е,
подаренном ему  на  память Карсидаром,  он  мог постоянно держать под контролем
эмоции  заключ„нного в  клетке хана  и  мгновенно почуять его  испуг,  если  бы
крепление хоть  немного ослабло.  Однако пленник давно утратил всякий интерес к
жизни,  уже ничто не  привлекало его внимания,  и  вряд ли такая "мелочь",  как
опасность внезапно расстаться с жизнью,  способна была вывести его из состояния
полнейшей апатии.  Кроме  того,  Бату  прекрасно понимал,  что  его  вывезли  в
открытое море отнюдь не на увеселительную прогулку!  Но даже осознание близости
собственной смерти нисколько не взволновало его...
     Читрадрива поморщился. Да уж, хорошенький результат дала поездка по разным
странам с  плен„нным ханом  Бату  в  клетке!  Сколько же  земель они  посетили?
Угорщина,  Польша,  Богемия,  Германия,  Франция,  Наварра, Арагон, Кастилия. И
наконец,  Португалия - самая западная страна, после которой уже не было ничего,
кроме безбрежного моря,  раскинувшегося до края земли. И везде некогда великого
и  грозного хана ждало одно и  то  же  -  оскорбления,  насмешки на  непонятных
языках,  понятный и  без  толмача хохот в  лицо,  довольное улюлюканье,  свист,
летящие  в   него   нечистоты...   Перед  покрытой  нал„том  ржавчины  клеткой,
выставлявшейся  на   площадях  многочисленных  городов,   люди  превращались  в
разнузданных животных,  которые потешались над беспомощным хищником,  впавшим в
полное уныние.
     А причина всему одна -  страх!  Вернее,  громадное облегчение от осознания
того факта,  что опасный зверь изловлен,  связан,  острые зубы у  него вырваны,
когти обломаны, хвост отрублен, а сам он вымазан д„гтем и вывалян в перьях. Над
таким пугалом можно вдоволь потешиться. Не кусается...
     Балаган,  настоящий ярмарочный балаган,  от  которого  пленник  постепенно
сходил с  ума.  Вот  что  озлобленное,  беснующееся человеческое стадо способно
сделать с  отдельно взятой личностью!  А  великий татарский хан к  тому же  был
личностью далеко незаурядной!  Читрадрива,  который, в отличие от Карсидара, не
питал жгучей ненависти к  ордынцам,  временами даже сочувствовал Бату.  Он  мог
представить себя на его месте,  ибо и сам когда-то давно был замкнут в подобной
клетке и подвергался издевательствам со стороны злорадствующей толпы.  И только
вмешательство мастера Ромгурфа,  не  забывшего об оказанной ему услуге,  спасло
Читрадриву от неминуемой смерти.
     Да,  если  бы  не  та  досадная история  в  Орфетанском крае  и  не  совет
умирающего мастера Ромгурфа,  Карсидар ни  за  что не  пригласил бы презренного
гандзака в поход к загадочным южным горам,  и Читрадрива никогда не очутился бы
в Риндарии.  И никогда не узнал бы,  что Риндария на самом деле столь огромна и
лежит так далеко от  Орфетана.  Как же  их  проволокло-то по пещере с  лиловыми
стенами!  И главное,  куда занесло?  Карсидар в первую же ночь обратил внимание
Читрадривы на то,  что картина зв„здного неба в Ральярге (как называли Риндарию
чужаки-гохем) абсолютно другая,  да  и  луна не  похожа на  привычную луну.  Из
рассказов путешественников они оба знали,  что в  дальних странах на небе видны
иные созвездия,  а  знакомые робко прячутся за горизонтом;  но никто никогда не
говорил им, что луна тоже меняет свой облик!
     А дни, а ночи... Порой и Карсидару, и Читрадриве казалось, что сутки здесь
немного длиннее,  чем в Орфетане, и времена года сменяются чуть медленнее. Если
только это не обман чувств,  тогда становится понятно,  почему зимой в Риндарии
слишком холодно,  а летом стоит непереносимая жара.  Зато непонятно,  совсем уж
необъяснимо другое:  как это может быть?!  Впрочем,  занятому приготовлениями к
отражению  татарского  нашествия  и   изнывающему  от  страсти  к  дур„хе-Милке
Карсидару недосуг было задумываться над этим, но Читрадрива нередко размышлял о
происшедших с  ними странностях,  отдыхая после корпения над священными книгами
русичей. Однако ничего путного так и не смог придумать...
     - Будем начинать,  мессер Андреаш?  - услышал Читрадрива голос за спиной и
быстро обернулся.
