дставляется возможным.  Прид„тся выдержать тяжелейшую битву
с  татарами при  условии,  что  войско противника будет  вдвое  превосходить их
собственные силы.
     - Итак, нам оста„тся решить, где встретить татарву, на левом берегу или на
правом,  -  призывая к порядку,  Данила Романович энергично похлопал ладонью по
подлокотнику трона.  - В первом случае мы переправляемся через Днепр и нападаем
на врага меньшими силами. Во втором случае татары переходят Днепр по льду, а мы
прячемся за городскими стенами и выдерживаем осаду...  Кстати, возможно, татары
разделятся,  часть их  обойд„т Киев и  двинется дальше на запад.  Думаю,  такое
никому не по нраву. Вот и давайте решать, что делать.
     За ходом дальнейшего обсуждения Карсидар уже не следил.  В словах государя
он увидел некую... незаверш„нность, что ли. Ведь кроме этих двух был ещ„ третий
вариант. Только он не спешил высказываться, пока промелькнувшая идея не созреет
окончательно и не превратится в более-менее конкретный план.
     "А ты думаешь,  такую ценную задумку стоит преподносить военному совету? -
послал ему  мысль Читрадрива,  которому понравилась идея товарища.  -  Ведь это
крайне необычно, согласись. И ты ещ„ не знаешь, сумеешь ли справиться".
     "В самом деле,  я один не управлюсь.  Ты должен будешь меня поддержать", -
Карсидар обрадовался, что Читрадрива оценил его идею по достоинству.
     "Но я же не собираюсь сражаться в войске русичей..."
     "А тебе и не прид„тся драться, - возразил Карсидар. - Хотя, если судить по
той  схватке,  когда ранили Пеменхата,  тебе понравилось.  Ты  даже меч  оттуда
уволок...  Кстати,  его так и  не  перековали.  Надо будет сказать оружейникам,
чтобы   занялись.   В   этой   земле  делают  замечательные  мечи.   Называются
булатными..."
     "Зачем мне оружие, если я не буду воевать?"
     "Хотя бы для вида. Как воину. А что, ты действительно не хочешь воевать?"
     "Знаешь,  Давид,  если честно,  участвовать в маленькой стычке хорошо,  но
большая война вс„ же не для меня", - сознался Читрадрива.
     В  этот  момент  их  мысленный  диалог  прервали.  Оказалось,  что  Данила
Романович уже  дважды  окликал  советника Давида,  желая  выслушать его  мнение
насч„т предстоящей битвы.
     - Государь,  у меня пока нет каких-либо определ„нных соображений, - сказал
очнувшийся  от  задумчивости  Карсидар  и   выразительно  посмотрел  на  Данилу
Романовича.
     - Ага...  Что ж, нет, так нет, - сказал тот, поняв, что Карсидар темнит не
зря. - Думай, Давид, мы всегда выслушаем тебя с огромным вниманием.
     На  том совет и  завершился.  Данила Романович велел всем взвесить ещ„ раз
доводы  в  пользу  каждого из  планов  битвы,  учесть возражения и  пообещал на
следующей неделе собрать военачальников для принятия окончательного решения.
     - Уже  начало осени,  до  замерзания Днепра осталось месяца три,  если  не
меньше. А судя по приметам, зимняя стужа в этом году будет лютой, - добавил он.
А  также  велел  всем  воеводам  передать  своим  князьям  государево пожелание
выставить дополнительные войска, какие кто может.
     - Если возьм„т Бату Киев,  погибнет Русь! - так обосновал свою волю Данила
Романович.
     Участники совета начали расходиться.  Удалился и Остромир,  чтобы заняться
поиском   подосланных  Ярославом  Всеволодовичем  людей   среди   прибывших  из
Суздальской земли добровольцев.  Также ему надлежало отдать распоряжения насч„т
строительства на Бабином Торжке специального помоста, на котором предполагалось
выставить на  всеобщее обозрение тела ночных убийц.  В  гриднице,  кроме князя,
остались лишь Читрадрива и Карсидар.  Да ещ„ задержался Михайло,  получивший от
"зятька" мысленный приказ не уходить.  Благо воеводы и советники привыкли,  что
после важных совещаний Данила Романович частенько оставляет у  себя эту троицу,
поэтому никаких подозрений ни у кого не возникло.
     - Ну вот,  Давид,  теперь говори мне, а не военному совету, есть ли у тебя
какие соображения по поводу предстоящей битвы,  -  сказал тихо государь,  когда
Читрадрива убедился, что их никто не подслушивает.
