азначенный обществом".

   - В таком случае нет ничего проще, - заметил маршал. - Отошли герцогу
назад его письмо, сопроводив его запиской:

   "Ваша светлость!
   Сообщаю Вам о том, что господин маршал уехал в ххх. Доктор  господина
маршала настоятельно советовал ему сменить обстановку. Он  находит,  что
господин маршал очень утомлен. Если, судя по  тому,  что  я  имел  честь
услышать от Вас третьего  дня.  Вы  желаете  переговорить  с  господином
маршалом, я могу Вас заверить, что  в  четверг  вечером  Его  светлость,
вернувшись из ххх, будет ночевать в своем парижском особняке. Вы сможете
его там застать".

   - А теперь, - прибавил маршал, - спрячь меня где-нибудь до четверга.
   Рафте в  точности  исполнил  все  указания.  Записка  была  написана,
укромное место найдено Но только изнывающий от скуки де Ришелье  однажды
вечером отправился в Трианон поговорить с Николь. Он ничем  не  рисковал
или полагал, что ничем не рискует, так как знал, что д'Эгийон  находится
в замке Люсьенн.
   Таким образом, если бы даже д'Эгийон и заподозрил  неладное,  он  все
равно не мог бы предотвратить угрожавший ему удар,  потому  что  не  мог
скрестить с противником шпаги.
   Встреча в четверг была ему вполне по душе. В  этот  день  он  покинул
Версаль  в  надежде  наконец  встретиться  и  сразиться   с   неуловимым
противником.
   Как мы уже говорили, в этот день Парламент вынес свой приговор.
   В городе постепенно начиналось брожение, так хорошо  знакомое  любому
парижанину, безошибочно определяющему высоту волны.
   На карету д'Эгийона, следовавшую  по  парижским  улицам  не  обратили
внимания, потому что он из  осторожности  путешествовал  в  экипаже  без
гербов, запряженном парой, словно ехал на свидание.
   Он видел то здесь, то  там  обеспокоенных  людей,  показывавших  друг
Другу  лист  бумаги;  они  читали  его,  отчаянно   размахивая   руками,
собирались группками, подобно муравьям, сползавшимся на оброненный кусок
сахару. Впрочем, это было время безобидных волнений: народ точно так  же
собирался,  обсуждал  цены  на  хлеб,  статью  в   "Газет   де   Оланд",
четверостишие Вольтера или песенку против Дю Барри или г-на де Монеу.
   Д'Эгийон направился прямо к Ришелье, где застал только Рафте.
   - Господин маршал ожидается с минуты  на  минуту,  -  сообщил  он,  -
вероятно, задерживается из-за перемены лошадей у городской заставы.
   Д'Эгийон  решил  подождать  маршала,  выразив  неудовольствие  Рафте,
потому что принял его извинение как новое свое поражение.
   Еще большее неудовольствие  вызвал  у  него  ответ  Рафте.  Секретарь
сообщил, что маршал будет в  отчаянии,  когда  вернется  и  узнает,  что
д'Эгийона заставили  ждать.  Кроме  того,  должно  быть,  он  не  станет
ночевать в Париже,. - как было условленно первоначально; несомненно,  он
вернется из деревни не  один  и  лишь  заедет  в  парижский  особняк  за
новостями. Поэтому герцогу д'Эгийону лучше было  бы  вернуться  к  себе,
куда маршал непременно заглянет по дороге.
   - Послушайте, Рафте! - обратился к нему д'Эгийон, выслушавший путаные
объяснения Рафте с мрачным видом. - Вы - совесть моего дядюшки. Ответьте
