лопнул ладонью по ляжке. - Я
возн„с вас на гору и показал все царства мира,  которые могут быть вашими, если
пожелаете.   Но  при  этом  не  заставил  вас  кланяться,  что  есть  полнейшая
бессмыслица,   а  поставил  перед  простым  фактом:   выбора  нет,  перестаньте
сопротивляться  и  делайте  то,   что  вам  говорят.   Подумайте  же  над  моим
предложением,  хорошенько  подумайте,  достопочтенный  Читрадрива.  Я  подожду,
времени у  меня  вдоволь.  Таков итог  нашего разговора.  А  теперь пора  звать
Джулио.
     Готлиб обернулся и громко кликнул стража.
     - Кстати,  с вами хорошо обращаются? Не обижают словом или делом? - сказал
он  вставая.  -  Мне передали,  что на  корабле вы однажды обещали пожаловаться
старшему над моими людьми, то есть мне. Так что же вы хотели сказать?
     В отдалении заскрипел песок под сапогами главного стража.
     - Если Джулио обидел вас,  он  будет наказан.  Я  сделаю это хотя бы  ради
того,  чтобы продемонстрировать сво„ расположение к вам.  И поверьте, наказание
будет ужасно.
     - Не надо, я не держу на Джулио зла, - буркнул пленник.
     - А вот и зря,  -  тон Готлиба вновь сделался покровительственным.  - Вам,
как я погляжу, жалко всех: дружка вашего Хорсадара, этого неот„санного вояку...
     - Жалость тут ни при ч„м,  -  возразил Читрадрива. - Просто если вы убь„те
Джулио тут  же,  на  моих  глазах,  если  даже  убь„те Николо и  Луиджи,  я  не
сомневаюсь,  что у вас найд„тся в десять,  в сто раз больше воинов,  готовых по
вашему приказу стеречь пленника.  Дело не в  убийстве одного-двух человек,  а в
наличии остальных.
     Готлиб довольно хохотнул и сказал:
     - Чем дольше разговариваю с вами, тем больше убеждаюсь, что вы очень умны.
Недаром  я  выбрал  вас,  а  не  Хорсадара...  Так  что  обдумайте  мо„  щедрое
предложение.  Я  вижу,  вы  готовы оценить все  проистекающие из  него  выгоды.
Счастливо оставаться.
     На пороге беседки возник Джулио. Готлиб шагнул ему навстречу. Он и в самом
деле оказался очень высоким,  а  из-за того,  что находился рядом с приземистым
коренастым стражем, выглядел ещ„ выше.
     - Проводите синьора Андреа обратно в дом,  на сегодня он гулял достаточно,
- бросил Готлиб через плечо, покидая беседку.
     - Что ж, пойд„мте, синьор, - Джулио елейно улыбнулся. - Вам, я полагаю, не
терпится засесть за свои уч„ные занятия.
     - А знаешь ли ты,  что я мог сегодня пожаловаться твоему хозяину,  и тогда
не сносить тебе головы? - сказал Читрадрива, когда они вошли в комнату.
     Стража  так  и   перед„рнуло  от  этих  слов.   Он  смертельно  побледнел,
перекрестился,  но ничего не сказал и вышел вон, нервно перебирая в руках пояс,
который отобрал у Читрадривы.
     Пленник же не сел к столу, чтобы продолжать работу, а повалился на кровать
и медленно прикрыл глаза.
     Джулио явно  испугался слов  Читрадривы.  Значит,  хозяин действительно не
дорожит жизнью своих верных слуг,  действительно может запросто убить любого из
них.  Что  за  странный человек,  право слово!  И  главное:  что  ему  нужно от
Читрадривы  на  самом  деле?  Ведь  нельзя  же  принимать  всерь„з  предложение
неограниченной власти и вечной молодости, сделанное как бы шутя!
     Да, странно вс„ это. Очень странно.

     Глава XI
     КРАСНЫЕ КАМНИ

     Весь день у  Карсидара не было ни единой свободной минуты для того,  чтобы
толком  заняться  раной.   Когда  русичи  отогнали  татар  от   места  высадки,
превратившегося на  короткое время  в  арену ожесточ„нной схватки,  он  наконец
извл„к обломок стрелы из раны,  перевязал е„ кое-как и  вплотную занялся своими
обязанностями.  На  левом  берегу было  ещ„  слишком мало  воинов,  приходилось
держать ухо  востро.  Правда,  если его  догадки верны и  ордынцы в  самом деле
организовали  нал„т  только  ради  того,   чтобы  убить  королевского  воеводу,
опасаться нового нападения не  стоило.  Когда  татары увидели,  что  вопреки их
усилиям русский "колдун" жив, то удрали, не помня себя от ужаса.
