твительно стремился помешать русичам переправиться:
татарские  всадники  обстреляли  высадившихся  с   вечера  на   лодках  воинов,
попытались обрубить паромные канаты.  Правда, надолго они русичей не задержали.
Итак, это очередная промашка Тангкута?
     Но  Карсидару вс„ не давал покоя таинственный татарский колдун,  так и  не
пойманный ни на левом,  ни на правом берегу. И до сих пор не убитый, потому что
утраченные способности вс„ ещ„ не возвратились к Карсидару. Вот мерзавец! Сидит
где-то поблизости и строит свои козни...
     А раз так,  почему этот колдун попросту не убь„т Карсидара, который ничего
не может поделать против его чар?! Непонятно, совсем непонятно!
     Наконец Карсидар приш„л к выводу, что вылазка могла преследовать лишь одну
цель:  обстрелять войско русичей. Как раз для этого подходят отряды лучников на
быстрых конях, не ввязывающиеся в серь„зную схватку. А обрубить паромные канаты
- это уж как получится.
     Или татары рассчитывали,  что Карсидар не  бросится на  поиски колдуна,  а
попросту запаникует, поспешит схорониться? Глупо...
     Итак,  случившемуся могло быть  лишь  одно приемлемое объяснение.  Сначала
ордынский колдун  отнял  у  Карсидара его  силу.  Карсидар потерял  способность
отворачивать стрелы и  едва не погиб от смертоносного жала.  Но тогда выходило,
что  объектом нападения была  не  вся  армия русичей и  даже  не  первая партия
переправившихся, а... сам Карсидар?!
     Ну  конечно!  Татары могли  только предполагать,  что  королевский воевода
высадится на  левом берегу Дона одним из первых,  но не были уверены в  этом до
конца.  Поэтому ордынцы не  только  напали на  авангард,  но  на  всякий случай
выпустили стрелы и  по  основным силам:  где-нибудь Карсидар обязательно должен
был оказаться, где-нибудь да настигнет его стрела.
     В  общем,  его  положение было незавидным.  Утратив способность колдовать,
Карсидар разом  лишился возможности сражаться так,  как  уже  успел привыкнуть,
мысленно связываться с Михайлом и в тот же миг узнавать,  что делается в другом
месте, а также...
     Карсидар опустился на  землю,  уронил голову на сложенные руки и  тихонько
застонал.  Но не боль в  пронз„нной стрелой ноге была тому причиной.  Перед его
мысленным взором встало лицо  ненавистного шепетека,  который сбивчиво лепетал:
"Это жребий,  Д'виид,  жребий...  Запомни,  в этом походе будет решаться и твоя
судьба,  и  судьба всего  твоего войска.  Что  ты  станешь делать,  если  вдруг
лишишься своей силы? Помни, Д'виид, вс„ зависит от твоего выбора".
     Ну откуда, откуда полоумный торгаш мог знать напер„д о том, что случится в
донской степи?!

     Глава IX
     ИСКУШЕНИЕ

     Отказ  надменных новгородцев,  задел Андрея Ярославовича за  живое,  и  он
никак не  мог оправиться от  испытанного унижения.  Вернувшись на свою вотчину,
молодой князь почти сразу уединился в  Боголюбове и не покидал замок,  несмотря
на  то,  что  многочисленные  неотложные  дела  требовали  его  присутствия  во
Владимире..  Суета столичной жизни с некоторых пор тяготила Андрея, и временами
он   грешным  делом  подумывал:   как  было  бы   хорошо,   если  бы  город  не
восстанавливался после татарского разграбления!  Тогда во Владимире повсеместно
царило запустение.  Проплешины пожарищ совершенно исказили облик столицы, такой
прекрасной до разорения. Великий хан Бату был ещ„ в полной силе, и оставшиеся в
живых, не уведенные в полон владимирцы не решались отстраиваться. Они понимали,
что возрождение на деле может оказаться лишь иллюзией. Ненавистные татары могли
вернуться в любой момент и вновь разрушить дома русичей,  ободрать их до нитки,
угнать в  полон,  а то и вовсе лишить жизни.  Поэтому немногочисленные горожане
предпочитали ютиться в жалких землянках.
     Зато  теперь,  после грандиозного поражения и  позора Бату,  сюда повалили
провинциальные бояре,  прежде отсиживавшиеся по  своих поместьях,  а  городские
окраины оккупировали толпы ремесленников и торгового люда.  И поскольку всем им
надо было где-то жить, Владимир быстро превратился в гигантский улей, жужжавший
пилами, стучавший топорами и молотками дн„м и ночью. Новые постройки вырастали,
как грибы после дождя.