мне, как честный человек. Меня обманули, ведь правда? Господин маршал не
желает меня видеть? Не перебивайте меня Рафте! У вас часто находился для
меня хороший совет, и я был для вас тем, чем могу еще  быть  в  будущем:
добрым другом. Следует ли мне возвратиться в Версаль?
   - Ваша светлость! Клянусь честью, вы сможете  меньше  чем  через  час
принять у себя господина маршала.
   - Но тогда мне лучше подождать его здесь, раз он все-таки приедет.
   - Я имел честь доложить вам, что он, возможно, прибудет не один.
   - Понимаю.., и полагаюсь на ваше слово, Рафте. С этими словами герцог
вышел с задумчивым  видом,  однако  не  теряя  достоинства  и  любезного
выражения, чего  нельзя  сказать  о  маршале,  появившемся  из-за  двери
кабинета после отъезда племянника.
   Улыбавшийся маршал напоминал злого демона из тех, какими Кало искушал
в своей книге св. Антония.
   - Он ни о чем не догадывается, Рафте? - спросил он.
   - Ни о чем, ваша светлость.
   - Который теперь час?
   - Время не имеет значения, ваша светлость. Надо ждать, пока  прибудет
прокуроришка из Шатле. Уполномоченные находятся пока в типографии.
   Не успел Рафте  договорить,  как  лакей  ввел  через  потайную  дверь
грязного человечка, некрасивого, черного, одного из тех писак, к которым
Дю Барри испытывал сильнейшую неприязнь.
   Рафте подтолкнул маршала к кабинету, а сам с улыбкой пошел  навстречу
этому господину.
   - А-а, это вы, мэтр Флажо! - проговорил он. - Очень рад вас видеть.
   - Ваш покорный слуга, господин де Рафте! Ну что ж, дело сделано!
   - Все отпечатано?
   - Пять тысяч уже готово. Первые экземпляры  ходят  по  рукам,  другие
сохнут.
   - Какое несчастье! Дорогой господин Флажо! Какое  отчаяние  постигнет
семейство господина маршала!
   Избегая ответа, потому что ему не хотелось  лгать,  Флажо  достал  из
кармана  большую  серебряную  табакерку  и  не  торопясь  взял   щепотку
испанского табаку.
   - Что же дальше? - продолжал Рафте.
   - Остались формальности, дорогой господин  де  Рафте.  Когда  господа
уполномоченные будут уверены,  что  достаточное  количество  экземпляров
отпечатано  и  распространено,  они  сядут  в  ожидающую  их  у   дверей
типографии карету  и  отправятся  для  объявления  приговора  к  герцогу
д'Эгийону, который, к счастью, - ах,  простите,  к  несчастью,  господин
Рафте! - находится сейчас в своем парижском особняке, где они  смогут  с
ним переговорить Рафте сделал резкое движение, достал со шкафа  огромный
мешок с бумагами по судопроизводству и передал его Флажо:
   - Вот бумаги, о которых я вам говорил. Господин  маршал  всецело  вам
доверяет и поручает вам это дело, обещающее вам выгоду Благодарю вас  за
услуги в  прискорбном  столкновении  господина  д'Эгийона  с  всемогущим
парижским Парламентом. Благодарю за ваши мудрые советы.
   И он легко,  но  с  некоторой  торопливостью  подтолкнул  к  двери  в
приемную Флажо, довольного только что  полученным  пухлым  досье.  Затем
Рафте тотчас освободил маршала из заточения.
   - А теперь, ваша светлость, садитесь в карету! Вам  не  стоит  терять
времени, если вы желаете стать свидетелем  представления.  Постарайтесь,
чтобы ваши лошади опередили лошадей господ уполномоченных.