     Изящно облокотившись на фальшборт, дон Жайме ду Ковильян, придворный графа
Португальского,  подкручивал ч„рный с проседью ус.  На корме собрались и другие
вельможи, сопровождавшие эту весьма необычную похоронную процессию на последнем
отрезке е„ пути.  В основном здесь были любопытные испанские дворяне,  но между
ними затесалось трое французов, один немец и один итальянец. Последний, Лоренцо
Гаэтани,  молодой человек лет  двадцати пяти,  прибыл  из  Неаполя и  гостил  в
Португалии у  дальних  родственников.  Узнав,  что  по  окончании своей  миссии
Читрадрива собирается в  паломничество на  Святую Землю (так христиане называли
Землю  Обета),  Гаэтани предложил составить ему  компанию по  пути  до  Италии.
Читрадрива ещ„ не решил,  принять это предложение или нет,  поскольку итальянец
мог  уехать  из  Португалии не  раньше,  чем  через  неделю.  Хотя  что  значит
десятидневная задержка  по  сравнению с  тринадцатью месяцами,  потраченными на
выполнение поручения Данилы Романовича...
     Впрочем, ладно. Дальнейшие планы можно обдумать на досуге, а сейчас настал
долгожданный миг.  Пора приводить в исполнение приговор государя земли Русской,
довести до конца начатое свыше года назад дело...
     Читрадрива снова поморщился.  Сколько времени потрачено впустую! Он вполне
мог  употребить этот  год  с  куда  большей  пользой.  Не  единожды  возникал у
Читрадривы соблазн бросить вс„,  умыть руки и  отправиться по своим делам,  тем
более что он никоим образом не чувствовал себя чем-то обязанным перед русичами,
скорее даже наоборот.  Однако Читрадриву с детства учили, что раз ты дал слово,
то нужно его держать;  и он сдержал сво„ обещание, столь неосмотрительно данное
Даниле Романовичу, доставил хана Бату живым к последнему западному морю.
     Взмахом руки Читрадрива пригласил вельмож подойти ближе, а сам подступил к
клетке,  широко расставляя ноги,  чтобы  сохранить равновесие на  качавшейся из
стороны  в  сторону палубе.  Охранявшие клетку  воины  расступились,  пропуская
своего предводителя.
     Бату  неподвижно лежал на  спине и  не  мигая смотрел на  застилавшие небо
низкие серые тучи. Можно было подумать, что хан уже м„ртв.
     - Эй, - негромко окликнул пленника Читрадрива.
     Никакой реакции не последовало.  Тогда по его знаку один из русичей слегка
кольнул Бату кончиком копья.  Тот вздрогнул, медленно повернул голову и мутными
раскосыми глазками уставился на Читрадриву.
     - Настал твой смертный час,  хан Бату,  -  сказал он,  сосредоточившись на
вделанном в перстень камне.
     Безжизненная обветренная маска,  бывшая  некогда  суровым,  волевым  лицом
великого воина,  так и осталась м„ртвой маской. Взгляд пленника ни на мгновение
не прояснился,  и вообще не было ни единого нам„ка на то, что хан услышал слова
Читрадривы.
     Без  сомнения,  теперь его казнь станет актом высшего милосердия.  С  Бату
давно уже было неладно,  и  хоть Читрадрива всячески старался поддерживать его,
пустив  в  ход  магический камень перстня и  все  лекарские при„мы из  арсенала
анхем,  какие только мог  припомнить,  великий хан  угасал на  глазах.  Поэтому
русское посольство не посетило Апеннинский полуостров,  несмотря на настойчивые
приглашения папы  Целестия,  преемника его  святейшества Григория,  приславшего
когда-то  к  Даниле  Романовичу  нунция  с  предложением  королевского  титула.
Пожалуй,  получилось не  очень вежливо,  однако Читрадрива,  будучи не в  силах
бороться с  тихим безумием хана,  завернул свой  отряд на  полпути из  Парижа в
Марсель и  направился в  Испанию.  Правда,  таким образом он  не  попадал ни  в
Неаполь к тамошнему королю,  под чьим протекторатом находился Йерушалайм,  ни в
Верону,  где старый Шмуль обещал ему сво„ гостеприимство.  Но это ещ„ успеется.
Главной задачей Читрадривы было довезти полуживого Бату до последнего западного
моря.
     А теперь -  вот оно, море, и вот он, пока ещ„ живой Бату, вернее, вс„, что
осталось от некогда великого хана. Итак, за дело.