     Впрочем, "колдун Хорсадар" исчез, остался лишь человек. Но человек этот не
был простым воином.  Здоров королевский воевода Давид или ранен, а он поставлен
во главе войска и  отвечает за успех похода в целом.  Поэтому вс„ сво„ внимание
Карсидар  сосредоточил  на  организации  охраны  кусочка  берега,   на  который
непрерывно высаживались русичи, на скорейшем восстановлении выведенных из строя
паромов и прочих неотложных делах.
     Но кроме того Карсидара беспрерывно мучила мысль о притаившемся поблизости
злокозненном колдуне.  Татарский чародей должен  быть  здесь,  иначе  почему не
возвращаются волшебные способности?  А  раз не уш„л колдун,  дикари также могли
ошиваться поблизости.  В  конце концов,  вс„ это страшно измотало Карсидара.  У
него даже начала кружиться голова, он поминутно вздрагивал и оглядывался, точно
пытаясь разгадать, откуда на переправу надвигается неведомая опасность.
     С  приходом  последнего  на  сегодняшний день  парома,  когда  уже  начало
темнеть,  Карсидар похоронил Ристо.  Бывший мастер чувствовал почти  физическую
боль при мысли,  что тело боевого товарища будут клевать вороны и  рвать зубами
хищники.  Поэтому Карсидар снял  с  Ристо  всю  сбрую,  затем  по  его  просьбе
несколько воинов отволокли м„ртвого коня  в  расположенный неподал„ку овражек и
ушли.  Несмотря на  боль в  простреленной ноге,  Карсидар сам нарубил несколько
охапок ветвей, прикрыл ими Ристо, натаскал камней и набросал сверху.
     Неказистая вышла могилка, да что поделаешь! Тем более, павших коней обычно
просто бросают на дороге,  а  Карсидар не мог поступить с Ристо,  как с другими
погибшими скакунами! Слишком сильно он привязался к своему коню, слишком многое
пережили они вместе...
     Карсидар вернулся в  лагерь совершенно расстроенный.  Даже на стреноженную
татарскую кобылу,  которая  мирно  пощипывала молоденькую сочную  травку  и  на
которой ему отныне предстояло ездить,  поглядел с безотч„тной ненавистью.  Хотя
чем  эта  кобыла перед ним  виновата?  Разве тем,  что принадлежала человеку из
ненавистного племени дикарей.  Но  с  таким же  успехом он  мог  ненавидеть,  к
примеру,  поднятый с земли татарский меч,  щит,  стрелу какую-нибудь,  шапку...
Глупо  и  бессмысленно испытывать человеческие чувства к  вещам или  неразумным
тварям!
     Карсидар закрыл глаза и впервые за весь день почувствовал,  что его слегка
познабливает.  Приложил ладонь ко лбу -  кожа оказалась мокрой от пота. Заболел
он, что ли?
     Руки  мелко  тряслись,  колени  подгибались.  Через  час  Карсидару  стало
настолько плохо,  что он  даже не  смог поужинать,  только время от времени пил
мелкими  глотками  холодную воду,  которую  набрал  в  котелок,  но  так  и  не
вскипятил.  Возможно,  его  болезненное состояние  следовало  отнести  на  сч„т
утреннего  шока,  когда  Карсидар  внезапно  растерял  все  свои  способности и
почувствовал  полнейшую  беззащитность.  Но  почему  он  так  испугался?  Разве
испытывал прославленный в  Орфетане мастер нечто  подобное,  когда  бывал ранен
прежде?  И разве не доказал и своим бойцам,  и татарским псам,  и себе в первую
очередь,  что  и  без  всякой  колдовской силы  по-прежнему  оста„тся мастером,
отличным бойцом?
     Скорее всего дело в чарах,  которые насылал на него вражеский колдун. Этим
вполне  объяснялось состояние подавленности и  постепенно одолевающее Карсидара
недомогание.   Но  особое  беспокойство  вызывала  простреленная  голень.  Рана
воспалилась.  Кровь никак не  останавливалась,  наоборот,  вс„  ещ„  потихоньку
сочилась,  пропитывая тряпичную повязку,  которую приходилось время от  времени
менять.
     Карсидар долго терпел,  не  желая показывать перед другими свою  слабость.
Наконец почувствовав,  что  его бросило в  жар,  кликнул ратников,  рассевшихся
вокруг  ближайшего костра.  Те  мигом  подбежали  к  воеводе,  осмотрели  рану,
переглянулись,  покачали головами.  Один из воинов остался с Карсидаром, прочие
удалились и через несколько минут привели седоусого,  сухопарого, морщинистого,
но  крепкого  ещ„  старика,  к  которому исключительно все  воины  относились с
большим уважением.