     И Карсидар сказал,  по примеру воеводы Димитрия осторожно, подбирая каждое
слово:
     - Мне  вот  что непонятно,  государь.  Мы  вс„ пытались решить,  где лучше
встретить татар,  на  левом берегу или на  правом.  Но у  меня появилась другая
мысль.  Думаю, татары рассуждают точно также и ожидают, что мы схватимся с ними
на одном из берегов. А прид„т ли им на ум, что мы ударим на переправе?
     - На переправе?! - изумился Данила Романович. - Но какой в этом толк!
     - Неожиданность, - подсказал Читрадрива. - При переходе через Днепр они не
будут стоять в боевом порядке.
     - Ну,  не знаю, не знаю, - пожал плечами Михайло. - По мне, так вс„ едино,
на каком из берегов бить татар.  Как ни крути, их будет столько, сколько будет,
и никак не меньше.  Только я бы на переправу не совался. Незачем распылять наши
силы.
     - А тебе и не прид„тся соваться на переправу,  -  сказал Карсидар.  -  Для
начала,  пожалуй,  я  сам спрячусь на  Тугархановой косе со своей "коновальской
двусотней". Они рубаки отменные...
     - Да ты что,  Давид! - замахал руками Данила Романович. - Мы тут не знаем,
как воевать против татар с четырьмястами тысячами, а ты хочешь двумя сотнями их
задержать! В сво„м ли ты уме?
     - Ничего,   государь,  -  спокойно  произн„с  Карсидар.  И  изложил  план,
вызвавший у Данилы Романовича крайнее изумление,  смешанное с восхищением.  А у
Михайла вообще дыхание перехватило от восторга.
     - Но ведь это нельзя проверить, - сказал, наконец, Данила Романович. - Для
этого нужно ждать зимы.
     - Не обязательно,  -  успокоил его Карсидар.  - Главное найти какое-нибудь
глухое озерцо.  А там мы с Андреем постараемся, чтобы вс„ получилось как нельзя
лучше...
     Обсуждение предложенной идеи продолжалось часов до  четыр„х дня;  по этому
случаю государь даже обед отложил. А когда они покидали дворец, Михайло был ещ„
больше восхищ„н "зятьком", чем обычно. Кстати, после этого он не пош„л домой, а
отправился в  Десятинную церковь  и  поставил  "за  здравие  воина  Давида"  по
преогромнейшей свече ко всем самым значительным иконам.  А дома заперся в своей
комнате и ходил из угла в угол до глубокой ночи.
     Через несколько дней  состоялась пышная свадьба Карсидара с  Милкой.  Отец
невесты сиял,  как новая веверица.  Люди поговаривали, что давно никто не видел
сотника таким  счастливым.  Оба  сына  Михайла уже  перестали противиться тому,
чтобы "колдун поганый" породнился с ними,  а Вышата и вовсе взирал на Карсидара
с  плохо скрываемым восхищением.  О  Милке даже говорить не приходится...  Одна
только старая мамка плакала - да и то от счастья за свою "рыбоньку".
     Хотя  нельзя  сказать,  что  с  того  дня  жизнь  молодой  четы  протекала
безоблачно.  Вопреки солнечному ходу, с востока наползала на Киев ужасная тень.
Но  то  была не  ночная темень и  не тень от тучи -  громадное татарские войско
собиралось в  кулак  под  Черниговом.  Об  этой  угрозе  помнил  каждый  житель
прекрасного города.
     И  вот  государев советник Давид,  прожив всего  неделю с  молодой женой в
собственном доме,  о  каком  не  смел  и  мечтать мастер  Карсидар,  после  дня
Усекновения главы  Иоанна Предтечи засобирался в  путь.  На  все  вопросы разом
погрустневшей Милки он отвечал одно:
     - Еду по поручению Данилы Романовича.
     Бедняжка боялась,  что он  снова намерен совершить вылазку на  левый берег
Днепра;  однако сбора  "коновальской двусотни" не  последовало.  Да  и  что  за
"государево поручение" такое, если Данила Романович уехал в урочище Зверинец на
охоту!  Там он неожиданно заперся на целый день в Выдобецком монастыре, а затем
почему-то отправился в  Теремец,  расположенный по дороге к Васильеву.  Куда он
девался дальше,  толком  никто  не  знал,  кажется,  решил  навестить Белгород.
Прибывший в  Киев гонец сообщил лишь,  что  государь отменяет назначенный ранее
военный совет. По поводу чего и бояре, и собравшиеся в столице удельные князья,
и воеводы, и все прочие терялись в догадках.
