стно, закатив глаза и время
от времени вздрагивая, Марат испугался.
   Еще более он испугался, когда этот живой труп поднялся, взял  его  за
руку и сказал:
   - Пойдемте со мной, господин Марат.
   - Куда?
   - На улицу Апостола Иакова.
   - Зачем?
   - Пойдемте, пойдемте! Он  мне  приказывает  отвести  вас  туда  Марат
поднялся со стула.
   Гриветта, словно во сне, отворила дверь  и,  едва  касаясь  ступеней,
спустилась по лестнице.
   Марат последовал за ней, боясь, как бы она не свалилась и не убилась.
   Сойдя, она переступила порог, перешла через дорогу и привела молодого
человека в тот самый дом, где находился упомянутый чердак.
   Она постучала в дверь. Марату казалось, что все должны  слышать,  как
сильно бьется его сердце.
   Дверь распахнулась. Марат узнал того самого мастерового лет тридцати,
которого он иногда встречал у своей консьержки.
   Увидав Гриветту в сопровождении Марата, он отступил.
   Гриветта пошла прямо к кровати и, засунув  руку  под  тощую  подушку,
вынула оттуда часы и протянула Марату. Бледный от ужаса, башмачник Симон
не мог вымолвить ни слова;  он  испуганно  следил  глазами  за  малейшим
движением женщины, полагая, что она сошла с ума.
   Вынув часы Марата, она с глубоким вздохом прошептала:
   - Он приказывает мне проснуться!
   В ту же секунду тело ее обмякло, в  глазах  засветилась  жизнь.  Едва
придя в себя и увидав, что она стоит перед  Маратом  и  сжимает  в  руке
часы, неопровержимое  доказательство  ее  преступления,  она  упала  без
чувств на пол.
   "Неужели сознание в самом деле существует?" -  выходя  из  комнаты  с
сомнением в душе, подумал Марат.

Глава 36

ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЯНИЯ

   Пока Марат с пользой для  себя  проводил  время  и  философствовал  о
сознании и двойной жизни, другой философ на  улице  Платриер  был  занят
тем, что пытался до мельчайших подробностей восстановить проведенный  на
кануне в ложе вечер, и спрашивал себя, не стал ли  он  причиной  больших
бед. Опустив безвольные руки на стол и склонив тяжелую голову  к  левому
плечу, Руссо размышлял Перед ним лежали раскрытыми  его  политические  и
философские труды: "Эмиль" и "Общественный договор".
   Время от времени, когда того требовала  его  мысль,  он  склонялся  и
листал книги, которые он и так знал назубок - О  Господи!  -  воскликнул
он, читая главу из "Эмиля" о свободе совести.  -  Вот  подстрекательские
слова! Какая  философия,  Боже  правый!  Являлся  ли  когда-нибудь  миру
поджигатель вроде меня? - Да что там! - продолжал  он,  воздев  руки.  -
Именно я высказался против трона, алтаря и общества...  Я  не  удивлюсь,
если какая-нибудь темная сила  уже  воспользовалась  моими  софизмами  и
заблудилась в полях, которые я засеивал семенами риторики.
   Я стал нарушителем общественного спокойствия...
   Он поднялся в сильном волнении и трижды обошел комнатку.
   - Я осудил власти предержащие, которые преследуют писателей. Каким же
я был глупцом, варваром! Эти люди тысячу разу были правы! Что  я  такое?
Опасный для  государства  человек.  Я  полагал,  что  мои  слова  служат
просвещению народов,  а  на  самом  деле  они  явились  искрой,  которая
способна поджечь вселенную. Я посеял речи о неравенстве условий, проекты
всемирного братства, планы воспитания  и  вот  теперь  пожинаю  жестоких
гордецов, готовых перевернуть общество вверх дном, развязать гражданскую
войну с целью уничтожения населения. У них с голь дикие нравы,  что  они
отбросят цивилизацию на десять веков назад... Ах, как я виноват!
   Он еще раз перечитал страницу из своего "Свойского викария"
   - Да,  вот  оно:  "Объединимся  для  того,  чтобы  заняться  поисками
счастья"... И это написал я! "Придадим  нашей  добродетели  силу,  какую
другие люди придают порокам". Это написал тоже я Руссо впал в отчаяние.
   - Значит, это из-за меня братья собираются вместе, - продолжал он.  -
Придет день, и полиция накроет один из  их  погребков.  Будет  арестован
весь их выводок, а ведь эти люди поклялись сожрать друг друга  живьем  в
случае предательства И  вот  среди  них  отыщется  какой-нибудь  наглец,
который вытащит из кармана мою книжку и скажет: "Чем вы недовольны? Мы -
последователи Руссо, мы занимаемся философией!" - Ах, как это  позабавит
Вольтера! Уж он-то не  шляется  по  таким  гадючникам!  Он  -  настоящий
придворный!