Глава 25

ГЛАВА, ИЗ КОТОРОЙ ЯВСТВУЕТ, ЧТО ПУТЬ К КАБИНЕТУ МИНИСТРОВ ОТНЮДЬ НЕ УСЫПАН РОЗАМИ

   Лошади де Ришелье опередили  лошадей  господ  уполномоченных:  маршал
первым въехал во двор особняка д'Эгийона.
   Герцог уже не ждал  дядюшку  и  собирался  уехать  в  Люсьенн,  чтобы
сообщить графине Дю Барри, что враг сбросил маску. Когда швейцар объявил
о прибывшем маршале, в его оцепеневшей душе проснулась надежда.
   Герцог бросился навстречу дядюшке и взял его  за  руки  с  выражением
нежности, равной пережитому им волнению.
   Маршал поддался состоянию духа герцога:  картина  была  трогательной.
Однако чувствовалось, что д'Эгийон спешил с объяснениями, в то время как
маршал изо всех сил их оттягивал, то рассматривая  картину,  то  любуясь
бронзовой статуэткой или гобеленом,  жалуясь  при  этом  на  смертельную
усталость.
   Герцог отрезал дядюшке пути к отступлению, приперев его к креслу, как
де Вилар запер принца Евгения в Маршьенах, и пошел в атаку.
   - Дядюшка! - сказал он. - Неужели вы, умнейший человек Франции, могли
подумать обо мне так дурно и поверили, что я способен  на  эгоистический
поступок?
   Отступать было некуда. Ришелье был вынужден высказаться.
   - О чем ты говоришь? - возразил он. - И с чего ты взял, что я думаю о
тебе хорошо или дурно, дорогой мой?
   - Дядюшка, вы на меня сердитесь.
   - Я? Да за что?
   - К чему эти уловки, господин маршал? Вы избегаете меня, когда вы так
мне нужны! Вот и все.
   - Клянусь вам, я ничего не понимаю.
   -  Сейчас  я  вам  все  объясню.  Король  не  пожелал  назначить  вас
министром, и, раз я согласился принять на себя  командование  рейтарами,
вы предполагаете, что я вас покинул, предал. Дорогая  графиня  питает  к
вам нежные чувства...
   Ришелье насторожился, но не только оттого, что услышал от племянника.
   - Так ты говоришь, что дорогая графиня питает ко мне нежные  чувства?
- повторил он - Я могу это доказать.
   - Я не спорю, дорогой мой... Я и  взял  тебя  тогда  с  собой,  чтобы
помочь выдвинуться. Ты моложе и, стало быть, сильнее; ты преуспеваешь  -
я терплю неудачу; это в порядке вещей, и, могу поклясться, я не понимаю,
почему  тебя  мучают  угрызения  совести;  если  ты  действовал  в  моих
интересах, ты сто раз это уже доказал; если ты  действовал  против,  что
ж.., я отвечу тебе тем же... Так нужны ли нам объяснения?
   - Дядюшка! По правде говоря...
   - Ты просто  младенец,  герцог.  У  тебя  прекрасное  положение:  пэр
Франции,  герцог,  командующий  королевскими  рейтарами,  через  полтора
месяца будешь министром, ты должен быть выше всяких мелочей; победителей
не судят, дорогой мой. Вообрази.., я очень люблю притчи.., вообрази, что
мы с тобой - два мула из басни... Однако что там за шум?
   - Вам показалось, дядюшка. Продолжайте!
   - Да нет же, я слышу, что во двор въехала карета.
   - Дядюшка, не прерывайтесь, прошу вас! Ваш рассказ  меня  чрезвычайно
интересует, я тоже люблю притчи.
   -  Так  вот,  дорогой  мой,  я  хотел  тебе  сказать,  что  пока   ты
процветаешь, никто не посмеет ни в чем тебя  упрекнуть;  тебе  не  нужно
опасаться завистников. Однако стоит тебе оступиться,  споткнуться,  и...