     Подошедшие вместе  с  капитаном  брига  матросы  принялись продевать конец
спущенной с  поперечной перекладины толстой просмол„нной вер„вки между верхними
прутьями клетки.  Затем завязали е„ особым узлом, отсоединили клетку от палубы,
поплевав  на  ладони,  схватились за  другой  конец  вер„вки  и,  дружно  ухая,
потянули. Скрипнули кол„сики блоков, и клетка повисла в воздухе. Другие матросы
налегли на деревянное колесо, перекладина развернулась, и мерно раскачивающаяся
клетка повисла над  волнующейся водой.  Бату не  пытался удержаться посередине,
поэтому, когда клетка накренилась, он безвольно покатился в угол и там застыл.
     Глядя на него,  Читрадрива подумал, что Данила Романович явно просчитался.
Не  великого хана Бату казнят сейчас,  а  уничтожают лишь его  жалкую оболочку,
осколок былого величия.  Хана  Бату  можно было  убить на  площади перед Софией
Киевской в  начале прошлой зимы,  когда  он  бесновался,  рычал  и  плевался от
бессилия,  вспоминая обрушившиеся на  днепровский л„д  молнии,  которые сгубили
половину его армии. А теперь - акт милосердия...
     Хотя,   возможно,  именно  в  этом  заключался  жестокий  расч„т  государя
Русского.  Данила  Романович не  позволил врагу  принять смерть  достойно,  как
подобает воину,  а  решил подвергнуть его самой изощр„нной пытке,  какую только
можно  придумать  для  грозного  властелина,  некогда  повелевавшего несметными
ордами воинственных дикарей,  - пытке унижением. Не выдержал этой пытки великий
Бату. Теперь воля хана умерла, он ждал казни с полным безразличием, без страха,
но и  без ненависти.  Ждал покорно,  как жд„т изнур„нный болезнью человек конца
своих мучений.
     Читрадрива нагнулся, проверил, крепко ли привязана вер„вка к вертикальному
столбу перекладины,  оглядел стоявших плечом к плечу русичей,  сбившихся в кучу
вельмож,  достал из-за пазухи пергаментный свиток и передал его Ипатию,  своему
заместителю,  бывшему сотнику "коновальской двусотни" Карсидара.  Вот  уж  кому
действительно пошло  на  пользу  годичное  путешествие с  Читрадривой!  Здорово
досталось храбрецу от  татар на  Тугархановой косе,  и  пусть ранен он  был  не
смертельно,  если бы не помощь "колдуна-целителя" Андрея,  остался бы Ипатий на
всю  жизнь калекой.  А  так кости срослись у  него правильно,  все раны зажили,
оставив лишь шрамы на  теле,  и  только л„гкая хромота да ноющая боль в  правой
руке при сырой погоде напоминали ему о былых ранениях.  Впрочем,  последние два
обстоятельства не слишком огорчали Ипатия:  умелому всаднику хромота не помеха,
а меч в его левой руке был не менее грозен, чем раньше - в правой.
     Ипатий развернул грамоту с почтительным видом и принялся медленно и громко
зачитывать:
     - Волею государя всея Руси Данилы Романовича и его соправителя и сына Льва
Даниловича!..
     Толмач  усердно переводил содержание грамоты на  латынь  -  специально для
присутствующих вельмож; а сосредоточившийся на голубом камне перстня Читрадрива
мысленно  повторял  текст  государева указа,  чтобы  и  пленник  понял  вс„  до
последнего слова.  Но  Бату  не  думал вообще ни  о  ч„м.  Клетка покачивалась,
медленно поворачивалась из стороны в  сторону,  и  все видели,  что взгляд хана
совершенно безумен. Вот уж воистину, постигла разорителя Руси жестокая кара!
     Грамота дочитана. Ипатий вернул е„ Читрадриве, обнажил меч...
     И  в  этот миг Бату внезапно ожил.  Казалось,  звук извлекаемого из  ножен
клинка и тусклый блеск булата привели его в чувство. Он привстал, встрепенулся,
шевеля  ноздрями,  потянул сол„ный влажный воздух и  хрипло выкрикнул несколько
протяжных слов.  Но  только Читрадрива понял их смысл:  "Море!  Последнее море!
Великий Чингиз, я дош„л до него!!!"
     Ипатий же решил, что вот сейчас, в момент проблеска сознания у Бату, самое
время осуществить казнь,  и,  несильно взмахнув мечом в  левой руке,  перерубил
обмотанную вокруг вертикального столба вер„вку.  Клетка обрушилась за  борт,  с
громким всплеском вошла в воду, за ней потянулся вер„вочный хвост и также исчез
в пучине.