   Мысль, что Вольтер над ним посмеется, разозлила женевского философа -
Я - заговорщик!.. - прошептал он. - Нет, я просто впал в детство. Нечего
сказать, хорош заговорщик!
   Вошла Тереза, но он  ее  даже  не  заметил.  Она  принесла  обед  Она
обратила  внимание,  что  он  читал  отрывок  из   "Прогулок   одинокого
мечтателя".
   - Прекрасно! - воскликнула она, с грохотом опуская поднос  с  горячим
молоком прямо на книгу.  -  Мой  гордец  любуется  на  себя  в  зеркало!
Господин  читает  собственные  книги!  Он  восхищается  собой!  Вот  так
господин Руссо!
   - Ну, ну, Тереза не шуми, - попросил философ, - оставь меня в  покое,
мне не до шуток - Да, это великолепно! - насмешливо проговорила  она.  -
Вы в восторге от самого себя! До чего же  все-таки  писатели  тщеславны,
как много у них недостатков! Зато нам, бедным женщинам очи их не прощают
Стоит мне только взяться за зеркальце, господин начинает меня бранить  и
обзывает кокеткой.
   Она  продолжала  в  том  же  духе,  отчего  Руссо   чувствовал   себя
несчастнейшим из смертных, словно позабыв о том, как щедро наделила  его
природа.
   Он выпил молоко, ни разу не обмакнув в него хлеб.
   У него был насморк.
   -  Вы  что-то  обдумываете,  -  продолжала  она.  -  Не  иначе,   как
собираетесь написать еще какую-нибудь отвратительную книжку...
   Руссо содрогнулся.
   - Вы мечтаете, - сказала Тереза, - о своих идеальных дамах  и  пишете
такие книги, которые девицы не осмелятся читать, а  то  и  просто  такие
ругательства, которые будут сожжены палачом на костре.
   Мученик затрясся всем телом: Тереза попала в самую точку.
   - Нет, - возразил он, - я не стану писать ничего такого, что  вызвало
бы кривотолки... Напротив, я хочу  написать  такую  книгу,  которую  все
честные люди прочли бы с восторгом...
   - Ох, ох! - воскликнула Тереза, забирая чашку. -  Это  невозможно!  У
вас на уме одни непристойности... Третьего дня я слыхала, как вы  читали
отрывок не знаю чего, где вы говорили о боготворимых вами женщинах... Вы
- сатир! Маг!
   В устах Терезы слово "маг" было одним из самых страшных  ругательств.
Оно неизменно вызывало у Руссо дрожь.
   - Ну, ну, дорогая! Вы будете довольны,  вот  увидите...  Я  собираюсь
написать о том,  что  я  нашел  способ  обновления  мира,  не  заставляя
страдать ни одного человека. Да, да, я обдумываю этот  проект.  Довольно
революций! Боже милостивый! Дорогая Тереза! Не надо революций!
   - Посмотрим, что у вас получится,  -  заметила  хозяйка.  -  Слышите?
Звонят...
   Несколько минут спустя Тереза возвратилась в сопровождении  красивого
молодого человека и попросила его подождать в первой комнате.
   Зайдя к Руссо, уже делавшему записи карандашом, она сказала:
   - Спрячьте поскорее все эти гнусности. К вам пришли.
   - Кто?
   - Какой-то придворный.
   - Он не представился?
   - Еще чего! Разве я впустила бы его, не узнав имени?
   - Ну так говорите!
   - Господин де Куани.
   -  Господин  де  Куани!  -  вскричал  Руссо.  -  Господин  де  Куани,
придворный его высочества дофина?
   - Должно быть, он самый. Очаровательный юноша, и такой любезный...
   - Я сейчас приду, Тереза.
   Руссо торопливо оглядел себя в зеркале, смахнул пыль с сюртука, вытер
домашние туфли, то есть старые ботинки, до крайности изношенные, и вошел
в столовую, где его ожидал посетитель.
   Тот не садился. Он с любопытством  рассматривал  гербарии,  собранные
Руссо и развешанные в рамках черного дерева.
   Услыхав, как отворяется стеклянная дверь, он обернулся и  почтительно
поклонился.
   - Я имею честь говорить с господином Руссо? - спросил он.
