилась в окошке, она очень обрадовалась... Мне никогда  и  никто  так  не
радовался. Поэтому я и решил  выполнить  ее  просьбу.  А  просила  она  меня
передать тебе вот что. На них напали, когда Шалай и три гвардейца  уехали  в
какую-то деревню, неподалеку от лагеря. Она сама  отдыхала  в  шалаше  и  не
успела даже оттуда выскочить. Одного гвардейца убили, двоих тяжело ранили  и
сейчас везут вместе с ней. С этими ребятами что-то сделали, и они стали  как
будто замороженные... Это она так сказала...
   - А что с Душегубом? - не выдержал я.
   - А вашему Душегубу проломили череп, и пока он  минут  двадцать  был  без
сознания, его заковали в цепи и теперь везут тайно в крытой повозке. Повозку
я потом сам видел. Еще госпожа просила тебе передать, что везут их в Храм  к
Епископу и обращаются с ними пока что неплохо.  Только  не  дают  ни  с  кем
разговаривать. Душегуб уже совершенно здоров, но с цепями ничего сделать  не
может, а из повозки его вообще не выводят.
   - С ними должен был быть еще один... -  Я  слегка  замялся.  -  Маленький
такой, с шерстяной головой и мохнатыми ногами. Фродо его зовут!
   - Нет, больше никого не было. И госпожа ни о каком маленьком Фроде ничего
не говорила. И вообще, я все,  что  она  просила,  тебе  передал.  Когда  ее
увидишь, скажи, что я свое обещание выполнил...
   И в кустах кто-то тихо зашуршал в сторону недалекого угла.
   - Передам... - негромко ответил я вслед неведомому другу, и рядом со мной
тотчас же раздался знакомый, лишенный интонаций голос:
   - Кому и что ты хочешь передать?
   Я резко обернулся. Передо мной стоял еще один рыцарь Храма.  Обращаясь  с
вопросом ко мне, он смотрел в сторону кустов, с которыми я  только  что  вел
беседу, и в прорезях забрала его шлема тускло тлело  непонятное  зеленоватое
сияние.
   - Это тебя не касается, - высокомерно бросил я  и  медленно,  прогулочным
шагом, пошел вдоль стены дома  в  направлении  дальнего  крыла.  Рыцарь  еще
несколько секунд изучал  темные  кусты,  а  затем  повернул  в  мою  сторону
погасшее забрало:
   - Почему ты бродишь по двору, когда тебе давным-давно пора спать?
   - И это тебя не касается! - коротко ответил я.
   - Это не правда, что  ты  по  звездам  провидишь  будущее,  -  неожиданно
проскрипел он.
   Я обернулся и с минуту изучал неподвижно стоявшую серебристую  фигуру,  а
потом, неожиданно даже для самого себя спокойно произнес:
   - Тогда тебя не обеспокоит мое предсказание, что завтра вечером твою душу
навсегда освободят и от этих сверкающих доспехов, и от той пародии на  тело,
которое в них угнездилось...
   Затем я повернулся и направился к входу в свое временное  пристанище.  Я,
конечно, услышал за своей спиной короткий, едва слышный,  наполненный  почти
человеческой надеждой вопрос:
   - Правда?! - но не стал отвечать, а громко хлопнул дверью,  отрезая  себя
от не в меру любопытной... куклы.
   На звонкий хлопок двери из внутреннего помещения выскочил длинный  хозяин
и, увидев меня, сразу склонился в поклоне:
   - Господин что-нибудь желает?
   - Да, проводи меня в спальню, - устало попросил я.
   - Прошу за мной. - И он открыл дверь, пропуская меня вперед.
   - Нет уж, милейший, - улыбнулся  я,  подходя  к  нему.  -  Раз  я  должен
следовать за тобой, то давай, топай вперед.
   Хозяин безропотно шагнул в дверь первым, а я последовал за ним. Он привел
меня в дальнее крыло и распахнул одну из четырех гладких деревянных  дверей,
выходивших в общий холл.
   - Прошу, господин. Это лучшая спальня в доме. Со всеми удобствами...
   Я прошел в открытую дверь, и долговязый хозяин аккуратно  прикрыл  ее  за
мной.
   "Со всеми удобствами мы разберемся завтра, - подумал  я.  -  А  сейчас  -
баиньки".
   Уже через пару минут я  лежал  в  огромной  постели,  привычно  расправив
бороду на груди, и спал.