     - Слышь,  Андрей, что кричал этот шелудивый п„с? - угрюмо спросил Ипатий у
Читрадривы.
     И тогда Читрадрива неожиданно для себя самого сказал:
     - Он  хотел напугать всех.  Говорил,  что  потомки Чингиза ещ„ отомстят за
него. Можешь передать эти слова своему государю.
     Мысленно же Читрадрива поблагодарил милосердного Бога, так и не вернувшего
разум исстрадавшемуся пленнику.  Опустевшая перекладина с блоками раскачивалась
в воздухе, точно рука висельника...
     Временами  давая  довольно  крутой  крен,   бриг   описал  огромную  дугу,
развернулся и  на всех парусах пош„л обратно к  Порто,  чтобы укрыться от злого
норд-веста в гостеприимной гавани.  Большинство вельмож и русичей,  которым уже
некого было стеречь, покинули палубу и укрылись в трюме.
     Читрадрива вновь стоял около бушприта.  Теперь его миссия выполнена,  и он
обратил взор к  юго-востоку -  туда,  где в неведомой дали скрывался загадочный
город Йерушалайм.  Русичи вернутся в  стольный Киев и доложат своему государю о
казни Бату.  А он,  пожалуй, примет предложение молодого итальянского патриция,
отправится с ним через Барселону в Неаполь,  затем,  уже в одиночку - в Верону,
где погостит у  старого купца Шмуля и,  быть может,  разузнает побольше о Земле
Обета.  А  после  -  прямиком в  Палестину,  в  Йерушалайм,  на  поиски входа в
"пещеру",  через которую четверть века  назад маленький иудеянский принц Давид,
ставший впоследствии мастером Карсидаром,  скрылся от преследования кровожадных
"хайлэй-абир", которые именуют себя воинством Христовым...
     Читрадрива брезгливо скривил губы.  Да  уж,  за  время своих странствий он
вдоволь насмотрелся и на "божьих" воинов,  и на светских владык, оказывавших им
всяческую поддержку.  Одни поступали так по доброй воле, иные по принуждению. А
германский император и  вовсе  был  марионеткой в  руках предводителя одного из
рыцарских  орденов,  судя  по  всему,  весьма  значительной  персоны.  Из  всех
католических  правителей  один   лишь   Неаполитанский  король  посмел  открыто
выступить против  претензий крестоносцев на  мировое господство.  Он  изгнал их
почти из  всех итальянских земель и  установил свой протекторат над Палестиной,
не позволив хайлэй-абир в очередной раз "освободить" Гроб Господень.
     Последнее  обстоятельство  радовало  Читрадриву.   Здешние   иудеяне  были
родственны орфетанским анхем (гандзакам -  как называли их чужаки-гохем),  и он
не мог оставаться безучастным к судьбе соплеменников. Оказалось, что, в отличие
от Руси, где к иудеянам относились довольно мирно, хоть и настороженно, здешние
правители  вовсю  поощряли  преследования  иудеян,   наживаясь  за  сч„т  жертв
погромов. Особенно усердствовали в этом деле французский король Людовик Девятый
и  кастильский Фернандо Третий,  а  неаполитанский Фридрих  (точнее,  Федериго)
Второй, опять же, представлял счастливое исключение из правила. Хвала Богу, что
Земля Обета находится сейчас под его покровительством,  а  не во власти того же
Людовика,  Фернандо или,  ещ„  хуже,  хайлэй-абир.  Но  увы,  как  и  все люди,
неаполитанец не вечен и когда-нибудь умр„т. Что будет тогда с Земл„й Обета?..
     Глядя  вдаль  на  юго-восток,  Читрадрива  снова  подумал  о  Карсидаре  -
исчезнувшем  четверть  века   назад  иудеянском  принце,   известном  на   весь
Орфетанский  край  мастере-на„мнике,   а  ныне  верном  слуге  государя  Данилы
Романовича.  О Карсидаре,  который после долгих странствий обр„л новую родину -
Русь,  помог защитить е„  от  татар и  теперь слышать не хочет о  том,  что его
прежняя родина, истинная родина, также нуждается в защите.
     "Эх,  Давид, Давид! Как мало тебе нужно! Дом, семья, видное положение... и
это вс„?!"