     Прежде  Карсидар не  особенно задумывался,  чем  вызвано  такое  почтение.
Как-то  он  спросил об этом тестя,  но Михайло проворчал,  что Вячко (так звали
старого ратника) -  человек пропащий, что с ним лучше не иметь дела, а оставить
его в покое,  пусть жив„т,  пока жив„т.  Зная характер Михайла и его взгляды на
жизнь,  можно  было  смело  и  безошибочно заключить,  что  старик  "знается  с
нечистым",  как это здесь называлось. Карсидар "прощупал" тогда помыслы Вячка и
убедился:  он не больший колдун,  чем митрополит Иосиф,  который считал, что от
его молитвы вода способна стать "святой".
     - Послушайся доброго  совета,  любезный зят„к,  -  ответил Михайло,  когда
Карсидар высказал ему свои соображения, - и не рассуждай о том, чего не знаешь.
     Когда же  Карсидар собирал армию для  похода против татар,  то  был  очень
удивл„н, узнав, что Михайло включил Вячка в обоз.
     - Говорю же тебе,  не суйся,  куда не след! - раздраж„нно ответил тесть на
его замечание.  -  Вячко -  человек опытный, если что, пригодится. Пусть ид„т с
нами.
     Пока Карсидар жил среди русичей, он неоднократно убеждался, что, заявляя о
неприязни к колдовству,  ведовству, ворожбе и магии на словах, на деле эти люди
отнюдь не гнушались прибегать ко всем перечисленным "мерзостям",  только делали
это исподтишка, тайно. Достаточно вспомнить, как его обожаемая ж„нушка ворожила
"на жениха" в тот самый вечер,  когда они с Читрадривой выбрались из поруба. Да
и  в  церкви,  в  святом,  по  их  понятиям,  месте священники охотно исполняли
многочисленные поганские обряды и важно величали их церковными таинствами!  Так
же  точно Михайло предпочитал держать под  своим началом "колдуна" Вячка,  хотя
вслух называл его пропащим.
     И  вот Карсидар вплотную столкнулся с искусством старого ратника,  который
под  вечер  переправился  на  левый  берег,  предвидя,  что  его  услуги  могут
кому-нибудь  понадобиться.  Вячко  внимательно  осмотрел  простреленную голень,
осторожно ощупал вспухшие края отверстия,  оставленного стрелой, прищурив серые
с маленькими ж„лтыми крапинками,  необыкновенно пронзительные глазки, посмотрел
на  изнемогающего Карсидара,  погладил сво„ выпуклое,  совершенно лысое темя и,
более не мешкая,  переш„л к делу.  Послав одного из воинов за водой,  другого -
нарвать какой-то  травы,  старик  велел  остальным отойти  подальше и  принялся
наш„птывать загадочные слова:
     - Рану исцеляю, кровь затворяю.
     Два брата камень секут, две сестры в окошко глядят, две свекрови в воротах
стоят, два св„кра за столом сидят.
     @STIH = Ты, св„кор, спать ложись, а ты, кровь, утолись!
     Ты, свекровь, воротись, а ты, кровь, уймись!
     Ты, сестра, отворотись, а ты, кровь, свернись!
     Ты, брат, смирись, а ты, кровь, запрись!
     А ты, раб Божий Давид, перекрестись!
     Брат бежит, сестра кричит, свекровь ворчит, а св„кор молчит.
     А  будь мо„ слово крепко на утихание крови у  раба Божьего Давида,  по сей
час,  по сей час!  И не нарушится слово мо„ ни марой, ни вороном, ни человеком.
Заклинаю Святой Троицей, Пресвятой Богородицей и всеми святыми. Аминь.
     Произнеся это трижды и  трижды заставив Карсидара в  соответствующем месте
сотворить крестное знамение,  старый  ратник омыл  рану  речной водой,  которую
зачерпнул шлемом первый воин,  приложил зелье,  нарванное вторым,  и  перевязал
голень.  А в конце ритуала выхватил из костра обуглившуюся с одного конца ветку
и этим обугленным концом, на котором ещ„ тлели оранжевые огоньки, с силой ткнул
в  сырое место на земле,  куда стекала вода с раненой ноги.  Зашипело,  повалил
дым,  от которого стало тяжело дышать. Вячко хрипло закашлялся, но, несмотря на
это, продолжал шептать что-то уж совсем неразборчивое.