   На следующее утро я проснулся довольно поздно от тихого  поскребывания  в
дверь. Долго лежал, уставившись в отсвечивавший желтым деревом  потолок,  и,
ни о чем не думая, слушал. Скребли, по-видимому, уже довольно долго,  и  для
производящего эти звуки занятие это, похоже, достаточно приелось.  Оттого  и
сам звук получался монотонно-безнадежным, но  громко  постучать  скребун  не
решался. Чем больше я слушал, тем более безнадежным казалось мне все вокруг.
Такая меня взяла тоска, что я не выдержал и завопил:
   - Да встаю я!.. Встаю!
   Скреб тут же прекратился, и из-за двери послышался деликатный вопрос:
   - Господин уже проснулся?
   - Проснулся, проснулся... - громко проворчал я.
   - Можно подавать умываться? - последовал еще  один  не  менее  деликатный
вопрос.
   - Подавай! - разрешил я, прикидывая, что  когда  внесут  этот  умывальный
тазик и уберутся из моей комнаты, тогда я и встану с постели. Как  горько  я
ошибался!
   Вместо ожидаемого умывального тазика трое рослых  мужичков  в  напяленных
кургузых ливрейках втащили в комнату огромную деревянную лохань и установили
ее в непосредственной близости от моей  кровати.  Затем  один  из  ливрейных
метнулся за полуоткрытую дверь и тут же  возвратился  с  толстым  шлангом  в
руках, с помощью которого он принялся наполнять эту деревянную емкость. Двое
других  развернули  передо  мной  неизвестно  откуда  вытащенную   простынку
величиной метров шесть на шесть и приготовились принять в нее... меня.
   Я несколько растерянно наблюдал за шустрой подготовки к водным процедурам
до тех пор, пока передо мной не развернули этот парус,  а  затем  дрогнувшим
голосом поинтересовался:
   - Ребята, вы чего?
   Из-за простыни вынырнул хозяин этого веселого  заведения  и  с  довольным
видом пояснил:
   - Тут у нас недавно  останавливалась  одна  знатная  дама,  так  вот  она
сказала, что просвещенные люди  по  утрам  ванну  принимают.  Мы-то  сначала
подумали, что она покушать чего хочет или там выпить, но она объяснила,  что
ванну принимают не внутрь, а  совсем  наоборот,  снаружи...  Ну  и  подробно
объяснила, как это делается...
   Тут он почему-то потер собственную шею.
   - Да-а-а... Так я решил, что твоя милость тоже просвещенный  человек,  ну
и, не дожидаясь, пока ты потребуешь эту... ванну... вот все подготовил!
   Из-за простыни донесся бас:
   - Ну чего, хватит, что ли, наливать?
   - Лей полную! - метнул за простыню взгляд хозяин, и оттуда донеслось  еле
слышное недовольное ворчание:
   - Опять весь пол зальют ванной этой...
   Хозяин немного помялся и кое-что добавил к своим объяснениям:
   - Правда, дама эта ванну с моей женой и еще двумя девками принимала... Но
поскольку ты мужик... в смысле, мужского полу... то мы вот решили...
   И он обвел взглядом своих доморощенных банщиков.
   Я сел в постели и потребовал:
   - А ну-ка покажи, сколь воды налил!
   Развернутый перед  кроватью  парашют  несколько  неловко,  но  достаточно
быстро скатали, и моим глазам открылась почти полная  лохань.  Причем  вода,
судя по поднимавшемуся над ней парку, явно была  не  прохладной.  Я  почесал
затылок;
   - Да-а-а, хорошо, что эта дама  не  сказала,  что  просвещенные  люди  по
вечерам баню принимают. А то бы вы меня вчера точно сварили...
   Я оглядел помоечную команду:
   - Значит,  так!  Воду  лить  хватит.  -  Державший  шланг  мужик  тут  же
перекрутил его, остановив наполнение лохани. - Простынку оставить,  а  самим
убраться  отсюда  на...  двадцать  минут.  В  отличие  от  просвещенных  дам
просвещенные мужики  принимают  ванну  исключительно  в  одиночестве!  -  не
моргнув глазом соврал я.
   Ребята, возглавляемые долговязым хозяином, дружно повалили к выходу.
   Дождавшись требуемого  одиночества,  я  сполз  с  постельки  и  осторожно
потрогал водичку.  Надо  сказать  правду,  до  кипятка,  в  котором  купался
Иван-дурак, перед тем как превратиться в Ивана-царевича, она не  дотягивала.
Но я и в такую соваться не собирался. Поэтому, выглянув за дверь, я  поманил
к себе водолива.
   - Холодная вода в твоем распоряжении имеется?
   Он задумчиво почесал щеку и ответил:
   - Найдем немного...
   - Тащи!
   Минут через пять он появился с двумя ведрами в руках.