     Глава I
     БЕДА, КОГДА ПРАВИТЕЛЬ РАЗДРАЖЕН

     Великий князь  Таврийский Василь Шугракович сегодня встал явно  не  с  той
ноги.  Невольница,  которую  накануне вечером  прив„л  в  его  шат„р  прощелыга
Кипхатаг,  оказалась на  поверку юным  заморышем,  а  великий хан...  то  есть,
конечно,   великий  князь  Василь  любил  дородных  пышнотелых  девиц,  которых
кипчаки... то есть, верноподданные князя Василя Шуграковича добывали для своего
хана...  то есть великого князя.  Правда,  с тех пор,  как кипчаки окончательно
помирились с урусами и присягнули на верность их королю, приходилось втискивать
некогда раздольную жизнь в более или менее тесные рамки. Теперь нельзя похищать
женщин из  урусских селений,  не  говоря уж  о  том,  чтобы  совершать набеги и
увозить  богатую  добычу.  Теперь  кипчаки и  урусы  союзники,  добрые  соседи,
подданные одного государя...  И вс„ же,  не найти подходящей наложницы для хана
Булугая...  то  есть,  для князя Василя Шуграковича...  Да,  прямо скажем,  это
настоящее безобразие!
     Короче,   обнаружив  у   себя   в   шатре   худосочную  замухрышку  вместо
привлекательной толстушки,  великий князь вспылил,  выскочил вон и, вопя во вс„
горло,  брызжа  слюной,  велел  разыскать Кипхатага.  Однако этот  алчный мешок
навоза успел  заблаговременно скрыться,  точно предвидев княжеский гнев.  Тогда
Булугай-Василь рассвирепел окончательно,  велел достать наглого надувателя хоть
из-под  земли,   ввалился  обратно  в  шат„р,   грубо,  поспешно,  без  всякого
удовольствия овладел невольницей и забылся тяж„лым сном.
     Утро  началось с  доклада  трепещущих стражников:  так  и  так,  не  нашли
Кипхатага,  помилуй,  великий князь! Василь Шугракович велел всыпать каждому по
двадцать палок за нерасторопность,  после чего действительно помиловал и дал на
поиски время  до  вечера,  пригрозив в  случае новой  неудачи казнить нерадивых
сыщиков,  развесив  их  на  железных  крючьях  в  качестве  украшения дворцовой
площади.  Экзекуция происходила там же,  и великий князь показал каждому место,
где он  будет подыхать от мучительной боли.  Стражники выли от ужаса и  клялись
копытами самых быстрых коней,  что разыщут Кипхатага в указанный срок. Однако в
мыслях они уже представляли себя повешенными, чувствовали холод железного жала,
впившегося под р„бра, видели алую кровь, орошающую снег на площади...
     Разобравшись с  горе-сыщиками,  великий князь проследовал во  дворец,  где
проводил большую  часть  дня  (хотя  ночевал по-прежнему в  шатре).  Поднимаясь
каждое утро на третий этаж, в тронный зал, бывший хан словно воспарял над всеми
своими владениями,  возвышался над подданными-кипчаками, как бы взирая с высоты
на их муравьиное копошение у себя под ногами.
     Ему   доносили,   что   среди   вольнолюбивых  сынов  степей  ходят  самые
противоречивые слухи о его дворце.  И это хорошо.  Ибо если даже у него самого,
пообвыкшегося в тр„хэтажном сооружении,  временами кружилась голова при мысли о
том,  что он спокойно восседает на такой высоте,  то что уж говорить о  трепете
являвшихся в тронный зал с докладом подчин„нных!
     А  роскошный княжеский шат„р был разбит на заднем дворе,  и там можно было
хорошенько выспаться ночью,  отдохнув  от  непривычной обстановки в  деревянном
дворце...
     ...если только прощелыги вроде Кипхатага перестанут надувать его и  сумеют
поставлять нормальных толстомясых баб,  а  не  худосочных девчонок!  Да что эти
окаянные там копаются,  неужели так трудно сыскать в степи одного-единственного
подлого обманщика?!  На свежевыпавшем снегу остаются ч„ткие следы - чего ж этим
лентяям ещ„ надо?!  Следовало всыпать им побольше,  вот что! Отхлестать плетьми
до крови и присыпать раны солью.  Эх, слишком добр и милостив Василь Шугракович
к своим подданным! А вс„ из-за мягкосердечного урусского бога...
     Князь  Василь исподлобья зыркнул на  висевшее позади трона  распятие.  Что
поделаешь,  коли  решил  встать  под  защиту  и  опеку  урусского короля Данилы
Романовича, изволь жить по его правилам, изволь