     - А теперь,  воевода,  ложись-ка спать,  -  посоветовал он и махнув рукой,
сказал остальным: - А вы ступайте подальше, дайте ему отдохнуть.
     Оставшись один,  Карсидар л„г на  кучу хвороста,  наваленную около костра,
пристроил под голову седло,  накрылся плащом. Ночь наползала на лагерь русичей,
мгла поглощала вс„ вокруг,  и от этого становилось как-то неуютно, жутко... Или
это темнеет в глазах?! Вот уже и редкие окрики часовых заглушает странный писк,
похожий на  комариный...  Порожд„нные горячкой видения разбегались и  путались,
как тесные и грязные улочки предместья Коптема. Вот, кажется, красивый город, и
в таком живописном месте расположен,  а вода тамошнего озера - просто хрусталь.
Зато от нагромождения лачуг в  предместье делается так тоскливо...  Недаром там
случилась прескверная история с Читрадривой... Или связанная с Читрадривой...
     Карсидар застонал не то от боли в  ноге,  не то от досады на себя.  С чего
это он  вспоминает Орфетанский край и  Читрадриву,  когда нужно спать?!  Старый
ратник прав, сейчас он нуждается только в отдыхе и в заживлении раны! И вс„...
     Но  благодатный,  спасительный сон бежал от  Карсидара,  подсовывая вместо
себя какие-то дикие бредни.  Вообще,  после всех манипуляций с  водой,  огн„м и
травами,  после странного заговора,  в  котором были перемешаны дикие суеверия,
упоминания о здешнем Боге,  Его святых и одновременно о т„мных силах, Карсидару
стало только хуже. Раненому казалось, что его тело усохло, сморщилось, что кожа
сделалась тонкой,  как  хороший  пергамент,  на  котором писались самые  важные
королевские указы, и натянулась на ч„тко обозначившийся скелет. Вроде бы он уже
не  живой  человек,  а  по  недосмотру покинутый в  мире  людей бесплотный дух,
ошибочно втиснувшийся в  узкие неудобные рамки тела.  Возможно,  так  чувствует
себя дряхлый старец,  стоящий одной ногой в могиле. Может быть, Карсидар тоже в
состоянии узреть эти ч„рные тени,  неслышно порхающие вокруг, взглянуть прямо в
м„ртвые, остекленевшие, вытекшие или выклеванные хищными птицами глаза тех, кто
уже давно умер и  теперь зов„т его в дал„кий,  неизведанный,  полный опасностей
путь, хотя никакие опасности не в силах повредить духу, ибо он - это не бренная
плоть...
     Могучим   усилием   воли   Карсидар   рванулся  сквозь   липкую   паутину,
обволакивающую сознание,  забился,  заметался на подстилке из хвороста.  Голова
сползла  с  седла,  и  раненый  стукнулся левым  виском  о  мягкую  землю.  Это
окончательно привело его в чувство.  Кряхтя и постанывая, точно некто неведомый
водрузил  на  его  плечи  огромный тяж„лый  валун,  Карсидар сел.  Не  подобает
поддаваться болезни,  отчаянию и  страху смерти королевскому воеводе,  которому
вверено сорок  тысяч  жизней!  Нельзя этого допустить,  поскольку от  удачи или
неудачи похода,  от  победы  или  поражения зависит дальнейшая судьба  Русского
королевства, Киева, его собственной семьи...
     Карсидар почувствовал,  что мысли вновь путаются в  голове и разбегаются в
разные  стороны,   что  он   не   в   состоянии  ни  собрать  их  воедино,   ни
сосредоточиться,  ни просто успокоиться.  Раненый уже проваливался в  бездонную
пучину болезни и  наверняка был  бы  побежд„н ею  окончательно и  бесповоротно,
когда  часовые,  охранявшие лагерь  с  юга,  подняли  тревогу.  Карсидар  слабо
улыбнулся  деревянными  потрескавшимися  губами:  татарские  псы  действительно
прятались неподал„ку и  решили  напасть  на  русичей  ночью!  Что  ж,  прид„тся
драться.  Зачем валяться на  куче хвороста и  чувствовать,  как жизнь угасает в
тебе подобно костру,  в который забыли подбросить веток? Лучше сложить голову в
честном бою,  как и подобает мастеру.  Даже у Пеменхата не получилось умереть в
постели, хоть он и сделался почтенным трактирщиком. Даже Ристо...
     Карсидар едва успел сообразить,  что его опять заносит неведомо куда,  что
Пеменхат вполне мог выжить и  обосноваться в Люжтенском княжестве,  а Ристо вс„
же не мастер,  а  конь,  хоть и  боевой.  И  чтобы не поддаться новому приступу
бреда,  непослушной рукой ст„р пот со лба,  встал на четвереньки, затем стиснул
зубы, чтобы не закричать, рванулся и принял вертикальное положение.