     Но если бы дело ограничилось только шумом,  это было бы ещ„ полбеды. Из-за
выгоревших, опустевших участков возникали споры и раздоры, конца и края которым
не было видно.  Бывало так,  что на лакомый кусок земли- в самом сердце столицы
претендовало сразу  несколько человек,  и  каждый из  них  был  по-своему прав.
Бывало,  что  уже  после  того,  как  вновь прибывший боярин начинал строиться,
нежданно-негаданно объявлялся старый хозяин сгоревшего двора,  а новый при этом
не желал узнавать воскресшего из м„ртвых родственника.  Тут уж начинались такие
дрязги да  склоки,  что только держись!  А  кому их разбирать?  Кому определять
правых и виноватых?  К кому шли люди за праведным судом?  Ясное дело,  к князю.
Приходилось  с   утра  до  ночи  выслушивать  ходатаев,   свидетелей,   кого-то
восстанавливать в правах, кого-то отправлять на выселки...
     В общем, суета сует.
     Вдобавок ко  всему,  после поражения в  борьбе за новгородский стол Андрей
начал ловить себя на том,  что невольно подыгрывает в  судебных тяжбах стороне,
которая,  мягко говоря,  была не совсем права.  Пусть бояре,  претензии которых
вполне  обоснованы,   знают,   каково  их  молодому  господину,   несправедливо
униженному какими-то  купчишками!  Да  и  вообще,  у  него из-под носа уплыл не
жалкий клочок земли, а княжеский престол.
     Поэтому Андрей и уехал в Боголюбов.  Здесь можно было часами бродить среди
высоких густых кустов на берегу Клязьмы, не думая о суетных помыслах всяких там
крикунов,   а  отдаваясь  собственным  гр„зам.   На  прогулках  князь  мысленно
возносился в своих мечтах, видя себя всесильным владыкой могучей державы, перед
которым  трепетали  все  исконные  враги!   И  в  первую  очередь,  разумеется,
ненавистный выскочка,  который нагло заграбастал Киев...  А  ещ„  приятнее было
сбросить утомительный груз забот и бездумно упиваться зрелищем ленивого течения
воды, игрой солнечных бликов на е„ поверхности. Тогда чувства отдыхали, ибо ухо
ловило  не  визгливо-рассерженные  или  натужно-хриплые  голоса  просителей,  а
таинственное шуршание камыша и осоки, ноздри вдыхали ароматы луговых трав, а не
пыль,  поднятую строителями.  А  если  уж  совсем тоскливо становилось,  Андрей
приказывал устроить грандиозный лов зверья, которым были полны окружающие леса.
     Но не будешь же дни напрол„т торчать в  лесу или на берегу!  А в замке вс„
ещ„  сумрачно,  сыро  и  холодно.  За  минувшую зиму  сырость  пропитала воздух
настолько,  что  бороться с  ней  не  мог даже жар непрерывно топившихся печей.
Из-за сырости Андрей вынужден был постоянно кутаться в т„плые одежды,  чувствуя
себя при этом крайне неуютно.Несмотря на  свою молодость,  он порой ощущал себя
то безнад„жно больным, а то немощным старцем...
     Господи,  да  разве нет здесь доли истины!  Разве не оказался он полностью
бессильным перед проклятыми новгородцами,  прогнавшими его  прочь?  И  разве не
занемог князь оттого,  что в его душе вс„ копилась и копилась неутол„нная жажда
власти, которая разъедала его существо изнутри...
     Временами Андрей впадал в  такое  отчаяние,  что  даже  яркий дневной свет
меркнул в  его  глазах.  Окружающий мир  тонул  во  мраке  и,  невидимый глазу,
представлялся скопищем загнивающих нечистот, в которых копошатся отвратительные
бледные черви.
     Вот  что значит безысходность!  И  в  эти минуты лучше было не  попадаться
князю под горячую руку,  а  то  в  порыве ярости и  отчаяния он был способен на
такие поступки,  в которых впоследствии раскаивался. Но ничего поделать с собой
Андрей не мог,  и  к  прежним душевным мукам от осознания собственного бессилия
прибавлялись новые.  Тогда он  садился на  коня  и  скакал не  разбирая дороги,
постоянно рискуя свернуть себе шею.