Ах, черт возьми, вот тут-то и берегись нападения волка! Стой! А  ведь  я
был прав, в твоей приемной - шум, тебе, вероятно,  привезли  портфель...
Графиня, должно быть, славно для тебя потрудилась в алькове Вошел лакей.
   - Господа уполномоченные Парламентом! - в беспокойстве объявил он.
   - Вот тебе раз! - воскликнул Ришелье.
   - Что здесь нужно уполномоченным Парламента? - спросил герцог, ничуть
не ободренный улыбкой дядюшки.
   - Именем  короля!  -  звонко  выговорил  незнакомый  голос  в  тишине
приемной.
   - Ого! - вскричал Ришелье.
   Бледный  д'Эгийон  пошел  навстречу  двум  уполномоченным,  за   ними
показались два невозмутимых швейцара, а за ними на некотором  расстоянии
- целая толпа перепуганных лакеев.
   - Что вам угодно? - спросил взволнованный герцог. -  Мы  имеем  честь
говорить с герцогом д'Эгийоном? - спросил один из уполномоченных.
   - Да, господа, я - герцог д'Эгийон.
   В ту  же  секунду  уполномоченный  с  низким  поклоном  достал  из-за
перевязи составленную по всей форме бумагу и прочел громко и отчетливо.
   Это был обстоятельный приговор, подробный, полный, в нем  выдвигались
обвинения  против  герцога   д'Эгийона   и   выражались   подозрения   в
преступлениях, затрагивавших его честь; герцог временно  лишался  звания
пэра королевства и отстранялся от должности.
   Герцог слушал приговор, как громом пораженный. Он стоял не  шевелясь,
подобно статуе, застывшей на пьедестале, и даже не протянул руки,  чтобы
взять у уполномоченного Парламента копию приговора.
   Бумагу взял маршал. Он выслушал приговор также стоя, однако  выглядел
бодро  и  был  оживлен.  Прочтя   документ,   он   поклонился   господам
уполномоченным.
   Они уже давно ушли, а герцог по-прежнему находился в оцепенении.
   - Тяжелый удар! - проговорил Ришелье. - Ты больше не  пэр  Франции  -
это унизительно.
   Герцог повернулся к дяде с таким видом, словно только сейчас  к  нему
вернулась жизнь вместе со способностью мыслить.
   - Ты этого не ожидал? - спросил Ришелье.
   - А вы, дядюшка? - спросил д'Эгийон.
   - Как я мог предвидеть, что Парламент  нанесет  такой  страшный  удар
любимцу короля и фаворитке?.. Эти господа рискуют головой.
   Герцог сел, прижав руку к пылавшей щеке.
   - Только вот если Парламент  лишает  тебя  звания  пэра  в  ответ  на
назначение командующим рейтарами,  -  продолжал  старый  маршал,  вонзая
кинжал в открытую рану, - то он приговорит тебя к заключению и  сожжению
на костре в тот день, когда ты будешь  назначен  премьер-министром.  Эти
господа тебя ненавидят, д'Эгийон, остерегайся их.
   Герцог героически перенес эту отвратительную насмешку; несчастье  его
возвышало, оно очищало душу.
   Ришелье принял его стойкость за бесчувственность, даже за тупость; он
подумал, что его уколы слишком слабы.
   - Не будучи пэром, - проговорил он, - ты перестанешь быть бельмом  на
глазу  у  этих  "судейских  крючков"...  Уйди   на   несколько   лет   в
неизвестность. Кстати, видишь ли, неизвестность, твое спасение, придет к
тебе так, что ты и не заметишь; будучи отстранен от должности  пэра,  ты
почувствуешь, что тебе труднее  стать  министром,  это  выбьет  тебя  из