     Адская боль  выстрелила раскал„нной иглой  из  левой голени прямо в  мозг.
Карсидар зашипел сквозь сведенные судорогой зубы, взмахнул руками, но не устоял
и вновь оказался на четвереньках.  Хорошо,  что рядом не было ратников!  Должно
быть,  жалкое зрелище представлял из себя воевода...  Правда,  его могли видеть
издали,  но  в  слабом  отсвете  под„рнутых пеплом  угольев не  очень-то  много
разглядишь.
     Карсидар повторил героическую попытку.  Теперь  он  действовал осторожнее:
подобрал лежавший рядом с  кучей хвороста меч,  воткнул его в землю и поднялся,
оп„ршись  на  него,  как  на  костыль.  Соответственно и  результат был  лучше:
несмотря на пронзительную боль,  Карсидар удержался на ногах и даже смог стоять
довольно прямо. А к нему уже бежали три человека, радостно выкрикивая:
     - Воевода! Наши подошли! Наши!
     Карсидар вс„ не мог понять,  какие это "наши" подошли посреди ночи с  юга,
пока запыхавшийся молодой ратник, опередив двух других, не объяснил сбивчиво:
     - Это наши,  которых унесло...  на паромах...  когда татарва...  с утра...
вниз по реке... Вот.
     Слава Тебе, Господи Иисусе, хоть эти живы!
     Выдернув из земли меч,  Карсидар едва не упал,  но, к счастью, был схвачен
под руки вовремя подоспевшими русичами.
     - Что с тобой,  воевода?  Рана беспокоит? Плохо тебе? Аль Вячко что не так
сделал?  -  наперебой заговорили они.  Очевидно, весть о том, что старый ратник
лечил Карсидара, уже облетела лагерь.
     - Ничего, это я так, со сна, - солгал Карсидар, пытаясь говорить как можно
более непринужд„нно.  -  Не обращайте внимания. Лучше пойд„м туда, - и кивнул в
сторону, откуда раздавались радостные возгласы. Воины сделали вид, что поверили
Карсидару.  Но вс„ же тот,  который стоял по левую руку,  не отош„л и продолжал
поддерживать раненого.
     - Пойд„м,  -  повторил Карсидар, после некоторых колебаний оп„рся на плечо
молчаливого воина, и все двинулись впер„д.
     С  каждым шагом Карсидар думал,  что  у  него не  хватит решимости сделать
следующий,  что ему не вынести кинжально-острую боль -  и  вс„ равно делал этот
шаг, потом ещ„ один, ещ„ и ещ„...
     На  берегу  Дона  уже  собралась  внушительная  толпа.   Все  были  сильно
возбуждены,  кричали,  смеялись,  звучно хлопали друг друга по  плечам,  тыкали
кулаками  в  грудь.  Карсидар  приковылял как  раз  на  середине рассказа вновь
прибывших, и им пришлось повторять вс„ с самого начала.
     Когда татары перерубили канаты паромов,  воины схватили щиты  и  принялись
грести ими, чтобы выбраться на берег. Однако дело продвигалось плохо. Щит - это
не весло,  плоты были тяж„лые,  да и татарские стрелы время от времени поражали
то одного,  то другого гребца.  К тому же,  когда их снесло немного вниз, плоты
попали на быстрину,  и грести стало гораздо труднее.  Правда, дикари прекратили
обстреливать их  и  даже не  попытались догнать плоты,  передвигаясь по берегу,
чего гребцы, честно говоря, сильно опасались.
     Коварное течение долго не отпускало своих пленников.  Даже после того, как
они  столкнули в  воду погибших под обстрелом,  грести стало не  намного легче.
Когда первый плот пристал к берегу,  день был уже в разгаре.  А второй плот, на
котором людей  осталось меньше,  продолжало нести  течением.  Возможно,  воинам
следовало броситься в  реку  и,  держась за  поводья коней,  попытаться достичь
берега вплавь.  Но вряд ли у  них хватило бы сил плыть с оружием и в кольчугах,
да ещ„ в холодной весенней воде.  Кроме того, в этом случае пришлось бы бросить
на плоту раненых.
     Итак,  русичи упрямо гребли щитами,  надеясь причалить к берегу. А воины с
первого плота,  видя их усилия и  посовещавшись,  решили пойти вниз по течению,
чтобы соединиться с товарищами и возвращаться назад вместе.  В этом случае было
больше