     И  вс„  же  прелесть  этого  места  заключалась не  только  в  возможности
уединиться на лоне природы.  Была в  Боголюбове настоящая "жемчужина",  которую
молодой князь ценил чрезвычайно высоко.  Как  ни  странно,  это был человек,  а
именно местный протоиерей Калистрат. И хоть Андрей на собственном горьком опыте
успел убедиться в  людском вероломстве и  коварстве,  к Калистрату он испытывал
странную, трудно объяснимую привязанность.
     Калистрат не мог похвастаться знатным происхождением, не был он также семи
пядей во лбу. Но может быть как раз отсутствие влиятельных родичей не позволяло
ему  кичиться положением,  которого он  достиг  собственными силами,  прич„м  с
немалым трудом,  -  он был духовником как нынешнего князя,  так и  его отца.  А
средненькие  умственные  способности  с  лихвой  компенсировались  удивительным
чуть„м,  практичностью и  умением держать до поры язык за зубами.  Зато уж если
Калистрат  давал  ход  имеющимся  у  него  сведениям,  то  действовал  скоро  и
наверняка.
     Но даже несмотря на эти таланты,  в последние годы с карьерой у Калистрата
явно  не  ладилось.   Трудно  сказать,  что  было  тому  причиной:  то  ли  без
могущественных родственников,  которые оказывали бы ему поддержку,  нельзя было
продвинуться дальше,  то  ли он не мог наскрести достаточную сумму и  дать кому
следует приличную мзду.  А  может,  он  нечаянно,  сам того не желая нажил себе
тайных,  но  могущественных  врагов.  Ведь  даже  самый  осмотрительный человек
рискует ошибиться, карабкаясь к вершине церковной пирамиды.
     В  результате Калистрат застрял в протоиереях,  прич„м,  кажется,  застрял
всерь„з и надолго.  В этот чин он был произведен ещ„ лет десять назад,  если не
больше.  Тут  дело  не  обошлось  без  протекции Ярослава Всеволодовича,  перед
которым  Калистрат  откровенно  заискивал.  Правда,  ему  не  всегда  удавалось
держаться поближе к покровителю,  но когда Ярослав обосновался во Владимире, то
не забыл о сво„м протеже и выхлопотал для него протоиерейское достоинство.
     И,  пожалуй, Калистрат был бы рад своему положению, если бы не открывшаяся
неожиданно перспектива, ещ„ более соблазнительная, чем прежняя.
     Перед самым татарским нашествием умер Владимирский епископ,  и  был поднят
вопрос о его приемнике.
     По  этому  поводу  разгорелись бурные  страсти,  и  Калистрат не  преминул
ввязаться в отвратительную склоку достойных служителей Божьих.  Правда,  он был
всего лишь протоиереем, зато ему оказывал поддержку сам Ярослав Всеволодович, и
Калистрат не сомневался в конечном успехе.
     Впрочем, на этот раз вмешательство князя не помогло. Духовенство словно бы
решило доказать Ярославу справедливость изречения: "Богово - Богови, кесарево -
кесареви",   -   и  проигнорировало  ясно  выраженную  волю  мирского  владыки.
Архиепископ  Владимиро-Суздальский  Харлампий,   как   человек  опытный  и   не
понаслышке знакомый с  мстительным нравом  князя,  поспешил покинуть Владимир и
отбыл в Суздаль,  в свою новую резиденцию. Хоть от столицы туда рукой подать, а
вс„ же лучше убраться от греха подальше, здраво рассудил он.
     Калистрат не  отчаивался и  попросил  Ярослава похлопотать о  производстве
верного  княжеского прислужника в  архииерейский сан,  дабы  добиться успеха  в
следующий раз. Но тогда у князя и своих забот хватало. Как раз в это время Бату
принялся настаивать на  том,  чтобы дружина суздальцев выступила на его стороне
против Киева. А затем во Владимир пожаловал чужеземный колдун Хорсадар, который
шутя  уничтожил татарское посольство и  тем  самым разозлил Бату пуще прежнего.
Тогда   Ярослав  занялся  подготовкой  мщения  выскочке  Данилке,   отделавшись
туманными обещаниями "не  забыть  при  случае" Калистрата.  А  через  несколько
месяцев сложил голову в битве под Киевом.
     Когда  возвратившиеся с  юга  суздальцы принесли это  известие,  Калистрат
как-то  неуловимо  переменился.  Может  быть,  он  рассматривал  гибель  своего
покровителя как знак свыше,  выражение Божьей воли: дескать, не позаботился ты,
княже,  о  верном слуге,  вот и погиб безвременно.  Может быть,  торжествовал в
душе,  а может наоборот -  печалился.  Теперь батюшке предстояло начинать вс„ с
самого начала, на этот раз входя в доверие к сыну Ярослава Андрею.