седла. Впрочем, если ты хочешь бороться, Друг  мой,  что  ж,  у  тебя  в
распоряжении графиня Дю Барри; она питает к тебе нежные чувства,  а  это
надежная опора.
   Д'Эгийон встал. Он даже не удостоил маршала злобного взгляда в  ответ
на те страдания, которые старик только что заставил его вынести.
   - Вы правы, дядюшка, - спокойно отвечал он, -  и  в  последнем  вашем
совете чувствуется мудрость. Графиня Дю  Барри,  к  которой  вы  любезно
советуете мне обратиться и которой вы сказали обо мне столько хорошего и
так горячо, что любой в Люсьенн может это подтвердить, графиня Дю  Барри
меня защитит. Слава Богу, она меня любит, она смелая, имеет  влияние  на
его величество. Благодарю вас, дядюшка, за совет, я укроюсь там,  как  в
спасительном порту во время бури. Лошадей! Бургиньон, в Люсьенн!
   На губах маршала застыла улыбка.
   Д'Эгийон почтительно поклонился дядюшке и вышел из гостиной,  оставив
маршала сильно заинтригованным, больше того - смущенным тем озлоблением,
с которым он вцепился в благородную и живую плоть.
   Старый маршал почувствовал некоторое утешение, видя безумную  радость
парижан, когда вечером они читали  на  улице  десять  тысяч  экземпляров
приговора, вырывая его друг у Друга из рук. Однако он  не  мог  сдержать
вздох, когда Рафте спросил у него отчета о вечере.
   Он рассказал ему все, ничего не утаив.
   - Значит, удар отражен? - спросил секретарь.
   - И да, и нет, Рафте; рана оказалась несмертельной; но у нас  есть  в
Трианоне кое-что получше, и я упрекаю себя за то, что не  посвятил  себя
этому целиком. Мы гнались за двумя зайцами, Рафте... Это безумие...
   - Почему же, если поймать лучшего? - возразил Рафте.
   - Ах, дорогой мой, вспомни, что лучший - всегда тот, который  убежал,
а ради того, чего у нас нет, мы готовы пожертвовать другим, то есть тем,
что держишь в руках.
   Рафте пожал плечами, он был недалек от истины.
   - Вы полагаете,  -  спросил  он,  -  что  д'Эгийон  выйдет  из  этого
положения?
   - А ты полагаешь, что король из него выйдет, болван?
   - О! Король всюду отыщет лазейку, но речь идет не о короле, насколько
я понимаю.
   - Где пройдет король, там пролезет  и  графиня  Дю  Барри:  ведь  она
держится поблизости от короля... А где пролезет Дю Барри, там и д'Эгийон
просочится... Да ты ничего не смыслишь в политике, Рафте!
   - А вот мэтр Флажо другого мнения, ваша светлость.
   - Ну, хорошо! И что же говорит мэтр Флажо? Да и что он сам за птица?
   - Он - прокурор, ваша светлость.
   - Что же дальше?
   - А то, что господин Флажо утверждает, что король не выпутается.
   - Ого! Что может помешать льву?
   - Мышь, ваша светлость!..
   - А мышь - это мэтр Флажо?
   - Он так говорит.
   - И ты ему веришь?
   - Я всегда готов поверить прокурору, который обещает напакостить.
   - Посмотрим, что сможет сделать мэтр Флажо.
   - Посмотрим, ваша светлость.
   - Иди ужинать, а я пойду лягу... Я совершенно  потрясен  оттого,  что
мой племянник - больше не пэр Франции и не станет министром. Дядя я  ему
или нет, Рафте?
   Герцог де Ришелье повздыхал, а потом рассмеялся.
   - У вас есть все, чтобы стать министром, - заметил Рафте.