   - Вот все, что удалось достать...
   - Лей, - показал я на "ванну".
   Он выплеснул содержимое своих ведер в лохань и направился к дверям, но  я
остановил его вопросом:
   - Подожди-ка! Это что ж получается?.. Горячей воды у вас сколько  угодно,
а холодной нет?
   - Ну... - Он недоуменно пожал плечами. - Чтоб она холодной стала,  это  ж
сколько ждать надо!
   - Что значит - ждать? - не понял я.
   - Так она ж из-под земли горячая идет! А чтоб остыла, ждать надо...
   - А что ж вы тогда пьете? - задал я совсем уж глупый вопрос, от  которого
у бедного мужика отвалилась челюсть.
   С  минуту  он  молчал,  а   потом   с   некоторым   трепетом   в   голосе
поинтересовался:
   - А ты что, пить ее можешь?!
   - А ты - нет? - в свою очередь спросил я.
   Он резво закрутил головой и ответил:
   - Не-е-е, мы только вино пьем. На моей памяти только раз  Пим-дурачок  по
ошибке выпил из ручья, так мало того, что он себе  весь  язык  ошпарил,  его
потом чистым буругским едва отпоили! Если  б  немного  опоздали,  пропал  бы
мужик от отравления.
   После этих  искренних  слов  банщик-самоучка  начал  пятиться  к  выходу,
приговаривая про себя:
   - А ты, господин, значит, и из ручья пить можешь...  Это  ж  надо,  какие
чародеи на свете водятся! Кому рассказать - не поверят!
   Наконец за ним захлопнулась дверь, и по раздавшимся из-за  нее  звукам  я
понял, что мужичок проверяет свое последнее утверждение.
   Попробовав еще раз воду, я убедился,  что  ее  температура  стала  вполне
терпимой и,  сняв  свою  немудрящую  одежонку,  бултыхнулся  в  лохань.  Как
оказалось, "ванна" было именно то, что остро требовалось моему телу! К  тому
же моя рука нащупала на краю лохани небольшой кусочек мыла!
   Ох я и помылся! Я вымыл (или выстирал)  даже  свою  намертво  приклеенную
бороду! Выйдя через двадцать минут из лохани и завернувшись  в  лежавшую  на
постели роскошную простыню, я почувствовал себя совершенно другим человеком.
Мысленно я поблагодарил  Эльнорду  за  просветительскую  деятельность  среди
местного населения, ибо, судя по трепету, с которым хозяин гостиницы  трогал
свою шею, утреннюю ванну потребовала именно она.
   Я выглянул в холл и скомандовал враз замолчавшим мужикам:
   - Выноси!
   Обряженные  в  ливрейки  мужики  потопали  в  комнату  и  с  удивительной
легкостью подхватили полную воды лохань, а водолив,  бросив  в  мою  сторону
уважительный взгляд, даже пробормотал:
   - Глянь-ка, вся ванна в тазике осталась... Не то что та баба, всю комнату
залила...
   Ребятки  вытащили  свою  лохань,  а  я  с  сомнением  уставился  на  свой
тренировочный костюм с оттянутыми коленями. Очень мне не  хотелось  снова  в
него залезать, да только другой одежки у меня все равно не  было.  Так  что,
покряхтев  минуту-другую,  я  все-таки  напялил  свои  обноски.  Прикрыв  их
длиннополым сереньким плащиком, я обулся в свои верные  кирзовые  скороходы,
приладил  на  своей  фигуре  в  нужных  местах  шарфик  и  шляпу  и  покинул
гостеприимную спаленку.
   В холле меня уже поджидала молоденькая девушка. Увидев, что я вышел,  она
неуклюже, но от души изобразила книксен и пропищала тоненьким голоском:
   - Прошу следовать за мной, завтрак уже подан...
   Ужинал я вчера довольно поздно и достаточно  плотно,  так  что  есть  мне
особенно не хотелось. Однако, решив, что неизвестно, будет ли обед,  я  счел
за лучшее не отказываться от завтрака.  Девчушка,  отчаянно  виляя  бедрами,
сопроводила меня в столовую залу, где я с удивлением увидел,  что  на  столе
стоит всего лишь один прибор. Я перевел вопросительный взгляд на стоявшего у
кухонной двери хозяина.
   - А твоего монаха ночью увезли в Храм, - ответил  он  на  мой  безмолвный
вопрос. - Прям так сонного и поволокли... Сказали, что тебе  пришлют  нового
провожатого.
   Я только пожал  плечами,  показывая,  что  внутренние  разборки  храмовых
руководителей меня не касаются, а долговязый хозяин между тем продолжил сво