     Надо  ли  говорить,  каково  было  молодой  жене,  которую впервые покидал
любимый муж! И никакое "государево поручение" не могло оправдать в глазах Милки
этого поступка.  Она даже не могла посоветоваться с отцом, потому как и Михайло
где-то запропастился. Оставалось лить сл„зы на груди у верной мамки.
     - Ничего, рыбонько моя, верн„тся наш Давидушка, - утешала Милку старуха. -
Ему ведь никто не ровня! Видела, как он мечом-то махает? Шуточное ли дело!
     Слабое утешение!  Мало  ли  какие  опасности могут  подстерегать милого на
ратных дорогах...
     - Ладо мо„,  солнце ненаглядное! - причитала Милка, схватившись за уздечку
Ристо.  -  Начто покидаешь меня, куда уезжаешь? Ходил в женихах, и то я нечасто
тебя  видела,  пожалей хоть  теперь  мою  бедную головушку,  не  оставляй меня,
несчастную! Всего-то недельку и побыл с молодой женой, ну где же такое видано?!
     Карсидару насилу удалось разжать е„  пальцы.  Он  не  знал,  как успокоить
жену,  заверял,  что скоро,  всего через несколько дней верн„тся,  что ей  надо
привыкать к  отлучкам мужа,  такова государева служба,  что  пока  не  разобьют
татар, не видать им спокойной жизни...
     - Вон,  гляди, даже конь мой сме„тся! - сказал наконец Карсидар. Послушный
мысленному приказу Ристо  мотнул  головой и  громко фыркнул.  Милка  неуверенно
усмехнулась,  вытирая сл„зы. Тогда он наклонился с седла, крепко поцеловал жену
и, чтобы избежать дальнейших объяснений, с места пустил коня галопом. Выехав за
ворота,   обернулся.   Побледневшую  Милку,  которая  вновь  залилась  слезами,
поддерживала мамка.
     Княжеский советник Давид направился через Лядские ворота на  Клов,  где  к
нему  присоединился лекарь  Андрей.  Вместе они  выехали на  дорогу,  ведущую в
Васильев.  Вот  и  вс„,  что  удалось выведать затем двум  Милкиным служанкам у
жителей Клова.  Впрочем,  и  так было ясно,  что муж возьм„т с  собой в  дорогу
товарища.  Также было очевидно, что они направятся на юг от Киева, раз е„ любый
Давид  уезжает по  "государевым делам".  Но  что  же  дальше?..  И  сам  Данила
Романович,  говорят,  как  сквозь  землю  провалился.  Неутешная  молодая  жена
терялась в догадках.
     А  тут ещ„,  как назло,  погода испортилась.  Резко похолодало,  сделалось
сыро,  пасмурно,  словно бы вслед исчезнувшему милому с севера потянулись целые
стада тяж„лых свинцово-ч„рных туч.  От  этого на  сердце сделалось так тяжело и
тоскливо...
     Не  знала  Милка,  да  и  никто из  горожан не  знал,  даже  более того  -
предположить не  мог,  что  юго-западнее Киева вообще наступила настоящая зима.
Между прочим,  жители одной из тамошних деревушек отправившись в один ненастный
день за хворостом, чтобы протопить свои жалкие лачуги, обнаружили, что лежавшее
в  лесной  чаще  озерцо  зам„рзло и  покрылось коркой  льда.  Пораж„нные смерды
принялись было пробовать л„д ногами,  чтобы выяснить, насколько он толстый. Как
вдруг  заметили  на  противоположном  берегу  шат„р,   около  которого  паслись
стреноженные кони.  За лошадьми присматривал коренастый бородач,  неподал„ку от
него стояли ещ„ двое.  Одного рассмотреть не удалось,  потому что он был одет в
серый плащ,  спускавшийся почти до щиколоток,  а  его голову полностью скрывала
странной формы накидка.  Другой был не очень высок, но держался прямо, уверенно
и  время  от  времени поглаживал коротко остриженные темно-каштановые волосы  и
аккуратную бородку.
     И   тут  рядом  с  оторопевшими  бедняками  будто  из-под  земли  вынырнул
четв„ртый. Этот был высок, светловолос и голубоглаз, бороды не носил. На пальце
у него переливался вправленный в золотой перстень огромный голубой камень,  что
указывало на невероятное богатство. Смерды принялись прикидывать в уме, что это
может быть за боярин,  когда пришелец очень вежливо, но настойчиво предложил им
исчезнуть с  озера подобру-поздорову и  никому не  рассказывать,  что они здесь
кого-то  видели.  Говорил он  с  едва  заметным акцентом,  выдававшим иноземное
происхождение.  Сборщики хвороста переглянулись, не зная, как себя вести. Тогда
пришелец жестом подозвал их  поближе и  переш„л на ш„пот.  Что он там нашептал,
неизвестно,  однако слова свои подкрепил щедрым жестом, выдав каждому по десять
резанов серебром.