   - Да, сударь, - отвечал философ недовольным  тоном,  сквозь  который,
однако, можно было угадать  его  восхищение  необыкновенной  красотой  и
небрежной элегантностью собеседника.
   Де Куани и в самом деле  был  одним  из  самых  любезных  и  красивых
кавалеров Франции. Ему, как никому другому, подходил костюм  той  эпохи,
подчеркивавший  изящество  его  ног,  широких  плеч,   выпуклой   груди,
величавую осанку, изумительную посадку головы и белизну точеных рук.
   Руссо остался доволен  осмотром,  -  он  был  истинным  художником  и
восхищался красотой всюду, где только мог ее встретить.
   - Чем могу быть вам полезен? - осведомился Руссо.
   - Вам, должно быть, доложили, что я - граф  де  Куани.  Позволю  себе
прибавить, что я приехал к вам по поручению ее высочества.
   Руссо поклонился, краска залила его лицо.  Засунув  руки  в  карманы,
Тереза наблюдала из угла столовой за прекрасным  посланником  величайшей
принцессы Франции.
   - Ее высочество хочет  меня  видеть...  Зачем?  -  спросил  Руссо.  -
Садитесь же, граф, прошу вас!
   Руссо сел Де Куани взял плетеный стул и последовал его примеру.
   - Дело вот в чем: третьего дня его  величество  прибыл  в  Трианон  и
выразил  удовольствие  по  поводу  вашей  музыки,  а  она  действительно
прелестна.  Ее  высочество,  желая  во  всем  угождать  его  величеству,
подумала, что  доставит  королю  удовольствие,  поставив  на  театре,  в
Трианоне, одну из ваших комических опер... Руссо низко поклонился.
   - Итак, я приехал с тем, чтобы просить вас от лица ее высочества...
   - Граф! -  перебил  его  Руссо.  -  Моего  позволения  для  этого  не
требуется.  Мои  пьесы  и  арии,  входящие  в  эту  оперу,   принадлежат
поставившему ее театру. Следовательно, нужно обратиться к актерам, а  уж
у них ее высочество не встретит возражений, как и у меня.  Актеры  будут
счастливы играть и петь перед его величеством и всем двором.
   - Я не совсем за этим к вам прибыл, сударь, - молвил де Куани.  -  Ее
высочество  желает  приготовить  для  короля  более  полный  и  наименее
известный дивертисмент. Она знакома со всеми вашими операми, сударь...
   Руссо опять поклонился.
   - Она прекрасно поет все арии. Руссо закусил губу.
   - Это для меня большая честь, - пролепетал он.
   -  И  так  как  многие  придворные  дамы   прекрасно   музицируют   и
восхитительно поют, а многие кавалеры также занимаются музыкой, и весьма
успешно, то выбранная ее высочеством одна из ваших опер будет  исполнена
придворными, а первыми среди них будут их высочества.
   Руссо так и подскочил на стуле.
   - Уверяю вас, граф, - сказал он,  -  что  это  для  меня  неслыханная
честь, и  я  прошу  вас  передать  ее  высочеству  мою  самую  сердечную
благодарность.
   - Это еще не все, - улыбаясь, молвил де Куани.
   - Неужели?
   - Составленная  таким  образом  труппа  будет  более  известной,  чем
профессиональная, это верно, но она менее опытна. Ей  просто  необходимы
ваше мнение и ваш совет знатока; надо, чтобы  исполнение  было  достойно
августейшего зрителя, который займет королевскую  ложу,  а  также  чтобы
игра была достойна знаменитого автора.
   Руссо встал: на этот раз  комплимент  его  по-настоящему  тронул;  он
ответил де Куани изящным поклоном.
   - Вот почему, - прибавил придворный, - ее  высочество  и  просит  вас
прибыть в Трианон для проведения генеральной репетиции.
   - Ее высочество напрасно... Меня в Трианон?.. - пробормотал Руссо.
   - Почему же нет?.. - как нельзя более естественно спросил де Куани  -
Ах, граф, у вас прекрасный вкус, вы умны и тактичны,  ну  так  ответьте,
положа руку на сердце: философ Руссо, изгнанник Руссо,  мизантроп  Руссо
при дворе нужен только для того, чтобы уморить со смеху  всю  свору,  не
так ли?
   - Я не понимаю, сударь, -  холодно  отвечал  де  Куани  -  почему  вы
обращаете внимание на  насмешки  или  глупые  выходки  ваших  мучителей,
будучи порядочным человеком и известным всей стране писателем.  Если  вы
подвержены этой  слабости,  господин  Руссо,  постарайтесь  поглубже  ее
упрятать, - ведь если что и может вызвать смех, так именно эта слабость.