     Новый  великий князь  охотно принял Калистрата под  сво„  покровительство,
зная,  что  покойный  отец  благоволил  к  нему.  Постепенно  между  Андреем  и
Калистратом установились доверительные отношения,  хотя князь вс„ же смотрел на
протоиерея как на неудачника,  а  потому держался с  ним несколько высокомерно.
Однако  после  катастрофы,  постигшей его  в  Новгороде,  молодой  князь  решил
отсидеться в Боголюбове,  и теперь Калистрат часто встречался с ним,  прич„м не
только  в  храме  Рождества  Богородицы,   возвед„нном  около  самой  княжеской
резиденции,  но  и  на  берегу  Клязьмы,  где  батюшка,  как  оказалось,  любил
прогуливаться.  Правда,  при  этом он  нарушал уединение правителя,  но  князь,
кажется,  был  не  против  таких  мимол„тных  встреч.  Об  этом  нетрудно  было
догадаться,  ибо  единственным человеком,  которого Андрей  соглашался видеть в
любое время, был именно протоиерей.
     Итак, не отдавая себе в том отч„та, после позорного вече князь стал искать
встречи с Калистратом.  И в этом не было никакой загадки. В ещ„ не старом, но в
полной  мере  успевшем изведать горечь поражения священнослужителе Андрей видел
родственную душу,  претендента на высокий пост, оскорбл„нного и униженного тем,
что  его  обош„л  другой,   может  быть,   менее  достойный  высокой  чести.  И
инстинктивно тянулся к товарищу по несчастью.
     Так  случилось  и  сегодня.  Андрей  сидел  на  огромном  пне  и  бездумно
поглаживал влажный зел„ный мох,  когда  стреноженный конь,  пощипывавший сочную
травку  в  десяти  шагах  от  него,  поднял голову,  звякнул сбруей и  тихонько
фыркнул. Не оборачиваясь, князь спросил:
     - Это ты, Калистрат?
     - Я, княже. Кому ещ„ быть, как не мне.
     Когда они оставались с  глазу на глаз,  протоиерей переходил с  церковного
языка на нормальный русский. Это также было своеобразным признаком их близости,
поскольку никакой другой высокопоставленный священнослужитель не  разрешал себе
подобных вольностей.
     - Ну, знаешь, всякое может быть, - ухмыльнулся князь.
     Ветви   раскидистого  ракитника,   сплошь   усеянные  мелкими  листочками,
заколыхались,  и  на  поляну  вышел  рослый чернобородый священник,  по  случаю
буднего дня одетый довольно скромно.
     - А вот не всякое, - возразил Калистрат. - Молод ты ещ„, Андрей Ярославич,
да к тому же целиком погруж„н в мирские дела. А потому не ведаешь, что на самом
деле миром правит милость и воля Божья. Без воли Всевышнего ни единый волосок с
головы не упад„т. Тем более нам никто не помешает, слава те, Господи!
     Он  поднял руку,  чтобы перекреститься...  Как вдруг рука эта на мгновение
замерла в воздухе,  точно Калистрат не знал, как совершается крестное знамение.
И  лишь  после  мгновенной задержки  мизинец  и  безымянный палец  правой  руки
прижались к ладони, средний, указательный и большой пальцы, обозначающие Единую
Пресвятую Троицу, соединились, и начертили символический крест.
     Ни  эта пауза,  ни странная ухмылка,  мелькнувшая на губах священника,  не
ускользнули от Андрея Ярославовича. И настолько вс„ это было неожиданно, что он
совершенно  растерялся.   В  самом  деле,   уж  кто-кто,   а  священнослужитель
проделывает такие вещи чисто автоматически,  ибо  с  годами они превращаются не
просто в привычку,  но становятся второй натурой. Малейшая задержка равносильна
тому,  как если бы выпущенная стрела неподвижно зависла в  воздухе на полпути к
цели.
     А Калистрат,  словно пытаясь отвлечь внимание собеседника, самым будничным
тоном произн„с:
     - Данила  Романович на  днях  корону  получит.  А  митрополит Иосиф  будет
торжественно возведен в патриарший сан. Слыхал ты об этом, княже?