Глава 26

ГЕРЦОГ Д'ЭГИЙОН ОТЫГРЫВАЕТСЯ

   На следующий день после того, как  Париж  и  Версаль  были  потрясены
новостью об ужасном приговоре Парламента, когда все только и ждали,  что
же последует за приговором, де Ришелье отправился в Версаль и  продолжал
там вести привычный образ жизни. Рафте вошел к нему с  письмом  в  руке.
Секретарь обнюхивал и взвешивал на руке конверт с беспокойством, которое
немедленно передалось хозяину.
   - Что там еще, Рафте? - спросил маршал.
   - Что-то малоприятное, как  мне  представляется,  ваша  светлость,  и
заключено оно вот здесь, внутри.
   - Почему ты так думаешь?
   - Потому что это письмо от герцога д'Эгийона.
   - Ага! От племянника? - спросил герцог.
   - Да, господин маршал. Выйдя из кабинета короля, где  заседал  совет,
лакей подошел ко мне и передал это письмо. И вот я так и этак верчу  его
уже минут десять и никак не могу отделаться от мысли, что в нем какая-то
дурная новость.
   Герцог протянул руку.
   - Дай сюда! - приказал он. - Я храбрый!
   - Должен вас предупредить, - остановил его Рафте,  -  что,  передавая
мне эту бумагу, лакей хохотал до упаду.
   - Дьявольщина!  Вот  это  действительно  настораживает...  Все  равно
давай! - сказал маршал.
   - Он еще прибавил: "Герцог д'Эгийон советует, чтобы  господин  маршал
прочел это послание незамедлительно".
   - Вот беда! Не заставляй меня думать, что ты приносишь  несчастье!  -
вскричал старый маршал, Твердой рукой сломав печать.
   Он прочел письмо.
   - Эге!.. Вы изменились в лице, - проговорил Рафте,  заложив  руки  за
спину и наблюдая за герцогом.
   - Неужели это возможно? - пробормотал Ришелье, продолжая читать.
   - Кажется, это серьезно?
   - А ты доволен?
   - Разумеется, я вижу, что не ошибся. Маршал перечитал письмо.
   - Король добр, - заметил он.
   - Он назначил д'Эгийона министром?
   - Еще лучше!
   - Ого! Так что же?
   - Прочти и скажи свое мнение. Рафте  стал  читать  письмо.  Оно  было
написано рукой герцога Д'Эгийона и содержало в себе следующее:

   "Дорогой дядюшка!
   Ваш добрый совет принес свои плоды: я рассказал о своих неприятностях
дорогому другу нашего дома, графине Дю Барри, а она поделилась ими с Его
Величеством. Король возмутился насилием господ  членов  Парламента  надо
мной, человеком, честно исполнявшим свой долг. Сегодня же на Совете  Его
Величество  отменил  приговор  Парламента  и  предписал  мне  продолжать
исполнение обязанности пэра Франции.
   Дорогой дядюшка! Зная, какое удовольствие Вам доставит  эта  новость,
посылаю Вам снятую секретарем копию решения Его Величества, принятого на
сегодняшнем Совете. Вы узнаете о нем раньше, чем кто бы то ни было.
   Примите уверения в моем искреннем уважении, дорогой дядюшка; надеюсь,
что Вы не оставите меня и в будущем, оказывая милости и  подавая  мудрые
советы.
   Подпись: герцог д'Эгийон".

   - Он, помимо всего прочего, еще  и  смеется  надо  мной!  -  вскричал
Ришелье.
   - Клянусь честью, вы правы, ваша светлость.
   - Король! Сам король влез в это осиное гнездо!
   - А вы еще вчера не хотели в это поверить.
   - Я не говорил, что он туда не полезет, господин Рафте, я сказал, что
он выпутается... И вот, как видишь, он выпутался.
   - Да, Парламент проиграл.
   - И я вместе с ним.
   - Сейчас - да.
   - И не только сейчас! Я еще  вчера  это  предчувствовал,  а  ты  меня
утешал, как будто никаких неприятностей вообще не могло произойти.
   -  Ваша  светлость,  как  мне   представляется,   вы   слишком   рано
отчаиваетесь.
   - Господин Рафте, вы глупец! Я проиграл и заплачу за это.  Вы,  может
быть, не понимаете, как мне неприятно быть посмешищем в замке Люсьенн. В
эту самую минуту герцог смеется надо мной в объятиях графини  Дю  Барри.
Мадмуазель Шон и Жан Дю Барри тоже зубоскалят. Негритенок лопает конфеты
и поплевывает на меня.  Черт  побери!  Я  человек  добрый,  но  все  это
приводит меня в бешенство!
   - В бешенство, ваша светлость?
   - Да, именно в бешенство!
   - В таком случае, н