А что  до  шуточек,  признайтесь,  что  надобно  быть  весьма  и  весьма
осмотрительным, когда дело идет об удовольствии и желаниях такого  лица,
как ее высочество, законной наследницы французского престола.
   - Разумеется, - согласился Руссо, - вы правы.
   - Неужели вас мучит ложный стыд?.. - с улыбкой проговорил де Куани. -
Только потому, что вы были строги к королям, а теперь побоитесь проявить
по отношению к ним человечность? Ах, господин Руссо, вы  преподали  урок
всему роду человеческому, но ведь вы его не ненавидите, я полагаю?..  Во
всяком случае, вы исключите из него дам королевского рода.
   - Вы очень искусно меня уговариваете, однако подумайте о том, в каком
я положении... Я живу вдали от всех.., один.., я так несчастен...
   Тереза поморщилась.
   - Скажите, какой несчастный... - пробормотала она. -  До  чего  же  у
него тяжелый характер!
   - Что бы я ни делал, на моем лице  и  в  моих  манерах  всегда  будет
присутствовать неизгладимая, неприятная черта,  она  будет  бросаться  в
глаза королю и принцессам, ожидающим видеть лишь радость и веселье. Да и
что я скажу?.. И что мне там делать?..
   - Можно подумать, что вы сомневаетесь в самом себе. Но неужели автору
"Новой Элоизы" и "Исповеди" не найдется, что сказать,  и  он  не  сумеет
себя держать?
   - Уверяю вас, граф, что я не могу...
   - Это слово принцам не понятно.
   - Вот почему я и останусь дома.
   - Сударь! Не заставляйте меня, взявшего на  себя  смелость  доставить
удовольствие  ее  высочеству,  возвращаться  в  Версаль  пристыженным  и
побежденным. Это было бы для меня смертельной  обидой  и  привело  бы  в
такое отчаяние, что я немедленно отправился бы в добровольное  изгнание.
Дорогой господин Руссо! Ну прошу вас, ради меня, глубоко почитающего все
ваши произведения, сделать  то,  что  ваше  гордое  сердце  отказывается
исполнить для умоляющих его королей.
   - Граф! Ваша изысканная любезность меня покорила, у  вас  неотразимое
красноречие и такой волнующий голос, что мне трудно устоять...
   - Я вас убедил?
   - Нет, я не могу.., нет, решительно нет: мое  состояние  здоровья  не
позволяет мне путешествовать.
   - Путешествовать? Да что вы, господин Руссо, о чем вы говорите? Всего
час с четвертью в карете!
   - Это для вас и ваших ретивых коней.
   - Да ведь все королевские лошади к вашим услугам, господин Руссо.  Ее
высочество  поручила  мне  передать  вам,  что  в   Трианоне   для   вас
приготовлены комнаты, потому что вас не желают отпускать на ночь глядя в
Париж. А его высочество, который, кстати, знает наизусть все ваши книги,
сказал в присутствии всего двора, что будет счастлив  показывать  гостям
во дворце комнату, где жил Руссо.
   Тереза радостно вскрикнула, восхищаясь не славой  Руссо,  а  добротой
принца.
   Философа окончательно сразил этот последний знак внимания,  -  Видно,
придется поехать, - проговорил он, - никогда еще за меня  так  ловко  не
брались.
   - Вас возможно взять только за сердце, сударь, - заметил де Куани,  -
что же касается ума, то здесь вам нет равных.
   - Итак, я готов поехать, как того желает ее высочество.
   - Сударь! Позвольте вам выразить мою личную признательность, и только
мою: ее высочество рассердилась бы на меня, если бы я говорил  и  от  ее
имени, - ведь она желает поблагодарить вас  лично.  Кстати,  знаете  ли,
сударь, не мешало бы вам, мужчине, поблагодарить юную  и  очаровательную
даму, которая так к вам благоволит.
   - Вы правы, граф, - с улыбкой отвечал  Руссо,  -  однако  у  стариков
перед хорошенькими женщинами есть одно преимущество: их надо  просить  -
Господин Руссо! Соблаговолите назначить мне время:  я  вам  пришлю  свою
карету, вернее, сам приеду за вами и провожу в Трианон.
   - Ну уж нет, граф, увольте! -  сказал  Руссо.  -  Хорошо,  я  буду  в
Трианоне, но позвольте мне прийти туда так, как  мне  заблагорассудится,
как мне будет удобно. Можете  не  беспокоиться.  Я  приду,  вот  и  все.