     Обалдевшие от такой удачи смерды поспешили убраться восвояси. Они и впрямь
никому ничего не рассказали - кроме своих ж„н, разумеется. К вечеру вс„ селение
гудело,  как растревоженный улей.  А  ночью случилась ужасная гроза.  Ветвистые
молнии резали небосвод вдоль  и  попер„к,  от  раскатов грома  закладывало уши.
Никто из  смердов не  спал,  все  боялись лесного пожара,  который запросто мог
возникнуть от попадания молнии в дерево,  и молили наипаче Илью Громовержца,  а
также  Пресвятую Богородицу со  всеми  угодниками защитить  их  от  напасти.  И
страстные молитвы были услышаны - никакого пожара не случилось.
     После этих ночных безобразий все единодушно сошлись на  том,  что сборщики
хвороста встретили на озере нечистого духа со своими приспешниками.  Тем более,
прослышав о серебре, на деревеньку налетели тиуны и почти вс„ отобрали. Едва по
одной монетке и перепало беднякам.  Ясное дело -  серебро сатаны нечистое,  как
пришло, так и ушло!..
     Зато  ещ„  через  три  дня,   как  раз  на  Рождество  Богородицы,  погода
наладилась, и сразу все вернулись в Киев - и Карсидар, и Михайло, и Читрадрива.
И даже Данила Романович прибыл со всем своим эскортом. Государь был страшно рад
чему-то,  глаза его так и сверкали. Немедленно созвав большой военный совет, он
сообщил всем удельным князьям, боярам и воеводам, что единолично принял решение
не нападать на татарское войско на левом берегу, а всеми силами боронить город.
Не  слушая более  никаких возражений,  не  ожидая также и  одобрения,  государь
сказал,  что позже посвятит всех в подробности плана битвы, после чего удалился
из гридницы.
     Все  были поражены тем,  как резко изменились намерения Данилы Романовича,
который совсем недавно утверждал,  что  позволить Бату  осадить столицу Руси  -
чистейшее безумие.  Оживл„нные толки  породило и  отсутствие на  военном совете
Давида.
     Впрочем,  с  Карсидаром вс„ было более или менее ясно -  должен же он дать
молодой жене возможность излить всю нежность,  накопившуюся в  сердце за  время
его отсутствия!  А Милке так хотелось показать мужу свою любовь,  поведать ему,
как  долго  она  за  ним  плакала,  как  молилась Богу,  чтобы  Он  охранил  е„
ненаглядное  ладо  от  всевозможных  напастей,  как  умоляла  о  заступничестве
Богородицу, Рождество которой отмечалось сегодня...

     Глава XXII
     ВЛАСТЬ МОЛНИИ

     Лютая  стужа  сковала  вс„  вокруг,  и  если  жизнь  ещ„  как-то  пыталась
противостоять наступившим холодам,  то  неживая  природа  замерла  надолго.  До
первой оттепели,  до  весны.  Даже могучий Днепр мирно спал,  скованный толстым
ледяным панцирем.  Только л„гкий ветерок,  дувший у самой земли, вздымал мелкую
поз„мку, невидимую в предрассветной мгле.
     По льду бежал человек.  Бежал, выбиваясь из сил, часто спотыкался, едва не
падал.  Дышал тяжело, с хрипением. Вырывавшийся изо рта пар мгновенно оседал на
его усах и бороде, и без того уже порядком заиндевевших. Изредка бегун позволял
себе перейти на шаг, чтобы немного передохнуть. Однако сознание долга гнало его
впер„д,  и  толстый л„д  под  ногами вновь  начинал звонко петь,  когда человек
бежал, часто спотыкаясь, едва не падая.
     Только   неверный  изменчивый  ветерок   да   песня   льда   помогали  ему
ориентироваться.  Небо  ещ„  с  вечера  затянули непроницаемые слоистые облака,
сквозь которые не  просвечивали ни  зв„зды,  ни луна.  Оставшийся далеко позади
город также был  окутан мраком.  Приходилось выбирать направление инстинктивно.
Больше всего бегун боялся забрать либо круто влево,  либо вправо.  Тогда бы  он
стал передвигаться вдоль русла реки...
     Неожиданно звук его  шагов сделался глухим,  под ногой хрустнула сломанная
ветка. Левый берег. Наконец-то!