     Андрей ещ„ не  знал этого.  Кстати,  неплохо бы узнать,  откуда у  батюшки
такие  сведения ...  Да  только  князь  слишком  опечалился,  получив очередное
подтверждение возросшего  могущества киевского  выскочки.  И  это  касалось  не
только  дарованного ему  королевского достоинства.  Данила  давно  уже  пытался
выхлопотать у  Никеи  автокефалию и  патриарший чин  для  вздорного  старикашки
Иосифа,  и  почти  никто  не  сомневался,  что  оказавшийся  в  затруднительном
положении  вселенский  патриарх  не   откажет  выскочке  в   этой   "маленькой"
любезности.  Поэтому князь  поморщился,  будто  выпил чашу  уксуса вместо кубка
вина, и заунывным голосом проговорил:
     - Послушай, Калистрат, если ты хотел уязвить меня, то сделал это. Однако я
не  пойму,  зачем тебе это  нужно?  Или даже те  немногие,  которым я  доверяю,
ненавидят меня столь же люто, как мои заклятые враги?
     - Не за что мне ненавидеть тебя,  княже, наоборот, я признателен за заботу
и  внимание,  кои  ты  оказываешь мне  по  примеру  покойного батюшки  Ярослава
Всеволодовича, Царствие ему Небесное, - тихо ответил Калистрат, подходя к князю
вплотную и перекрестившись на этот раз более уверенно.
     Андрей поднял голову и удивл„нно посмотрел на священника снизу вверх.
     - Тогда  зачем  заводить такой разговор?  Какое желание может ещ„  владеть
тобой,  кроме как насмеяться над несправедливо обиженным?  Но  ты  забываешься,
клянусь Богом!  Пусть новгородцы не  признали моего права на  освободившийся со
смертью Александра престол, во Владимире я вс„ ещ„ законный владыка...
     Андрей мигом разгорячился,  на покрывшемся красными пятнами лице появилось
мстительное выражение.  Князь даже  сжатыми кулаками затряс и  слегка привстал,
однако его остановил смех Калистрата, столь же неуместный, как толпа скоморохов
на похоронах.
     - Нет-нет,  княже,  я совсем не хотел тебя обидеть,  -  наконец проговорил
Калистрат,  добродушно жмурясь.  -  Не кривя душой,  скажу,  что и для меня это
грустное известие.  Данила  Романович нахрапом завладел престолом,  на  котором
надлежало бы сидеть тебе.  И  я возмутился не меньше твоего,  когда узнал,  что
этот выскочка стал корол„м,  прич„м теперь с соблюдением всех формальностей. Да
ещ„ протянул в патриархи пузатого грека Иосифа.
     - Так что же  ты  сме„шься?  -  Андрей разглядывал протоиерея недоверчиво,
словно видел впервые в жизни.
     - Да  оттого,  княже,  что  горячишься ты  не  в  меру,  -  Калистрат тоже
разглядывал собеседника, но без всякой настороженности.
     Можно было  подумать,  что  он  не  человека рассматривает (тем более,  не
просто  человека,  но  великого  князя),  а  к  покупке  приценивается.  Андрей
нахмурился.
     - А  сверх того  есть  у  меня...  -  Калистрат выдержал эффектную паузу и
докончил: - ...предложение, как помочь твоему несчастью.
     - Предложение?!
     Андрей  и  вправду был  удивл„н.  Действительно,  что  мог  предложить ему
невезучий священник,  который к  тому же  ничего не  смыслит в  государственных
делах!
     - Вот именно, - Калистрат медленно наклонил голову.
     - Не болтай попусту,  -  махнул рукой князь. - Ежели у тебя на уме в самом
деле есть что толковое, почему ж ты до сих пор молчал? И почему ты носишь рясу,
а не кафтан? А, Калистрат?
     Священник ухмыльнулся, но не сказал ни слова.
     Андрей расценил это по-своему и произн„с назидательным тоном:
     - Вот то-то  и  оно.  Не  путайся не  в  сво„ дело.  Ты знаешь мо„ к  тебе
отношение...
     - Знаю,  княже.  Потому и  зав„л с тобою этот разговор,  -  перебил Андрея
Калистрат.
     И  как ни странно,  молодой князь не осадил протоиерея,  спустив ему столь
вопиющую  непочтительность.  Больно  уж  странный  получился  у  них  разговор.
Какой-то  неправильный,  что ли.  Священник сч„л это добрым предзнаменованием и
добавил:
     - Поверь, княже, мои слова - не пустое бахвальство.
     - Хотелось бы верить,  - Андрей криво ухмыльнулся, но глаза его оставал