Скажите мне только, в котором часу я должен быть.
   - Как, сударь, вы отказываете мне в удовольствии вас представить? Да,
вы правы, это была бы слишком большая честь для меня. Такой человек, как
вы, не нуждается в представлении.
   - Граф! Я знаю, что вы провели при дворе  времени  больше,  чем  я  в
каком бы то ни было месте земного шара... Я  не  отказываюсь  от  вашего
предложения, я не отказываю вам лично, просто у меня есть свои привычки.
Я хочу пойти туда так, как если бы я отправился  на  прогулку.  В  конце
концов.., это мое условие!
   - Я подчиняюсь, сударь, я  не  желаю  ни  в  чем  вам  противоречить.
Репетиция начнется вечером в шесть часов.
   - Прекрасно, без четверти шесть я буду в Трианоне.
   - Да, но как вы доберетесь?
   - Это мое дело, вот мой экипаж.  Он  указал  на  ноги,  еще  довольно
крепкие, которые он обувал довольно тщательно.
   - Пять миль! - удрученно молвил де Куани.  -  Да  ведь  вы  устанете,
вечер будет для вас слишком утомителен, имейте это в виду!
   - Ну, у меня есть своя карета и свои лошади, принадлежащие мне  точно
так же, как моему соседу, как воздух, солнце и вода, а стоит  это  всего
пятнадцать су.
   - Боже мой! Таратайка! У меня даже мурашки побежали по спине!
   - Скамейки, которые представляются вам такими жесткими,  для  меня  -
словно барская постель. Мне кажется, что они набиты пухом или лепестками
роз. До вечера, граф, до вечера!
   Почувствовав, что  его  выпроваживают,  де  Куани  смирился  и  после
бесчисленных комплиментов и предложений своих услуг, наконец,  спустился
по темной лестнице; Руссо проводил его до площадки, Тереза - до середины
лестницы.
   Де  Куани  сел  в  карету,  ожидавшую  его  на  улице,  и,  улыбаясь,
возвратился в Версаль.
   Тереза поднялась и с грохотом  захлопнула  дверь,  -  это  предвещало
Руссо надвигавшуюся бурю.

Глава 37

ПРИГОТОВЛЕНИЯ РУССО

   Когда де Куани уехал,  Руссо,  отвлекшись  благодаря  его  визиту  от
мрачных мыслей, опустился с тяжелым вздохом в небольшое кресло и  устало
проговорил:
   - Ах, какая скука! Как мне надоели люди! Входившая  в  эту  минуту  в
комнату Тереза подхватила его слова и,  встав  напротив  Руссо,  бросила
ему:
   - До чего же вы спесивы!
   - Я? - удивленно воскликнул Руссо.
   - Да, вы тщеславны и лицемерны!
   - Я?
   - Вы... Да вы без памяти от того, что поедете ко двору,  и  пытаетесь
скрыть свою радость, притворяясь равнодушным.
   - Вот тебе раз! - пожав плечами, проговорил Руссо, чувствуя  унижение
оттого, что его без труда разгадали.
   - Уж не собираетесь ли вы убеждать меня в том,  что  чувствуете  себя
несчастным оттого, что король услышит ваши арии, которые вы, бездельник,
нацарапали вот тут, на своем спинете?
   Руссо взглянул на жену, не скрывая раздражения.
   - Вы просто глупы, - сказал он. - Что за честь для  такого  человека,
как я, предстать перед королем? Чему король обязан  тем,  что  сидит  на
троне? Капризу природы, из-за которого именно он стал сыном королевы.  А
вот я удостоен чести развлекать короля и  обязан  этим  своему  труду  и
таланту, развитому благодаря трудолюбию.
   Тереза была не из тех, кого можно было легко переубедить.
   - Хотела бы я, чтобы вас услышал де Сартин. Уж  для  вас  нашлись  бы
одиночка в Бисетре или клетка в Шарентоне.
   - Это потому, - подхватил Руссо, - что де Сартин - тиран на службе  у
другого тирана,  а  человек  беззащитен  против  тиранов,  обладая  лишь
гениальностью;   впрочем,   если   де   Сартину   вздумалось   бы   меня
преследовать...
   - То что же? - спросила Тереза.
   - Да, я знаю, - вздохнул Руссо, - мои враги были бы довольны, да!..
   - А почему у вас есть враги? - спросила Тереза. - Да потому, что вы -
злой человек и нападаете на целый свет. Вот  Вольтер  окружен  друзьями,
дай Бог ему счастья!
   - Это верно, - отвечал Руссо со смиренной улыбкой.
   - Еще