     Человек споткнулся, упал на колени и отрывисто прохрипел:
     - Эй!..
     Где-то  слева в  отдалении вспыхнули светляки и  быстро метнулись к  нему.
Раздался  дробный  перестук  конских  копыт.  Через  минуту  человека  окружили
всадники в т„плых меховых одеждах.  Один из них спрыгнул с коня,  склонился над
упавшим и  схватил его  за  плечи.  Бегун  дико  вскрикнул.  Остальные всадники
поднесли факела поближе.  Тогда из  мрака проступили их  плоские лица  с  резко
выделяющимися скулами,  щ„лочки-глаза и  островерхие шапки.  Также стало видно,
что  в  плече бегуна торчит обломанное с  двух сторон древко стрелы,  прошившей
кольчугу насквозь.  На  ладони татарина,  который поддерживал раненого и  задел
обломок стрелы, застывала его кровь.
     Предводитель плосколицых,  всадник в  огромной меховой шапке,  с блестящей
нагрудной  пластиной,   украшенной  затейливым  узором,  нагнулся  с  лошади  и
проговорил  что-то  неразборчивое.   Спешившийся  слегка  встряхнул  бегуна  и,
коверкая слова, спросил:
     - Там что в Минкерфан? В Киев?
     Раненый застонал,  окинул  татар  мутным  взглядом и,  с  трудом  разлепив
потрескавшиеся на морозе губы, прошептал:
     - Вс„... Порешили колдунов. Обоих...
     Его сообщение вызвало бурю восторга. Однако старший продолжал допытываться
через толмача: как убили? где остальные?
     - Остальных...  нету.  И Серафим погиб,  и Клим... Юрий тоже. Всех порубал
проклятый колдун Хорсадар. Один я уш„л...
     Раненый  умолк,  его  голову  окутывал знойным облаком горячечный жар.  Но
толмач настойчиво требовал: ещ„ говори, ещ„. И он говорил:
     - Как  и  задумали...   Им  сонного  зелья...  подсыпали.  Они  ничего  не
заподозрили,  это не яд.  Знать,  не почуяли...  Потом спать отправились. А нас
слуги впустили, ну, мы их всех для начала... чтоб не передумали часом и тревогу
не подняли.  Этого светловолосого...  лекаря Андрея...  Дрива... Серафим ножом,
прямо в постели...  как свинью... Он и не пикнул... Пошли к Хорсадару... Так он
спал с женой,  ну и...  Клим,  дурак,  в пот„мках не разобрал, полоснул е„. Она
только всхлипнула:  "Давидушка..."  Тот  прямо  сбесился,  как  п„с,  даром что
сонный...  Климку с  Серафимом вмиг порешил,  за Юрия принялся...  Тут я  его и
достал! В спину под сердце ткнул!.. Он, хоть колдун, а подох...
     Раненый совсем обессилел,  но  толмач не  давал ему  покоя:  как  уш„л  из
Минкерфана? почему ранен? была ли погоня?
     - Правда ваша,  еле ноги ун„с... вон стрелой зацепило... Ох, тяжело мне!..
- Раненый мелко затрясся, как в лихорадке. - Я сказал стражникам у ворот, что к
своим суздальцам еду...  со срочным поручением от воеводы...  Они мне поверили,
уже начали открывать ворота...  Как вдруг один из них возьми да спроси:  "Ты от
какого воеводы?  От Димитрия?".  Я  ответил,  что да,  от Димитрия...  Тут я  и
попался!..   Оказывается,  Димитрия  нет  в  городе,  он  осматривает  наружные
укрепления...  Я  не растерялся,  сразу припустил коня...  проскользнул в  щель
ворот -  и сю...  да... к вам... Мне стрелы вслед пустили, в плечо попали, коня
ранили...  но погоню не послали...  Конь мой на льду пал... я пешком побежал...
Бегу и думаю: только бы не... сбиться...
     Суздалец охнул,  улыбнулся и пон„с какую-то неразборчивую чепуху. Горячка,
наконец, одолела его.
     Предводитель отдал отрывистое приказание. Толмач выхватил из-за пояса нож,
перевернул раненого,  схватил за  волосы,  оттянул его  голову назад  и  пров„л
лезвием по горлу. Суздалец забился в предсмертных конвульсиях, но вскоре замер,
обмяк,  его  широко раскрытые глаза остекленели.  Предатель сделал сво„  ч„рное
дело, татары в н„м больше не нуждались. Они не привыкли обременять себя заботой
о  раненных;  тем  более  им  ни  к  чему  лишние  хлопоты  с  бесполезным  уже
чужаком-уру